Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 32 страниц)

– И что ты думаешь обо всём, что увидел?

– Пока, Божественный, могу сказать одно: керебельцы владеют источником чёрного золота. Как учёный, добавлю, что владеть таким источником, – значит, черпать в казну чистое золото.

– Замысловато ты говоришь, Иродион, – заметил Багрянородный.

– Сознаюсь, что так, но по-иному выразить не в силах. Надо узнать с помощью науки, какая сила хранится в этом «даре Божьем».

– Выходит, что мы не рискуем ничем, если купим у керебельцев половину источника?

– Да, Божественный.

– А сколько им нужно заплатить?

– Столько, чтобы жители этого селения жили безбедно, пока существует источник.

– Мы не обедняем, взяв на себя эту обузу?

– Нет. Мы будем только богатеть. Этот источник нам не исчерпать до конца века. Потом, на другой день мы его обмерили. Дна не сумели достичь: не хватило верёвок, – но пол стадия глубины мы достигли.

Константин Багрянородный предался размышлениям. Они были короткими. Нужно было действовать, и император велел двум другим учёным мужам подготовить грамоту о купле-продаже прав на половину источника нефта – «дара Божьего».

На другой день всё было исполнено, как задумали старейшины и император. Багрянородный приложил к двум грамотам императорскую печать и свою подпись, старейшины поставили свои знаки, и грамота приобрела силу закона. Когда старейшина Хамид получил свою грамоту, Багрянородный спросил его:

– Ты доволен, славный Хамид?

– Хвала Господу Богу и тебе, Божественный, – ответил Хамид.

– Тогда пропусти в селение моего стратига Иоанна Куркуя. Он сейчас на постоялом дворе. Мы обсудим, как нам жить дальше, помогая друг другу и радуя.

Сказав это, Багрянородный подумал о том, что ему придётся занять у Иоанна Куркуя денег из его армейской казны, чтобы сделать первый взнос керебельцам.

Глава двадцать вторая. «ГРЕЧЕСКИЙ ОГОНЬ»

После подписания грамоты о купле-продаже половины запаса «дара Божьего» Багрянородный провёл в Керебелах ещё неделю. За это время на дороге близ селения с двух сторон были построены из камня два помещения для воинов, которых Иоанн Куркуй оставлял для охраны керебельцев. Устраивали их основательно, с обогревом: ведь до смены дежурства пройдёт год.

Не прошла даром неделя и для Багрянородного. Он отважился сходить к озерцу с «даром Божьим». С ним шли Гонгила, Никифор, Иродион и те двадцать воинов, которые оставались охранять источник и селение. Перед уходом у Багрянородного со старейшиной Хамидом был недолгий разговор:

– Близок день, когда мы покинем твоё селение, преславный Хамид. Скажи, что тебе прислать из Константинополя? И есть ли желающие побывать там?

– Я всё скажу, Божественный, перед отъездом, – ответил Хамид.

– Славно. А теперь у меня к тебе просьба: продай мне двадцать сосудов для хранения «дара Божьего». Я их наполню и увезу в столицу. Ещё распорядись, чтобы твои люди проводили нас к источнику, завтра с утра мы пойдём к нему.

– Я всё исполню для тебя, Божественный. Будь тем не менее благоразумен в обращении с «даром Божьим». В нём много силы, и не приведи Господь применить его во зло.

– Твой совет, пресветлый Хамид, я буду помнить, как святыню.

Багрянородный отправился к источнику не только из праздного любопытства. Побеседовав с Иродионом, он узнал, что «дар Божий» – это богатство недр земли, источаемое на поверхность в местах его скопления. И вот он приобрёл долю источника и волен ею распоряжаться по своему усмотрению, но как? Иродион, который занимался естественными науками, немного просветил Багрянородного, рассказав о том, что есть на земле регионы, где знают о «даре Божьем» уже тысячелетия.

– Не знаю, однако, только ли для обогрева жилищ его используют, как это делают в Керебелах. – И учёный бодро добавил: – Постараемся открыть тайные силы «дара Божьего».

