Текст книги "Тайна императорской канцелярии"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Но это теперь все известно о тех временах и намерениях, а французам на тот момент планы наших партизанских формирований были, разумеется, неведомы. По большому счету, начиная от окраин Шклова, засада на них могла быть устроена вдоль основных дорог – как на левом берегу Днепра, так и на правом. Поэтому, скорее всего, командирами обозной группировки было принято некое «соломоново» решение. Воинская колонна была разделена на две частя. Одна из них (только легкая кавалерия) продолжала ускоренное движение к Орше по правому берегу (поскольку император отчаянно нуждался в свежей кавалерии). А другая часть, более медлительная (под командованием майора Бланкара), переходила Днепр по мосту на левый берег и шла в направлении Копыси. Двигаться этой части обоза польско-французской дивизии предстояло весьма извилистым маршрутом. От моста через Днепр налево, до Кучарино, потом в Сапроньки, далее следовали два крутых поворота, после чего дорога приводила их в Старые Стайки. Здесь они форсировали речушку Светочницу и наконец-то через час достигали предместий Копыси. Казалось бы, на столь нелегком и извилистом маршруте у казаков могли появиться удобные моменты для нападения и днем. Но поскольку французы были настороже и на марше держали оружие наготове, то никакого шанса у наших казаков отбить даже неболыпую часть готового к обороне обоза не представилось. В своих мемуарах наш бард-полковник правдиво пишет об этом: некоторое время он следил за обозом, но нападать опасался. Отряд легкой кавалерии ничего толком не может сделать с плотной и боеспособной колонной войск, тем более что атаковаать пришлось бы на совершенно открытом пространстве, то есть в наихудшей позиции.

Обращают внимание слова «некоторое время». Не день, не два, просто – некоторое время. Значит, фактически наблюдение за обозом осуществлялось лишь несколько часов в течение одного светового дня. И этот день был 20 ноября (когда в Оршу прибыл Наполеон), а двигающаяся из Могилева обозная колонна французов находилась на левом-берегу Днепра и, следовательно, ничего ценного(судя по легенде) закопать еще не могла. Ночевали французы и поляки в Копысе, со всеми удобствами, а ранним утром предприняли попытку переправы через брод к Александрии.

Из всего вышеперечисленного и с огромным трудом собранного материала следовал только один вывод – зарыть какие-либо ценности гренадеры из Могилева могли только 19 декабря днем, т.е. тогда, когда впервые и неожиданно возникла опасность лобового столкновения с неизвестными по количеству силами противника. Даже когда гренадеры охраны убедились в том, что казаки малочисленны, они все равно не вытащили свое золото. Опасались ли они фланговой атаки либо засады в лесистой части почтового тракта, не совсем понятно. Только им теперь было предельно ясно, что дорога контролируется противником и изымать обратно только что зарытые ценности лишь для того, чтобы их смогли отбить ненасытные казаки через час или два, нет никакого резона. И впоследствии Денис Давыдов в своих победных реляциях ни словом не упоминает о захвате каких-либо ценностей в деле при Копыси. Повозки, оружие, провиант, пленные… Но ценностей, даже в минимальном количестве, не было и в помине. Давыдова это почему-то ничуть не насторожило.

Исходя из средней скорости движения как объединенной французской колонны, так и русской конной разведка, удалось вычислить, что встреча могилевского обоза и казацкого разъезда действительно могла произойти лишь вблизи речки Ульянки, которая и своим местоположением, и направлением течения очень напоминает небольшую реку "Е.Е." из рукописного чертежа. И как только этот факт был установлен на местности, то с 90-процентной вероятностью можно было утверждать, что данная речка и есть та, у моста через которую были закопаны пресловутые семь бочонков золотых монет. Оставалось подтвердить еще один, последний, но решающий факт. Судя по тому же рукописному чертежику, вблизи Днепра на левом берегу Ульянки в 1812 году стояла некая церковь («d»). Скорее всего, она была выстроена либо в деревне Даньковичи, либо в Рыжковичах. Только там она была видна от Ульянки в таком ракурсе, как было изображено на рукописном плане. Но на современных картах, которые удалось отыскать в специализированных магазинах, никакой церкви там не было.

