Текст книги "Тайна императорской канцелярии"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Пока он плескался в ванной комнате, я вскипятил воду прямо в кувшине, решив, что на двоих такой порции живительного напитка будет в самый раз.

Во время холостяцкого завтрака, пока я угощал своего соседа кофе и остатками печенья, мною был вновь поднят вопрос по поводу Витебска.

– А, – мигом сообразил Петрусь в ответ на мой осторожный вопрос, – можно и там место для строительства подыскать, даже лучше. Все нее Полоцк не чета Витебску. Там как бы наша региональная столица. К тому же и Россия существенно ближе, опять дополнительное удобство. Там поищите площадку, очень рекомендую.

Вспомнив, что атлас Витебской области лежит под подушкой, я извлек его оттуда и положил перед моим собеседником.

– Вот тут стоит поездить-побродить, – постучал тот пальцем по странице № 27, – самое клевое место.

Сразу после завтрака мой сосед принялся паковать вещи и, крепко пожав мне на прощание руку, покинул номер. Оставшись в одиночестве, я тоже решил не засиживаться. Шансов на то, что мне удастся обнаружить заветное место в окрестностях Витебска, было немного, но уж если я оказался поблизости, то почему бы заодно не побывать и там? Ведь, как мне смутно вспоминалось, в том моем бесценном фолианте Витебск тоже упоминался. В каком именно контексте, уже забылось, но речь шла именно о перемещении в направлении этого города каких-то крупных обозов. То есть какая-то историческая подоплека для моих скоропалительных действий все же имелась.

Собравшись и сдав ключ от комнаты дежурной по этажу, я направился к вокзалу. Недолгое изучение карты в номере подсказало мне, как действовать дальше. На электричке следовало доехать до станции Княжица и уже оттуда пешком двигаться по шоссе в направлении Витебска. Всего мне следовало обследовать три подозрительных места. Первое – в непосредственной близости от самой Княжицы. Небольшая речушка с несколькими притоками первоначально вызвала во мне самые живейшие подозрения. Второй, причем куда как более мощный ручей нес свои воды в Двину в районе деревеньки Дымовщина и впадал в эту реку около городского пригорода со странным наименованием Марковщина. Пересекающее шоссе русло у него было одно, но зато ближе к Десне ясно виднелось весьма приличное по размерам водохранилище. Возможно, это был именно тот водоем, возле которого раньше стояла мельница. Это следовало проверить. Третья речка текла практически по западным окраинам Витебска и была интересна прежде всего тем, что недалеко от ее устья на карте стоял крестик, обозначающий некое церковное строение. В общем, опять все то же самое, что и в других местах. В одной точке вполне могло быть несколько мостов, у другой речушки некогда явно стояла мельница, а около третьей сохранилась церковь. И мне предстояло отыскать вблизи всех трех ручьев те недостающие объекты, которые присутствовали на карте гренадера.

Ехать мне предстояло недолго, чуть больше часа, и чтобы как-то скоротать время, я взялся обобщать результаты моих вчерашних похождений. Вынув из сумки блокнот, я раскрыл его на нужной странице и, то и дело сверяясь с давешними записями, начал заполнять следующие 10 пунктов совпадений и различий. Результаты моей работы были просто удивительны:

4) Ропно:

1 – нет; 2 – нет; 3 – да; 4 – нет; 5 – нет; 6 -?; 7 – да; 8-да; 9 -да; 10 -да;

5) Гамзелево:

1 – да; 2 – да; 3 – да; 4 – да; 5 -?; 6 -?; 7 – да; 8 – да; 9-?;10 – да.

