Текст книги "Тайна императорской канцелярии"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

На первый взгляд, описанная полковником местность почти идеально совпадала с исходным вариантом французского плана. Оставалось лишь соотнести его с современной географической картой и сделать пусть и предварительные, но вполне определенные выводы. Возник новый вопрос: где искать современные карты? Отправившись в ближайший книжный магазин, я, к сожалению, не нашел там карты Белоруссии, но, к счастью, выяснил адрес специализированного картографического магазина. Снедаемый нетерпением, я незамедлительно бросился к ближайшей станции метро и через полчаса входил в неприметную дверь на пересечении Тульской улицы и Ленинского проспекта.

Окинув взглядом широкий прилавок, буквально заваленный картографическими буклетами, атласами и рулонами невиданных в советское время качества и масштаба изображения, я попросил продавщицу подобрать все, что есть по Белоруссии.

– У нас продукция только по России, – огорошила она меня ответом. – Мы все же продукцией военной фабрики торгуем, поэтому здесь все карты касаются только нашей территории.

– И где же расположена эта фабрика? – рассеянно поинтересовался я, мысленно готовясь выйти вон.

– Прямо за стеной, – привычным жестом взмахнула рукой продавщица, указав большим пальцем на стеллаж за спиной. – Но если хотите обратиться в отдел сбыта, то вам придется обойти весь квартал вокруг.

– Спасибо за информацию, – обескуражено поблагодарил я, – при случае обязательно схожу.

Я уже намеревался уйти, когда на глаза попался небольшой буклетик, на котором хорошо виднелась надпись: «Смоленская область». Мигом вспомнились партизанские мемуары, в которых описывался рейд какого-то отряда из-под Смоленска к Орше. Руки сами потянулись к карте-раскладушке, и через секунду мои глаза придирчиво рассматривали местность, изображенную к западу от Смоленска. На мое счастье, составители карты прихватили и изрядный кусок Белоруссии, включая города Витебск и Оршу. И, следовательно, для первых поисковых шагов вполне годилась даже такая довольно-таки крупномасштабная карта.

Естественно, что по возвращении домой я принялся изучать ее с особенным пристрастием. И очень скоро обнаружилась одна довольно неприятная подробность, вызвавшая у меня некоторое… недоумение. Раньше этого несоответствия я не заметил лишь потому, что на эскизе окрестностей Александрии, выполненном Яковлевым, не было указано направление на север. А тут вдруг выяснилось, что в данном месте Днепр течет практически с севера на юг, а вовсе не с востока на запад, как следовало из французской карты. В остальном же (т.е. чисто визуально и за исключением некоторых мелочей) обе местности совпадали практически идеально. Поскольку никакого практического опыта в розыске кладов у меня не было совершенно, я по простоте душевной решил, что мелочи – они мелочи и есть, и особо париться по поводу их наличия просто не стоит.

– Ну не совсем же лопухом был этот Яковлев, – размышлял я, складывая карту по старым изгибам, – он-то наверняка должен был все учесть и предусмотреть. Все же ответственный и образованный человек, полковник Генерального штаба как-никак! Лицо, облеченное высочайшим доверием самого государя императора, наконец! Полгода колесил по России, разыскивая подходящее место, наиболее соответствующее исходным наметкам. За это время он точно смог проехать по всем основным дорогам, благо в те времена их было не так уж и много.

Итак, потратив на теоретическую работу менее суток, я самонадеянно решил, что все загадки решены, и первой поисковой экспедиции просто не повезло, ибо она копалась просто не в том месте. И нам следовало лишь подобрать подходящий поисковый прибор и с его помощью отыскать спрятанное в 1812 году золото там, где спасовали примитивные щупы и саперы с порохом. Святая простота! В тот момент я даже не подозревал, что ломать голову над разгадкой клада гренадера мне придётся почти целый год.

