Текст книги "Монарх от Бога"

Автор книги: Александр Антонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

Глава шестнадцатая. СЛОВО «ТРЕТЕЙСКОГО СУДЬИ»

За утренней трапезой Роман Лакапин сел рядом с царевичем Петром.

– Как спалось, наследник престола? Или ночь без сна прошла? – спросил Лакапин Петра.

– О, я умею спать, когда близко ревут быки, – улыбнулся тот.

– Это славно. Я же ночью думал о том, что у нас с Болгарией сегодня памятный день. Мы заложим первый камень в храм нашего мира и содружества. Так ли я говорю, царевич Пётр?

– Я бы не сидел здесь, если бы всё было по-иному. Однако не могу понять, почему и сегодня нет за столом невесты?

– Ты скоро её увидишь.

Когда закончилась трапеза, все стали собираться во Влахернский храм на обручение Петра и Марии. И в это время мать Марии, Раиса, привела дочь в зал. Она увидела многих вельмож и смутилась. А к ней уже подходил царевич Пётр. Вот они уже рядом, можно достать друг друга рукой. Перед Петром, опустив голову, стояла юная девушка, рослая, но тонкая, как хворостинка. Черные локоны упали ей на лицо. У Петра не было слов, чтобы дать о себе знать. Но она видела его туловище, ноги и, поняв, кто перед нею, подняла лицо. У Петра перехватило дух. Перед ним был ангел с большими карими глазами, затенёнными ресницами, с тонким прямым носом и манящими, чуть припухшими алыми губами. Мария улыбнулась.

– Здравствуй, царевич Пётр. Я тебя помню.

– Здравствуй, пресветлая Мария. Я приехал за тобой, – обрёл дар речи царевич. – Ты готова идти в храм на обручение?

Мария посмотрела на мать, та кивнула головой, и девушка ответила:

– Я готова.

Пришёл час, и все направились во Влахернский храм. Он был близко, дошли до него пешком. Император с Еленой выступали впереди, за ними – Мария и Раиса, взявшись за руки. Следом шли Пётр с Лакапином и Христофором.

Священник Григорий уже побывал в храме, и там по его просьбе всё приготовили для обряда обручения. Хор пел псалмы, горели свечи, пахло ладаном. Будущие жених и невеста предстали перед епископом и священниками. Обряд начали с причащения. Петру и Марии поднесли хлеб и вино. Громко звучала молитва, читаемая епископом. В ней говорилось о непостижимости тайны превращения хлеба и вина в тело и кровь Христову.

Наблюдавший за таинством причащения Багрянородный думал в эти мгновения о том же, о чём говорил Петру Лакапин. Он видел, как в эти минуты вершится исторический акт, и его должно было записать в хроники, чтобы потомки могли сказать, что в этот день и час благодаря обручению царевича Петра и Марии было положено начало миру между Византией и Болгарией на долгие полвека.

Той порой священники принесли на блюде обручальные кольца, и одно из них воцарилось на тонком пальце Марии, другое – на крепкой руке Петра. Хор увенчал помолвку. Все вздохнули свободно. Помолвленные, отныне жених и невеста, смотрели друг на друга счастливыми глазами. Деловой нравом логофет дрома Таврион сказал за торжественным трапезным столом:

– Хорошее приобретение сделал в Византии царевич Пётр. Такие невесты, как Мария, редкость в наше время.

Багрянородный понял эти слова во всей их многозначности.

А после помолвки и торжественной трапезы со здравицами и пожеланиями начались сборы жениха и невесты в дальний путь. Собирали Марию в благословенную Софию щедро. Увозила она в Болгарию двадцать тюков добра, навьюченных на десять лошадей. Ничего не пожалел для внучки Лакапин. Упаковали в тюки шёлковые и парчовые ткани, ковры, русские меха, сафьяновые сапожки впрок и на «вырост». Две тяжёлых кожаных сумы с золотыми и серебряными монетами погрузили воины на лошадь. Не поскупились на дары и Багрянородный с Еленой. Они подарили Петру и Марии шубы из русских мехов, золотые и серебряные приборы для большой трапезы. Наконец сборы завершились, и на пятый день после приезда Петра в Магнавр молодых проводили в путь. Сопровождала их конная сотня гвардейцев Христофора.