Едва я увидел, что у меня получилось, то первым побуждением было немедленно соскочить с электрички на следующей станции и сломя голову мчаться назад, в Гамзелево. Еще бы! Впервые в перечне из десяти пунктов не было ни одного слова «нет»! Правда, три знака вопроса там присутствовали, но, учитывая то состояние, в котором я вчера находился, вполне могла случиться ошибка или накладка. Впрочем, до следующей остановки у меня было время подумать и… одуматься. Вспомнив худосочность двух разнонаправленных ручейков, протекающих в гуще жутко дремучего леса, я никак не мог представить себе, что там могли располагаться хоть какие-то мельницы либо корчма. Ведь последнее заведение ради элементарной рентабельности нуждалось в значительном притоке посетителей. А их-то как раз я там и не наблюдал-

Так что я благополучно доехал до Княжицы, переобулся прямо на перроне в новенькие сапоги и выступил в очередной поход. Итогом этого путешествия стала таблица, которую я составил уже по прибытии в Москву.

Вот что у меня получилось:

6) Княжица:

1 – да; 2 – да; 3 – да; 4 – нет; 5 – нет; 6 -?; 7 – нет; 8 – нет; 9 – нет; 10 – да;

7) Дымовшина – Марковшина:

1 – да; 2 – да; 3 – нет; 4 – нет; 5 – нет; 6 – нет; 7 – да; 8 – да; 9 – нет; 10 – да;

8) Витебск:

1 – да; 2 – да; 3 – нет; 4 – нет; 5 – нет; 6 -?; 7 -?; 8 – нет; 9 – да; 10 – да.

Этот результат признать успешным было бы опрометчиво.

Дня через три или четыре после очередного возвращения из Белоруссии я немного пришел в себя и тут же напросился в гости к Воркунову. После взаимных приветствий и традиционного перекуса, без чего разговор как-то не складывался, я принялся похваляться своими «достижениями». Вначале он слушал с заметным интересом, но после того как я продемонстрировал ему страницу блокнота, на которой подводился окончательный итог изысканиям, пробежав опытным взглядом преподавателя все мои «да» и «нет»,Михаил сморщился, будто раскусил зернышко черного перца.

– Тебе, Александр, не кажется, что ты малость заигрался? Я понимаю, клад, золотце, денежки, однако всему

должен быть предел. Ну посмотри на себя! Какой-то встрепанный ходишь последние полгода. Глаза красные, и руки начали дрожать. Напоминаешь мне Пашку Осокина, помнишь его? Тоже так начинал, когда первые казино в Москве открывались. Мол, я так развлекаюсь. Доразвлекался! Два раза потом в «психушке» отдыхал, мне его сестра рассказала. Смотри, ты уже чем-то начал его напоминать! Глуши мотор, Саня, сливай воду! Уж скоро полгода, как ты с упорством, достойным лучшего применения, занимаешься этой историей. И где результат? Вот эти полстранички? – звонко шлепнул он ладонью по блокноту. – Мне кажется… маловато будет.

Короче, в результате довольно эмоционального разговора о дальнейшей судьбе нашего предприятия мы остались каждый при своем. Громогласно заявив, что я сам оплачиваю свои поездки, я удалился, на прощание громко хлопнув дверью. Но, если подумать трезво, Михаил, разумеется, был прав. Пусть не на сто процентов, то уж на девяносто точно. Но за оставшиеся десять процентов я готов был сражаться. Мне казалось, что количество рано или поздно обязательно перейдет в качество.

В первый же свободный от рабочей смены день я отключил телефон, обложился всеми скопившимися у меня материалами и погрузился в глубокие раздумья. Теперь, будучи твердо уверен в том, что события с семью бочонками разворачивались вовсе не вблизи Днепра, а где-то на севере Беларуси, я все внимание сосредоточил именно на этом районе. Рассматривая карты, я постепенно пришел к выводу, что существовал еще как минимум один крупный обоз с трофеями, который двигался из центра Витебской области на запад или юго-запад. Это было естественно. Там действовал крупный корпус Удино, и территорию он захватил приличную. Можно вполне обоснованно предположить, что данный обоз после неудачи под Полоцком отходил к почтовому тракту Борисов – Москва и при этом охранялся тем самым гренадерским батальоном, о котором упоминал Семашко. Маршрут его продвижения (вчерне, разумеется) французским командованием намечался как Полоцк – Браслав – Видзы – Борисов (или Вильно). Обоз вывозил не только награбленное за несколько месяцев оккупации имущество, но и самое главное – армейскую кассу увязшего в боях с ополчением Витгенштейна французского гренадерского корпуса. И вот здесь начали вырисовываться совершенно иные перспективы, особенно когда я в очередной раз перечитал письмо о кладе у озера Рака.