Какое-то время все было прекрасно. Наталья продолжала неспешно переводить оставшиеся страницы «Дела*, но меня не интересовала даже та его часть, которая была написана на русском. К чему перегружать мозг излишней информацией? Все и так было предельно ясно. Вся фабула дела уже прекрасно разместилась у меня в голове по полочкам и выглядела следующим образом. Во время отступления, из Москвы несколько человек, сопровождавших фургон с восемью бочонками золотых монет, по непонятной пока причине решили предать их земле. Один бочонок они по-братски разделили между собой, при этом каждому участнику событий досталось не менее трех килограммов двадцатифранковых наполеондоров.

После завершения войны некий авантюрист Семашко подбил одного из участников тех событий вернуться в Россию и отыскать оставшиеся деньги. Первая поисковая экспедиция у него не заладилась, поскольку уже засветившемуся перед органами внутренних дел царской России Семашко не дали въездную визу. Но гренадер все же побывал на месте захоронения клада и убедился в том, что он не тронут. Вторую попытку добраться до золота неугомонный Семашко предпринял в 1839 году. Действовал он через князя Сапегу, который, как и он сам, тоже имел финансовые затруднения, отчего и легко согласился участвовать в довольно сомнительной авантюре. Князь вышел с предложением на посланника России графа Панина, который в свою очередь подбил на это дело Александра Христофоровича Бенкендорфа. Ну, естественно. Начальник жандармского корпуса имел огромные полномочия и необъятные возможности. Клад же был весьма значителен по любым меркам и вполне мог быть найден относительно небольшими силами.

К ноябрьским праздникам перевод всех текстов был завершен, и я получил дополнительную возможность изучить всю систему доказательств нашей с Яковлевым гипотезы. Ведь к рукописному плану, тому самому исходному французскому «брульону*, прилагалось и его словесное описание, в котором давались краткие разъяснения по поводу условных обозначений, щедро разбросанных автором по некой местности.

Первая строчка под литерой «А» поначалу не дала мне сколько-нибудь значимой пищи для размышления. Скорее, наоборот, надолго сбила с толку. «Днепр имеет немного менее пяти футов воды глубиной летом», – гласило первое предложение.

– При чем тут глубина реки? – недоумевал я тогда. – Они там купались, что ли? Это зимой-то? В жуткую стужу, когда на улице было до двадцати ниже нуля! К тому же совершенно непонятно, почему здесь пишется именно про лето? Нелепица какая-то и явная глупость.

Зато вторая фраза, обозначенная литерами «B.C.», искренне меня порадовала: «Большая дорога от Москвы до Борисова, какой она была в 1812 году». Назвать так дорогу – «Москва – Борисов» – можно было только в одном-единственном случае. Только человек, который стремится попасть из Москвы именно в Борисов, а не куда-либо еще, мог написать такие слова о крохотном белорусском городке, каким являлся Борисов В 1812 году.

Данное открытие буквально вдохнуло в меня новые силы, и сразу подумалось о том, что полковник Яковлев с князем Кочубеем совершенно зря таскались в безвестные Цурики и копались там на некой песчаной отмели. Французы, и об этом факте мне было известно доподлинно еще со школы, находясь в районе Орши, стремились попасть только в Борисов, и никуда больше. Там были стратегически важные мосты через Березину, там они надеялись на помощь местного гарнизона для устройства краткосрочного отдыха и улучшения снабжения своих измотанных голодом войск. Наполеон был столь уверен в том, что данный город даст французской армии хоть небольшую передышку, что даже приказал сжечь все хранившиеся в Орше понтоны, предназначенные для переправы через водные преграды.

Отсюда следовал однозначный вывод о том, что кладоискательская история, присланная в 1839 году из Парижа, могла происходить только на отрезке пути от Орши до Борисова, и нигде больше. И естественно, что поисковый полигон, расположенный вблизи белорусской деревеньки Александрия, неизбежно выдвигался на первый план. Оставалось только понять, почему Яковлев там так ничего и не нашел и, выяснив причину, повторить попытку.