По идее, мне бы следовало поскорее собираться в дорогу и вновь отправляться на Белорусский вокзал, однако совершенно некстати налетели северные ветры, полили нудные холодные дожди, и мои пламенные желания начали таять, словно мартовский снег. Впрочем, случайная идея быстренько подсказала, в каком направлении следовало двигаться дальше.

Дело было так. Пришло время очередной раз платить за квартиру, и я после работы поехал в сберкассу на Березовой аллее. И едва сошел с автобуса, как припустил такой сильный дождь со снегом, что я опрометью бросился к ближайшей открытой двери, которая привела меня в помещение почты. Народу у двух окошечек было немного: пяток старушек переминались в небольшой очереди за пенсией да пара мужчин о чем-то громко спорили у того окошка, где принимали телеграммы.

– Я вам говорю уже который раз, – визгливо кричала на них служащая государственной почтовой связи, – что тарифы с прошлого квартала изменились. А ваш перевод, – повернулась она к другому мужчине, видимо, задавшему свой вопрос ранее, – еще не пришел. Как появится, мы немедленно пошлем вам уведомление.

«А что, если и мне нечто послать в Белоруссию?» – мысленно зацепился я за последние ее слова. К примеру, невинный запрос в те населенные пункты, где, возможно, некогда стояла церковь. Ведь именно этот факт оставался пока неустановленным. Купив сразу десяток почтовых конвертов, я тем же вечером принялся за дело.

Вопрос первый: как представиться? Следовало придумать что-то солидное и внушающее доверие. Мой рассеянный взор некоторое время блуждал по наваленной на столе груде используемых книг, пока не остановился на самой последней из них – «В поисках сокровищ Бонапарта».

А что если представиться каким-нибудь писателем? В глубинке наверняка еще сохранилось былое уважение к мастерам слова. Глядишь, и не выбросят мои письма в печку, ответят.

Окрыленный столь, на первый взгляд, удачной идеей, я схватил авторучку и принялся сочинять первое письмо. «Здравствуйте, уважаемый, хотя пока и незнакомый собеседник. Разрешите представиться – я имярек такой-то. Живу в Москве, а поскольку нахожусь на пенсии, То подрабатываю на жизнь написанием приключенческих книг и статей. Доход не ахти какой, но концы с концами пока свожу. Вот именно по этому поводу (т.е. в связи с моей литературной деятельностью) я и обращаюсь к Вам за помощью. Задумал новый роман, связанный с темой отступления войск Наполеона зимой 1812 года. По сюжету книги, конная польская дивизия отходит от Могилева на север, к Орше, и по ходу дела попадает в разнообразные передряги. Какие-то события происходят как раз вблизи Рыжковичей. Поскольку Вы наверняка знакомы с историей своего края, то, наверное, не откажите мне в небольшой консультации по географическим особенностям окружающей Вас местности. Свои вопросы я изложу в виде таблицы, чтобы Вам было удобнее на них отвечать.

Стояла ли когда-нибудь на речке Ульянке (вблизи Днепра или в середине течения) мельница?

Может быть, вдоль по течению сохранились остатки старой мельничной плотины. Если они есть, то где именно?

Была эта мельница водяная или ветряная? А может быть, были и та и другая?

Была ли в 1812 году в Вашем населенном пункте церковь, часовня или небольшой монастырь? Может быть, какая-нибудь церковь стояла в рядом расположенных населенных пунктах?

Не стояла ли на трассе Рыжовичи – Литовск некая корчма? Если стояла, то в каком месте?