Настоятельно требовалось понять, какая веская причина заставила обозников закопать свой груз как минимум с двух десятков подвод вблизи ничем не примечательной деревеньки Майшули. Ведь от города Браслава (где обоз наверняка останавливался на большую ночевку) до той деревни всего три версты. До какого-либо конечного пункта данному обозу было еще слишком далеко, а солдаты охраны отчего-то озаботились спешным сокрытием значительной части добычи. На дворе еще стояла относительно теплая осень, и ни о каком массовом падеже лошадей (как было в корпусе у того же Евгения Богарне) не могло быть и речи.

Единственно разумное объяснение связано с теми «летучими» кавалерийскими отрядами генерала Властова, которые часто и небезуспешно тревожили французов и прусаков на совершенно не охранявшихся ими транспортных коммуникациях. Особенно это касалось местности южнее Браслава. И, разумеется, погода, погода, погубившая планы не одного блестящего завоевателя. Вот что по этому поводу писал мой белорусский корреспондент:

«На копии карты Браславского района можно разглядеть основные особенности окрестностей Козян и Видз. Территория к югу от Видз – плоская низина, залесенная и болотистая. Дороги от Козян на Видзы и на Шарковщину в периоды дождей и таяния снега дочти непроходимы. Эту особенность отмечают многие исторические источники…»

И действительно, если внимательно посмотреть на карту Витебской области, то сразу же можно отметить одну очень интересную особенность трассы Браслав – Видзы. Дорога эта в трех верстах на запад от Браслава проходит по узкому и

заболоченному перешейку, протянувшемуся между двумя достаточно крупными озерами. С военной точки зрения это просто идеальное место для организации всякого рода засад и заслонов. Свернуть куда-либо с единственной дороги совершенно некуда, маневра никакого ни для пехоты, ни для кавалерии. Можно двигаться либо вперед, либо назад. Вероятно, командир французского конвоя по выходу с последнего бивуака получил от разведки сведения, что впереди его ждет неприятный сюрприз подобного рода. Вот поэтому он и поспешил поскорее избавиться от всех сковывающих его массивных и перегруженных добычей экипажей. И, преодолев столь неприятное место, он не мог быть уверен даже в относительной безопасности последнего доверенного ему ценного груза. Скорее всего, весь остальной путь к еще довольно далеким Видзам превратился для гренадерского батальона в беспрестанную битву, во время которой приходилось напрягать все силы, чтобы хоть немного оторваться от преследователей. Но как это было сделать, если они передвигались пешим строем, а наши гусары скакали на лошадях?

Весьма кстати вспомнилась история, впоследствии озвученная Семашко. Он утверждал, что перед захоронением семи бочонков золотой фургон с кассой охраняли только несколько военнослужащих. А остальные-то куда делись? Куда же испарился целый батальон кадровых военных? Ведь они, по словам нашего неудачливого кладоискателя, должны были охранять ценности до последней возможности. Разумно предположить, что основные силы гренадеров элементарно прикрывали тылы спешно удирающего кассового фургона. И ясно, что долго прикрывать его у них просто не было физической возможности. Недаром же в конце концов французами было принято решение избавиться и от этого золота – ведь на кону стояли жизни солдат, все еще остающихся в строю. Итак, появилась очередная рабочая гипотеза, но ее, равно как и все прочие, еще предстояло проверить на местности.

