Текст книги "Свято-Русские Веды. Книга Коляды"
Автор книги: Александр Асов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Ухватился крепко Дажьбог за хвост, и на Землю Сырую поднялся он. И вскочил Дажьбог на лихого коня, и поехал вновь по дороженьке.
Вновь стоит жена на дороге. Как увидел Марену могучий конь – тут же встал на дороге как вкопанный. Стал коня стегать удалой Дажьбог, конь не слушает, не идёт вперёд.
Вновь сказала Дажьбогу Мара:
– Если конь не идёт, значит, он устал. Дай коню отдохнуть, отдохни и сам. Слезь с коня, мой Даждь, и с усталости зелена вина выпей чарочку. Как день летний не может без солнышка, так и я не могу без тебя, мой свет, не могу я есть, не могу и спать!
Выпил чару Даждь – захотел еще, наливал ещё – по другой горит. Тут напился с печали он допьяна и упал на Матушку-Землю.
– Велика власть Хмеля могучего! – рассмеялась Марена грозная и сказала Кащею слово:
– Ты, Бессмертный Кош, отсеки главу неразумному Даждю-богу!
Отвечал Бессмертный Кош Марушке:
– Раз Дажьбог меня из пещеры спас – я ему обещал три вины простить. Это будет второе прощение.
Тут Марена Дажьбога подхватывала и бросала его чрез своё плечо, как бросала его – приговаривала:
– Там, где был удалой добрый молодец, – там горючий стань Белый Камешек. Первый год пройдёт – ты лежи на Земле, и второй пройдёт – ты лежи на Земле, третий год пройдёт – ты сквозь Землю пройди и низвергнись в царство подземное!
Как тут конь Дажьбога несчастного побежал один к Алатырским горам, стал он бегать по саду Ирию.
И увидел коня Громовержец:
– Не видать что-то сына родимого, не видать Дажьбога могучего, знать, случилося что неладное!
Тут Перун Громовержец коня оседлал и поехал по полю широкому. Переехал он лесушки тёмные, переехал поля Сарачинские и доехал до Камня горючего. Тут он Камень горючий покатывал, а покатывал – приговаривал:
– Там, где был Бел-горючий Камешек, стань на месте том добрый молодец – молодой Дажь– бог сын Перунович. Стань ты, Камень, легчее лёгкого!
Тут Перун поднимал этот Камешек, чрез плечо его перекидывал. Там, где был Бел-горючий Камешек, – там вдруг стал удалой добрый молодец.
И сказал Перуну тогда Дажьбог:
– Надо ехать нам за угоною!
Отвечал Перун:
– Честь ли, слава ль мне – за чужою женою следовать? Ты езжай один за угоною. Ничего с жены ты не спрашивал, как застанешь их в чистом полюшке – отсеки ты Кащею голову!
Тут вскочил Дажьбог на лихого коня и поехал по полю широкому.
Не ковыль в чистом поле шатается – зашатался там добрый молодец, молодой Дажьбог сын Перунович. Вот доехал до речки Смородины, принагнулся он к быстрой реченьке, и вскричал Дажьбог громким голосом:
– Кто тут есть на реке перевозчиком? Отвезите меня на ту сторону! Примите меня, хозяева, – Велес Суревич с Вилой Сидой! Накормите меня белым хлебом, напоите вином медвяным!
Отвечают ему хозяева:
– У нас в Тёмном Царстве – горькое житье. У нас хлеба белого – нет, и питья медвяного – нет. А есть – гнилые колоды, а есть – водица болотная!
Говорил Дажьбог сын Перунович:
Отвезите меня на ту сторону! Отвезите меня, проводите к Каракайской Чёрной горе, ко дворцу Кащея Бессмертного!
Перевёз через речку Смородину Тарха, сына Перуна, Велес. И давал он Дажьбогу скатерть:
– Разверни-ка, Дажьбог, эту скатерть по го– рам-холмам и долинушкам и ступай по скатерти белой – так придёшь ты к царству Кащея!
Поезжал Тарх Дажьбог той скатерочкой по горам-холмам, по долинушкам, и приехал он в Царство Тёмное. Горы там в облака упираются и стоит чертог среди чёрных скал – замок то Кащея Бессмертного.
Он костями людскими подперт, человеческой кровью крашен. Вкруг чертога Кащея – железный тын. И на каждом столбочке – череп, каждый череп огнём пылает.
Увидала его Марена, говорила Кащею слово:
– Не убил ты Тарха Дажьбога – он опять к нам в гости пожаловал!