Пришла пора Багрянородному и Лакапину отправляться в монастырь святой Каллисты. Оказалось, что с пустыми руками ехать в обитель нельзя, потому как к новым кельям, трапезной, храму нужен был всякий приклад. Нагрузили две повозки даров. А самым важным на тех возах был русский воск на свечи, лампадное масло, мука на просвиры и ещё вино для причастия. Отправились в путь Багрянородный и Лакапин в хорошем расположении духа, и, хотя о Зое-августе у них речи в дороге не было, каждый думал о ней, и думы их во многом совпадали. Оба надеялись, что Зоя-августа благословит их союз, суливший одному из них безмятежную жизнь созерцателя и мыслителя, а другому – нелёгкий труд и ратные подвиги во имя державы, а ещё во имя славы, которая придёт к нему, – Лакапин в это верил и убеждал себя, что она будет заслуженной.

В Силиврию Багрянородный и Лакапин добрались только к ночи. Подъехали прямо к особняку епарха Варипсава. Гонец уже уведомил епарха, что император едет с сотней гвардейцев, и Варипсав всё приготовил к их приезду.

– Милости просим в нашу тихую заводь, Божественный, – встретил Варипсав Багрянородного у крыльца особняка.

– Мы к тебе на ночлег. Завтра с утра едем в монастырь святой Каллисты.

– Возродилась обитель. Скоро и храм надо будет освящать.

– Как там моя матушка?

– В благочестии пребывает. Постриг свершила, имя Зинаиды приняла. И всё там у неё по-божески.

Не знал в этот час Багрянородный, что «божеской» жизни пока у Зои-августы не было, что завтра его ждёт очень тяжёлый день пребывания в монастыре Святой Каллисты. И случилось это стараниями келарши Мелентины.

В тот день, когда Лакапин вернулся с войском из Адрианополя, Мелентина приехала в Константинополь по делам обители. С нею был каменных дел мастер. Они покупали мраморные плиты для отделки алтаря в храме. Управились как раз к тому часу, когда Лакапин с царевичем Петром подъезжали к Магнавру и народ, ликуя, встречал победителя. Слышала она возгласы: «Слава победителю! Слава Лакапину!» Но довелось ей увидеть и услышать, как некий детина со смоляной бородкой вскочил на коня и, размахивая боевой секирой, трижды прокричал: «Даёшь императора Лакапина!» Мелентина была близко от возмутителя и сама крикнула: «На костёр тебя, богохульник!» Он повернул коня к Мелентине, навис над нею, как глыба, гаркнул: «Не будь ты Христова дочь, порубил бы!» – и ускакал.

Видела после этого Мелентина, как Лакапин ехал с гордо поднятой головой. Может, так показалось ей, но, вернувшись в обитель, она встретилась с Зоей-августой, изложила ей всё в том свете, в каком представила его, и закончила рассказ со вздохом:

– Это что же, матушка императора, происходит? Похоже, что Лакапин за спиной твоего сына Багрянородного кесарем готовится подняться! Поди, и корону уже примерял, и красные сапоги приготовил. Остановить его надо! Остановить!

Слушая Мелентину, Зоя-августа ни разу не перебила её, не остановила, лишь в лице изменилась: глаза потускнели, складки горечи прорезались. И думы в голове закружились безотрадные. «Он же клятвопреступник! Господи, почему я слушала его со смирением? Как ошиблась!» – стенала Зоя-августа, вспомнив, как перед уходом в монастырь беседовала с Лакапином.

Мелентина продолжала изливать своё негодование и даже посоветовала Зое-августе послать её в Константинополь с просьбой к сыну-императору заточить в каземат Романа Лакапина как посягателя на трон.