Путь к источнику был для Багрянородного очень трудным. Шли, всё время спускаясь вниз, и, если бы не посохи, какими снабдили их керебельцы, можно было бы не раз свернуть голову. Самым неопытным ходоком оказался император, но он шёл в сцепке с Никанором и Гонгилой. Они поддерживали его на крутых спусках, где ноге невозможно было стоять твёрдо. Но во многих местах на тропе были вырублены ступени, и там спускаться было легче. Гонгила по праву самого близкого к императору человека ворчал на него:

– И угораздило тебя, Божественный, пуститься в это путешествие…

По Гонгиле выходило, что он осуждал Багрянородного за всё путешествие, а не только за поход к источнику.

– Не императорское это дело бродить по пустыням, горам и ущельям, – брюзжал евнух.

Людям Багрянородного повезло. Они сумели-таки приблизиться к источнику к тому мигу, когда неожиданно опустилась тьма. Она сразу сделалась непроглядной, лишь над головой светили яркие звезды. Костер разжигали в темноте из дров, которые принесли с собой. Их экономили и сложили про запас под карнизом скалы. А для поддержания огня спускались к «дару Божьему», набирали его в сосуд и жгли на костре. Делалось это просто: в каменную лунку по жёлобу наливали «дар Божий», от костра он нагревался и сам по себе загорался, излучая тепло.

Наступила холодная ночь. Но у всех были войлочные полотна. Старейшина наделил ими даже воинов. Багрянородный спал под навесом скалы между Гонгилой и Никанором. Он долго не мог уснуть, думал о сыне, о Елене, о том, что его путешествие наполнилось новым смыслом. Он решил, что, вернувшись в селение с «даром Божьим», отправит его немедленно в Анкиру под хорошим конвоем, там оставит на хранение до возвращения из путешествия. Что потом делать с «даром Божьим», покажет время, счёл Багрянородный, с тем и уснул.

Рассвет наступал медленнее, чем приходила темнота. Но вскоре с востока по вершинам скал засверкали солнечные лучи, и в ущелье пробудилась жизнь. Багрянородный, размяв кости, позвал с собой Никанора, Иродиона и Прохора осмотреть ущелье там, где они не были.

– Надо знать, есть ли путь к источнику с противоположной сторона ущелья, – сказал Багрянородный спутникам.

– Это и впрямь важно. Однако стоит спросить керебельцев, и они скажут, – заметил Никанор.

– Но говорят же, что лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать, – с улыбкой отозвался Багрянородный.

Никанор на всякий случай взял с собой пятерых воинов, и отряд отправился на разведку. Сразу было отмечено, что под ногами у них нехоженое место. Ущелье поражало своей пустынностью, в нём не было никакой жизни. Мрачные скалы поднимались к небу, как сторожевые башни крепостей. Пройдя два стадия, отряд оказался перед крутым поворотом: ущелье уходило почти обратно к источнику. А ещё через два стадия путники очутились перед отвесной каменной стеной.

– Да, керебельцы под защитой Всевышнего. По этой стене даже кошка не рискнёт спуститься, – заметил Багрянородный.

– Тем лучше для нас, – ответил Иродион.

– Верно. Теперь мы можем возвращаться со спокойной душой. Эта кладовая с одним выходом, – сказал Багрянородный.

Разведка была завершена успешно. Вернувшись к озерцу, Константин увидел, что сосуды наполнены «даром Божьим», плотно закрыты и уложены в заплечные сумы. Можно было отправляться в обратный путь. Багрянородный обошёл озерцо вокруг и, пребывая в душе суеверным, перекрестил божественный источник. «Сохрани его, Всевышний, для нашего блага», – помолился он.

В селение отряд вернулся тоже к ночи. Все устали до изнеможения: пришлось идти в гору с немалой ношей. Сложив её, воины и сельчане, едва перекусив на подворье Хамида, ушли спать.

Пришло время покидать Керебелы. Вначале Багрянородный и Куркуй отправили в Анкиру отряд из ста воинов, которые увозили «дар Божий». Старшим над отрядом был поставлен Иродион, и ему была дана императорская грамота с полномочиями. Они сводились к тому, чтобы Иродион сумел доставить «дар Божий» в Анкиру и там сохранить его в неприкосновенности до возвращения императора.