Почему я задаю такие странные вопросы? Просто некоторое время назад мне в руки попала старая рукописная карта, составленная как раз после Первой Отечественной войны. Ее было бы очень выигрышно связать с ходом приключенческого сюжета. К сожалению, на ней не было обозначено ни одного наименования населенного пункта, кроме разве упоминания о том, что большая река (присутствующая на данной карте) – это Днепр. И ясно, что события происходят именно на правом берегу Днепра вблизи более мелкой речки. Стал я просматривать различные карты, искать среди них, какая реальная местность наиболее соответствует изображенной. Нашел несколько похожих участков и на двух из них даже побывал. Но… все не то! Попадал в совершенно непохожие местности.

Надеюсь, Ваша консультация как-то поможет мне в данном вопросе. Я, как правило, обязательно выезжаю на те места, где происходит действие в моих книгах. Сами понимаете, для читателей надо давать наилучший и наиточнейший материал. Но в данный момент целая череда неприятных происшествий напрочь выбила меня из финансовой колеи, и о каких-либо поездках просто не может быть и речи. Но, вероятно, найдутся у Вас знакомые старожилы, краеведы или просто люди с хорошей памятью, которые помогут российскому писателю.

Прилагаю (для Вашего удобства) и копию той самой французской карты, на которую я первоначально ориентировался. Но не относитесь к ней очень строго. Скорее всего, ее рисовали по памяти через несколько лет после войны, и некоторые детали изображены не столь верно. Разумеется, если данный роман будет издан, то Вам будет обязательно прислан подарочный экземпляр».

И подпись в конце добавил залихватскую: «Писатель такой-то, автор такой-то книги».

Перечитал письмо, кое-что подправил и принялся усердно его размножать. Ныло отвыкшее от авторучки запястье, но я не разгибался до тех пор, пока не сделал все десять экземпляров. Далее следовало приложить обещанную карту, но сил и времени на изготовление стольких рисунков уже не было. Это дело я отложил на утро: солнце светило прямо в мою балконную дверь, и подсвеченное с обратной стороны стекло можно было легко использовать для массового изготовления копий,

За час с небольшим необходимое количество копий «карты гренадера» было готово. Естественно, я не стал указывать место захоронения бочонков и подписывать объекты латинскими буквами, в остальном же самодельные карты были почти неотличимы от оригинала. Разве что слово «Днепр» для пущей убедительности дополнительно расположил под изображением широкой реки.

Оставалась еще одна проблема, последняя. На какие адреса досылать мои цидули? Поскольку писать на «деревню дедушке» означало похоронить столь блестящую идею в самом начале. Пришлось звонить Михаилу, спрашивать совета у него.

– Так это же очень просто, – досмеялся он над моими затруднениями. – Пиши тем должностным лицам, которые наверняка в данных населенных пунктах присутствуют. Председателю сельсовета, директору школы, начальнику автобазы, директору магазина, начальнику почты… Мало того, что письма, скорее всего, будут обязательно вручены даже безымянным адресатам, так еще данная категория лиц, как правило, весьма осведомленная и хоть сколько-то образованная.

Совет был действительно хорош, и вскоре я уже стоял около почтового ящика и старательно пропихивал в его щель первую партию писем. Четыре недели я терпеливо ждал ответных посланий. Но затем мною овладели сомнения: захочет ли начальство со мной общаться? А ну как выкинут мои писания на помойку, даже не распечатав?

Осознав промашку, я помчался за следующей пачкой конвертов. Теперь я был изобретательнее: написал председателю колхоза, самой заслуженной доярке, пастуху, водителю грузовика, библиотекарю, учителю и т.д. Смешно конечно, а что было делать? Все же такой способ общения ничем не хуже всех прочих, особенно при отсутствии какой-либо альтернативы.