Подходила она близёшенько, кланялась Дажьбогу низёшенько:
– Свет мой ясный, Тарх, сын Перуна! Меня ^ ^ силой увёз Бессмертный! Как день летний не может без солнышка, так и я не могу без тебя, мой свет, не могу я есть, не могу и спать! Выпей чару вина зелёного ты с великой тоски-досады!
Выпил чару Дажьбог – захотел ещё, наливал ещё – по другой горит. И напился с печали он допьяна и упал на Матушку-Землю.
– Велика власть Хмеля могучего! – рассме– ялася Мара грозная и сказала Кащею слово
– Ты, Бессмертный Кош, отсеки главу неразумному Даждю-богу!
Отвечал Бессмертный Маренушке:
– Как Дажьбог меня из пещеры спас, я ему обещал три вины простить. Это будет прощенье последнее. Коль сойдёмся мы ещё раз в бою, не уйдёт от меня Тарх Перунович!
Тут сходила Маренушка в кузницу и сковала она пять железных гвоздей, поднимала Дажь– бога под пазухи, приносила к скалам Кавказским. И распяла на скалах бога. И забила в ногу железный гвоздь, и в другую вбила она другой, в руки белые вбила она по гвоздю, а последний гвоздь обронила. И в лицо ударила молотом – он облился горячей кровью.
Как была у Марены Свароговны Жива-Ле бедь – сестра родная. Говорила она Сварогу:
– Дай прощенье и благословение полетать мне по тихим заводям и поплавать мне Белой Лебедью! Я хочу лететь к Царству Тёмному, погостить у родной сестрицы!
Дал прощенье Сварог Живе-Лебеди. Полетела она к Сарачинским горам – погостила там у сестрицы. Стала Лебедью Белой погуливать, по горам она стала полётывать и увидела бога распятого, молодого Тарха Перунича.
И сказала ему Лебедь белая:
– Молодой Дажьбог сын Перунович! Ты возьмёшь ли меня в замужество? Я спасу тебя от неверной жены, от Маренушки – верной Смерти!
И сказал Дажьбог сын Перунович:
– Я возьму тебя замуж, Лебёдушка, Жива, дочь Сварога небесного!
И тогда Свароговна Лебедью полетела в кузню небесную, доставала клещи железные, отдирала теми клещами от скалы Дажьбога могучего.
Уносила Дажьбога Лебёдушка далеко из Тёмного Царства к Алатырским горам в светлый Ирий.
Оживляла Дажьбога живой водой и лечила раны кровавые.
ЯРИЛА, ЕОЛХ И Л6ЛЯ
– Расскажи, Гамаюн птица вещая, как родился Ярила Годинович, как влюбился в Лелю прекрасную и как спорил он с Волхом Змеичем!
– Ничего не скрою, что ведаю…
Разгоралися зори ясные, подымалося Солнце Красное… И у озера Светлоярова там знамение учинилось, чудо-чудное сотворилось. Белый Ландыш-цвет явился, он возрос и распустился, чтоб ему весь свет дивился…
А цветочком тем Белым Ландышем обернулся Велес сын Суревич. Дива Ландышу изу мл ял ася и ко Ландышу наклонялася. Только тот цветок срывала, тотчас от него зачала.
Набухают весною почки, а потом цветы расцветают, а затем наступает срок, обращается в плод цветок. И пришла пора, и родился во лесах тех светлых Ярила – Солнца внук, сын Велеса с Дивой.
Под звездою счастливой Ярила родился и по радуге в путь пустился – над землёю дорожкой Солнца в лодке Лунной средь ясных звёзд. И летел за ним Алконост.
Славься Божьей Силой, светлый бог Ярила!
Ты весеннею силой полон! На головушке алых роз венок, а в руке ржаной колосок. Ты на белом коне – злата грива в огне в чисто полюшко выезжаешь, ясным соколом пролетаешь.
У Ярилы кудри качаются, скатным жемчугом рассыпаются. У Ярилы глаза ясна сокола, брови у него чёрна соболя, у него сапожки – зелён сафьян, шилом пяты, носы востры. Под пяту у него воробей влетит, у носочечка – хоть яйцо кати.
Только взглянет Ярила на молодца – и любовью тот обуян, и без хмеля хмелён, и без пива пьян. Коли взглянет на красну девицу – та как маковый цвет румянится, по любви её сердце мается.