На другой день Багрянородный продолжил своё путешествие. Иоанн Куркуй теперь спешил к Харсиане. Но на третий день передвижения по горным дорогам, уже на последнем привале перед спуском в долину, войско и путешественников застигла жестокая непогода. Наступивший январь дал себя знать крепким холодом и снежным заносом.

Сутки такой погоды не прошли бесследно для императора. Он простыл и заболел. Непрерывный кашель, насморк, жар во всём теле – всё это навалилось на Багрянородного сразу. Он ослабел и даже не мог держаться в седле.

Иоанн Куркуй испугался за жизнь императора, потому как лекаря при войске не имелось. Надо было спешить в долину, в селения. Багрянородного утеплили как только можно, посадили в седло. Один воин вёл коня под уздцы, а два других, самые высокие, шли с боков и поддерживали императора, чтобы он не упал. Спуск в долину был мучительным, но наконец-то её достигли. По долине тоже гуляла непогода, и селения долго не попадались. Лишь вблизи Харсианы войско пришло в бедное селение, ютившееся в оазисе. Иоанн Куркуй бывал в этом селении, знал старейшину Евсея и, как только появился в его доме, поведал о постигшей его беде. Евсей тотчас послал свою дочь Ревекку за целителем.

В тепле Багрянородного раскутали. Он оказался в мокром от пота белье. Его переодели, уложили в постель. Пришёл целитель Равула, сухонький, большелобый, ласковый, с грустными карими глазами и седыми пейсами. Он посмотрел на всех и спросил:

– Какое тут у вас дело? Кому нужен Равула? – Увидев лежащего на постели человека, с улыбкой добавил: – О, таких красавцев Равула никогда не исцелял.

Евсей сказал Равуле что-то по-своему. Тот засуетился, потом строго взглянул на всех, кто был в помещении, и также строго сказал:

– Равуле никто не нужен! Все уходите! И ты, Евсей, тоже.

Когда все вышли, Равула принялся доставать из кожаной сумки снадобья, мази и всё оглядывался, не подсматривает ли кто. Убедившись, что никого нет, он налил в глиняное блюдце бальзама и дал Багрянородному выпить. Затем Равула развязал тряпицу на кружке, достал деревянной ложечкой мази на ладонь и начал растирать Багрянородному грудь и спину, делая своё дело, он говорил:

– Бедный еврей Равула исцелял шахов и царей, а тебя, если ты император и такой красавчик, я вылечу за милую душу.

Вскоре Равула завершил свою процедуру, укрыл Багрянородного и провёл по его лицу рукой.

– Спи-спи, сын Божий. Завтра в этот же час я разбужу тебя.

И Багрянородный, испытывая душевную лёгкость и негу во всём теле, уснул. Он проспал до прихода Равулы ровно сутки. Но глаза он открыл лишь после того, как целитель прикоснулся к нему. На его лице появилась улыбка.

– Равула, ты сегодня снился мне всю ночь.

– Таки да. Это было моё желание. Теперь я всем скажу, что сутки играл с императором в кости.

– Верно, мы играли с тобой в кости, – обрадовался Багрянородный.

Поговорив кое о чём, Равула ещё раз дал больному напиться бальзама и так же растёр его мазями.

– Сегодня в ночь ты будешь играть в ладушки с моей племянницей Ревеккой. Она сейчас придёт, и ты увидишь, как она красива.

Но Багрянородный не дождался Ревекки. Едва Равула провёл по его лицу рукой, как он уснул и снова спал сутки.

На третий день Равула пришёл без сумки, но в руках держал небольшой сосуд. Он спросил:

– Ты встретился с Ревеккой, играл в ладушки?

– Да, исцелитель Равула. Всё так и было. Мы звонко играли в ладушки.

– Слава Богу. А теперь слушай Равулу. Если ты хочешь видеть свою «Ревекку», то садись на коня и поезжай домой. Иного пути тебе нет. Ты не землепроходец, а император, вот и сиди на троне. И не забудь заплатить Равуле за мази и бальзам. Таки да! – И целитель ласково улыбнулся.