В конце концов, разослав порядка сорока призывов о помощи, я успокоился. Оставалось только ждать и надеяться на минимальную отзывчивость тех, к кому попадут мои письма. Но из всех посланных запросов результативных ответов было… всего два. Один – крайне правдивый, – увел меня еще дальше от намеченной цели. Другой, пришедший вовсе не оттуда, откуда я его ожидал, был посвящен совсем иным проблемам. Но, удивительное дело, именно он более всего и продвинул наши поиски к заветной цели.

Первое из двух пришло из деревеньки Даньковичи от Антонины Витальевны Салий, и в нем ясно говорилось, что церковь в Рыжковичах до революции была. Стояла та деревянная церковка вблизи деревенского кладбища, и, по мнению Антонины Витальевны, ее можно было увидеть даже с высокого холма, стоящего за речкой Ульянкой. На прочие вопросы она не ответила, но мне было достаточно и этого. Выводы из этого следовали на тот момент вполне уверенные и однозначные.

Круг данного расследования практически замкнулся. Замотавшийся в бесплодных поисках полковник Яковлев 4-й просто немного не доехал до нужного места, поскольку случайно наткнулся на нечто подобное уже в Александрии. Если бы он проехал по направлению к Могилеву еще 24 версты, до речки Ульянки, то, несомненно, все спрятанные гренадерами бочонки были бы найдены им уже тогда, в 1840 году. Однако судьба распорядилась иначе, и они пролежали в земле с той поры многие годы…

Глава восьмая
МОГИЛЕБСКАЯ ЭПОПЕЯ

Таким образом, столь мучившая меня историческая головоломка, кажется, разрешалась вполне логично и ко всеобщему удовольствию. Все части доселе разрозненной картины данной кладоискательской легенды сложились почти идеально. Однако выяснилась еще одна деталь. Колонна французских войск, выйдя из Могилева, вначале продвигалась до Копыси, стремясь поскорее выйти на дорогу Смоленск – Борисов. Но, встретив противодействие русских частей на подходе к Орше, она была вынуждена повернуть на запад, в сторону Коханово. Ясно, что оторваться от преследователей можно только налегке, потому командирам был отдан приказ срочно избавиться от самых тяжелых повозок. Вначале спрятали тяжеленную войсковую кассу, а некоторое время спустя в землю было зарыто и награбленное церковное имущество.

Об этом факте я узнал совершенно случайно. Регулярно посещая Историческую библиотеку, я довольно близко познакомился с работавшей там выпускницей Института культуры – девушкой с красивым именем Ульяна. Мне удалось увлечь ее своей историей, и она приняла посильное участие в моих поисках. Среди прочих материалов на кладоискательскую тему она откопала небольшую подборку газетных и журнальных вырезок, где отыскалась небольшая заметка, напрямую связанная с предметом моего расследования.

Из нее-то и удалось узнать, что когда в 1941 году немецкая авиация бомбила наши войска, отходящие на восток от Круглого, в свежих воронках местные жители находили непонятно откуда взявшиеся серебряные предметы церковного обихода. Стало ясно, откуда они там взялись, – их зарыли отступающие в 1812 году «могилевцы». Это, видимо, была другая (не кассовая) часть могилевского обоза, которая была спрятана после захоронения малой кассы вблизи самого тракта Копысь – Круглое. Соответственно, и загадочную развилку «B.D.» на большой дороге обозначил человек; который делал рукописную схему местности, поскольку сам по ней потом и проезжал. Яковлев же около данного перекрестка никогда даже не появлялся, поскольку для него он не представлял ни малейшего интереса, и в свой план Х° 2 он его не внес. (На современных картах Белоруссии, кстати сказать, развилка, напоминающая отмеченную ранее, присутствует.)

Князь Кочубей и полковник Яковлев промахнулись в определении исходной точки, в которой следовало производить раскопки. Вероятно, они решили, что если «похоронная» команда двигалась со стороны Орши, то и закапывать свое имущество она стала бы непременно на правом берегу ручейка. Но ценности везли вовсе не из Орши, а из Могилева, и поэтому зарыли их на левом берегу ручья! Вот такая поначалу родилась у меня теория, и первоначально она мне весьма нравилась.