Зоя-августа наконец возразила Мелентине:

– Ты, сестра, могла ошибиться. Может быть, это недруги Лакапина кричали, чтобы поссорить императора и великого доместика.

– Почему же великий доместик не схватил смутьяна? Говорю же, что видела гордо вскинутую голову Лакапина.

– Не знаю, Мелентина, что подумать. У самой головушка кругом идёт, сердце покой потеряло.

– Держись, матушка, и в Магнавр поезжай защищать сына. Он же так молод и слаб, что его кто угодно может обидеть и одолеть.

– Императора непросто одолеть. У него есть гвардия и преданные телохранители, вельможи.

– О какой гвардии ты говоришь, Зоя-августа? Она под рукой у сына Лакапина, Христофора. Пойдёт ли сын против отца?

– Мелентина, так мы зайдём в дебри. Ты забыла, что у императора есть войско, есть Сенат, которые защитят его!

– Славная матушка, не заблуждайся. Войском командуют люди, которые преданы Лакапину: что Иоанн Куркуй, что Варда Фока.

– Мудрая провидица, говори же, когда что делать в Магнавре мне?

– Я уже сказала своё.

– Тогда не мешай мне помолиться Всевышнему. Буду уповать на него. Он защищает праведных. Уходи ради Бога. – И Зоя-августа выпроводила Мелентину из кельи.

Прошло три дня, в течение которых Зоя-августа встречалась с Мелентиной лишь за трапезой и они обменивались только поклонами. А на четвёртый день к полудню в монастырь приехали Багрянородный, Лакапин и Варипсав. Следом за ними во дворе монастыря появились две повозки с дарами. Воины остались за воротами обители.

Константин удивился преображению монастыря, происшедшему с той поры, как он с матушкой побывал в полуразрушенном становище монахинь. Храм из белого камня уже был возведён, в нём шли отделочные работы. По одну сторону храма возвышалась срубленная из толстых брёвен трапезная, по другую – убегали вглубь двора два ряда рубленых домиков. Большинство было с двумя окнами. В них располагалось по две кельи. Такое желание проявили многие монахини: жить и молиться Богу не в одиночестве.

Приезжих встретила игуменья Пелагия. Николай Мистик попытался было поставить настоятельницей обители Зою-августу, но она наотрез отказалась.

– Пощади меня, дядюшка. Я ухожу от мира молиться Богу, мой удел – молитвы, – проговорила Зоя-августа во время своего отъезда в обитель.

Однако «мир» продолжал вторгаться в жизнь Зои-августы. В её одинокую келью пришла Мелентина и сказала:

– Матушка Зинаида, в обитель приехали твой сын с Лакапином и Варипсавом, они хотят видеть тебя.

– Господи, зачем они приехали?

– Их привела судьба. Ты выйдешь к ним или позвать их в келью?

– Не надо звать. И выходить к ним не буду, – твёрдо ответила Зоя-августа. – Иди же и скажи им так!

– Если они спросят, почему?

– Я дала волю сыну. Он вправе решать свою судьбу.

Мелентина не уходила, топталась у порога, наконец сказала:

– И Лакапин хочет тебя видеть.

– Передай и Лакапину, что больше ничем ему не помогу. Ещё же передай: пусть боится проклятия и геенны огненной.

– Но они проделали такой долгий путь. Будь к ним милосердна.

– Мелентина, ты навязчива. Уходи. Христом Богом прошу!