– Я заплачу тебе сегодня же за моё спасение, славный Равула.

– А спустя час в доме Евсея собрались все спутники Багрянородного, который ещё лежал в постели. Иоанн Куркуй произнёс: Как бы того ни хотел Божественный, его долг прервать путешествие. Он император и не имеет права рисковать своей жизнью. Я воин, и других слов у меня нет.

Не было иных слов ни у кого другого. Багрянородный понял, что он должен сказать своё. А он был намерен продолжать путешествие, но, как бы он ни настаивал на этом, его не поймут и не поддержат. Даже своей властью он не мог повлиять на общее мнение. Он и сам это понимал. Слабость во всём теле давала себя знать: ему даже в седло не подняться. И Равула был прав: ему пора отправляться к своей «Ревекке».

– Я сожалею, что оказался не готов к таким трудностям, и смиряюсь перед вашей волей, – промолвил Багрянородный и добавил: – Но тех из моих спутников, кто способен продолжать путешествие и дополнить добытое о фемах, прошу завершить начатое. Империя этого не забудет.

Начались сборы в дальний путь. Надо было найти какую-либо колесницу. Гонгила спросил старейшину Евсея:

– Скажи, на чём нам везти императора?

– В селении Юса ты ничего не найдёшь, – ответил Евсей. – Год назад напали на нас сарацины, весь скот угнали, кибитки увезли. Но есть в десяти стадиях оазис. В нём живёт воин Сильван. Лет пятнадцать назад он воевал далеко на севере против печенегов и там добыл кибитку. Попросите, может, продаст.

Сильван продал кибитку, но цену взял немалую: три пары коней можно было купить. Однако кибитка того стоила. Это был тёплый дом на колёсах, обитый кошмой и бычьей кожей. Сидеть и лежать в нём доставляло удовольствие. Гонгила всё это опробовал, и теперь можно было торить дорогу к дому. Но вновь навалилась суровая погода, подули сильные северные ветры, поднимая тучи песка. Даже у бывалых воинов не хватало мужества двигаться навстречу этому ледяному, колючему потоку. Гонгила, который отвечал за жизнь императора, не хотел рисковать. Он каждое утро выходил из оазиса, слушал вой ветра, ощущал его удары, возвращался замёрзший, посиневший и говорил:

– Придётся, Божественный, потерпеть ещё день-другой.

Багрянородный не возражал. Он был доволен тем, что Иоанн Куркуй уже в пути. Сам он пока набирался сил. И рядом с ним остался учёный муж, историк Емелиан, который тоже приболел. В беседах с учёным о Юстиниановом времени прошло несколько дней. И однажды Гонгила сказал императору:

– Божественный, нам ничто не мешает выйти в путь к Константинополю. Ветер подул с юга, мягкий и тёплый.

Настал день, когда Багрянородный, сопровождаемый сотней гвардейцев, Гонгилой, Никанором и Мардарием и Прохором, покинул селение Юса и двинулся в долгий путь на север, к Анкире.

В феврале установилась тихая погода. Днём было тепло. Хорошо пригревало солнце. Константин с каждым днём крепчал и уже покидал тёплую кибитку, садился на коня и скакал вместе с гвардейцами, пока не наступала усталость. Постепенно он вновь начал размышлять о приобретении в Керебелах. Ему не давал покоя рассказ Иродиона о том, как на его глазах подожгли пары «дара Божьего» и они запылали факелом. Почему он так горел? Этот вопрос стал главным, на который надо было найти ответ. Константину увиделось нечто общее между «даром Божьим» и кипящей водой, от которой исходит пар, способный обжечь руку. Подобный же пар выходит и от «дара Божьего», и разница лишь в том, что один из них ещё и горит. Выходило, что «дар Божий» силён своим огненным существом.