Оставалось лишь выбрать подходящий момент и посетить город Шклов, в окрестностях которого и протекала столь замечательная речка. Следовало перед тем, как организовывать выезд с мешками и лопатами, собственными глазами увидеть то место, где собратья гренадера могли спрятать вожделенные бочонки. Все мои надежды были теперь связаны с перерывом в дождливой погоде и установлением традиционной декабрьской – холодной и сухой. Когда такой момент настал, ноги сами понесли меня к Белорусскому вокзалу. Отъезд состоялся в пятницу, а приезд, естественно, в субботу, и, как показала практика, это вообще самый лучший день для кладоискателя. Бдительные белорусские граждане так выматываются за трудовую неделю, что им становится вовсе не до одинокого российского путника с рюкзачком за спиной.

Вот и Шклов. В утреннем полумраке медленно скользит в окошке вагона красивое здание вокзала, и я направляюсь к выходу. Здесь, на провинциальных белорусских вокзалах, нет такой оголтелой суеты и ажиотажа, который обычно царит на станциях южных направлений. Немногочисленные пассажиры, покинувшие поезд, не спеша пересекают перрон и исчезают в прилегающих к привокзальной площади улочках. Но некоторые никуда не торопятся: позевывая и растирая одеревеневшие от неудобного сна щеки, толпятся у первой платформы, ожидая электричку.

Подошла электричка, и я поспешил к выходу. Ехать мне было всего две остановки. Одна из них называлась с некоей претензией – Апполоновка, а другая по-народному – Рыжковичи. Вообще-то, судя по карте, было бы неплохо доехать сразу до третьей остановки, но хотелось хоть сколько-то пройти и по окрестностям Ульянки. Казалось, что непредвзятый взгляд на местность со стороны приблизит меня к разгадке вековой тайны. Миновав неширокую лесополосу, я вышел на проселочную дорогу. Пожухлая растительность и низкая облачность должны были действовать как-то угнетающе, но я, напротив, испытывал своеобразный подъем. Ноги несли меня по разбитой дороге под уклон, и я с удовлетворением обозревал громоздящиеся вокруг песчаные холмы со скудной растительностью по их скатам, вспоминая описание местности в сопроводительном письме Панина.

Сердце мое пело, легкие всасывали воздух, словно насосы, и даже кошмары не слишком спокойной ночи почти выветрились из головы.

Вскоре дорога стала сильно забирать на восток, и мне пришлось свернуть в совершенно дикую и грязную местность, изборожденную оврагами. Естественно, пришлось гут же надеть сапоги. Скорость моего продвижения снизилась, но грустить не было причины. Ведь до берегов Ульянки оставалось прошагать не более двух километров. И вот, преодолев очередной бугор, я оказался на краю довольно глубокой речной долины. Самой речки видно, разумеется, не было, но характерная полоса деревьев наглядно указывала все ее изгибы. Вынув бинокль, я внимательно осмотрел местность слева от себя, надеясь обнаружить современное шоссе Могилев – Шклов, но ничего похожего на современную дорогу не было.

«Ну, разумеется, уже заплутал, – мелькнуло в голове, – взял слишком далеко на запад. Хорошо еще, что реку нашел, а то бы сейчас вновь выскочил к железнодорожному полотну. Вот был бы фокус!»

Конечно, сильно заблудиться я не мог, поскольку двигался в своеобразном коридоре. С правой стороны бежала железная дорога, слева – шоссейка, а перекрывала выход из этого коридора река Ульянка. Мне бы пойти влево, к Днепру, до нормального моста через реку, но я опрометчиво поперся по скучному, сильно изборожденному дождевыми потоками склону прямо к реке. Хотелось как можно скорее оказаться на том берегу, где сквозь ольховые сучья просматривались крестьянские домики, живо напоминающие ту деревеньку, которая была изображена на французской карте, и поэтому я мчался вниз не разбирая дороги.