Ну а если за плуг бог Ярила встаёт – в поле пашет, не устаёт. Рожью поле то засевает, урожай затем поджидает – а вокруг щебечут птицы, золотая рожь колосится. Силою колосья наливаются, зёрна в житницах умножаются!
Как к закату шло Красно Солнышко – да за те лесочки дремучие, да за те болота зыбучие, да за горушки те высокие, да за реченьки те широкие. И сбиралися тучи грозные, птицы по небу разлетелись, звери по лесу разбежались, рыбы по морю разметались. Из тех грозных туч – Финист вылетает, вслед за ним – Сварожичей стая.
Пролетел над морюшком синим и над горушками крутыми и спустился в чистое поле.
И увидел Вольга в поле пахаря. Пашет пахарь в поле, понукивает, и соха у него поскрипывает, лемешок по камням почиркивает.
Пни и корни пахарь вывёртывает, а каменья в бороздочки валит. У него кобылка соловая – хвост до самой земли расстилается, грива колесом завивается. Гужики его все шелковые, у него и сошка кленовая, лемеха на сошке булатные, и присошек у сошки серебряный, а рогачик-то красна золота.
И сказал Вольга оратаю:
– Бог на помощь тебе, оратаюшко, да пахать и бороздки помётывать!
Отвечал ему оратаюшко: її,
– Пусть нам Род Рожанич поможет! Ты 1-1скажи, мощный бог, как тебя величать? Куда держишь путь в чистом полюшке?
Отвечал Вольга таковы слова:
– Порождён я Землёй Сырою и великим Индриком Дивичем, а зовут меня все – Вольтою, также Финистом Ясным Соколом! Еду я по велению матери брать с земель её дани-пошлины. Ай же ты, оратай-оратаюшко! Ты езжай со мной во товарищах!
И тогда оратай-оратаюшко гужи с сошки своей повыстегнул, и кобылку из сошечки вывернул. В поле сошку кленовую оставлял, а кобылу свою седлал. И поехали они по раздо– лию путь-дорожкою в чистом поле.
Говорил оратай таковы слова:
– Ай же ты, Вольга князь Сварожичей! Я оставил сошку в бороздочке – надо сошку с Сырой Земли выдернуть и земельку из лемеха вытряхнуть, бросить сошечку за ракитов куст – помоги, не сочти за труд!
И тогда Вольга, князь Сварожий, посылал дружину родовичей, чтобы сошку с бороздочки сдвинуть и за куст ракитов закинуть. Подъезжали они, чтоб ту сошечку взять, да не могут её даже приподнять. Лишь кругом её повернут, но с бороздочки не свернут.
Наезжал тут Вольга, ярый витязь, на ту сошечку в чистом поле, брался за неё он одною рукою и тянул её за собою. Только сошка та не ворохнулась и с земли ничуть не потро– нулась. Взял её он двумя руками и упёрся в землю ногами. За оглобельки сошку пытался вертеть, но не смог её одолеть.
Подъезжал к сохе оратаюшко. Он одною рукою ту сошечку брал и за куст ракитов бросал.
И езжали они путь-дорогою по раздодию в чистом поле. Оратаюшко плёткой машет, а кобылка под пахарем пляшет. У ратая кобылушка рысью бежит – следом Финист Сокол летит.
Подъезжал оратай ко зелёным лугам – травы на лугах поднимались, подъезжал к садам – расцветали сады, птицы певчие запевали.
Спрашивал Вольга бога-пахаря:
– Ай же ты, оратай-оратаюшко! Как, скажи, тебя прозывают? Как по батюшке и по матушке люди добрые величают?
Отвечал ему оратаюшко:
– Ай же ты, Вольга, князь Сварожий! Как посею весной в поле рожь я, а затем, когда лету край, соберу с полей урожай. Рожь ту в скирды складу и домой сволоку, дома вымолочу, крепко выколочу, – наварю я хмельного пива, созову гостей к себе живо. Гости станут ходить, будут есть и пить. Я на стол буду пиво ставить, – станут все Ярилушку славить: «Здравствуй ты, сын Велеса с Дивой! За здоровье твое, Ярила!»
Слово то Вольге полюбилось.
– Ой ты гой еси, бог Ярила! Кровь родная течёт в наших жилах! Значит, будешь и ты в светлом Ирии жить, чаши с пивушком подносить! Жалую тебя теремами, во небесной Свар– ге лугами!
* * *
И отнёс он Ярилу в Ирийский сад, и поставил его средь своих палат.
– Будет славен у нас каждый павший герой! Будет мёд, злато пиво – и пир горой!