Багрянородному понравилось то, как он разобрался в природе двух жидкостей: там пар и тут пар. А размышляя дальше, Константин поставил себе другой вопрос: сколько пара может выделить «дар Божий»? Ему было знакомо то, что вода из сосуда может выкипеть полностью. Сколько пара выделится из «дара Божьего»? Тут всё оставалось загадкой. Чтобы проверить свои домыслы, ему нужно поспешить в Анкиру и там вместе с дотошным Иродином попытаться выпарить хотя бы один сосуд. И не только выпарить и сжечь, но так же, как водяной пар, превратить опять в жидкость. Что из этого получится, Константин не мог знать. Но само желание превратить «дар Божий» вновь в жидкость заинтересовало его настолько, что он уже не находил себе покоя.

Подгоняемый жаждой осуществить нечто витающее в облаках разума, Багрянородный торопил свой отряд. Он спешил добраться до Анкиры. Было сокращено время отдыха днём, позже останавливались на ночлег, раньше поднимались. Никто из окружающих не мог понять, почему Багрянородный вдруг затеял спешку. Наконец Никанор, который постоянно был рядом с императором, попросил его поделиться своими тревогами.

– Божественный, скажи нам, что заставляет тебя так спешить в Константинополь? Ведь мы и коней можем загнать.

Но Багрянородный не желал делиться своими мыслями ни с кем. Они, счёл он, должны пока оставаться его тайным достоянием. Но он нашёл возможным успокоить Никанора и всех прочих тем, что сказал:

– Мы спешим в Анкиру и только в Анкиру. А там всё пойдёт своим чередом.

– Ну, Анкира уже близко. День-другой – и мы в ней, – утешился Никанор.

В этот день отряд Багрянородного достиг озера Туа, от которого до Анкиры оставалось не больше двух дней пути. Ночь отряд провёл на берегу озера. На вечерней заре воины подстрелили десятка два гусей и с жаром начали готовить ужин. Гусей ощипали, опалили и потом жарили, как баранов, на вертелах. Всем досталось по хорошему куску гусятины. Не отказался от угощения и Багрянородный. Никанор принёс ему самого крупного гуся и при этом заметил:

– Это русские гуси. Они у нас за Новгородом на озёрах табунятся, там и птенцов выводят. По осени косяками улетают на юг.

– А я об этом ничего не слышал. Ты когда-нибудь сам-то на них охотился? – спросил Багрянородный.

– Мы, черниговские и белгородские, всегда с новгородцами дружили. Там у нас родни много, потому ездили в Новгород на лето и осень, на охоту ходили. Птицы к этому времени на озёрах – гусей, лебедей, уток – столько, что воды не видно. Хоть руками бери!

– Какой благодатный край Новгородская земля! Ну давай попробуем вашей русской гусятины.

Запивали гусятину вином. Никанор сказал:

– Вот чего у нас нет, так это вина. Случается, купцы привозят из заморских стран и из Византии тоже.

– Выходит, без хмельного живете, – засмеялся Багрянородный.

– Ан нет, у нас медовухой балуются. Она позабористей вина. Вот такой кубок выпьешь, и в пляс тянет. Наша медовуха может богатыря с ног свалить.

– Смотри-ка, опять нас перещеголяли. Гуси, лебеди, медовуха, еда, питье – всё царское, – с лёгкой завистью произнёс Багрянородный.

Он не знал, что скоро сам увлечётся Русью настолько, что будет собирать о ней всё по крупицам и примется писать историю земли русской да замахнётся создать произведение о Руси с древнейших времён. Он уже мог судить по Никанору и Прохору о том, что там живёт мужественный и молодой народ.

В Анкиру отряд прибыл, как и предсказал Никанор, через два дня после ночёвки на озере Туа. Появились в казармах на южной окраине Анкиры после полудня. Гонцы же прискакали утром и ночь провели в седле. К встрече императора всё было готово. А самое главное из приготовленного была баня. Так уж принято было у византийцев, что для вернувшихся из похода важнее бани ничего не было. Никанор это знал не понаслышке. Даже им, русам, которые жили в Константинополе и торговали, бани предоставлялись по договору императора и русского князя.