Но вот и река. Конечно, не бог весть что, но маленькую частную мельничку этот поток вполне мог приводить в движение, особенно после плотины. Это хорошо, это плюс. Я продвигаюсь вдоль речушки, высматривая упавшее дерево или, на худой конец, переброшенную через русло доску. Но надежды мои тщетны. Невольно приходится идти вдоль течения примерно с полкилометра, пока моим глазам не предстает хорошо наезженный машинами брод. А справа от него я замечаю старенького рыболова, с удобствами пристроившегося на невысоком помосте.

– Здравствуйте, уважаемый! – приветствую я его. – Не подскажете, как называется эта деревня?

– Дак это же Литовск, – чуть приподнимает он надвинутую на глаза кепку.

– А та, что выше по течению?

– Дак то ж Комаровка, – вновь опускает он козырек. – А вам куда надоть-то?

– Мне в Литовск, – облегченно отвечаю я, теперь точно определившись в пространстве. – Я здесь не утону?

– Нет, – вертит шеей рыбак, визуально оценивая длину моих голенищ, – только между колеями идите, там повыше.

Я так и поступаю. И уже оказавшись на другом берегу, решаюсь задать старичку еще один вопрос.

– Вы случайно не знаете, была ли здесь когда-нибудь мельница?

Мой вопрос настолько удивляет рыболова, что тот едва не роняет удочку. Но я жду ответа, и он, подтянув к себе удилище, сердито бросает:

– Нет, отродясь здесь такого не было!

Впрочем, мне теперь и самому ясно, что ничего похожего на плотину здесь не видно. Я вежливо киваю и начинаю подъем в деревню, носящую почти городское наименование – Литовск. Сама деревня меня не слишком привлекает. Наверняка она возникла совсем недавно, и гренадер на своем плане не обозначил на ее месте ничего, кроме одинокой мельницы, причем – ветряной.

Выбравшись на центральную, мощенную природным камнем дорогу, я вновь принялся переобуваться. Сапоги уже изрядно натерли ноги, да и носки в них уже превратились в полусырые тряпки. Закинул рюкзачок за спину и быстро зашагал в гору. Я спешил навстречу тайне и должен был поскорее разгадать главную загадку этого места. Судя по карте, русло Ульянки не имело ни тех резких извивов, ни каких-либо притоков, через которые могли быть перекинуты мостки.

Прежде всего следовало отыскать то место, где располагался мост через речку в то далекое время, когда еще не было ни современного шоссе, ни мощного бетонного моста. Вскоре мне это удалось. Слева от себя я увидел плавный спуск к воде, обсаженный старыми березами. Словно почуявшая след гончая, я понесся к ним, на ходу представляя себе, что являюсь перевозящей золото повозкой. Вот здесь она свернула, вот здесь въехала на основной мост, а здесь оказалась на том берегу.

Конструкция самодельного мостика через трехметровую канавку речного русла была довольно примитивной. Несколько сваренных листов ребристого металла позволяли проехать только легкой телеге или мотоциклу, но все еще торчащие из воды обломки свай указывали на то, что прежде здесь был нормальный деревянный мост.

Значит, решил я, если двинуться вперед, к Шклову, то дорога приведет туда, где некогда стояла корчма. Если же повернуть назад, то через пару минут можно оказаться в том месте, где закопан клад! И, естественно, я повернул обратно. Строго придерживаясь старой дорожной колеи, взобрался на береговой бугор и замер в изумлении. Прямо передо мной возвышался покосившийся остов, видимо, совсем недавно сгоревшего дома. Он был в точности такой, какой привиделся мне накануне во сне, и это обстоятельство заставило мигом собраться и насторожиться: предзнаменование?