Премладой же Ярилушка Дивович стал по гриднице той похаживать и кудрями златыми потряхивать. Златы кудрышки рассыпаются, словно скатный жемчуг катаются.
Засмотрелась Леля на Яра – помешался в ней светлый разум, очи ясные помутились и головушка закружилась.
И сказала такое слово мужу своему – Фи– нист Соколу:
– Как же нам свет Ярилушку не полюбить? Мне пришло на ум предложить: пусть он будет в Ирии стольником – чтобы пивушко подносить, и постельником в нашем тереме – чтобы нам постели стелить…
Видит тут Финист Сокол – беда пришла, Яра отозвал от стола… Только как весну отвратить, как восход в закат обратить?
А и было то да по ранней весне – по той ярой весне, по весне-красне. Таяли на горках белые снежочки, убегали к синю морю быстры ручеёчки, зелена трава подымалася, первоцветами украшалася.
И по тем по талым снежочкам, да по первым белым цветочкам – то не белый зайчик поскакивал и не горностаичик похаживал – то гулял Ярила Велесович. Он встречался с Лелей украдкою, говорил он ей речи сладкие:
– Юная Леля – в Ирье веселье! Сердцу ты мила – вешняя сила! Златой Сварги ключ – вздымай выше туч! Рдеет восток, как алый цветок, – и ты со мной вместе поёшь ныне песни…
Отвечала Лелюшка милая:
– Ах да как же мне, красной девице, без печали жить – сердцем не тужить. И любить мне нельзя добра молодца, и нельзя его не любить… Вздумаю про милого – не мил белый свет, я в луга убегу – и сорву первоцвет… Как по тем лугам зелёным всё мой миленький ходил, сердце ретивое деве подстрелил…
–к –к –к
Как во Сварге небесной в Ирии чудесном – много теремов златоверхих, много алтарей заветных. Как во храме златом Солнца Красного там ходил Ярилушка – в звонарях, Леля – пела там на хорах. Финист-Сокол был там причетчиком, старостой во храме служил, славы Вышнему возносил.
А и было так, что Додолушка Дива, матушка младого Ярилы, в храм к заутрене заходила. А за нею, как галицы, дивы влетели – сорок девиц-вилйц там одесную сели, величальные песни запели.
Только сбились они и мешаются и промежду собой улыбаются.
И спросила их мать Ярилы:
– Что же вы смешалися, дивы?
И ответ держали черницы – красные душа– девйцы:
– Потому не поём и мешаемся и промежду себя улыбаемся, что ведь нет меж нас величальницы – Лелюшки младой запевальницы. Также с нами нет звонаря – нет Ярилушки будыря…
Как услышал то Финист Сокол – так пошёл он Лелю искать, вслед за ним – Ярилушки мать, стала Финиста утишать:
– Может, Лелюшке там неможется? Может быть, она Вышню молится?
А затем Летеница Дива – сына с Лелей в лесу находила и о муже предупредила…
И искал Финист Сокол Лелю – выходил он в чистое , поле. Видит: во кустах веселье, Яр играет на свирели, а младая Леля пляшет и платочком белым машет…
Финист крикнул тогда в гневе Леле:
– Не довольно ли вам веселья? Время ли сейчас плясать! Время – Вышня прославлять! Что ж ты пляшешь под кустом с этим добрым молодцом?
Леля в ножки повалилась и пред Финистом винилась…
•к * –к
Финист Сокол тогда взревел – в Сварге синей гром взгремел:
– Пляску я твою прошу и домой тебя пущу… Но Ярилу не прощаю – и из Сварги изгоняю! Помоги, Мать Земля! Помоги мне, Дый! Был Ярилою ты, сыном Дивы, стань ты зверем лесным – Зайцем Сивым!
Обернулся Ярило Зайцем, обернулся Вольга – серым Волком. Побежал за Зайчиком следом. Быстро Заяц холмы перескакивает, следом Волк едва поспевает. Добежали до речки Смородины, до того мосточка калинова.
Заяц Сивый прыгнул за речку, следом Волк побежал по мосточку. А вдоль берега речки Смородины кости свалены человечьи, волны в реченьке той кипучие – и бурлят они, и клокочут!
Волны вдруг в реке взволновались, на дубах орлы раскричались – выезжали тут ко Вольте – Велес Сурич и Буря Вила.
– Ай да полно тебе, Вольга, гнать во полюшке чистом Зайца! Уж мы съедемся, пора– таемся и поборемся-побратаемся!