багрянородный, Гонгила и Никанор мылись вместе. Как посмотрел Никанор на обнажённого императора, так и улыбнулся в душе. Ничего-то бойцовского не было в нём, слаба была-его плоть, особенно по сравнению с Гонгилой: холмик и гора. «А с другой стороны посмотреть, силы императору много и не надо, если у него есть войско в сто тысяч ратников, – размышлял Никанор. – Лишь бы голова светлая и умная на шее держалась да нравом твёрдым обладал». Понял Никанор ещё в Керебелах, насколько тонок умом и крепок нравом Багрянородный. «И надо же, догадался, что такое божье естество создано Всевышним не только для обогрева жилищ, но и для куда более высоких полётов», – размышлял Никанор. Видел он, как это естество горело у источника. Сила богатырская чувствовалась в его пламени. Обуздать её, запрячь, так она любой воз потянет играючи. Да как запряжёшь? Ни узду, ни хомут не накинешь. Поди, Багрянородный и ломал голову над этим. «Что ж, такое ему посильно выдумать, – определил Никанор, – затем он и летел в Анкиру сломя голову».

Императору отдали во владение покои доместика Иоанна Куркуя. День уже пошёл к вечеру, когда Багрянородный помылся и отдохнул. Как схлынула усталость, велел позвать Иродиона. Нашли его не сразу. Турмарх, который замещал Куркуя во время его отсутствия, жил в самой Анкире, при семье, а воины, пришедшие с Иродионом, были отправлена на несение службы в дальнюю крепость. «Дар Божий» был спрятан в винном погребе. Иродион и его сотоварищи поселились на отшибе От казарм. Секретные дела византийцы вели умело. Нашли учёных лишь случайно, когда они пришли на трапезу. Слуга, принёсший пищу спросил:

– Это ты Иродион?

– Кому нужен Иродион? – в свою очередь спросил учёный.

– Так Божественный вернулся. Его слуги ищут тебя.

Когда Иродион появился у Багрянородного, тот спросил:

– Где это ты затаился, что весь вечер искали?

– Служба у меня теперь такая, чтобы быть в секрете.

– Ты верно поступил. Мы с тобой привезли такой «дар Божий», который нужно беречь как зеницу ока. Ну рассказывай, какие мысли у тебя появились, пока ждал нас?

– Всё вокруг да около мудрил. Знаешь же, Божественный, что, когда в науке встречаются с неопознанным, устанавливают сущность методом проб и ошибок. Вот и нам придётся идти этим путём. А другого, кроме как у керебельцев, и нет. Будем искать, где применить этот «дар», не считая обогрева домов и кухни.

– Теперь послушай меня, учёный муж. Я ведь тоже думал, и времени у меня оказалось достаточно. Я приболел, как мы расстались. Никудышный из меня путешественник вышел. Спасибо целителю Равуле, что выходил. Как напоил меня своими бальзамами, так я чуть под потолок не поднимался от внутреннего горения. Тогда-то и озарила меня мысль идти к истине, выпаривая «дар Божий» и охлаждая его пар, чтобы получить новое вещество. Какое? Это ты должен узнать.

– В процессе выпаривания жидкости и охлаждения пара получается конденсат, – ответил Иродион.

– Мудрено. А что дальше делать с этим конденсатом? Как ты считаешь, учёный муж?

– Пока никак. То вещество, которое мы получим, конденсируя «дар Божий», нам ныне неведомо. Будем искать дальше. Вот и весь мой сказ, Божественный.

– Пришли к глухой стене, выходит, – заметил Багрянородный. – Но хотя бы какие-нибудь соображения у тебя есть?

– Есть. Нам бы, Божественный, поближе к столице перебраться. Может быть, в Никею, а ещё лучше – в Никомидию. Ещё взять из Магнаврской школы учёных-естественников. Так совместно с другими мужами и будем искать полезное для державы. – А после паузы Иродион добавил: – Даст Бог, найдём грозное оружие против всяких врагов империи, какими бы сильными они не были.

Глаза Багрянородного загорелись непривычным огнём, и весь он напрягся, словно хотел прыгнуть и обнять Иродиона.