Осталось еще раз вернуться к истории захоронения неких «скрабов» вблизи деревеньки Майшули. Ведь этот эпизод являлся одним из ключевых во всем расследовании. Почему французы закопали свои пожитки именно в данном районе, мне уже понятно. Вопрос в другом: почему свое захоронение они устроили именно вблизи озера Рака. Оно лежит от Майшули гораздо дальше, нежели другое озеро – Дривята. Почему же обозники не устроили свой тайник у этого, куда как более близкого к деревне водоема? Вопрос легко разрешить, если вспомнить о капризах погоды той далекой поры. Стояла очень дождливая осень. И, конечно же, подъехать на телегах через страшно заболоченную долину к водному урезу относительно близкого озера Дривяты было совершенно невозможно. Иное дело – озеро Рака. Хотя оно находится от Майшули примерно за полкилометра к западу, зато в его сторону ведет протяженная, значительно приподнятая над окружающей местностью песчаная полоса. Мало того, что по ней можно было без проблем доехать практически до самого берега озера, так еще этот холмик прикрывал, и надежно, интенсивно работающих лопатами французов от нескромных взглядов посторонних.

Теперь известно: это не спасло их от глаз пронырливых ребятишек, но тем не менее уберечь клад все же позволило. Техники для быстрой откачки воды и озерного ила в те времена не существовало, и топкий берег гарантированно обеспечивал недоступность спрятанного имущества. Вот уж воистину – видит око, да зуб неймет! Заодно становится понятным и то, почему парочка французов, объявившихся в Майшулях в 1912 году, не занялись извлечением старинного захоронения немедленно. Ведь наверняка они имели при себе достоверное описание особых примет клада. Им предстояло лишь уточнить местонахождение зарытых сто лет назад сокровищ.

Прощупывая стальными стержнями мягкие иловые отложения, они (за несколько-то месяцев) без труда определили, где и на какой глубине залегает нечто твердое и прямоугольное, оставалось только извлечь находку. Но сделать это без многочисленной, оснащенной хорошими насосами команды тогда было совершенно невозможно. К тому же общая масса спрятанного богатства наверняка была столь велика, что унести все двум мужчинам было просто не по силам. Вот они и отправились в родную Францию – собирать средства и специфический инструментарии для организации заключительной экспедиции. И только то, что их родина была вскоре втянута в мясорубку Первой мировой войны, помешало осуществить задуманное.

И если решить задачку гренадера мне так и не удастся, то можно было бы летом попробовать поискать захоронение вблизи Майшулей.

Впрочем, это была далекая перспектива. Более насущные мысли в тот момент бередили мой мозг. Я вновь и вновь вчитывался в страницы «Дела*. Мне постоянно казалось, что я упустил нечто очень важное. Дело дошло до того, что я стал склоняться к мысли, что заветные бочонки вытащили много ранее того момента, как граф Бенкендорф затеял свою поисковую кампанию. Но кто же это мог сделать? Хитрец Семашко? Нет, вряд ли. Если его не пустили в Россию один раз, значит, его не пускали и далее. Сам гренадер? Тоже маловероятно. Если бы он чувствовал в себе силы справиться с данным делом в одиночку, то не стал бы связываться с авантюристом типа Семашко. Евстахий Сапега? Совсем невероятно. Лощеный аристократ никак не годился в тайные кладоискатели… и вообще, не царское это дело. Вот графа Палена сагитировать на очередном балу в городской ратуше за бокалом шампанского – это другой вопрос, это запросто. И тут я вспомнил о еще одном персонаже «Дела № 31», все документы с упоминанием имени которого я доселе небрежно откладывал в сторону. Речь шла о свояке Семашко – Антуане Ливски.