То не горушки в поле сталкивались – то съезжался с Вольгою – Велес. Трое суток они ратовались – бились конными, бились пешими. Только видит Велес-Медведь, Волка – Финиста не одолеть.
Тут к ним Буря Яга подбежала и ошейник Вольге надевала. И садила Волка на цепь, чтоб ему в пещере сидеть – за семью ключами, за семью мечами…
– Здесь ты на цепи сидел, как страдал за всех людей, коих ты учил пахать, рожь во поле собирать. А теперь то дело Ярилы, он восстанет из могилы, – в землю он ушёл весной, встанет с рожью яровой! Ты ж сиди, покуда Леля за тобою не придёт, заиграет на свирели и замки все разомкнёт…
И затем еловою веточкой Велес-бог над Зайцем махнул и в Ярилу его обернул.
– Где был Заяц Сивый – Ярило встань! Встань зелёна ель впереди меня, а Ярило встань позади меня!
И по слову его всё свершилось, чудо-чудное сотворилось.
И теперь все бога Ярилушку раннею весной прославляют! Волха с Лелею поминают, Бурю с Велесом почитают!
ЯРИЛА, ЗИЛЛЦЄРЛА И МОРИЛИ
–
Расскажи, Гамаюн птица вещая, как Ярила жил в Китеж-граде, как похитил Зимцерлушку Суревну и как спорил он с Сивым Мором!
– Ничего не скрою, что ведаю…
Как во тех лесах Светлояровых, в Китеж– граде том Велияровом звери дивные собегали– ся, вилы с лешими собиралися. Было в Китеже у них столование и великое пирование.
Гости мёдом лесным наедалися, пивом с тиною напивалися. А напившися – порасхваста– лись. Кто и былью, а кто – небылицею. Хвастают русалки щучьей чешуёй, лешие кичатся жухлою листвой. Турушки – рогами и копытами, змеюшки – зубами ядовитыми.
Лишь один Ярила невесел, не поёт в засто– льюшке песен. Очи ясные свои долу опустил, буйную головушку ниже плеч склонил.
Велияр, премудрый отец, так сказал ему наконец:
– Ай же ты, сынок мой Ярилушка! Где же твоя удаль и силушка? Что же ты сидишь невесел, не поёшь весенних песен? Если мы не запоём, то Весну не призовём. Вечно будет вьюга злиться, коль не будем веселиться!
И тогда прислужницы-вилы так спросили у бога Ярилы:
– Ты скажи-ка, доложи-ка, что случилось, бог Ярила? Али место тебе не по разуму было, али чарой тебя обнесли, этим грусть-тоску навели?
Отвечал Ярила Годинович:
– А и место мне это по разуму было, да и чарушка с пивом не обходила. Только мне не по разуму веселиться, а по разуму мне – ниться.
И спросил тогда государь:
– Ты скажи мне, сынок, дай ответ, – ты невесту сыскал, али нет?
И Ярила голову подымал, Велиярушке отвечал:
– Вот и вьюга метёт, ветер стонет, и в горах леса ветром клонит… Даже в солнечном Золотом краю нынче холодно средь зимы, и далече там до весны… И во том краю, где ныне по морю гуляют льдины, и где Солнце почивает, – Сурож-град зарёй блистает… Там у гор Ирийских дальних есть палатушки хрустальные. Дева там свою постель утром застилает, а подушки и перину вслед за тем взбивает. Потому снежинки пухом вьются из её подушек – вьюгою-метелью над землёю белой… Ведь живёт там чудо-дева, дочь Земун и Ра – Зимцерла.
– Ай же ты, сынок любимый, полон ты любовной силы! Устремился ты всем сердцем в край тот Золотой! А берёшь ли ты, Ярила, золото с собой? Латы драгоценные, силушку военную – всех медведей, леших с вилами, и всех оборотней сильных?
Отвечал Велияру Ярила:
– Ай же ты, мой батюшка милый! Мне с собой не нужно брать – золотой казны, и лесные рати тоже не нужны! Золотом девицу не смогу купить, и любви девичьей боем не добыть!
– Что ж, тогда возьми с собой перстень золотой с силою святой! Если перстень сей с рубином к Солнцу вознесёшь – тотчас огненные стрелы с неба призовёшь!
Дар Ярила принимал и в дорогу поспешал, но промолвил под конец с ласкою ему отец:
– Мой сыночек, не спеши, ты ярлык сейчас пиши: о том добром деле – сватанье к Зимцер– ле.
