Текст книги "Тайна императорской канцелярии"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Я бросил взгляд на карту, по которой следил за перемещениями наших и французских войск. Если последовал приказ направить разведывательные дозоры в сторону Копы-си, то это означало только одно: Милорадовичу предлагалось безотлагательно выяснить, нет ли опасности со стороны юга для подходящих к Орше российских войск. А на юг от Орши были только города Копысь, Шклов и Могилев! Это был определенный плюс в копилку моей идеи о том, что в каком-то из этих городов мог находиться крупный гарнизон. Ну а там, где есть войска, всегда могла быть войсковая касса!

Но следующая депеша вновь ввергла меня в пучину сомнений:

«Г-Ад. Ожаровскому. Из полученных известий о Могилеве видно, что неприятель имеет большие запасы в сем городе, и сделал некоторые укрепления, но для защиты оных не имеет довольного числа гарнизона, ибо в оном находится 2.000 больных и до 500 вооруженного войска. Весьма необходимо занять сей город, ибо, овладев оным, найдет армия хоть на несколько дней всякого продовольствия…»

А далее я отыскал еще более интересную фразу: «Партизану Давидову приказано, переправясь через Днепр около Копыса или Шклова, отрезать всякое сообщение неприятелю между Оршею и Могилевом, действуя с тылу на сей дороге, стараясь при том открыть коммуникацию с адм. Чичаговым…»

Итак, становилось предельно ясно, что какие-то войска у французов в Могилеве действительно стояли, и общее их количество могло достигать двух с половиной и более тысяч человек. Наверняка там же могли быть и значительные денежные средства. Ведь закупались же ими на что-то те огромные запасы продовольствия и строительных материалов для возведения укреплений! А поскольку именно в это время в этот район был направлен усиленный отряд Дениса Давыдова, то можно было попытаться отыскать мемуары последнего. Писал ли уважаемый и всенародно любимый полковник послевоенные мемуары, я, конечно же, не знал, но полагал, что такая творчески одаренная личность непременно должна была создать нечто подобное.

Поиски мои на сей раз я повел в библиотеках. Вначале сходил в районную, а затем и в окружную. И вскоре то, как именно могли происходить события на дороге Могилев – Орша предстало передо мной во всей красе и во всех подробностях.

20 ноября (по новому стилю) 1812 года небезызвестный бард и лихой рубака Денис Давыдов остановился со своим отрядом на постой в селе Сметанке, примерно в восьми километрах западнее городка Копысь. Он уже некоторое время преследовал большой воинский обоз французов (называя его в донесениях «депо»), но поскольку охрана обоза была постоянно начеку, нападать на него в чистом поле полковник опасался. Но к этому времени у него уже созрел превосходный план, как можно без проблем одолеть более сильного противника.

Вот как он сам вспоминал об этом эпизоде в своих мемуарах.

«… с намерением не прежде предпринять нападение, как по переправе половины депо чрез реку, и тогда разбить поодиночке: одну часть на сей, а другую – на той стороне Днепра. Река сия не была еще схвачена льдом, одни края оной были легко замерзшими».

Добавлю уже от себя, что заодно там не было и моста, по которому бы польская часть майора Бланкара смогла бы быстро преодолеть довольно серьезную водную преграду.

Майор, видимо, догадывался о намерениях нашего даровитого полковника и поэтому начал переправу 21 ноября еще затемно, но все равно успел переправить только часть своего обоза. Нападение партизан было неизбежно. Вот как Денис Васильевич описывал это сражение в своих победных реляциях Кутузову:

«Девятого (21 н. с), поутру мы помчались к Копысу. Почти половина депо была уже на противоположном берегу; другая половина, оставшаяся на сей стороне, намеревалась вначале защищаться против вскакавших в главную улицу гусаров моих и донского полка Петрова 13-го; но коль скоро Чеченский с Бугским своим полком пробрался вдоль берега и явился в тылу оной, среди города у переправы, – тогда все стали бросать оружие, отрезывать пристяжки у повозочных лошадей и переправляться где попало вплавь на противоположный берег… Вскоре наездники мои очистили от неприятеля улицы. Я собрал полки, и, невзирая на стрельбу, производимую с противного берега, пустился двумя толпами вплавь через Днепр, оплывая, так сказать, справа и слева линию стрелков, защищавших переправу… Я отрядил сотню казаков для забрания сдавшихся в плен, скрывавшихся в Александрии (сноска по тексту: Село отделенное Днепром от Копыса) и бежавших в разброде через столбовую Белорусскую дорогу. Вся партия пустилась за остатками депо, направление которого показывали нам брошенные фуры, повозки и отставшие пехотинцы от главной массы, состоявшей уже не более как в двести пятьдесят рядовых и офицеров…»

Невольно возникала мысль о том, что среди тех, кто переправился утром и имел некоторое время на то, чтобы отъехать от реки на 2-3 километра, были и те семь гренадеров, которые транспортировали фургон с военной кассой. Во всяком случае, такое могло случиться. Пока шли стычки и перестрелки в самом городе и вблизи брода, они вполне могли укрыться в роще за Александрией и уже там спрятать свой драгоценный груз. То есть закопать его вблизи той самой мельницы, о которой впоследствии упоминал в своем рапорте полковник Яковлев. Казалось, организовать подобное

захоронение, не доезжая до Днепра, они не могли никак, поскольку подвергались постоянному обстрелу и кавалерийским атакам казаков.

На первый взгляд, ответы на все каверзные вопросы я вроде как получил. Выходило, что полковник Яковлев обратил внимание на место вблизи местечка Александрия вовсе не просто так. Около него и в самом деле происходили события такого рода, при которых действительно могло быть принято решение о спасении воинской кассы. Обозникам ведь было понятно, что зловредный Денис Давыдов не ограничится разгромом только хвоста их обоза, а постарается догнать и по мере сил потрепать и его головную часть.

Теперь мне оставалось только съездить в Белоруссию и на месте подтвердить свои догадки. Пройти собственными ногами весь путь фургона с золотом от переправы через Днепр и лично убедиться в том, что тот, кто прятал бочонки, мог нарисовать только такой памятный план и никакой иной. Сборы не длились долго. В ближайшую пятницу я выехал в Оршу на поезде Москва – Минск. Перед тем как покинуть вагон, я очень удачно поменял у буфетчицы пятьсот российских рублей на кучу мятых белорусских денежек и поспешил к железнодорожной кассе, поскольку электропоезд на Шклов отходил через несколько минут.

Глава пятая
АЛЕКСАНДРИЙСКИЕ СТРАДАНИЯ

И вот я в самой Александрии. В двух шагах от железнодорожной платформы. Электричка давно ушла, а я все стою, озираюсь. Со стороны очень похож на иностранного шпиона, засланного в страну с самыми враждебными целями. Стою посреди дороги и думаю: куда же идти в первую очередь? Не будешь же спрашивать у встречных прохожих: «Эй, любезнейший, не подскажете, где здесь французский клад лежит?» Но вскоре я сообразил, что прежде всего надо идти к Днепру. В конце концов именно он был основной

приметой рукописного плана и именно с переправы через него начался последний путь кассового фургона.

Иду, тороплюсь, почти бегу. Местность ощутимо дошла под уклон, и долго искать направление к воде, слава богу, не пришлось. Прошагав по кривоватому проулку около двухсот метров, внезапно выскакиваю на широкую полосу прибрежной растительности. Вид отсюда открывался просто потрясающий. Напротив, на левом низком берегу Днепра, сквозь тощие кроны высоченных деревьев просматривались крыши древней Копыси, а направо и налево расстилалась сероватая водная гладь. С того места, где я стоял, было прекрасно видно, откуда подвергшийся нападению обоз мог стартовать: пологих съездов к воде там было предостаточно. Но так нее спокойно выбраться на правобережную кручу было совершенно невозможно. Насколько хватало глаз, мой берег был крут и демонстративно неприступен. Просто так подняться на него на конной тяге было совершенно невозможно.