Торопливо собрав разбросанные вокруг листки «Дела*, я перечитал их с удвоенным вниманием. И мне наконец-то стала понятна та озабоченность, которую проявил к данной персоне А.Х. Бенкендорф. Будучи весьма искушенным политиком, да и вообще бывалым человеком, он еще тогда, в 1839-м, пришел к верной мысли, что единственным персонажем, который реально имел прекрасную возможность втихомолку вытащить клад гренадера, был именно он – Антуан Ливски, или, как его называли на русский манер, – Антон Ивицкий. И поняв это, граф предпринял самые настойчивые усилия, чтобы выявить все подробности не только его послевоенной судьбы, но и судьбы всех ближайших родственников. Доказательством этой догадки может служить громадное число официальных запросов, посланных из столицы России по этому поводу.

«Секретно

Шефу жандармов. Командующему Императорскою Главною Квартирою Господину Генерал-адъютанту и Кавалеру Графу Бенкендорфу.

Вследствие предписания Вашего Сиятельства от 23 октября за № 124 я старался всеми мерами собирать сведения об Антоне Ивицком, переехавшем несколько лет тому назад из Минской губернии близ города Видзи. Не находя никаких следов Ивицкого, я отправился в самые окрестности имения Свилы, но и там, невзирая на самые тщательные разыскания и расспросы, никто об Ивицком не знает и не помнит… Почтительнейше донося о сем Вашему Сиятельству, имею честь присовокупить, что не премину продолжать секретные розыски об Ивицком по Виленской губернии.

16 ноября 1839 г.

Майор Лобри».

Неудача одного чиновника не значит для имперских властителей ничего. На поиски бросаются новые и новые силы.

«Корпуса жандармов Майору Ломачевскому

По Высочайшему повелению предлагаю Вашему Высокоблагородию разузнать без потери времени и самым секретным образом, не проживал ли лет 20-ть тому назад в Минской губернии близ г. Слуцка в имении Черебути некто Ан– тон Ивицкий, переехавший впоследствии в Виленскую губернию в имение Свилу, неподалеку от г. Видзы лежащее; и коль скоро Вы что-либо о нем узнаете, или откроется теперешнее место его пребывания, то немедленно донесите мне о том, присовокупив возможно подробные сведения об образе его жизни, связях и достатке.

29 ноября 1839 г.

Генерал-адъютант Гр. Бенкендорф».

И вот уже идут в столицу первые положительные ответы. Несутся почтовые тройки, скачут одинокие вестовые. Найдены следы неуловимого Ивицкого! Был, оказывается, такой подданный!

«Во исполнение предписания Вашего Сиятельства от 29 ноября минувшего 1839 года за № 129, я старался секретнейшим образом разузнать об Антоне Ивицком все что мог и удостоверился, что он действительно лет восемь жил в Игуменском уезде в деревне Церебутая (на реке Птичь) у арендующего имение сие родственника его, дворянина Овсяного, но уже около 15 лет как выбыл оттуда в Виленскую губернию. Слышно, что он проживал не около Видзе, но близь Вильно, и года два тому назад умер, после чего жена Ивицкого с сыновьями: Людвигом, Тимофеем и Робертом переселилась в Гродненскую губернию, Новогрудского уезда, в имение Кожеличи, принадлежащее, так же как и Церебуты, Князю Витгенштейну.

Ивицкий во время пребывания своего в Церебутах особых связей и никаких дел не имел и ни в чем подозрительном или предосудительном замечен не был; о чем Вашему Сиятельству Почтительнейше донести честь имею.

Майор Ломачевский».

Но не удовлетворяет высокое начальство даже такой ответ. Хочет начальник Третьего отделения знать больше, всю подноготную заштатного провинциального арендатора.

«Г. Подполковнику Миницкому, 31 января, № 2

По Высочайшему Государя Императора повелению, предлагаю вашему Высокоблагородию без потери времени и притом самым секретным образом удостовериться в действительности полученных (неразборчиво) сведений, что вдова некоего Антона Ивицкого, жившего близь г. Вильно, по смерти мужа своего, случившейся тому назад года два, переселилась с сыновьями своими: Людвигом, Тимофеем и Робертом в Гродненскую губернию, Новогрудского уезда, в имение Кожеличи, принадлежащее Князю Витгенштейну, и если это подтвердится, то незамедлительно также об отношениях и связях оного семейства, имеет ли достаток и в чем таковой состоит,, в недвижимом имении или капитале.

