Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

Глава тринадцатая. ТЩЕТНАЯ ПОПЫТКА

Прошли празднества по случаю венчания Елены и Константина, миновали первые брачные ночи молодожёнов, о которых в Магнавре было мало разговоров, чаще добродушно улыбались: дескать, какие брачные утешения могли быть по ночам, если молодожёны только что вышли из отроческого возраста.

Настало время собираться в свадебное путешествие по Македонии. Константин остался верен себе: он обещал Елене побывать в родных краях своего деда. Он был волей позволить себе такую поездку, потому как у них с супругой был впереди медовый месяц и все государственные дела по этому поводу были переданы в руки Романа Лакапина. Константин начал сборы с того, что посетил патриарха Николая и попросил его прислать к нему на службу русского священника Григория:

– Привык я к нему за время путешествия в Армению. Надёжный он человек и советами полезными богат. И за Гонгилу послужит, пока мой спаситель рану залечивает.

– Я скажу об этом Григорию, но прости, сын мой, принуждать не буду. Если осознает важность служения при тебе, то надёжнее стоять будет.

– Согласен с тобой, святейший. Ещё я хочу взять мужей учёных человек пять из высшей Магнаврской школы. И чтобы они не только сочинять умели, но и беседы разумные вести в Македонии с теми, кто помнит Василия Македонянина.

– Однако помни о том, что ты будешь достоин похвалы потомков лишь тогда, когда всё сам услышишь и запишешь. Таков закон сочинительства по истории.

– Спасибо за совет, святейший. Я буду строг и требователен к себе и к слову, которое ляжет на пергамент.

– Вот и славно. Благословляю тебя в путь.

Константин и Елена принимали учёных мужей в малом Бирюзовом зале. Были накрыты столы, словно у молодожёнов ещё не кончились свадебные дни и они решили провести их в узком кругу. Григорий сидел рядом с Константином. Он и начал беседу:

– Славные мужи, вас позвали, чтобы приобщить к важному делу. Багрянородный отправляется на родину своего деда, императора Василия. Он будет писать о Македонянине хронику. Вы поможете ему собрать всё о событиях той поры, найдёте старожилов, которые знали Василия. Так ли я говорю, Божественный?

– Спасибо, отец Григорий. Я только добавлю одно: каждый волен писать свою хронику. Надеюсь, никто из нас не повторит друг друга. Скажу последнее и наиболее важное. Я призываю вас писать «Историческую энциклопедию». В ней найдут место сотни новелл, и у каждого из вас будет великий простор для исследования прошлого.

Юный император произносил умные вещи, и те, кто слушал его, удивлялись: как это так, ещё не будучи выпускником высшей Магнаврской школы, как все они, он говорил о литературе словно искушённый сочинитель. Самый старший из участников встречи богослов Симеон Метафраст, который писал пока единственное «Назидательное чтение» – жития святых, – подумал, что Константин Багрянородный – сочинитель от Бога, и сказал от имени собравшихся:

– Мы в своём кругу, – Симеон обвёл рукой сидящих рядом, – давно жаждем обозреть историю Византии. Надо не пожалеть сил и создать, кроме «Исторической энциклопедии», «Военную энциклопедию» и «Сельскохозяйственную». Вот хронист Иоанн Камениат уже описал битву и взятие Фессалоники в 904 году. Эго поучительно для всех, – Симеон Метафраст разошёлся и сделал предложение опять же от имени всех собравшихся: – Мы избираем тебя, Божественный, главным хронистом империи.

Симеон Метафраст в Византии был известной личностью. В своём роскошном дворце на Ниттакии он собрал множество редких рукописей древних хроник. Изучая их, он отдавал им всё время, свободное от преподавания в высшей Магнаврской школе. Он держал у себя в услужении скорописцев-каллиграфов. Честолюбивый, он знал, что, творя исторические сочинения вместе с императором, он достигнет новых высот славы. Он поднимался на Парнас и хотел быть заметным человеком в Византии.

Божественному по молодости лет польстило быть главным хронистом империи, и он благосклонно дал своё согласие. Позже он утвердил это право делами, и те энциклопедии, которые перечислил красноречивый Симеон Метафраст, были изданы, и в них вложил огромный труд сам «главный хронист».

Вот уже позади официальная часть этого маленького форума. Всех ждали вино и яства. И тут взял слово поэт Иоанн Геометр. С цветущим лицом, всего на два года старше императора, он продекламировал свой экспромт с наполненным кубком в руках:

 
Здесь собрались маститые мужи империи,
Они явить себя народу вознамерены.
Воскликнув гимны в честь их мастерства,
Склоняю голову пред вами, господа!
 