Литеры «B.D.» вновь открывали описание проселочной дороги, что отходила от основной трассы в северо-западном (на самом деле – просто западном) направлении, и по ней некие лихие (а может быть, и обремененные тяжким грузом) всадники могли двигаться в направлении некоего крупного населенного пункта. И, что мне показалось весьма важным, эта дорога могла быть удобной только для тех, кто ехал со стороны Могилева, а не со стороны Орши. Свернув на дорогу «В.В.»,эти «облегчившиеся» от груза всадники могли напрямую (не делая крюка через покинутую французами Оршу) выйти к местечку Коханово. А оно, как удалось выяснить несколько позже, на некоторое время стало пристанищем Бонапарта.

Следующие литеры, «Е.Е.», на плане были привязаны к ручейку, витиевато пересекавшему и рощу, и дорогу. Описывающий данный ручеек абзац был намного длиннее прочих, что наводило меня на мысль, что именно в нем рассказывается о том, где и как захоронили некие ценности. Предчувствие меня не обмануло. Вот что было дословно написало на одиннадцати строках сопроводительного текста.

«Е.Е. – маленькая речушка, пересекающая дорогу B.C., в трех местах образующая два неодинаковых изгиба, наименьший имеет размеры от тридцати до сорока туазов. На меньшем изгибе стоит отметка X, которая указывает на место захоронения (склад). Несколько деревянных частей от мельницы (брусьев или досок) использовались при разгрузке фургонов. Канава, которая предназначалась для бочонков, рылась недалеко, на расстоянии в несколько туазов, и параллельно большой дороге, так, как она шла в 1812 г. Глубина залегания была около Й-4 футов, но она могла измениться со временем из-за тяжести объектов, и надо зондировать на большую глубину».

(Как вскоре удалось выяснить, слово «туаз» происходило от старофранцузского toise ‹ toiser, что буквально переводилось как «измерять на глаз». Единица длины во Франции была равна 1,949 м.)

Скорее всего, составителем описания имелась в виду некая канава, либо вырытая кем-то ранее, либо просто промытая водой и отстоящая от почтового тракта не далее чем на 10-15 метров. По здравому рассуждению, нетрудно было догадаться, что вышеупомянутые бочонки, а возможно, еще какие-то ящики, охранники закопали на глубину чуть больше метра, использовав для этого удачно найденную канавку: то ли в качестве местного ориентира, то ли как некое естественное углубление в земле. Причем создавалось впечатление, что все это действо происходило именно в центре рощи, вблизи лесной мельницы, а вовсе не возле другой, доставленной на том же ручье, но на берегу Днепра, до которого, судя по плану, было не менее 3-х километров.

Далее человеку, читающему сопроводительное описание, давалось что-то вроде доброго напутственного совета. Мол, не надо рассматривать данную карту как точный план с идеальными пропорциями, а просто следовало мысленно связывать все определяемые объекты воедино, в точной позиции относительно их нахождения на местности. Приняв этот добросердечный совет к сведению, я продолжил читать перевод.

Литера «F» обозначала озеро или пруд, скорее всего образованный мельничной плотиной. Но это была уже другая, т.е. вторая мельница, расположенная далеко от рощи и вблизи самого Днепра. При этом уточнялось, что от лесной мельницы до Днепра было примерно 2,5-3 версты, а до придорожного кабачка (от места захоронения бочонков) – не более версты.

О небольшой роще (литера «G») было сказано следующее: «Густой кустарник, растущий на песчаной почве холма».

Деревушка, отмеченная прописной литерой «А», была упомянута, как лежащая на дороге, отходящей под утлом от тракта «B.C.». Обе мельницы помечались малыми буквами «в» и «с». Причем для описания одной из них было применено словосочетание «raoulins avent», которое можно было перевести только как «ветряная мельница»!