О том же, что Вы узнаете, донести мне во всех подробностях.

Генерал-адъютант Гр. Бенкендорф».

Исполнительны российские жандармы. Способны до мельчайших подробностей докопаться до любого, особенно если начальство требует.

«Секретно

Во исполнение предписания Вашего Сиятельства от 31 января за № 1 об узнанном мною насчет Антона Ивицкого донести честь имею: Антон Ивицкий, отставной Поручик Польских войск, арендовал имение Бендеры в 60-и верстах от г. Вильно, где и помер года 4 тому назад. После смерти его вдова осталась с 11-ю детьми и переехала к шурину своему Тадеушу Новицкому в имение Князя Витгенштейна Подбережи около Слуцка. Когда Новицкий был взят по прикосновению к делу Эмиссара Канарского, она переселилась к дочери своей, которая в то время была замужем за неким Мартыневым, управляющим сахарным заводом в имении Князя Витгенштейна, Новогрудского уезда Кареличи.

Вдова Ивицкого находится ныне в самом бедном (бедственном) положении; некоторые из детей ее содержатся и воспитываются благотворительными сладами, другие находятся на попечении матери, которая живет присылает сострадательными лицами.

12 февраля 1840 г.

Майор Лобри».

И теперь идут уже не короткие, отрывочные доклады, а настоящие аналитические разработки, делающие честь даже современным сыскарям.

«21 февраля 1840 г.

Корпуса Жандармов Подполковника Миницкого

Рапорт

Вследствие секретного повеления Вашего Сиятельства от 31-го прошлого месяца за № 2, собрал на месте возможно верные сведения относительно вдовы Ивицкой, приемлю честь покорнейше донести.

Вдова Ева Ивицкая, урожденная Краевская, действительно находится в настоящее время в имении Князя Витгенштейна Новогрудского уезда, местечке Кареличах,куда переехала по смерти мужа Антона Ивицкого, приключившейся в 1836-м году: до того времени проживала в упраздненном ныне Троицком уезде Виленской губернии, где муж ее держал в аренде небольшое имение. 1Ю CJ

Вдова Ивицкая прибыла в Кареличи с семейством своим вскоре по смерти ее мужа, по приглашению близкого родственника Новицкого, бывшего тогда в Карелицком имении комиссаром Князя Витгенштейна и проживавшем у него до времени арестования и отправления его в Вильну в 1838 году, по участию вместе с родным братом его Наполеоном Новицким и дворянином Бринком в деле Эмиссара Конарского; после чего она осталась жить в Кареличах на иждивении дочери ее Елизаветы, вскоре по прибытии ее туда в 1837 году, вышедшей там замуж за проживавшего там (умершего в сентябре минувшего года) фабриканта сахара Мартина Д'Обинье. Как говорят, полковника французской службы, оставшегося в Виленской губернии после войны 1812 года. После освобождения в прошлом году из-под ареста Фаддея Новицкого, проживающего ныне в Слуцком уезде Минской губернии, где он держит в аренде имение, вдова Ивицкая живет частью у него, частью же в Кареличах.

Семейство Ивицкой состоит из 4-х сыновей и 4-х дочерей (прочие подробности семейной жизни бедной вдовы можно смело опустить).