Пришлось прошагать вдоль берега к северу еще около полукилометра, ощущая себя при этом самым настоящим шпионом. Наконец мой взор уперся в земляной откос, далеко выдающийся к центру реки. Ноги сами понесли меня к нему, и вскоре стало совершенно очевидно, что именно здесь и располагалась старинная переправа через брод. Отчетливо прослеживался уходящий наискосок к Копыси земляной пандус, словно нарочно выбитый в каменистом склоне.

– Именно здесь выбирались на сушу телеги несчастного майора Бланкара, – оглядывался я по сторонам, словно наяву наблюдая тянущийся через Днепр перемешанный паникой обоз и вспышки озарявших его выстрелов. – Больше негде им было пройти. А вон оттуда неслись им наперерез гусары и казаки Дениса Давыдова. Стало быть, именно от этого места мне и следует начать отсчет. Ведь, как следует из описания к карте, от уреза воды до идущего параллельно реке почтового тракта должно быть не менее трех километров.

Быстренько достав из рюкзачка копию рукописного плана, я расправил его на коленке и еще раз осмотрел окрестности. Для большей достоверности следовало бы спуститься к воде и шагами отмерить расстояние от воды до того места, где большая дорога пересекала речку Копысьщенку. И тут некоторое неясное поначалу сомнение начало властно овладевать моим сознанием.

«Если они ехали от Днепра, – внезапно подумалось мне, – то почему же не нанесли на карту ту дорогу, возле которой я сейчас стою? А то получается, что это расстояние французы пролетели по воздуху!»

Но сомнения сомнениями, а программу исследования местности нужно было выполнять. Пройдясь по асфальту до современного бетонного моста, я понял, что далее по шоссе идти уже бесполезно. Ведь удравшие от Дениса Давыдова подводы должны были ехать параллельно большой реке, а вовсе не перпендикулярно ей. Поэтому я вернулся несколько назад и будто специально остановился возле продовольственного магазина, также носящего название «Александрия». Двое синеватых на просвет алкоголиков вожделенно повернули ко мне свои помятые физиономии, но вовсе не пьяный дурман привлек меня в это невеселое место. Несколько сбоку от магазина я увидел характерный, будто бы вдавленный след от старой, мощенной гравием дороги, спускающейся в долину желто-мутной после ночных дождей Копысьщенки.

– Это уже гораздо лучше, – обрадовано бормотал я, направляясь вдоль нее, – это уже больше похоже на правду.

И в самом деле, осуществить захоронение в речном овраге куда как сподручнее, нежели на открытой местности. Укрытый со всех сторон плотным ивняком овражек словно намеренно подсказывал мне, что если двести лет назад кто-то что-то и собирался прятать, то это следовало делать именно здесь. Даже зимой, когда на деревьях не было листьев, увидеть, что здесь делается, было совершенно невозможно. Озираясь по сторонам, я шагал по необычно широкой тропе, стараясь представить в подробностях, что здесь происходило поздней осенью 1812 года. Переправившись через речушку по простому деревянному мостику, я оказался в некой лощине, которая в далеком прошлом вполне могла быть проезжей дорогой. Сейчас это была не более чем широкая тропинка, но в те времена здесь.вполне могли ездить на телегах.

Не переставая мысленно отсчитывать шаги, я через какую-то сотню метров достиг почти смытых вешними водами остатков полуразрушенной плотины. Находка взбодрила меня необычайно, и выводы были сделаны незамедлительно. Ведь, судя по старому плану, именно в этом месте должна была быть мельница. А наличие старой плотины вроде бы вполне подтверждало то, что она действительно здесь была. Ведь на данном этапе расследования мне годилось любое искусственное сооружение, расположенное в определенном месте. К тому же при мельнице вполне могло быть нечто вроде небольшого мостика. При этом я совершенно позабыл о том, что, судя по французскому плану, здесь должна бы быть не водяная мельница, а ветряная. Впрочем, в ту минуту мне было не до таких мелочей. Ведь когда истово веришь в какую-либо идею, мелкие несоответствия просто не принимаются во внимание.