Скорописчатый ярлык скоро был начертан, после запечатан китежградским перстнем. К сей печати Велияр руку приложил, а затем Ярилу в путь благословил.
В путь-дороженьку Ярила скоро снаряжался, и скорей того к невесте в Сурож-град добрался – к ледяным палатам, инеем покрытым, ко садам, заснеженным вьюгой снеговитой. С златогривого коня бог младой спускался, и в палаты царские быстро поднимался. Кланялся Ярилушка на четыре стороны, Су– рье-Ра – в особину.
– Здравствуй, Сурья, светлый бог! Славен зимний твой чертог!
Сурья гостя милого также привечал, и за стол сажал:
– Кто ты, гость любезный наш, из какой земли? Издалече ли тебя ветры принесли?
– Я из града Китежа – молодой Ярилушка! И пришёл о добром деле – свататься к Зимцерле!
Скорописчатый ярлык Сурье он подал. Тот печать срывал и ярлык читал. После извинился, гостю поклонился:
– Ай же ты, Ярилушка, где ж ты раньше был? Почему же прежде к нам не заходил? Нынче дочь просватана в землю ту Загорскую за царя заморского – Мориана Сивого, сильного, спесивого! Приплывёт он поутру в жёны её брать, из-за моря ледяного приведёт он рать на двенадцати ладьях, в чёрных кораблях.
Ай ты Сурья – Солнце-бог наш! Коли дочь добром не дашь – силой заберу с собой, увезу Зимцерлу я княжею грозой!
И пошёл из гридницы ярый бог Ярилушка. Шёл по светлым он сеням к золотым дверям. Открывал те двери смело, заходил к Зимцерле.
А Зимцерла там сидела с няньками своими, мамками сенными. Всё сидела – песни пела, пела-вол ховала, золотом ширинку к свадьбе вышивала.
Любовалася девица в зеркальце заморское, что привёз в подарок ей Мориан Загорский. И она ширинку ту как подарок сшила – Мори– ану Сиве.
Огляделся тут Ярила в той чудесной горнице на четыре стороны. Видит: в голове девицы – белы лебедицы, а в ногах её – чёрны вороны!
Тут ширинка обратилась лютою змеёй, поползла она с шипеньем через тот покой. Сжечь огнём Ярилушку та змея хотела, но её остановила юная Зимцерла:
– Ой ты лютая змея, пожалей огня! Я сама теперь с Ярилой буду говорить и его любить. Пусть же пламя вешнее полыхнёт в крови, и растаять мне придётся от его любви…
К ней Ярила подходил, речь такую говорил:
– Уж ты гой еси, Зимцерла! Дочь Земун и Солнца-Ра! Ты скорее одевайся, в путь-дорогу собирайся. Привести теперь тебя я в Китеж – град берусь на Святую Русь.
Няньки-мамки ей надели шубу соболиную, со подкладкою мягкою пуха лебединого. Как Зимцерлу облекли, так к Яриле подвели. И её за белы руки бог Ярила взял, в перстни золочёные жарко целовал. И повлёк из горницы, словно сокол горлицу.
А как он повёл девицу чрез отцову гридницу, так прекрасная Зимцерла во печали спела:
– Свет мой ясный, государь! Батюшка мой, Солнце-царь! Ты сумел меня взрастить, выпоить и накормить, только доченьку Зимцерлу замуж выдать не сумел ты! Потому теперь твой зять в ночь крадёт меня, как тать!
Сурья к дочке выходил, речь такую говорил:
– Пусть тогда Земун по небу повлечёт для вас телегу, полную добра – жемчуга и серебра! И то будет вам приданое, что собрали Мориану!
– Батюшка, иду я замуж за Ярилу ярого! Это же приданое нам теперь не надобно! Высыпайте вы его из телеги звёздной! Кончились морозы! Пусть сосульками растает всё это добро: жемчуг, серебро!
– Так и быть! Но ветры утром чёрные ладьи пригонят, и за вами Мориан снарядит погоню! А теперь от нас примите вы благословение! А затем ищите в Китеже спасение!
Тут Ярила за ворота деву выводил и на белого коня пред собой садил. И отправились они. в дальний путь домой в Китеж-град святой.
И они по синю небу птицами летали, и по полю снежному зайцами бежали. И Зимцерла I то и дело чрез плечо своё глядела: не бегут ли кони, не видать погони?
Не доехали до града – выбились из сил, и Ярилушка коня здесь остановил. И шатёр из белой ткани на холме разбил.