Дом, к счастью, сгорел не полностью. Сильно пострадали лишь сени и часть кухни, и я не без робости шагнул внутрь относительно целой части строения. Моему взору предстали груды мусора, затоптанная одежда, битая посуда, обломки того, что некогда представляло собой убогую деревенскую утварь. Рассматривать это убожество было некогда и, найдя относительно чистый уголок, я снял рюкзак и пристроил его около остатков печки. Затем, решив, что сон приснился вовсе не зря, взял с собой только фотоаппарат и вышел наружу через пролом в стене. Прошел через небольшой палисадник и оказался на открытом пространстве. Вокруг не было ни души, и я непринужденно двинулся по все еще хорошо заметной впадине, образовавшейся на месте старого тракта.

Шел не спеша, привычно считая пройденные шаги. Справа тянулись скромные по размерам плантации капусты и простенькие теплицы. Слева было нечто вроде полузаброшенного и ничем не огороженного сада, за которым виднелось небольшое картофельное поле. Если мои предположения были верны, то именно здесь, в саду, и лежало золото. Поэтому я всячески сдерживался от того, чтобы пялиться в ту сторону. Ведь из окон ближайшей хаты за мной вполне могли наблюдать. Чинно прошествовав по старой дороге порядка ста двадцати метров, я оказался на краю овражка, длинным языком стекающего к близкому шоссе.

Овраг, как правило, место изначально топкое, особенно в осенне-зимний период. А что, если здесь было устроено нечто вроде гати? К примеру, из бревен, и при определенных обстоятельствах она могла запомниться как первый деревянный мост. Если это так, то мостик через Ульянку был вторым, и, следовательно, мне осталось отыскать последний, третий.

Но прежде чем приступать к дальнейшим поискам, я решил запечатлеть все увиденное. Фотоаппарат бесстрастно зафиксировал и кусок старой дороги, и капустные грядки, и корявые стволы яблонь. Оставалось лишь спуститься в овражек и по нему обогнуть возвышающийся над местностью

участок земли. Много времени на осуществление этого маневра мне не понадобилось. Через несколько минут, сделав этакую полупетлю, я вновь оказался возле сгоревшего дома. Получалось, то место, где сейчас располагались сад и картофельное поле, на диво подходило и размерами, и, главное, формой на тот каплеобразный кусок местности, где гренадер со товарищи спрятал монеты. От этой мысли меня бросало то в жар, то в холод. Ведь если это действительно так, то дальнейшие поиски будут сопряжены с немалыми трудностями. Ведь рядом с садом стояли два или три явно жилых дома, и значит, придется как-то согласовывать свои дальнейшие действия с их обитателями.

Обо всем этом я думал, сидя на приступочке сгоревшей хаты, торопливо поглощая шпроты с хлебом. Мне предстоял немалый путь, и следовало немного подкрепиться. Нужно было убедиться в соответствии французскому плану еще нескольких географических и рукотворных объектов из легенды, а на это требовались и время, и силы. И первым делом необходимо отыскать, где некогда находилась ветряная мельница. Затем я собирался продвинуться ближе к Шкло-ву и доискать там нечто такое, через что мог быть проложен третий мост. Заключительным аккордом моего путешествия должен был стать осмотр русла Ульянки ближе к Днепру. Ведь там предположительно располагалось безымянное озерко с плотиной, где стояла водяная мельница.

Покончив с едой, я немного передохнул и ускоренным маршем двинулся к мосту. Вот прогремело под подошвами моих сапог ржавое железо моста, и я очутился на левом берегу речки. По идее, где-то здесь двести лет назад была ветряная мельница. И стояла она достаточно близко от реки: известно, что гренадеры отрывали от нее доски, чтобы облегчить спуск бочонков с телеги. Но сколько я ни присматривался, не было ни малейшего намека, что когда-либо здесь стояло какое-либо строение. Ни вблизи реки, ни чуть дальше, где начинала вздыматься довольно высокая земляная гряда, не было ни холмика, ни ямки, т.е. вообще ничего похожего на остатки фундамента ветряка.