Путешествие становилось все интереснее, и я невольно прибавил ходу. Ведь предстояло отыскать и последний, третий мостик, который по идее должен был отстоять от гипотетической мельницы не менее чем на 600 метров. Вскоре выбравшись из овражка, я вынужден был пробираться вдоль циклопических построек животноводческого комплекса, ежеминутно рискуя провалиться в какую-нибудь навозную яму. Но не было в мире ничего, что заставило бы меня свернуть с намеченного пути, и ровно через восемьсот двадцать метров я вступил на следующий деревянный мостик. Сердце мое тревожно заколотилось. Все вокруг подернулось нереальной сверкающей дымкой, а в голове моей оглушительно застонали победные цимбалы.

В определенном смысле данная местность и в самом деле походила на ту, которая была изображена на исходном «брульоне». Еще бы, три мостика здесь были точно! Ну, могли быть. Впрочем, оттуда, где я теперь стоял, должны быть видны роща и деревенская корчма… Я внимательно,

крайне внимательно осмотрел расстилающуюся передо мной местность, отойдя от третьего мостика на добрых полсотни метров. Осмотр не утешил. Худшего места для расположения места общественного питания сложно себе было даже представить. Передо мной лежала совершенно безлесная и абсолютно плоская долина, вообразить на которой хоть какое-то строение было совершенно невозможно. И тут мне пришло в голову, что следует пройтись вдоль Копысьщенки до самого Днепра. Ведь именно в этом направлении могли находиться пруд с плотиной и церковь. Пусть они были давно разрушены людьми или временем, но следы от них исчезнуть не могли.

Однако прогулялся я совершенно безрезультатно. Только посбивал ноги да пару раз сорвался с осклизлых берегов Копысьщенки в не слишком глубокие, но зато ужас какие крутые овражки. Сколько ни лазал я вдоль речного русла, ни малейших следов искомых объектов обнаружить так и не удалось.

– Ладно бы одна церковь исчезла, – рассуждал я, в очередной раз разглядывая окружающую меня местность, – она могла быть деревянной и сто раз сгореть без следа. Но озеро-то?! Но плотина?! Разве только следы их пребывания на земле специально кто-то уничтожил? Нет, это бред! Сколько я в жизни поездил по матушке-России, везде церковные здания стояли совсем недалеко от обжитых мест. Стало быть, на левом берегу этой несчастной Копысьщенки просто должна была находиться довольно-таки крупная деревня. Но, кроме совершенно плоского поля да каких-то неопрятных кустиков, мои глаза не видели ровным счетом ничего. И, скорее всего, тут никогда и не было каких-либо строений.

Надежда, попеременно то воскресавшая, то умиравшая, после этого последнего, совершенно сокрушительного удара с грохотом рухнула оземь и распалась на составные части. Стало совершенно ясно, что, несмотря на некоторое отдаленное сходство, большинство ключевых элементов на реальной местности либо отсутствует вовсе, либо совершенно не совпадает с теми, которые были описаны на французском «брульоне». Понурив голову, я выбрался на современную дорогу и устало побрел обратно к станции.