Под литерой «d» подразумевалась приходская церквушка, так же как и вторая мельница, вынесенная ближе к большой реке. А буковка «f» была присвоена кабачку, расположенному на большой дороге. Собственно, на этом описание местности и присутствующих на ней объектов заканчивалось, давая поисковикам любого ранга широкий простор для воображения.

Что ж, сопроводительное описание.было составлено вполне логично, правдоподобно и достаточно подробно. Ведь представить себе, что тяжелогруженые фургоны тащатся от мощеной дороги по полному бездорожью к реке Днепр, было просто невозможно. При всем желании преодолеть почти четыре километра снега и грязи даже на свежих лошадях было немыслимо. Другое дело – закопать бочонки в роще прямо у почтового тракта. Никуда и ехать не надо, откатил бочки от дорожного полотна метров на пять – десять, и зарывай их себе на здоровье. Ориентиров для закладки клада «до востребования» в данной точке было полно. Тут тебе и недалекая мельница с плотиной (а не та ли это самая плотина, о которой впоследствии писал Кочубей?), и само извилистое русло речки, и корчма за вторым мостом, и относительно небольшое расстояние между мостами, а также некая очень кстати подвернувшаяся канава… То есть налицо имелся полный джентльменский набор памятных примет, естественных и рукотворных ориентиров, по которым каждый из тех, кто закапывал бочонки, мог их впоследствии легко отыскать. И изъять… Да, да, господа, к сожалению, не без этого. В любом поисковом мероприятии нужно учитывать и такой поворот событий. Ведь с момента захоронения данных ценностей к 1840 году минуло уж 28 лет! За такой продолжительный срок чего только не могло случиться.

Иначе совершенно непонятно, отчего столь опытные и бывавшие во всяких переделках офицеры, имеющие в своем подчинении и землекопов, и взрывные устройства, не смогли обнаружить столь хорошо описанную, неглубоко зарытую и к тому же отлично привязанную к местности захоронку? Но если все же допустить, что постигшая наших поисковиков неудача была обусловлена не происками конкурентов, а некой технической трудностью? Ведь тот же Яковлев пишет, что проколы земли стальными щупами они делали через аршин друг от друга.

Аршин, по сути дела, обычный шаг. Шагнул – кольнул, шагнул – кольнул. Длина шага человека среднего роста минимум 70 сантиметров, А диаметр бочонков был не более 25 сантиметров, а то и меньше! Такой полностью наполненный монетами бочонок один человек поднимал с трудом. Малая площадь донышка – вот вам и прекрасная возможность легко промахнуться по столь малоразмерной и к тому же совершенно невидимой мишени!

Вторая трудность для первых российских поисковиков могла заключаться в том, что, скорее всего, к тому времени была смыта и та плотина, возле которой (или, во всяком случае, в пределах видимости) был закопан данный клад. Иными словами, к приезду наших сановных поисковиков исчез один из важнейших местных ориентиров. Значит, шансы попасть штырем точно в стоящий торчком бочонок в общей сумме вероятностей я оцениваю не более чем 1 из 5. Так что мне представляется, что Яковлев с Кочубеем зря понадеялись на эффективность такого способа обнаружения относительно малоразмерных предметов.

В моей голове мигом возник план всей нашей дальнейшей деятельности. Первым делом мне следовало лично съездить на место предстоящих поисковых работ. Посетить впадающую в Днепр речку Копысьщенку, осмотреть пространство между ее рукавами, прогуляться по возможным остаткам той дороги, по которой некогда двигался фургон с «малой кассой», и вообще присмотреться к обстановке. С этими мыслями я в следующую же субботу пожаловал к Михаилу. Натальи дома не было, уехала к сестре в Пушкино, и мы довольно вольготно расположились на его широком зеленом диване, стоявшем в маленькой комнате. Изложив свои доводы, я в качестве иллюстрации показал ему свежеприобретенную карту, присовокупив к ней и французский план.