Вдова Ивицкая не имеет никакого недвижимого имущества, а равно и капитала, как наверное полагают, кроме может быть нескольких сот рублей серебряных, ибо и муж ее не имел собственности, но был арендатором небольших имений. В настоящее время живет на иждивении дочери, вдовы Д'Обинье, которая по дозволению Князя Витгенштейна пользуется квартирой мужа при сахарном заводе и получает в месяц по 15 червонцев и нужное количество припасов на свое содержание. По словам вдовы Д'Обинье и ее семейства, содержание от Князя Витгенштейна назначил получать ей до весны, после чего обещал дать близ Несвижа в постоянное владение имение, приносящее 600 рублей серебром годового дохода, будто возмездие (возмещение) за капитал 4000 рублей серебром, употребленный мужем ее при постройке завода и за условленное по контракту от Князя Витгенштейна право на получение третьей части чистой прибыли, которая получается от сахарного производства. Другие же с большой утвердительностью полагают, что Д'Обинье никогда не имел капитала своего в сахарном заводе Князя Витгенштейна, и что Князь только из сострадания дозволяет вдове его жить до весны в Кареличах и приказал выдавать поясненное содержание. Сверх предполагаемых вдовой Д'Обинье претензий на Князя Витгенштейна на 4000 рублей серебром, она не имеет никакого состояния, за исключением незначительной движимости, стоящей несколько сот рублей.

Семейство вдовы Ивицкой в Новогрудском уезде не имеет никаких особенных связей и знакомств с лучшим классом дворянства; все отношения оного ограничиваются небольшим кругом мелких дворян и посессоров в Кареличах и окрестностях; но по близким связям с Новицкими, Бринками и подобными лицами, а также по роду жизни старших сыновей, возбуждает некоторые сомнения к полному одобрению его».

И так далее, и тому подобное. Из приведенной переписки становится предельно ясно, что именно интересовало графа Бенкендорфа. Он постоянно задает своим подчиненным на диво четкие, прямые и бесхитростные вопросы: насколько богато жил Антон Ивицкий после Отечественной войны? Как богато живет его семья после его смерти? И, надо полагать, именно то обстоятельство, что и сам Антон, и его вдова Ева едва-едва сводили концы с концами, однозначно убедили начальника российских жандармов в том, что клад гренадера так и остался ненайденным, а главное – нетронутым.

Но не только этим был интересен для жандармского командира господин Ливски-Ивицкий, Судя по тону первых запросов в различные государственные учреждения, прежде всего он интересовал поисковую комиссию как наиважнейший, практически единственный свидетель, принимавший самое непосредственное участие во французской поисковой экспедиции. У кого же можно было получить самые точные сведения о ней, как не у него? Кстати сказать, к этой нетривиальной мысли меня подтолкнуло и еще одно немаловажное сообщение, почерпнутое из объемной переписки «Дело полковника Яковлева»:

«Незадолго до смерти Семашко, мой доверитель в то время, разрешил мне вскрыть пакет и найти согласно моему ожиданию одно рекомендательное письмо для человека Антуана Ливски, свояка Семашко, который проживал в Черебути около города Слуцка в Минской губернии, но который переехал в Ливилу около Видзе в Вильнюсскую губернию».

Зададимся теперь простеньким вопросом: а почему вообще наш добропорядочный семьянин Антуан-Антон покинул родную хату и поехал искать новое пристанище именно в окрестности городка Видзы, а не куда-либо еще? Раньше

данный населенный пункт входил в Вильнюсскую губернию. А где же он расположен теперь?

Прибегнув к имеющимся в моем распоряжении картою графическим материалам, я довольно скоро выяснил, что ныне Видзы находятся в Витебской области!!! И именно в этом направлении двигались гренадер и Ивицкий после Дорогобужа! Не удивительное ли совпадение? Знаменательно и то, что Антуан предпринял вроде бы бесцельный переезд (более чем на 300 километров к северу от первоначального места жительства) сразу после того, как с треском провалилась первая кладоискательская экспедиция, затеянная его родственником – господином Семашко.

А ведь по идее, если бы последний желал отыскать клад на дороге Смоленск – Борисов, то направил бы свояка в сторону именно этого почтового тракта. Однако Антуан Ливски бросает все налаженное хозяйство и перебирается ближе к дороге Смоленск – Рига!