> Здесь над Клязьмою рекой обрели покой юная Зимцерла и Ярила смелый. Вкруг раки– това куста скоро обвенчались, и под сенью сосен во шатре скрывались. Там невеста и жених на постель ложились, нежились, любились.
Таяла Зимцерла во объятьях нежных, и с земли сходили насты белоснежные. А Ярилуш– ка невесту жарко обнимал, в губы целовал.
"к "к "к
А в ту порушку, на то времечко – матушка Земля всколебалась, сосны над шатром раскачались. И слетел с-под тучи Вран – Сивый Мориан!..
– Ай же ты Ярила Годинович, выходи ко мне из бела шатра! Будем биться мы до утра! Я тебя немедля убью, стужей лютою закую!
– Ай же ты, Ворона налётная, лютая Змея негодная! Хватит, как мороз, трещать, горюшко вещать! Там, где вешний снег сойдёт, расцветают вишни! И подмоги не дождёшься ты от силы Вышней!
Выскочил Ярила из бела шатра, бился с богом Сивым с ночи до утра. Сивый Мориан – Змеёй лютой извивался, а Ярила – на коне пламенем взвивался.
То не два богатыря соезжались, не два сокола солетались. То сражалися Весна со Зимой, бог Ярилушка со Змеёй. Бил Ярила Змею огненным копьём, а Змея свивалася перед ним кольцом – напускала на Ярилу стужу ледовитую, вьюгу снеговитую.
Как тут ясная Заря занималася, Красно Солнышко подымалося… И Ярила возносил перстень свой заветный к зареву рассветному, чтобы с неба низошла ясная стрела и небесным пламенем ту Змею сожгла!
Он собрал в рубин волшебный с силушкой чудесной – нити солнечных лучей, отблески мечей. И пустил огонь – на Змею-выргонь!
Только вместо сей Змеи – Мориан предстал, к небу он воззвал:
– О наш Боже, Вышний Бог! Твой Закон небесный строг! Ежели с Ярилою жить теперь Зимцерле – то Весна-красна не наступит в срок! Зимцерла моя по Закону, сидеть ей со мною на троне! К Закону я обращаюсь, и перед Ним склоняюсь!
И тут стрела повернулась, от Мориана отвернулась, и пала Зимцерле на белую грудь!
Зимцерла тогда, как во сне, в святом небесном огне, будто вешний снег, таять стала, и рекла, пред тем, как пропала.
– Обернусь я сим утречком ранним – облачком в дыму и пламени… И прольюсь весенним дождём, протеку хрустальным ручьём… А потом я травой-муравой прорасту, розою-шипов– ником в чаще процвету… Пусть сорвёт ту розу мой милый, будет помнить меня до могилы…
Тут Ярилушка ко Зимцерле на крутую гору взбегал, и в огонь небесный вступал. Там искал Ярила Зимцерлу, но лишь облачко обнимал…
И, сгорая сам, провещал:
– Как взошёл я, как поднялся – да на горушку высокую… И с вершины оглядел я землю всю широкую… А сырая та земля – то посте– люшка моя. А и камень Бел-горючий – изголовь– юшко. А и жёлтые пески – моё телушко, скалы– валуны – мои косточки.
И узрел, сгорая, Ярила посреди сей крады– могилы, что не Клязьма течёт под горой, не туман ползёт над рекой, а клокочет там речка Смородина, и течёт в дыму лава огненная. И по той ли огненной речке души всё идут человечьи, вслед Зари Утреницы – чистые-святые, вслед Вечернице с Денницей – души тёмные.
А и тут свершилось чудо по-над Клязьмою– рекой на горе Ярилиной. Где стоял в огне Ярила – там теперь его могила.
По весне из крады той он летит домой, в Китеж-град святой. Возрождается в огне на своём коне и по небу мчит – Финистом летит.
А где Сивый Мориан под горой стоял – появился там провал, где он и пропал. Там же, где в огне сгорела и растаяла Зимцерла, из горы печальной сей вытекал ручей.
И теперь весною ранней, в Ладень-день первоначальный, свадьбушки играются, – все тогда венчаются во ракитовых кустах на Яри– линых горах.
И тогда по велению Вышнего расцветают ракиты и вишни. И костры на горах зажигают, славы Вышнему воспевают! И Ярилу с Зимцерлою поминают!
и от тука: есть мука – так будет мука! Чтобы пели Сиве славу, отдавали тук и сало!
И увидела это Друга – бога Сивого подруга и ему супруга. И мольбой она молила, мужа так просила:
– Много нив ты разорил и невинных душ сгубил! На людей за что лютуешь, им прощенье не даруешь?