Михаил некоторое время рассматривал бумаги, поочередно поворачивая к льющемуся из окна световому потоку. Затем протяжно вздохнул и небрежно перебросил мои «доказательства» на стоящий напротив письменный стол.

– Торопливость нужна при ловле блох, – буркнул он. – Я теперь не удивляюсь, почему у тебя по физкультуре всегда была пятерка, а по математике едва тройка.

– Ну-у, – воинственно выпрямился я, – и почему же?

– Да ты всегда сначала действовал, а уж потом думал, – движением подбородка указал Михаил на стол. – Схватил первую же попавшуюся гипотезу и решил, что это и есть абсолютная истина. Боюсь, ты здесь крупно промахнулся с самого начала. Даже на столь несовершенной карте, которую ты с такой помпой здесь демонстрировал, четко видно, что твоя Копысьщенка ну никак не похожа на ту речку, что обозначена на французском плане.

– Это почему же? – заступился я за гипотезу полковника. – Смотри, и длина речки более или менее совпадает с французской… и втекает она в Днепр практически под прямым углом…

– Ага, – саркастически поджал губы Воркунов, – вот только та река, что в впадает в Днепр на рукописном плане, течет с севера на юг, а вовсе не с запада на восток, как на нынешней карте!

– Да может, тот, кто ее рисовал, просто ошибся в определении частей света, – запротестовал я. – Может, он ту схему рисовал в темноте, на ночном биваке! К тому же корчма вблизи Александрии точно была, в документах дела об этом прямо говорится.

– А о другом там почему-то вовсе не упоминается, – не менее жарко возразил он. – Например, неизвестно, обнаружил ли Яковлев озеро и" мельницу, что лежали ближе к Днепру, а также ту церковь, которая располагалась неподалеку от них! Вряд ли они могли за столь небольшое время исчезнуть бесследно! И потом, – отмахнулся он, видя мое желание тут же возразить ему» – есть еще одна причина, по которой мы должны более вдумчиво относиться к задаче.

– Какая же? – уже менее агрессивно поинтересовался я.

– Подумай, – устремил указательный палец в потолок Михаил, – над этой ситуацией как бы со стратегической точки зрения. Вот везли французы свое золото, везли, и вдруг ни с того ни с сего решили его закопать? С чего бы им такая мысль в головы пришла? Что же такое им помешало везти его дальше?

– Стало быть, была какая-то причина…

– Это какая же? – вопросительно вздернул он брови. – Ты бы, например, с бухты-барахты такое количество денег свалил бы в ближайшую канавку?

В ответ я лишь неуверенно пожал плечами, поскольку, к своему стыду, о событиях Первой Отечественной войны имел лишь самые скудные и отрывочные знания.

– Вот и я про то! – назидательно покачал головой Михаил. – Ни черта мы про те времена не знаем и судим о совпадении или несовпадении каких-то местностей только по каким-то отдельным приметам. К тому же сами мы данные приметы не видели и, соответственно, в достоверности этих сведений не можем быть уверены ни на йоту!

Слушать критику в свой адрес было не слишком приятно, но мой друг был в чем-то прав. Подходить к столь непростым и наверняка дорогостоящим поискам следовало куда как ответственнее. Все же полковник Генерального штаба с товарищами искал клад по приказу вышестоящего руководства и волей-неволей делал это формально. Ведь было заранее известно, что все найденное придется возвратить государству. Мы же занимались поисками по собственной инициативе, лелея в глубине души потаенную надежду кое-что получить и для себя. Поэтому, вынужденно признав глубину своего невежества в истории Отечественной войны 1812 года, я решил для начала хотя бы вчерне наметить на карте тот путь, по которому отходили войска «Великой армии».