Прошла долгая пауза молчания. Потом Мелентина тихо ушла. Зоя-августа встала перед образом Богоматери и принялась молиться. Её сердце рвалось к сыну, но твёрдый нрав удерживал. Знала она, что может вспылить при виде Лакапина. Виной тому был клич недруга: «Даёшь императора Лакапина!» Когда она услышала эти слова, они сразу вошли в её сердце и болезненно щемили его. И ничего она не могла сделать, чтобы избавиться от боли и помочь сыну. Только упование на Бога ещё удерживало её от отчаяния, с молитвой на устах Зоя-августа вышла из кельи. Она стояла вдали от храма, последняя в ряду, протянувшемуся вдоль ограды. Зоя-августа шла медленно, и в эти мгновения у неё появилось желание уйти в лес и дойти по нему до самых гор, там найти пещеру и скрыться в ней. О, если бы она знала, как помочь своему юному сыну! Если бы она была мужчиной, способным держать в руках меч, она бы ринулась на Лакапина и со словами: «Умри, клятвопреступник!» – пронзила бы ему сердце. Но у Зои-августы не было ни меча, ни сил, лишь кипела в душе жажда никого больше не видеть.

Господь помог ей пройти не замеченной никем до калитки, вытянуть тяжёлый засов и оказаться в лесу, который подступал здесь к обители. Не оглядываясь, будто отрубая прошлое, она прошла через кустарники и вышла в вековой лес. Забвение мгновенно поглотило её душевное смятение. Она не знала, куда идёт, ей просто хотелось уйти как можно дальше от тех, кто приехал её навестить, даже от сына. В вершинах грабов и буков иногда перекликались птицы, порой они мелькали у неё перед глазами. Но Зоя-августа ничего не видела и не слышала. Забвение не отпускало её и влекло всё глубже в девственный лес. Она не помнила, сколько времени была в пути, и пробудилась от забвения только тогда, когда вместе с лесом стала подниматься в гору. Она осмотрелась. В лесу было сумеречно, потому что лучи солнца не пробивались сквозь густую листву деревьев. Ещё в лесу было душно и не чувствовалось самого малого дуновения ветра. Ноги уже ломило от усталости.

Вдруг Зоя-августа услышала журчание ручья, падение струи воды. Пройдя несколько шагов на звук, она наткнулась на бочажок родниковой кристально прозрачной воды. В ней играл маленький солнечный зайчик. Зоя-августа даже улыбнулась от очарования, которое охватило её близ маленькой лесной купели. Камни вокруг бочажка были мокрые, со следами каких-то мелких лесных зверюшек. В Зое-августе проснулась жажда. Она нагнулась к падающей струе воды и напилась. Вода обожгла ей рот, льдинками скользнула по горлу, но это было ни с чем не сравнимое блаженство. Она увидела заросший мхом камень, похожий на тумбу, и села на него. У Зой-августы открылась дверца памяти, из неё вылетела птица и спросила: «И что будем делать дальше?» Но с ответным словом птица не прилетела, и вместо облегчения на душе стало ещё тяжелее. Человека, не знающего, куда идти и что делать, надо брать за руку и вести на дорогу, к дому, к людям. Но Зою-августу некому было взять за руку, и она ещё не была стойкой, умеющей выдерживать жизненные шквалы монахиней и пошатнулась. Ей захотелось крикнуть: «Мелентина!» – и увидеть её, опереться на закалённое в жизненном борении плечо.

Зое-августе вновь захотелось пить. На этот раз она пила из пригоршни и маленькими глотками. И похоже, сейчас ей удалось открыть волшебную силу родниковой воды. Она заставила Зою-августу вновь пропустить через сердце все, что сегодня произошло, и отсеять плевелы, оставить зерна, дать им цену. Так и сидела Зоя-августа на камне, пытаясь привести свои чувства и мысли в строгий порядок. И время не прошло даром. Когда уже стало смеркаться, она пришла к мысли, что в мире и вокруг сына ничего страшного не происходит. Она склонилась также к мысли и уверовала в неё, что Лакапин не нарушит клятвы, не предаст забвению её доверие, что теперь ей нужно встретиться с сыном и с Лакапином, выслушать их и ответить на вопросы, которые они зададут, дать совет. Это было самое простое решение, но она надеялась, что сыну и Лакапину ничего другого и не надо.