Сидевший рядом с поэтом его старший друг, тридцатилетний хронист Акрит, воскликнул:

– Иоанн Геометр горазд писать сатиры! Попросим!

Геометр посмотрел на императора, и тот сказал:

– Мне нравятся сатиры, а ещё больше эпиграммы. Просим!

– Помилуйте, эпиграммы я пишу только на себя.

– Вот и отлично. Читай! – благословил Метафраст.

Геометр сделал грустную и смешную мину, все заулыбались. Поэт горестно развёл руки и прочитал:

 
О рог луны споткнулся мой Пегас,
И дар божественный навек во мне угас.
И потому поэтом мне не быть,
Элегию во сне не сочинить.
 

– Браво! Браво! – крикнул Акрит.

Но поднял руку Симеон Метафраст:

– Хронисты империи, сегодня у нас рабочий форум, а не вечер поэзии. – Он обратился к императору: – Божественный, мы готовы завтра выехать в Македонию.

У Григория уже был разговор с Багрянородным о том, когда лучше выехать, и он пояснил всем:

– Братья мои, завтра нужно совершить молебен и основательно собраться, и лишь послезавтра, ранним утром, мы отправимся в путь. И помните, что с нами вместе отбывает в путешествие императрица Елена, – вот тогда-то мы будем ждать гимнов и поэм в честь прекрасной Елены-факел.

– Боюсь я этого. В поэмах много похвалы, а я не люблю её, – смеясь, заметила Елена.

На другой день начались сборы в путешествие. В полдень во Влахернском храме был молебен. Перед вечерней трапезой встретились Багрянородный, Лакапин и казначей Василид. Он в это время чаще встречался с Лакапином, но сегодня нужен был императору в первую очередь. Речь должна была пойти о деньгах, которые потребуются для путешествия в Македонию. Но несколько дней назад как-то само собой получилось, что Багрянородный позволил Лакапину распорядиться казной империи, и великий доместик почувствовал к тому вкус. Когда личный казначей императора пришёл к Василиду получать деньги, тот сказал ему:

– Иди-ка ты, Икинф, к пресветлому Лакапину. Даст мне волю – и получишь деньги.

Золото и серебро понадобились и Зое-августе для обновления монастыря Святой Каллисты. Так они и собрались в Золотой палате, чтобы решить «пустяковое дело».

– Уведомляю тебя, великий доместик, что я уезжаю с группой учёных мужей в Македонию. Поездка займёт больше месяца. Тебе придётся вершить государственные дела. А пока я повелеваю Василиду выдать деньги Икинфу на поездку и Зое-августе на возведение монастыря.

Говоря это, молодой император пристально смотрел на Лакапина. Ему хотелось увидеть в Романе все душевные изменения и порывы. И Константин отметил, что Лакапину было приятно услышать столь щедрое повеление управлять державой. Но Константин знал о том, что сказанное им далее не отзовётся в душе Лакапина малиновым звоном.

– Но поскольку издавна в империи, – продолжал Багрянородный, – казна была в единоличной власти императора, я не снимаю эту власть с себя и главному казначею Василиду делаю предупреждение: если он и впредь позволит нарушить волю императора, то я отправлю его келарем в монастырь. Сейчас же повторяю тебе, Василид: зайди за Икинфом и выдай ему деньги на путешествие и Зое-августе для возведения монастыря.

Василид откланялся и молча ушёл.

Роман Лакапин выслушал последнее, склонив голову. Много разных мыслей прокатилось в его лобастой голове. В день венчания Константина и дочери он счёл, что легко взнуздает юного зятя и заставит его плясать под свой боевой рог. Но вот Лакапина первый шаг потерпел неудачу. Не распоряжаться отныне ему казной самовольно. И это было сказано зятем твёрдо, со взглядом тёмно-карих глаз, нацеленных на него, Лакапина. Знал же он, что деньги – это власть даже над монархами. Увы, этой власти у него нет, а что он добудет завтра, пока самому Богу неведомо. Но Лакапин не потерял присутствия духа. Кроме того, он не привык унывать при первых неудачах. А поторопился взять бразды правления в свои руки потому, что надеялся: добросердечный Багрянородный простит его. Он так и сказал:

– Божественный, я думал сделать как лучше. Ведь у тебя идут сладостные дни и ночи, и мне не хотелось нарушать их. Впредь так и будет, как повелеваешь, великий басилевс.

Константин ещё не привык к лести и оттого принял сказанное за истинное расположение тестя к нему.

– Слава Богу, что мы понимаем друг друга.