И ответил ей лютый Сива:
– Огнищане меня забыли! В божий храм не знают ходу, вместо сурьи плещут воду! Богу не дают даров, потому я так суров!
И сошлись тогда семь вил, Святогорок-са– мовил: и сама Златогорушка Майя, Меря и Ярина Тайя, Ася и Алина, Лина и Эльвина. Тут все семь дочерей Плеяны жертвы Сиве приносили, Другу все превозносили.
И молили Сиву… А затем и Живу, чтоб та вила в мире горнем, также как Плеянки в дольнем, сурью подносила Мориану Сиве!
И вот сел Сивый-бог на Белом Хвангуре, а с ним рядом – крыница с сурьей. И бьёт из кры– ницы сей сильный огонь с земли до самого неба, чтобы было в полях много хлеба, чтобы лился дождь на поля, чтобы тучною стала земля.
И служила Сивому Жива – перед ним заступница наша, у неё в руках – злата чаша. Подавала та Живушка чашу. Сива пил и лил сурину на поля и на долины. А где капли ниспадали, там колосья возрастали.
Как плеснёт бог Сива суриной по полям и по долинам – всё растёт, живёт, зеленеет и цветы в садах цветут – богу Сиве дары дают. Также Живу все почитают, бога Чёрного проклинают.
Было так, что Кащея Бессмертного, обращённого Чёрным Идолом, Вышний Крышень заковал, под землёй замуровал. Только Тарх Дажьбог в тех пещерах ходил и темницу его ненароком разбил! Сам не ведая как, но врага отпустил!
Потому-то Кащей стал драконом, а потом, взлетев выше туч, опустился средь горных круч. И прошёл Кащей по ущельям, а затем забирался в щели. И по щелям тропой неторной переполз Змеёй в мир подгорный, где под Белым Хвангуром – Чёрный! И воссел он на чёрном троне, словно во гнезде вороньем!
И. ему Марена служила, злату чашу с вином подносила. Пил ту чашу Кащей и вино отливал, потому суховей на поля налетал. А где падали капли вина от пречёрного винограда, там поля побивало от града.
И оставили люди храмы, перестали жертвы дарить, Рода-Вышнего благодарить. Нечего-де есть и пить, нечем требы нам творить! Лучше о богах забыть, будем-де мы лучше сами во пещерах жить!
Видит снова лютый Сива: льют в златую чашу Живы не медовую сурицу, а обычную водицу! И венков не вьют, песен не поют!
И тогда на Белый Хвангур тучи чёрные сошли, частый дождик принесли. Молнии сверкнули в тучах и ударил гром гремучий.
И дракона седлал лютый Сива, был он грозен, силён и мудр, и слетел на Чёрный Хвангур. Выпил сурьи из Турьего рога и ударил мечом Чернобога.
Говорил ему Чернобог:
– Ты ещё ударь, Сивый бог!
Сива вновь его ударял… Только смотрит: Кащей пропал! Вот он был, а вот его нет, не оставил он даже след! Только ветер чуть пахнул, Сивый бог его вдохнул… И тотчас как будто лёд бога Сивого обжёг, и огонь заледенил и водою иссушил!
И тотчас Сивый сам сел на троне, словно во гнезде вороньем. И ему Марена служила, злату чашу ему подносила и вином её наполняла – Чёрным богом его величала!
– Трон к тебе перешёл, Сивый бог! Будешь ты теперь – Чернобог! По закону высшему Прави, стал ты Мором – Владыкой Нави! В Нави ты теперь Кащей! Я же буду – Другой твоей! Я – Марена, а ты – Мориан! Я – Ворона, а ты – Вран!
Друга плакала-причитала, в Нави Сивого– бога искала:
– Как во сей сторонушке чёрной грают на дубах чёрны вороны… Нету мне ни сна ни покоя, обмерло сердечко ретивое… Слёзы горькие мои, как обильная роса, словно туча дождит в тёмных небесах… Не убавить мне горя– кручйнушки, так печальна моя судьбинушка… Потеряла я свет из ясных очей, не сыскать мне дролюшку во сторонке сей…
Вслед за матушкой в ночь – шла и Ламия– дочь:
– Где же ты, мой батюшка милый?.. Ты в какой сокрылся могиле?.. Ягодка твоя я горе– гореванная, горькими слезами вся я зареванная… Как зашёл-закатился мой батюшка ласковый, словно за горы Солнышко Ясное…