«Дай Бог, чтобы всё так и было», – пришла к выводу Зоя-августа и поднялась с камня. Умывшись родниковой водой, словно приняв причастие, Зоя-августа стала легко спускаться со склона горы. Но когда она спустилась к подножию, то поняла, что не знает, куда, в какую сторону идти, и растерялась. Однако оторопь была недолгой. Зоя-августа подумала, что необходимо успокоиться и вспомнить, как она шла. Однако из этого ничего не вышло. Она не могла вспомнить, сколько времени была в пути, в какую сторону света шла. А сумерки становились всё гуще, и она принялась молить Бога, чтобы прислал ей на помощь тех, кто приехал её навестить. И они отозвались на зов её души.

Осмотрев храм, помолившись в нём на три образа, висевшие там, где быть вратам в алтарь, Багрянородный попросил игуменью:

– Матушка Пелагия, отведи нас к Зое-августе или покажи её келью.

– Божественный, побудь в храме ещё недолго, а я схожу к ней. Надо предупредить дочь Христову, хотя ты и сын её.

– Если так принято, я не настаиваю. Мы тут помолимся.

– Дай Бог тебе здоровья, – произнесла Пелагия и ушла.

Лакапин и Варипсав прошлись по храму и решили, что в нём ещё много дел.

– Пожалуй, к следующему году не закончат, если не помочь, – заметил Лакапин.

– Мастеров у нас мало. Вот если бы из Константинополя прислали! Думаю попросить Багрянородного, чтобы к дню ангела Зои-августы завершить всё в храме и освятить.

К ним присоединился Багрянородный. Они поделились мыслями.

– Ты бы, Божественный, сказал епарху Константинополя, чтобы взял под свою опеку храм да ко дню ангела твоей матушки и завершил, – предложил Лакапин.

– Так и сделаю. У Форвина найдутся и живописцы, и другие мастера. – Багрянородный посмотрел на двери храма и обеспокоенно сказал: – Что-то Пелагия пропала, или моя матушка не хочет видеть нас?

Время шло, а Пелагия не появлялась. Когда терпение у всех уже иссякло, Варипсав первым двинулся к вратам храма. В это время в них появилась игуменья, и сразу бросилось в глаза, что она бледна, как полотно, и голова у неё трясётся.

– Родимые, беда, – только и выдохнула она.

Следом вбежала Мелентина и с болью сообщила Багрянородному:

– Матушка твоя в лесу исчезла. Я была за калиткой, кричала – она не отзывается.

– Почему она ушла из обители? – спросил император.

– Не знаю. Я ей сказала, что вы приехали, – только и всего.

Способным к немедленным действиям оказался лишь Лакапин.

– Варипсав, подними немедленно воинов и на конях идите в лес. – Он обратился к Пелагии: – Заставь своих резвых монахинь искать Зою-августу. – Повёл Мелентину к выходу из храма. – Быстро за мной! Где та калитка?

В это время зазвонил малый колокол, подвешенный в звоннице. В монастыре всё вмиг пришло в движение. А колокол продолжал звонить, и звон его, хотя и не басовитый, тонкий, достигал самых глубин леса. Сотня конных гвардейцев развернулась в цепь и, держа звон колокола за спинами, двинулась, как повелел Лакапин, на север, к горам. Великий доместик ехал рядом с императором. Они молчали, прислушиваясь к звуками леса. Однако лес безмолвствовал, лишь всё ещё слышимый звон колокола плыл над головами тех, кто искал Зою-августу. А где-то под ногами коней лежал её след. Сотня шла в нужном направлении. Позади сотни шарили по кустам сорок три монахини.

Расстояние в лесу трудно измерить, тут даже опыт лесных жителей не помогал. Гвардейцам, да и Лакапину, казалось, что они проехали не меньше двадцати стадиев. Они принялись кричать: «Зоя-августа, отзовись!» – но лес безмолвствовал. Неожиданно в левой части поисков лесная тишина была нарушена. На поляне, поросшей мелким кустарником, было поднято с лёжки стадо вепрей. С хрюканьем и рыком они помчались в чащу. Лакапин метнулся на левое крыло сотни и велел гвардейцам преследовать стадо и гнать его в сторону полей. Он почувствовал, что если не прогнать стадо к полям, то может случиться непоправимое.