В разговор вмешалась Зоя-августа.

– Великий доместик, ты вот что скажи нашему молодому мужу. Должен он знать, что его ждёт с твоей доченькой в Македонии. Болгарам до Адрианополя всего два дня пути, и, даже несмотря на холода, они могут прихлынуть к городу. А ведь Константин, как я слышала, намерен взять с собой только полтысячи воинов.

И опять, прежде чем ответить Зое-августе, Лакапину потребовалось одолеть новое душевное смятение. Конечно, сказать, что в зимнюю пору с императором в Македонии ничего не случится, даже если он отправится туда с сотней гвардейцев, было бы легче всего.

Болгары не любили воевать в холодное время года. Но даже если и нахлынут, что с того? Византия без императора не останется. Вот он сидит, умный, мужественный, решительный. Лакапину было впору улыбнуться от столь приятного внутреннего откровения, но он сдержался и даже нахмурился: в путешествие уходила его дочь и он никому не позволит бросить её на произвол судьбы. И уже в самый последний миг, перед тем как ответить Зое-августе, он вспомнил, что совсем недавно поклялся на кресте и Евангелии не чинить Багрянородному никаких мерзостей до скончания века. После этого борения Лакапин ответил:

– Пресветлая Зоя-августа, мне, как великому доместику, хранителю мира в империи, ведомо, насколько коварен царь Симеон. Потому с Багрянородным пойдёт лучшая тагма конных гвардейцев плюс его императорского величества личная тысяча русов во главе с Никанором. Для воинов это будет полезный поход: засиделись в казармах, а для Симеона – поучение. Пусть знает, что мы готовы и способны защищать свои рубежи круглый год. Думаю, что ни у кого больше вопросов ко мне не имеется.

– Спасибо, великий доместик. Мы удовлетворены, – проговорила Зоя-августа.

– Что ж, нам пора идти к трапезе, – подвёл к концу беседу Роман. Он пока не сказал никому, и даже императору, что ждёт с часу на час возвращения из Болгарии служителей в секрете молодых купцов Диодора и Сфенкела. То, что они уже близко, донесли служители световых сигналов. Лакапин волновался. Сфенкел и Диодор возвращались раньше определённого времени. Лакапин ждал их в середине весны. Однако их неожиданный уход из Болгарии был вызван какими-то чрезвычайными обстоятельствами, побудившими разведчиков покинуть страну. Сейчас он строил догадки, и они были неутешительны.

В своё время царь Симеон считал, что Константин Багрянородный обязательно женится на его дочери: ведь был же сговор, – и это давало ему повод думать о будущем слиянии Болгарии и Византии. Симеон также считал, что две державы, слившиеся в одну, должны называться Болгаро-Византийской великой империей. И он крепко уверовал в то, что после женитьбы Багрянородного на его дочери Илоне ему, Симеону, быть императором этой державы. Будущему своему зятю он отводил при себе место соправителя, может быть, с титулом царя. Возбуждённое воображение Симеона толкнуло его на то, чтобы заказать лучшим мастерам Болгарии императорскую колесницу невиданного ранее величия. И она была сделана, ждала своего звёздного, триумфального часа.

Однако триумфу не суждено было проявиться в Софии. Царя Симеона ждало глубокое разочарование, граничащее с трагедией. Говорили потом очевидцы дворцовой службы, что когда царь узнал о венчании Константина Багрянородного с дочерью Романа Лакапина, то полдня бил посуду и всех, кто подворачивался ему под руку. Тут многое было приукрашено: бушевал он всего лишь с полчаса и посуду перебил ту, что была под руками, да серебряный кубок запустил в дворецкого, который принёс чёрную весть. Но в другом царь Симеон проявил последовательность.

Вскоре же царским повелением собрали войско, и было намечено после Масленицы двинуть его на Константинополь.

Подтверждения неопределённых слухов и ждал Лакапин. При этом он молил Бога, чтобы они не подтвердились. «Господи, не дай восторжествовать сумасбродству выживающего из ума Симеона!» – восклицал в душе Лакапин.

Купцы вернулись из Болгарии в ночь накануне отъезда из Константинополя Багрянородного, Елены и их спутников. Диодор и Сфенкел появились в Магнавре. У служителей в секрете было слово императора, которое всюду помогало им открывать двери. Так и Диодор с Сфенкелом добрались до покоя великого доместика. Стражи у его покоев позвали постельничего, а он уже отправился будить Лакапина.

Роман вышел из опочивальни очень быстро. Он будто и не спал.

– Ну что там, в Болгарии? – был первый его вопрос.