– А вот за такое открытие я собственной рукой впишу твоё имя в историю империи! – воскликнул он с жаром. – Ищи, Иродион, ищи! Я создам тебе все условия для поисков! Ты и представить себе не можешь, как важно в наше время найти новый вид оружия и владеть им на страх врагам!

– Я это представляю себе, Багрянородный. Двадцать лет назад в сече с болгарами погиб мой батюшка. Имей мы тогда новое оружие, разве болгары одолели бы нас! В одиннадцать лет я остался сиротой, а младшему брату всего три годика было.

– Вот ради того, чтобы у нас не было сирот, нам с тобой и надо потрудиться.

– Где наше не пропадало, – улыбнулся Иродион. – Так ты уж, Божественный, поспеши переправить нас в Никомидию. Там мы в военных казармах и устроимся.

– Завтра и соберут вас в путь, – пообещал император.

На другой же день, как и говорил Багрянородный, всё достояние «дара Божьего» было секретно отправлено под усиленной охраной в Никомидию. Иродиона сопровождали двести воинов. Сосуды с «даром Божьим», теперь уже под видом вина, перевозились в повозках. Никто не открывал сосуды и не знал, что в них содержится, горловины их были залиты воском. В казармах под Никомидией был найден удобный подвал, в помещении над которым возможно было оборудовать хорошую лабораторию. Но дальше дело долгое время не двигалось. Вернувшись в Константинополь, Багрянородный утонул в государственных делах и заботах. Роман Лакапин изложил их с прискорбным видом:

– Мы страдаем, Божественный. Минувший неурожайный год всё-таки дал себя знать.

«Голод 928 года, – писал летописец, – превосходил всё когда-либо бывшие. Бедствия голода и моровой язвы продолжались несколько лет и были использованы «сильными» для скупки у «убогих» их земельных наделов по ничтожным ценам».

Роман Лакапин в эту пору не знал покоя. Он выколачивал из Египта пшеницы всё больше и больше, не скупясь на затраты и пытаясь предотвратить голод в Константинополе и во всех крупных городах империи. По воле Багрянородного и Лакапина выдавались из казны деньги неимущим. Всякий вывоз продуктов питания из Византии был запрещён. Роман Лакапин обратился за помощью к своему зятю, болгарскому царю Петру, и тот сумел спасти и поддержать жизнь горожан Филиппополя и Адрианополя. Не только городское население этих провинций получило от Болгарии помощь. Тысячи голов скота были переданы крестьянам Македонии и Фракии, чтобы возродить стада после голодных лет.

Империя оправилась от голода. Уже через два урожайных года народ воспрянул, и Константин Багрянородный вспомнил о «даре Божьем». В Никомидию из столицы перебрались жить учёные во главе с Иродионом, и начались поиски скрытой силы «дара Божьего».

Перед отъездом учёных в Никомидию Багрянородный принял Иродиона в Магнавре, и у них состоялась беседа, которая для Иродиона оказалась очень важной на всё время работы над «даром Божьим». Встретились Багрянородный и Иродион в любимом императором месте – Юстиниановой храмине. Император начал с главного:

– Слушай меня внимательно, преславный Иродион. Империя выстояла в голодные годы, и теперь нам пора за работу. Отныне своей властью я наделяю тебя правом требовать от всех сановников державы того, что тебе понадобится. Я дам тебе на то грамоту. В Никомидии на земле казарм всё в твоём распоряжении, подыскивай нужных для работы людей, оборудуй лабораторию и начинай поиски той силы, которая, как ты утверждаешь, даст возможность создать сильное оружие. Денег на поиски не жалей.

– Спасибо, Багрянородный. Я постараюсь оправдать твои надежды. Не только мои, но и всех нас. Я чувствую, что скоро нам придётся сойтись с очень сильным врагом. Не знаю, когда это случится, но великий князь Игорь пытается превзойти подвиги своего отчима или опекуна, великого князя Олега. Он молод, силы девать некуда, вот и попытается вновь прибить русский щит на вратах Царьграда, как он называет нашу столицу.

– Так, может, погрозить им, чтобы не лезли? – заметил Иродион.