Сумерки заставили Зою-августу торопиться. В лесу уже раздавались какие-то шорохи. Где-то крикнул филин: «Ух-ух!» У Зои-августы по спине пробежал озноб. Она знала о себе, что мужественна, и всё-таки вечерний дремучий лес навевал страх. И она спешила, готовая вот-вот побежать. Но куда? Где обитель, Зоя-августа не представляла. Ей показалось, что она уже кружит по лесу, и она шла, куда несли ноги. И вдруг левым ухом она услышала далёкий колокольный звон. Зоя-августа остановилась, прислушалась: нет, не ошиблась, звук колокола долетал до левого уха. Выходило, что она отдалялась от обители. А ведь этот колокольный звон каждый день сзывал монахинь на утреннюю молитву, на трапезу. От волнения у неё забилось сердце. Зоя-августа подумала, что, если бы не этот колокольный звон, она ушла бы от обители в неведомые края. Встав лицом к звону, стараясь не потерять направление, она пошла и пошла, всё убыстряя шаг. Справа от себя она услышала хрюканье вепрей, рык секача, но это было уже в стороне. Звон колокола становился всё сильнее. И неожиданно услышала голос сына: «Матушка Зоя-августа, отзовись!» У неё не нашлось сил кричать, но она побежала на этот зов, и слезы радости полились из её глаз. Из-за деревьев выплыли несколько всадников, и в одном из них Зоя-августа узнала своего сына. И он увидел мать, соскочил с коня, вмиг оказался рядом с ней, и она очутилась в его объятиях.

– Какая нечистая сила унесла тебя?! – гладя мать по спине, произнёс Багрянородный.

– Прости, сынок, прости. Истинно бес попутал, – утирая ладонями слезы и грустно улыбаясь ответила Зоя-августа.

Возвращались Багрянородный и его мать пешком. Шли рядом и тихо беседовали. Больше спрашивала Зоя-августа.

– Что заставило тебя приехать, сынок? – был первый её вопрос.

И у Багрянородного не враз нашёлся ответ. Он думал, как лучше сказать о столь важном событии: напрямую или издалека раскрыть матушке себя как неспособного управлять империей, оправдаться тем, что у него другие жизненные интересы. Он думал даже разжалобить мать: дескать, опекун ему нужен по молодости лет, что не было в Византии подобного, чтобы в семилетием возрасте возносили на трон, да и сейчас ему лишь шестнадцать миновало. Уж какой из него император, он и меч-то в руках не держал! Но все, что он надумал сказать в оправдание своего приезда, было не тем, вернее – неправедным. А правда хранилась глубже и была в том, что он в какой-то момент со страхом стал размышлять о потере трона. Ему он не даст укрепиться Македонской династии, у него не будет даже права писать сочинение о своём деде Василии. С этого он и начал.

– Ты уже знаешь, матушка, что я озабочен хроникой императора Василия Македонянина, но, чтобы писать это сочинение с чистой совестью, нужно укрепить трон. Если бы ты слышала, как кричали в столице: «Даёшь императора Лакапина!» – то и у тебя возникло бы опасение за наш трон. Вот по этой причине я здесь. Совет твой нужен, матушка, совет, ибо только ты дашь его от чистого материнского сердца, не покривив душой!

– Теперь я всё поняла, Божественный. Раньше не могла понять, оттого мука душевная в лес угнала. Я помню свою беседу с Лакапином перед твоей свадьбой. Ныне скажу как перед Богом, как с амвона храма: двум могучим рекам пора слиться в одну и течь мощно, как Дунай, у которого одна сила, одна власть над стихиями и два берега, каждый сам по себе.

– Я тебя тоже понял, матушка. Нам надо с Лакапином слиться воедино. Не таков ли твой совет?