Казалось бы, несложная задача, однако с ней я провозился почти две недели. И был просто счастлив, когда узнал о том, что на толкучке в Измайловском парке можно отыскать старинные карты. Во время второй поездки на эту своеобразную ярмарку старинных раритетов мне повезло приобрести «Генеральную карту театра войны 1812 года». Конечно, это была только копия, но зато на ней небольшими крестиками были нанесены все места, где ночевал Наполеон. А там, где находился император, была, разумеется, и его армия, во всяком случае большая ее часть. Указан был и масштаб карты: «1 см = 17 верст».

Уплатив столько, сколько требовал продавец (торговаться мне даже не пришло в голову), я торопливо развернул покупку прямо на перроне метро. Первая ночевка была почему-то отмечена только в районе Можайска, вторая – в Гжатске (современный Гагарин), третья – в Слободе. Далее крестики, в своем неудержимом стремлении на запад, пробегали через Вязьму, Дорогобуж, Смоленск, Корытню, Красный и быстро подбирались к интересующему меня району. Подошел переполненный поезд, и я прервал столь увлекательное занятие, надеясь продолжить его дома.

Проведенный вечером анализ карты вовсе не укрепил мою уверенность в том, что наш полковник обнаружил истинное место захоронения «малой кассы». Из генеральной

карты со всей очевидностью следовало, что от дороги, по которой продвигались основные силы великой армии до предполагаемого места заложения клада, расстояние было порядка двадцати километров. И это обстоятельство показалось мне довольно странным. Отступление, да еще в тех условиях, когда тебя непрерывно преследуют подвижные разъезды противника, невольно заставляет отходящих солдат держаться кучно, прикрывая друг друга. Это понятно без дополнительных комментариев. А тут получалось, что какая-то небольшая группа военнослужащих откололась от основной колонны и помчалась куда-то в сторону, чтобы, рискуя не только ценным грузом, но и собственными головами, закопать несколько бочонков с монетами у безвестной речушки Копысьщенки. Почему они не могли это сделать, отъехав от дороги не на двадцать километров, а на двадцать метров? Не хотели делиться добычей с посторонними?

Поселившаяся в душе неуверенность заставила меня вновь и вновь вглядываться в старинную карту. И вскоре мои глаза наткнулись на точку, рядом с которой каллиграфическим почерком было написано слово «Могилев». Судя по сноске в правом нижнем углу карты, Могилев считался губернским городом, и весьма вероятно, в нем стоял французский гарнизон. Чисто теоретически можно предположить: если бы французы отходили к Орше, то они могли бы появиться вблизи Александрии, то есть на берегах все. той же речки Копысьщенки. Но стояли ли оккупанты там в действительности? А если стояли, то по какой именно дороге отступали? Ведь мало того, что Могилев являлся даже тогда крупным перекрестком торговых путей, так еще и ведущая к Орше дорога раздваивалась в районе Шклова!

И опять же в моей голове возникал тот же самый вопрос. Если из Могилева отходил какой-то гарнизон, то он наверняка не был измотан в предыдущих боях и не страдал от голода, как остальная армия. Тогда почему же они закопали золото, не доехав до основных сил те же самые двадцать километров? Неужели надеялись на то, что никто не спросит с них за непонятно почему брошенное на дороге золото? Впрочем, вероятно, какие-то события там происходили и при соответствующей интерпретации могли быть использованы начальником конвоя для оправдания своих действий. Но какие конкретно происходили события на дороге Могилев – Орша я, разумеется, не знал абсолютно, но отчетливо понимал, что узнать о них совершенно необходимо. Собственно говоря, именно от этого зависели все наши дальнейшие действия.

Теперь новая головная боль одолевала меня каждую свободную минуту. Поначалу я собрался отправиться прямо в музей «Бородинская панорама» и без обиняков расспросить ее сотрудников по поводу происшествий, которые происходили с французами южнее Орши. Впрочем, от этих намерений я довольно скоро отказался. Интересующий меня эпизод мог быть столь незначителен с точки зрения историка, что ни малейшего внимания науки даже не заслуживал. А главное – повышенный интерес частного лица к конкретной точке, вблизи которой некогда проходили отступающие оккупанты, запросто мог вызвать определенные подозрения.