– Э-э, нет. Русы не из тех, кто боится угроз. Это то же, что быки на римской арене. Миром надо с ними. Вот был бы князь Игорь не женат, а у нас подросла бы именитая невеста! Царевен-то мы не можем отдавать в жены язычникам – закон. Так что, преславный Иродион, выход у нас один: готовить свою силу на их силу, в уж дальше – кто кого. Потому и должно найти тебе силу, своей не жалея, ночей недосыпая.

– Исполним, Божественный, Мы ведь в минувшие годы в безделье не пребывали. Дело осталось за опытами. Аппараты перегонные надо сделать, потребуются гончарных дел мастера.

– Что за аппараты?

– Такие, с помощью которых будем превращать «дар Божий» в другое вещество. Нагревать и, перегоняя, конденсировать. А позже станем испытывать конденсат, на что он пригоден.

– Мудрено. Да дай-то Бог…

Так по повелению императора Багрянородного начались работы по созданию «греческого огня», явление которого до сих пор считается загадочным. Получив большие полномочия, Иродион отобрал в высшей Магнаврской школе семерых способных к естественным наукам помощников, трудолюбивых, честолюбивых и способных к самопожертвованию. Всё это для Иродиона казалось первостепенным в успешной работе. Собрав своих будущих соратников, он поведал им:

– Мы едем в Никомидию неизвестно на какое время. И, хотя император благословил нас ехать с семьями, прошу вас о другом: отказаться жить там с семьями во имя нашей с вами работы. Я хочу видеть нашу полную самоотдачу.

Молодые учёные были мужественными и заявили, что готовы исполнять дело в отрыве от семьи. Иродиону это пришлось по душе и вселило надежды, что дело у них будет спориться.

Перебравшись в Никомидию и получив в своё распоряжение все, что требовало их дело, учёные принялись общими усилиями и с помощью двух гончаров колдовать над перегонными аппаратами. Иродион предложил взять за основу такие аппараты, какие применяют виноделы, добывая из виноградного сока винный спирт. Такой аппарат удалось добыть в императорском винодельческом хозяйстве. Но, разобрав его по косточкам, учёные пришли к выводу, что он примитивен и не даст желаемого результата. Принялись моделировать свой. Пошла в ход глина. Из неё приготовили трубы, обожгли их, обработали глянцевитой глазурью, соединили с сосудами, в которых предполагалось нагревать «дар Божий», и с сосудом, куда будет поступать конденсат. Понадобились охладительные ванны и камеры. Всё это исполнялось в миниатюре: Иродион пока не хотел рисковать, сразу делая аппараты в задуманную величину. Наконец первые приготовления были завершены. Принесли сосуд с «даром Божьим», залили его в камеру для подогрева. Казалось, всё было готово к опыту.

Иродион волновался, как и все его сотрудники. Оставалось только поставить под камеру жаровню с горящими углями. Это был самый ответственный миг, но одолели и его. Жаровня под камерой. Процесс пошёл. Теперь следовало ждать первого конечного результата. Иродион помолился: «Господи, помоги нам открыть новую силу твоего дара».

Никто не мог сказать, сколько прошло времени, когда из конечной трубочки появились первые капли прозрачной, как вода жидкости. И она полилась тонкой струйкой, чистая, как слеза, пахучая, как неведомо что. Иродиона пробила дрожь, и все собравшиеся у аппарата были взволнованы до такой степени, что их лица покрыл пот.

– Свершилось! Свершилось! – шептали они.

Когда вновь стало лишь капать из трубочки, серебряный кубок, стоящий под выходным носиком, был наполнен больше чем наполовину. Все принялись за подсчёты. Они оказались несложными. В опытную камеру налили два кубка «дара Божьего», какой стоял на выходе. Иродион подвёл итоги:

– Летучая часть «дара Божьего» равна одной трети. Плохо это или хорошо, пока никто из нас не знает. Вновь нужно искать то, что удовлетворило бы нас.

– Надо вскрыть камеру и посмотреть на то, что в ней осталось, – предложил всегда подвижный учёный Филетер.