– Ты правильно меня понял, сынок. У меня много оснований дать такой совет. Я не буду перечислять их, скажу одно: вы без потрясений для империи и Магнавра простоите бок о бок не одно десятилетие. Вот и все, сынок. К нам приближается Лакапин, и мы пока помолчим.

– Пресветлая Зоя-августа, может, поднять тебя в седло? – спросил Лакапин, подъехав.

– Нет, великий доместик. Мне приятнее идти рядом с сыном.

– Но ведь ты устала: слишком долгая прогулка получилась.

– Да, великий доместик, и, если бы не родник, который встретился мне в пути, я бы всё ещё прогуливалась по тёмному лесу.

– Опасны прогулки в таком лесу. Вепри не помилуют при встрече. Потому у меня, как у воина, прямой к тебе вопрос, Зоя-августа: чья воля заставила тебя в лес убежать?

– И сын о том спрашивал. Я отвечаю: бес попутал.

– Я бы поверил, что бес, но ведь тебе сказали, что сын приехал. Конечно, добавили, что он со мной появился в обители.

– Всё так и было.

– И про бесноватого сказали, что кричал: «Даёшь императора Лакапина!»?

– Истинно было сказано.

– Так вот, матушка Зоя-августа, моё твёрдое слово к сему: позови воинов и вели заковать меня в цепи. Слова не вымолвлю в защиту. Ты ведь сочла меня за клятвопреступника.

– Напрасно распаляешь себя, великий доместик. Я побывала у святого родника, испила водицы и прозрела. Сходи и ты завтра, испей водицы. Он чудодейственный, лесной родник.

Лакапин понял, что всё черные мысли против него у Зои-августы растворились в воде чудодея. Он легко вздохнул и бодро произнёс:

– Спасибо, матушка-августа, я исцелён твоими словами и дыханием.

В монастырь Зоя-августа и все её спутники вернулись при свете факелов. У ворот стояли монахини. Когда Зоя-августа вошла во двор, они запели молитву «Во благо спасённого». Зоя-августа заметила, что Мелентины среди инокинь нет. Не стояла она и возле Пелагии, которая беседовала с Варипсавом. И вдовствующая императрица уразумела, что все старания Мелентины казаться душевной, милосердной – это обман, за которым она прятала истинное лицо враждебной императорскому дому особы. Она оставалась преданной памяти Константина Дуки и пыталась отплатить за его падение и смерть.

На душе у Зои-августы стало муторно. Она поняла, что надо оградить себя от влияния злобного и мстительного существа. Но рука у неё не поднималась, чтобы ударить несчастную женщину. Не придя ни к чему разумному, Зоя-августа ушла вместе с сыном и Пелагией помолиться в храм.

Ранним утром после тревожного дня и вечера, пробыв ночь в полудрёме, Роман Лакапин встал чуть свет и отправился к роднику. На пути к нему он не сбился с дороги. Роману помогало некое чутье морехода. Идя всё время на север, он поднялся в гору, нашёл на склоне выбитый в камне бочажок, увидел камень с примятым мхом, на котором сидела Зоя-августа, и улыбнулся чему-то своему. Потом Лакапин умылся в бочажке, напился со струи водицы, сел на камень и почувствовал, как душа очищается от всяких греховных помыслов. Он постиг одно: не нужно предпринимать никаких действий для того, чтобы достичь трона империи. Он великий доместик, и только, и, как бы ни распорядился его судьбой Господь Бог, он останется доволен. Лакапин опять улыбнулся. Ему так мало требуется в своих чаяниях – всего лишь честно исполнять свой долг перед империей.

Роман просидел у родника до полудня. Он полюбовался пятью парами сизых с белыми грудками горлинок, прилетевших на водопой. Они не испугались его и даже щебетали у бочажка. Когда они улетели, Лакапин ещё раз опустился на колени к струе очистительной водицы, напился с ладони и не спеша отправился в обратный путь, благодаря Зою-августу за подаренную отраду.