И еще здесь было удивительно тихо. Несмотря на то что деревья на гряде заметно раскачивались ветром, в речной долине не было заметно даже малейшего движения воздуха. С чего бы это? И лишь достав компас, я понял, в чем дело. Выяснилось, что русло реки располагалось таким образом, что высоченная, поросшая лесом гряда прикрывала данное место и от северных, и от западных ветров. Иными словами, ставить здесь ветряную мельницу было довольно глупо, ведь с одной стороны воздушные потоки были перекрыты высоченными ветлами, произраставшими вдоль русла, а с другой – не в меру высоким левым берегом.

Это было, конечно, неприятно. Но в конце концов мельница могла стоять и чуть подальше. Это на карте ее изобразили рядом с рекой, а в действительности все могло быть несколько иначе. Так я успокаивал сам себя, взбираясь по крутому холму наверх, чтобы выйти поближе к шоссе.

– Да там просто яма, – бормочу я, делая прощальные снимки. – Никогда там не поставили бы ветряную мельничку, другое дело – здесь, на ветерке, а там…

Иду по шоссе. Солнышко разогнало облака и слегка припекает мое промороженное с утра лицо. Передо мной лежит слабо всхолмленная долина без каких-либо намеков на третий мостик. Настроение уныло падает, и мне уже не хочется тащиться вдоль реки в поисках какой-то там плотины. Но все моментально меняется, когда справа от шоссе я вдруг вижу хоть и узкий, но глубокий ров, уходящий куда-то вдаль, вправо. И, о чудо, через пару сотен метров от него наблюдаю и довольно глубокий овраг, через который перекинут небольшой современный мостик. Стою, созерцаю, озираюсь назад. Ульянки, разумеется, уже не видно, но от нее до оврага все же не так далеко, примерно километр или чуть больше, что неплохо согласуется с исходной картой гренадера.

Надо идти дальше, но усталость дает о себе знать. Прячусь в тень красивого забронзовевшего дуба и вновь подкрепляюсь – теперь остатками сырков и холодным чаем. Сижу, ноги гудят, в голове лениво бродят обрывки неоформившихся мыслей, а глаза так и закрываются. Оно и понятно.

Скверный плацкартный сон и слишком долгая прогулка изрядно утомили мое не очень тренированное тело. Тут же вспоминается любимая поговорка отца, который не уставал напоминать мне, что без труда не вынешь и рыбки из пруда.

Делать нечего, со стоном поднимаюсь и продолжаю движение вдоль русла изрядно расширившейся речушки. Не проходит и получаса, как моему взору действительно предстает довольно-таки аккуратная плотника. Длина ее невелика, метров сорок всего, и выглядит она чересчур современно, но факт есть факт: плотина присутствует именно там, где предписывает французский план. Осматривать ее сил нет, и я поворачиваю обратно. И только выбравшись к шоссе (бывшему почтовому тракту), соображаю, что гренадер никоим образом не мог эту плотину заметить. Даже будь у него подзорная труба, отыскать в такой чащобе мельницу у небольшой плотины совершенно невозможно! Только тот, кто двигается вдоль реки, имеет шанс все эти строения увидеть собственными глазами. Но зачем французы сюда потащились? И как они смогли сюда проехать? Загадки, сплошные загадки!

Устало шаркая подошвами, наконец-то добираюсь до автобусной остановки. Падаю на скамеечку и дрожащими руками вливаю в себя остатки чая. Смотрю на часы. Уже к четырем, а до вокзала еще как до звезд. С вожделением разглядываю расписание, но до ближайшего автобуса еще полтора часа. С не меньшим вожделением бросаю взор вдоль шоссе. Но более пустынных дорог, нежели в Белоруссии, во всей Европе отыскать невозможно. Проезжают по ним либо старенькие грузовики, в которых рядом с водителем обязательно сидит попутчик или сопровождающий, либо новенькие «мерседесы», несущиеся на огромных скоростях.