«Еще дешево отделался», – размышлял я, шаркая ботинками по камням придорожных обочин. Бедный Яковлев перед государем императором ответ держал. Наверное, поседел бедняга после доклада о провале столь долгой поисковой операции. Еще бы не поседел! Чуть не год он, бедный, высунув язык, таскался по Смоленской и Минской губерниям. И что в результате? Пшик! Нашел два каких-то относительно подозрительных места да перекопал кучу земли, вот и все его достижения. А, наверное, водки они с Кочубеем выпили за это время не одно ведро…

Я представил себе в деталях и подробностях, как полковник с князем грустно сидят за колченогим столом в какой-то заплеванной харчевне, и невольно улыбнулся. И почему-то сразу подумалось, что это задание было им дано вовсе не в качестве поощрения за отличную службу, а как некое издевательское наказание. Но вслед за этим я вспомнил и о втором подозрительном месте, которое они обнаружили. Да, сомнения по его поводу они высказывали сразу, но для успокоения собственной совести мне следовало съездить и туда. Идея казалась вполне осуществимой, разом придав мне ускорение и активизировав некоторый прилив сил.

Оказавшись у железнодорожной платформы, я расположился на скамеечке под столетней разлапистой липой и, разложив на коленях свои карты, погрузился в изучение предстоящего маршрута. На начальном этапе он был очевиден. Следовало вернуться в Оршу, а затем пересесть на первый же московский поезд. Он должен был доставить меня до станции Кардымово. А вот далее следовало применить смекалку российского туриста. До деревни Цурьково от станции было не менее десяти километров, и предстояло на месте подыскать подходящий транспорт. Впрочем, в ту субботу я смог добраться только до Кардымово. Ночь надвигалась неотвратимо, и я счел за благо искать ночлег в этом относительно крупном населенном пункте.

Глава шестая
ОТ ЦУРЬКОВО ДО ЛУНЫ И ФРАНЦИИ

Утром же, разминая затекшие от неудобной позы плечи, мы с неожиданно подвернувшимся попутчиком выехали прямо в заветное Цурьково. Попутчик отыскался на автобазе приютившего меня городка, где я провел ту ночь. Дежурный водитель Алексей Захаров (так он мне представился) был в недалеком прошлом обычным деревенским парнем. Вынужденно сменив рычаги окончательно сломавшегося трактора на баранку грузовика, он до конца с деревенской жизнью так и не порвал. Только теперь ему приходилось возить молоко с близлежащих ферм, а не пахать по весне поля. По этой причине три раза в неделю он оставался на ночевку прямо в комнате отдыха водителей, чтобы не. тратить по утрам много времени на дорогу от дома к базе.

– Хорошо, что я пока не женат, – доверительно делился он со мной своими заботами, – а то не знаю, как и оправдывался бы. Живу на улице Савичева, почти у самых Бар-сучков. И получается, что сюда почти час нужно добираться, ведь по утрам никакого транспорта нет. Выезжать на фермы нужно в шесть, так что же, мне в половине пятого вставать?

– Мотороллер какой-нибудь себе приобрети, – сонно отозвался я, следуя за ним к ангару, в котором стояли грузовые автомобили.

– Я уж тоже думал об этом, да дороговаты они, – столь же заспанно отозвался он. – К тому же где его здесь оставлять? Сопрут или просто колесо отвинтят.

– Зачем им это? – удивился я.

– А-а, из вредности, наверное, – неопределенно махнул он рукой. – Народ здесь собрался недалекий и недобрый. Только и знают, что пиво глотать без меры после работы да дурацкие розыгрыши устраивать.

Мне хотелось спросить, какие именно здесь устраиваются розыгрыши, но в этот момент Алексей резко свернул в сторону и с разбегу вскочил на подножку довольно нового ГАЗа.

– Дверца с той стороны снаружи не открывается, – предупредил он меня, едва я протянул руку к дверце, – я ее сейчас изнутри открою.

Наконец он завел машину и вырулил на загородную трассу. Разбитое колесами шоссе тянулось вдоль каких-то складов, промышленных предприятий и понатыканных между ними неопрятных жилых домов. Водитель молчал, неотрывно глядя прямо перед собой, и я тоже погрузился в свои невеселые думы.