Напрашивается вывод, что клад был зарыт командой гренадеров между местечком Видзы и Западной Двиной, а вовсе не у Днепра!

Восторг, охвативший меня от этого открытия, был столь велик, что едва не привел к сердечному приступу. Семь бочонков монетарного золота, казалось, были уже у меня в руках. Деться им было просто некуда. Извилистая речушка, старинная почтовая дорога и сама Западная Двина в качестве основных ориентиров наверняка никуда не исчезли со своих мест, и, следовательно, все эти приметы можно было выявить не только на старой карте, но и на современной местности. Оставалось посетить Историческую библиотеку и отыскать там нужный картографический лист XVIII или XIX века. К счастью, данное предприятие много времени у меня не заняло.

Водя пальцем вдоль старой почтовой дороги, я понял причину, почему в 1840 году власти так ошиблись с выбором направления для поисков. В самом деле, неужели Бенкендорф и Яковлев были столь небрежны, что не заметили явной нацеленности французских охотников за сокровищами на окрестности Западной Двины? Намек на это обстоятельство однозначно присутствовал в переведенном ранее письме Сапеги. Скорее всего, их сбили с толку два довольно-таки весомых и серьезных обстоятельства.

Обстоятельство первое всецело связано с недавно завершившейся Первой Отечественной войной. Все участники данного кладоискательского предприятия были прекрасно осведомлены об общем ходе боевых действий, поскольку были их современниками или даже участниками. Они, как никто другой, прекрасно знали, по какому маршруту от Москвы отходило воинство Наполеона. Поэтому поиски «малой кассы Наполеона» велись вдоль трассы его отступления. При этом совершенно упускался из виду момент, что подобного рада «малые кассы» имелись во всех без исключения белорусских городах, где стояли крупные гарнизоны оккупантов. И, кроме того, каждый оккупационный корпус также имел в своем обозе подобное подвижное финансовое учреждение.

Второе обстоятельство, невольно введшее российских поисковиков в заблуждение, проистекало из крайне запутанных маршрутов передвижения основной группы французских кладоискателей. Гренадер (единственный из всей команды знавший точное место захоронения золота) отправился в Россию загодя, еще зимой. И он приехал к родственнику Семашко по обычному для тех времен маршруту: Париж – Варшава – Белосток – Минск – Слуцк – Черебути. По весне наш хранитель тайны на пару с Антоном Ивицким отправился в долгое путешествие по направлению к Дорогобужу. Теперь ясно, что эта поездка была предпринята как часть отвлекающей операции, надежно маскирующей их истинные намерения, а вовсе не для того, чтобы повторно отыскать место захоронения. И двигались они теперь по маршруту Черебути – Слуцк – Борисов – Орша – Смоленск – Дорогобуж, то есть по той же дороге, по которой всего пять лет назад устало тащились отступающие французы, но только в обратную сторону. При этом Ивицкий вполне мог подозревать гренадера в том, что тот на этом отрезке пути проверяет сохранность своего клада. И, надо полагать, гренадер всячески старался подыграть своему соглядатаю, постоянно уверяя его, что их поиски идут вполне успешно.

Достигнув Дорогобужа и обзаведясь дополнительным гужевым транспортом, они незамедлительно разворачиваются в обратную сторону, и гренадер вновь горячо уверяет своего спутника в том, что с кладом все в порядке (хотя на самом деле до нужного места они еще далее не добрались). На заключительном этапе похода маленькой группке русско-французского кладоискательского отряда осталось сделать совсем немногое – встретиться с организатором их предприятия и совместными усилиями извлечь золото из земли. Но привлекает внимание еще одна крайне важная подробность: в Смоленске их маршрут неожиданно и круто меняется. Вместо того чтобы, возвращаться с телегами к Борисову, гренадер решительно поворачивает в сторону далекого Витебска.