– Там, как на Этне в вулкане, всё бушует, – ответил Сфенкел. – Царь Симеон собирает войско, чтобы отплатить Багрянородному за обман. Симеон всюду заявляет, что Багрянородный обещал жениться на его дочери.

– И когда он выступает?

– Думал, что после Масленицы, но если уломает сына Петра встать во главе войска, то на днях и выступит. Сам он только кричать силён, а ноги уже отказались повиноваться.

– А почему царевич Пётр не желает войны?

– Так он и оказался камнем преткновения на пути своего батюшки, – с весёлой нотой вмешался в разговор Диодор.

– Что за камень? – спросил его Лакапин.

– Великий доместик, ты должен помнить, как царь Симеон и царевич Пётр в Магнавре побывали. Петру удалось посидеть против твоей внучки Марии и поводить её за ручку. Влюбился он в Марию – вот и камень преткновения, – пояснил Диодор. – Сказывают, что Пётр заявил отцу: не станет воевать против будущего тестя.

– Ну а сватов почему не шлёт?

– Отец против. Он такой: чуть что– и за дубину, – засмеялся Диодор.

– И чем всё кончится?

– А свадьбой! – ответил бойкий Сфенкел.

– Смотри, быть тебе за посажёного отца! – погрозил Сфенкелу пальцем Лакапин и спросил Диодора: – Так покатятся на нас бочки или нет? Как ты думаешь?

– Похоже, что нет, пресветлый, – ответил Диодор. – Отец и сын увязнут в своей сваре. Пётр уже но мальчик, и внучка твоя глубоко вошла ему в сердце.

– С огнём играешь, Диодор. Случится не по-твоему, тебя не простит никто. Сегодня утром выступает в Македонию Константин Багрянородный. Тут и на перекладину недолго угодить…

– Я всё понял. Тогда надо предупредить Божественного, что в Болгарии собрано войско. И это правда.

Лакапин не ответил. Он думал. В этот миг из-за спины чёрный бес шепнул ему на ухо: «Тебе-то что? Пусть едут. Ты и выгадаешь». Но тут появился белый ангел и громко заявил: «Бесчеловечно! Великий грех на душу падёт! Предупреди Багрянородного, пресветлый!»

Роман знал, что рядом с ним или в нём самом живут два духа и один всегда подбивает на гадости, а другой останавливает. И вовремя. Погрозил Лакапин духу тьмы кулаком и сказал спафариям:

– Так я и поступлю. А как утихнет в Софии, пусть едут. Тепло наступит, в пути приятно…

Однако чёрный бес не отступал, шептал: «И ты отказываешься от своей жажды властвовать в империи? Ведь целый месяц! Да плюнь ты на все, живи для себя. А дочь ты можешь не отпустить. Ты же отец». И так было сладостно Лакапину слушать этот совет. За ним он видел императорскую корону, желанный титул басилевса, Божественного, наконец. И он повелел служителям в секрете:

– Идите отдыхать. И помните: вы у меня не были. И стражам моим словом скажите, что они не видели вас.

Пляска на лезвии меча понравилась Лакапину. Он так до утра и не уснул, перебирая в голове то жемчуга, то острые камни. Остановился на последнем: выстелить дорогу Багрянородному острыми камнями. И выстлал бы по совету чёрного беса, да вмешался белый ангел и добился своего. Перед рассветом Лакапин всё-таки уснул и проснулся бодрый, свежие мысли в голове потекли. «Смотри-ка, говорят же, что утро вечера мудренее, – подумал он. – И надо сделать всё так, как велит Бог. Пойду-ка я к своим детям, пока не укатили».

В эту же ночь приснился Елене сон, будто пришёл утром в их покои отец, взял её за руку и грозно сказал, что не отпускает её в поездку по Македонии. И был он суров, каким она никогда не видела его. Он с силой повёл её из опочивальни, привёл в тёмный подвал и заточил в темницу. Она стала биться ногами в дверь и… проснулась.

На неё в испуге смотрел Багрянородный.

– Что с тобой, славная? – спросил он.

– Мне приснился странный и страшный сон.

– Ты билась ногами.

– Так и было. Господи, Багрянородный, я боюсь.

– Но что было во сне?

– Отец отвёл меня в темницу и там замкнул. Сказал, что я не поеду в Македонию.

– У него нет на то права. Ты едешь со мной.

– Верно говоришь, что нет. Но если сон вещий? Выходит, с родителями надо в ссору идти. Ты этого хочешь?

– Конечно, нет, – тяжело вздохнув, ответил Божественный. – Но что же делать? Может, тебе не ехать с нами?