Да, французы через Кардымово проходили, размышлял я, но мы то сейчас едем прочь от того места, где некогда двигались их нестройные колонны, к тому же через пресловутые Цурики в те времена проходила только плохонькая проселочная дорога, целиком и полностью находившаяся под контролем наших казачьих разъездов. Поэтому совершенно непонятно, что заставило охрану кассового фургона свернуть в сторону и поехать в чистое поле, т.е. фактически на верную гибель. Такой поступок мог быть объяснен только одним обстоятельством. Видимо, нечистые на руку гренадеры с самого начала договорились между собой, что при удобном случае разграбят золото. И значит, они намеренно создали такую ситуацию, чтобы остаться на дороге в одиночестве, рассчитывая нажиться под шумок.

Машина в этот момент резко свернула в сторону, и я невольно оторвался от своих дум. Мы миновали несколько коровников и, развернувшись на небольшом «пятачке», начали сдавать задом в широко распахнутые ворота.

– Это Васильеве, – предупредил меня водитель, видя, что я принялся озабоченно озираться по сторонам. – Сейчас заберем утренний удой и поедем дальше, в Луну, за следующей порцией.

– В Луну? – не поверил я.

– Да, – весело сверкнул зубами Алексей, – так у нас одна деревня называется. Она как раз за Цурьково расположена.

Пока происходила перекачка молока, я тоскливо разглядывал царящие вокруг грязь и разруху, совершенно не понимая, как в таком беспорядке можно заниматься производством продуктов питания. Но вот хлопнула дверца кабины, и мой водитель, видимо, совершенно равнодушный к подобного рода сценам, ловко запрыгнул на сиденье.

– Порядок, – повернул он ключ зажигания, – еще десять минут, и мы на месте.

На самом деле десяти минут и не понадобилось. Выехав из Васильеве, мы развили такую скорость, что домчались до цели гораздо быстрее.

– Вас где нужно высадить? – повернулся ко мне Алексей, едва мы миновали дорожный указатель с надписью «Цурьково».

– Да прямо здесь, – выглянул я из окна, – мне все равно, где выходить.

Молоковоз умчался вдаль, а я остался на мокрой дороге, вдоль которой реденько стояли крестьянские дворы. На душе было муторно. Вовсе не потому, что постанывал пустой желудок и погода была мрачноватой. Сам вид этого голого, открытого всем ветрам селения возбуждал глубокие сомнения в том, что именно здесь кто-то когда-то задумал что-то спрятать. Сравнивая данное местечко с недавно покинутой Александрией, можно было только дивиться тому, как его отыскал наш бдительный полковник. Да, крестьянский двор Цурики, неоднократно упомянутый в рапорте Яковлева, не слишком изменился за последние столетия. Домов наверняка стало побольше, а в остальном… все осталось практически неизменно.

И на первый, и на второй взгляд было совершенно непонятно, что могло привлечь сюда французов. Деревня стояла в чистом поле, и отсюда с вершины небольшой возвышенности легко просматривалось все пространство вплоть до реки Хмость, которая обозначала свое присутствие полоской растительности, тянущейся с севера на юг. Однако никакой рощи или песчаного бугра не было и в помине. Наоборот, местность плавно и монотонно спускалась под уклон, образуя нормальную и совершенно естественную речную долину.

Впрочем, особо долго размышлять было некогда. Передо мной лежали воистину громадные пространства, и требовалось срочно их обследовать. Прежде всего следовало дойти до самой речки и постараться отыскать там то место, где некогда мог находиться мост. Утолив голод, а заодно и жажду несколькими глотками воды и плавленым сырком "Дружба", я неспешно двинулся в направлении деревни Слотово, домики которой виднелись на противоположном берегу. Расчет мой строился на том, что мосты обычно строят на кратчайшей линии, соединяющей два населенных пункта.