Следовало отыскать какой-то иной путь, не привлекая к нашему расследованию кого-либо из посторонних и непосвященных. Задача была непроста, и пришлось изрядно поломать голову над ее осуществлением. Помог случай. Как-то, проходя возле подземного перехода на Мясницкой, я заметил замотанную в серую шаль согбенную старушку, разложившую на гранитном парапете свой нехитрый товар – десятка полтора старых книжек. Мазнув взглядом по их истрепанным корешкам, я равнодушно прошел мимо, и только тут осознал, что прочтенный кусочек заглавия одного из томов звучал как «Французы…». Ноги мои словно сковали кандалы. Неуклюже затормозив, я развернулся и устремился к промерзшей продавщице.

– Взгляните, молодой человек, – уловила она мой интерес, – вот сказки Гофмана для ваших деток, с рисунками. А вот, если хотите, первое издание Каверина…

– А это что? – присел я так, чтобы лучше разглядеть корешки особенно старомодных обложек. «Французы в России»! – О чем эта книга?

– Это сборник мемуаров тех французов, которые были в России в 1812 году, – потупила взор продавщица. – Правда, у меня только третий том.

– Могу взглянуть на содержимое? – полувопросительно-полуутвердительно поинтересовался я, ухватывая пальцами грязноватый корешок книги.

Старушка что-то отвечала, но я ее уже не слушал. Откинул обложку и жадно впился глазами в заглавную страницу.

«Французы въ России, – прочитал я про себя, – по воспоминаниямъ современниковъ-иностранцевъ. Часть III (Отступление). Смоленск. Красный. Березина, Вильно. Черезъ Неман обратно. Издательство Задруга, Москва, 1912». Вот оно! «Вот это везение!» – мигом пронеслось у меня в голове. Непосредственные воспоминания тех, кто участвовали в том провальном походе! Уж тут точно удастся кое-что выудить, пусть и между строк.

От волнения пот прошиб меня от шеи до поясницы. Захлопнув обложку, я спешно сунул книгу под мышку и невольно оглянулся вокруг, будто подозревая за спиной конкурентов, готовых дать за раритет большую цену.

– .Полторы тысячи стоит, – мигом оживилась старушка, с видимым удовольствием протягивая ладонь, привычно сложенную ковшиком.

– Что так дорого? – недовольно буркнул я, запуская пальцы в портмоне.

– Так ведь это, – певуче отозвалась она, – книга-то старинная, редкая, знатоки и более дали бы…

– За три части, может, и дали бы! – процедил я сквозь зубы.

Впрочем, мое фырчанье было чисто напускным. Запроси она вдвое дороже, я бы не сомневался и секунды. Меня где-то ждали груды золота, и может быть, именно в этой невзрачной книжке содержался ответ на то, где именно.

– У меня еще одна книга есть по истории Отечественной войны! – крикнула мне вслед старушенция, едва я рванулся в сторону метро.

– Как, – метнулся я обратно, – какая?

Миг – и передо мной возник езде один увесистый том, одетый в некое подобие тканевой суперобложки.

– «Отечественная война 1812 года, – уже вслух прочитал я название. – Переписка русских правительственных лиц и учреждений. Том XIX. Боевые действия в 1812 году».

– Недорого отдам, – снизу вверх угодливо взглянула на меня старушка, – поскольку вижу, что вы заинтересованы.

– Ну-у, даже не знаю, – протянул я, открывая наудачу книгу на 196-й странице.