Вернулся Лакапин к полуденному богослужению и сразу же прошёл в храм. У него возникло желание помолиться, и он некоторое время молился, словно никем не замечаемый. На самом деле всё было по-иному. Его прихода ждали. Молодая инокиня, увидев, что Лакапин подходит к воротам обители, побежала в храм и сказала о том Пелагии. Когда богослужение завершилось, Пелагия, возвысив голос, словно бы пропела строку из псалма:

– Волею Божьей и желанием вдовствующей императрицы Зои-августы, зову' на амвон храма Божественного императора Константина и великого доместика Лакапина.

Лакапин был удивлён этим приглашением, но заметив, что Багрянородный подошёл к Пелагии, направился к амвону и с поклоном встал рядом с игуменьей.

В эти же мгновения из алтаря вышла Зоя-августа. Она была в белоснежном монашеском одеянии, с крестом и Евангелием в руках. Положив Евангелие на аналой и подняв крест, Зоя-августа осенила им императора и великого доместика и произнесла:

– Не призываю вас к клятве. Вы дадите её, как придёт час. Говорю одно: я, мать императора Константина Багрянородного, призываю великого доместика Романа Лакапина встать рядом с ним на трон империи и в великой преданности и чести стоять на нём бок о бок столько лет, сколько отпустит их вам Всевышний. Аминь!

Воцарилась глубокая тишина, лишь было слышно, как потрескивают свечи да три монашки вполголоса поют акафист. Лакапин будто потерял дар речи. Багрянородный улыбался, в его глазах плескалась радость. К нему пришло то, чего он ожидал с великим нетерпением, -свобода. Да, теперь он был волен заниматься тем, к чему тяготела его душа. И мечта его сбылась. Он без помех создал многие сочинения, столь полезные для управления империей, и эти труды вошли в золотой фонд мировой литературы. Багрянородный и Лакапин простояли на троне империи двадцать четыре года. Это были годы процветания Византии.

Хронисты писали разное о годах совместного управления империей Багрянородного и Лакапина. Немало появилось попыток очернить имя Романа Лакапина: «Хитростью и насилием, но, к всеобщему почти удовольствию, захватил власть». Но всё это не соответствовало действительности. Сами дела Лакапина говорили о другом. Он был достоин уважения византийцев за бескорыстное служение империи.

День благословения Зоей-августой Багрянородного и Лакапина прошёл в монастыре Святой Каллисты празднично и умиротворённо. Была монашеская трапеза – не скупая, а с добавлением различных яств и вин, какие украшают стол в мирской жизни. Игуменья Пелагия закрыла глаза на это греховное утешение и не сожалела о том. Она была обеспокоена другим. По её твёрдому убеждению, Мелентину не следовало оставлять в монастыре рядом с Зоей-августой. Всё минувшее время отравляла она вдовствующей императрице жизнь. Так будет и впредь, считала игуменья Пелагия. Жажда мести в Мелентине не угасла, и дух супруга Константина Дуки постоянно питал её этой жаждой.

На другой день Пелагия встретилась с епархом Варипсавом и попросила его найти Мелентине пристанище в другом монастыре. И он пообещал Пелагии:

– Есть за городом Солунь женский монастырь, и там игуменья уже в престарелом возрасте. Вот туда и отвезу Мелентину, пусть встанет во главе обители.

Однако дальше этого разговора дело не двинулось. Зоя-августа сказала Варипсаву и Пелагии:

– И пальцем не трогайте Мелентину. Она очистится от скверны.

В этот же день Зоя-августа проводила из монастыря близких её сердцу Багрянородного и Лакапина. Она не кривила душой. Великий доместик был тестем её любимого сына, и она с лёгким сердцем отдала его под опеку твёрдого в постоянстве соправителя Романа Лакапина. Зоя-августа признавалась себе, что Лакапин уже многие годы был дорог её сердцу. Что ж, она будет молиться за него Господу Богу.