Последующие три часа я упорно бродил по сильно заросшим дикой растительностью берегам Хмости. Посбивал все ноги, исцарапал все руки, но никакого реального результата не достиг. Ни остатков подъездной дороги, ни предмостной насыпи, ни даже единственной сваи от моста отыскать так и не удалось. В результате я добрался до того места, где в реку Хмость впадал ручей; именно это место и привлекло мое внимание. Где еще могло быть несколько мостов подряд, если не там, где сливаются воедино два русла? Решив, что непременно здесь я отыщу требуемые приметы, я принялся выбираться из прибрежных пожухлых кустов.

Расчет строился на том, что на совершенно ровной местности должно было хоть что-то остаться от той самой дороги, которая (по моим предположениям) должна была некогда здесь проходить. Иначе непонятно, где проезжали французы и где протыкали землю щупами Кочубей с Яковлевым. Но едва я выбрался из крапивной чащи, как увидел перед собой обширное болото, протянувшееся от берега реки на ширину не менее чем в триста метров. А сразу вслед за ним вздымался столь крутой холм, что въехать на него на обычной телеге даже летом было совсем непростой задачей.

Стало очевидно, что никогда здесь не было никакой дороги. И наши предки, вопреки злым наветам, вовсе не были глупцами. И если они не построили дорогу в более удобных местах, то уж тут затевать подобное строительство они тем более не стали. Впрочем, сдаваться я не собирался, хотя устал и вымотался изрядно. У меня возникла идея взобраться на тот высоченный холм и с его вершины осмотреть окрестности Цуриково еще разок.

Через полчаса, мокрый от пота и совершенно обессиленный, проклиная все клады на свете, я буквально на последнем издыхании вскарабкался на обрывистый, бруствер и рухнул на пожухлую траву. Меня ждало разочарование. Оказалось, что этот грандиозный холм местное население использует в качестве деревенского кладбища. Насколько хватало глаз, моему взору были видны лишь непритязательные надгробья, заботливо обсаженные кустами сирени.

И сколько бы я ни вглядывался в извивы Хмости, пытаясь отыскать на широкой речной долине что-то, хотя бы приблизительно напоминающее дорожную насыпь или гать, все было напрасно. Ни у самой реки, ни на прилегающей к ней территории не было ни малейшего намека, что здесь некогда существовала какая-то транспортная магистраль. Скорее всего» и Яковлев тоже ничего не нашел.

***

О своих неутешительных выводах я доложил Михаилу на следующий день после возвращения. Рассказал о посещении окрестностей Александрии, об утомительных блужданиях вокруг Цуриково и в заключение выразил уверенное сомнение в успешном осуществлении нашей затеи. Мы даже решили обсудить это пропащее дело за кружкой пива на нейтральной территории, дабы лишний раз не напрягать Наталью, люто ненавидящую подобные скороспелые пирушки.

– Так ты считаешь, – начал Воркунов, жадно отхлебнув пенного напитка из фирменной кружки одного уютного заведения, – вся эта история про «малую кассу» вообще высосана из пальца?

– Не похоже, – покачал я головой. – Слишком уж высок был статус лиц, в нее вовлеченных.

– Да, куда уж выше, – согласился Михаил, – сплошь князья, графья да императоры. Вот только этот Семашко…

Уж очень скользкая личность среди них затесалась. Причем, заметь, именно он и был инициатором данной затеи. Все остальные его только поддерживали, искали, продвигали…

– А ему-то зачем врать? Что-то я логики не вижу.

– Ну, не знаю, может, насолить хотел российским начальникам за то, что в свое время ему не дали тот кладик вытащить.

– Вряд ли. Начать с того, что он был крайне болен и отчаянно нуждался в деньгах, получить которые надеялся за содействие в поисках. Ведь фактически он расстался с самым значимым своим сокровищем – с заветной картой.