– Ой, Божественный, не будем нагонять на себя страха. Ведь это лишь сон, и пора вставать и собираться в путь.

В покоях императора всё пришло в движение. Утреннюю трапезу приняли, не спускаясь в зал. Слуги вынесли вещи в дорожную колесницу. Пришёл священник Григорий, сказал:

– Божественный, спутники ждут нас на Амастрийской площади.

– Мы тоже готовы в путь. Пойдём, попрощаемся с матушкой.

Константин с Еленой ушли в покои Зои-августы. Григорий остался в покое один. Он рассматривал древнюю греческую вазу из малахита, на которой были изображены шесть фурий и между ними стоящий на коленях Орест, умоляющий Минеру. Григорий так увлёкся древним мифом, что не слышал, как в покои вошёл Лакапин в сопровождении Диодора и турмарха гвардии Стирикта.

– Где Багрянородный? – спросил Лакапин.

– Они с Еленой ушли к Зое-августе, – ответил Григорий.

Лакапин был озадачен и позвал Григория:

– Идём с нами, святой отец.

Все четверо появились в покоях Зои-августы. Она стояла рядом с сыном и невесткой и о чём-то говорила, когда вошедший первым Лакапин прервал её:

– Прости, пресветлая Зоя-августа, что вошёл в твои покои. На пороге беда, и я вынужден был…

– Что случилось? – перебила его Зоя-августа.

– Вот скажет он, ответственный за световую связь императорской гвардии, турмарх Стирикт. – Но Стирикт смотрел на Багрянородного.

– Докладываю императору, Божественный, только что получено световое сообщение с рубежа за Филиппополем. На рассвете болгарское войско подошло к нашим границам.

– И большими силами? – спросил Багрянородный.

В разговор вмешался Лакапин:

– Об этом лучше знает служитель в секрете Диодор. Он и Сфенкел сегодня ночью вернулись из Болгарии.

– Говори, Диодор, – повелел Багрянородный.

– Мы служили там всё лето, с той поры, как болгары напали на нас в гирле Дуная, – начал рассказ Диодор. – Тогда уже по воле царя Симеона собиралось войско. К осени полки стали уходить к югу, в сторону наших рубежей. Мы видели, как через Софию прошло около двадцати полков. Теперь близ Филиппополя больше семидесяти тысяч.

– Великий доместик, что ты на это скажешь? – спросил император.

– Я надеялся, что сын Симеона Пётр не даст воли отцу воевать с нами. Выходит, что я ошибся. Надо срочно помочь гарнизону Филиппополя продержаться до подхода войска, что стоит на окраинах Ираклия. Нельзя больше допустить, чтобы Симеон подошёл под стены Константинополя. Сегодня мы сильнее Симеона, и он должен знать об этом.

– Это ещё нужно доказать, – заметил Константин.

– Да, – согласился Лакапин. – Это решается лишь в сечах.

– Я сам поведу войско, – заявил Багрянородный.

– Божественный, твоё время водить войско ещё не пришло. Наберись терпения. Войско поведу я с сыном Христофором.

И вдруг Багрянородный весело засмеялся:

– А ведь славно получается, великий доместик. Мы с Еленой и наши спутники отправляемся в поход вместе с войском. Мы идём до Адрианополя и остаёмся там, будем искать тех, кто помнит и видел моего деда. Ну а ты… ты пойдёшь бить врага.

«Да нет же, нет! Я не допущу тебя и дочь ещё раз до риска жизнью», – крикнул в душе Лакапин, но ответил тихо и убедительно:

– С экспедицией придётся подождать, Божественный. Съездите в Македонию летом или ближе к осени, когда там будут конные скачки. А пока тебе надлежит сидеть на троне в Константинополе.

Багрянородный посмотрел на Елену, на Зою-августу.

– Великий доместик прав: тебе следует быть в столице, – сказала она.

– Нам придётся смириться, Божественный. Но раз уж мы поставили себе задачу, то попросим наших учёных друзей потрудиться в Константинополе, – рассудила Елена.

– Не понимаю, что они тут будут делать?

– Да всё просто. Твой дедушка, поднявшись на трон империи, не забыл своих земляков и, надо думать, многих позвал в Магнавр. Вот и попробуем найти тех, кто жив.

Константин задумался и признался себе, что все трое: мать, тесть, супруга – правы. И обстановка в связи с безрассудством царя Симеона очень опасна для империи, и зимняя поездка малоприятна. Потому нужно принести Симеону Метафрасту и его друзьям извинения и в одной упряжке с Лакапином добывать для империи мир.