Глаза мои скользнули на середину листа и словно нарочно выхватили приказ за номером 530: «Государю Императору: Неприятель лишен почти всей своей артиллерии и кавалерии, я пользуюсь сим обстоятельством, чтобы дать отдохнуть части наших войск при армии по сему лишних. Почему и предписал расположить л-гв. Гусарский в Шкло-ве, л-гв. Драгунский в Могилеве, л-гв. Уланский в м. Блиничи и 10 рот артиллерии в Копысе и окрестностях, о чем В.И.В. счастье имею всеподданнейше донесть».

– Всеподданнейше донесть! – с ударением на последнее слово повторил я, кладя книгу обратно на полированный гранит парапета.

По выражению моего лица старушка мигом смекнула, что девятнадцатый том служебной переписки за полторы тысячи толкнуть не удастся, и поэтому сразу пошла на радикальное снижение цены.

– Можете взять со скидкой, – принялась совать она мне увесистый том в руки, – всего за триста уступлю. Я вам и пакетик с собой дам, для удобства переноски. И вы заметьте, какая здесь бумага-то использована! Уж дочти сто лет минуло, а она все как новая!

Торговля продолжалась недолго. Решив, что среди сухих приказов и залихватских реляций вполне можно будет отыскать что-то касающееся событий, происходивших в окрестностях Орши, я с протяжным вздохом запихнул и вторую книгу в явно не раз использовавшийся пакет с надписью «Комус». Вздыхал я, естественно, не по истраченным деньгам, а поскольку представил себе, сколько времени придется потратить даже на частичное ознакомление с содержимым обоих томов. Даже по приблизительным прикидкам, в каждом из них было не менее четырехсот страниц, покрытых убористым текстом.

Но, как гласит русская пословица, «взялся за гуж, не говори, что не дюж». Последующие несколько вечеров мне пришлось посвятить чтению диковинных приказов, составленных из практически позабытых теперь слов и выражений. Но поневоле я увлекся чтением, всем своим существом переместившись в ту далекую эпоху. Перед моим внутренним взором проносились запыленные конские разъезды, раскатисто гремели пушки и печатали шаг мрачные пехотные батальоны. Офицеры в диковинных одеяниях отдавали приказы о спешном отступлении или, наоборот, решительном наступлении. Грохотали выстрелы, скакали адъютанты, тянулись угрюмые обозы с ранеными. И вся картина той войны мало-помалу раскрывалась передо мной во всем своем многообразии. Ну разве не любопытно прочитать доклад генерала Платова со всеми его вывертами и грамматическими ошибками?

«Каково получить я сейчас донесение от гр. Орлова-Де-нисоса, оное оригиналом к вашему пр-ству при сем доставляю, а сам поспешнейше следую с полками к Кременцу. Покорнейший слуга Матвей Платов».

А разве не интересно узнать, какие мысли занимали голову генерал-майора князя Урусова 20 октября 1812 года?

«Предписание вашего пр-ства № 282 получено мною в Тихоновской Пустыни, откуда в согласность оного предписания я имею выступить завтрашнего числа. Провиантом удовольствованы войска сии по 25 число сего месяца, который по неимению полковых казенных обозов везется на обывательских подводах; а как принимая сей запас я предполагал, что оного достаточно будет до самого соединения с армией, то на сей предмет буду ожидать извещения вашего».

Постепенно продвигаясь от страницы к странице, я медленно, но верно перемещался в пространстве и времени к

интересующему меня месту. Естественно, что приказы и донесения я читал уже вслух, опасаясь пропустить какую-либо важную подробность. Непронумерованный приказ генералу Милорадовичу от 8 ноября особенно привлек мое внимание. Он гласил: «По повелению е. светлости в. в-п. со вверенным вам авангардом, состоящим из 2 и 7 пехотных корпусов и 2 кавалерийского, прибыв на новые квартиры в списке при сем означенном на 9 число и расположились в оных, имеют всегда быть готовыми к бою, почему и благоволите посылать разъезды по дорогам к Орше и Копысу. Авангард под командою г-м Ермолова сего 8 числа находится в Казянах по Смоленской дороге…»