– Интересно бы знать, – недоверчиво хмыкнул Михаил, – откуда она у него? Ведь, если мне не изменяет память, в России он не был, а гренадер, разозленный его отсутствием в условленном месте, вряд ли поделился бы с ним своей тайной…

– Действительно, – согласился я. – Но ты забыл некоего Антона Ивицкого. Он ведь был свояком Семашко. И гренадер перед первой поездкой за кладом жил у него всю зиму. Затем они несколько недель путешествовали бок о бок. Сто процентов за то, что именно этот нечистый на руку Антон и сделал копию с его исходной карты, воспользовавшись подходящим моментом. А потом переслал своему родственнику в Париж или куда там еще. Затем рисунок, совершив своеобразный круг, вновь оказался в России. Вначале у господина Бенкендорфа, а теперь и у нас с тобой.

– И мы точно так же смотрим на него, как бараны, и ничего понять не можем, – жизнерадостно заржал Воркунов.

Смех смехом, но этот игривый тон заставил меня в известной степени мобилизоваться, пообещав себе отыскать этот проклятый клад, чего бы это мне ни стоило. И тут я вспомнил о том объявлении, на которое наткнулся в парке. Вдруг общение с тем, кто его дал, как-то продвинет меня в поиске? Оставалось только позвонить по указанному телефону. Для этого нужно было сделать немногое: вернуться домой и постараться отыскать заветную бумажку, которую, как мне помнилось, я куда-то предусмотрительно спрятал.

К счастью, на этом этапе поиски оказались недолгими – благодаря моей привычке складывать все нужные и ненужные бумажки в особый ящик в серванте. Туда попадали, разумеется, не только счета за телефон, платежки за квартиру и рекламные листочки. Примерно раз в полгода «мусорка» неизбежно переполнялась, и я принимался ее чистить. В результате не менее четверти накопившейся макулатуры безжалостно выбрасывалось в мусоропровод, и следующие полгода можно было жить,' как и прежде, т.е. безалаберно. Вскоре мятая бумажка объявления была найдена, и я взялся за

телефон.

– Лотошкин слушает, – практически моментально

отозвался неведомый абонент.

– Я звоню по поводу объявления, – растерянно пробормотал я, поскольку даже не успел сообразить, что именно следует говорить.

– По поводу… простите, чего?

– Того, что было некогда развешано по всему Ботаническому саду, – напомнил я. – О некоем портфеле с бумагами…

– Да, да, припоминаю, – прозвучало из трубки менее оптимистично. – Так вы нашли его?

– В общем… да.

– Наверное, звоните потому, что хотите получить обещанное?

– В принципе, конечно, но предварительно хотелось бы поинтересоваться, сколько это будет в материальном выражении?

– В материальном, – хихикнул человек на другом конце провода, – хорошо сказано. Давненько это было… За портфель со всем содержимым было обещано пятьсот зеленых.

– Всего? – разочарованно вырвалось у меня.

– Разве мало? – прозвучало в ответ. – А по мне, очень даже неплохо! Так что назовите место встречи, и мы сможем пересечься уже сегодня.

– Можно один нескромный вопрос?

– Нет проблем.

– Портфель нужен лично вам?

– Что вы! Зачем он мне? Нет, это случайный заказ… со стороны.

– Интересно, сколько же обещали за столь хлопотную услугу лично вам? Все же и объявления пришлось писать, расклеивать…

– Копейки, всего пару сотен.

– Обязуюсь удвоить ваше вознаграждение, если свяжете меня непосредственно с заказчиком.

– Но как же, – явно занервничал мой собеседник, – мне тогда все проверить? Вы ведь даже не сказали, что лежит в портфеле.

– Это я запросто. В нем лежит «Дело Императорской канцелярии № 31» и еще тетрадь в черном переплете. А свой гонорар можете взять из моего же вознаграждения, то есть даже ездить никуда не придется.

– Я, право, не знаю. Не уверен, что заказчик одобрит такую сделку.

– Так позвоните ему и спросите. Вы ведь, собственно, ничего не теряете, зато приобрести можете немало. Если будет «добро* на сделку, звоните мне, и все дела. Телефончик запишете?