Текст книги "Картонные звезды"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Александр Косарев
Картонные звезды
Роман

Люди делятся не на правых и виноватых, а по воинским званиям!

Полковник Карелов (изречение № 7)

Пролог

1984 год, май месяц. Москва, парк Сокольники. С несколькими сотрудниками медицинского института, где работаю уже приличное время, попадаю, между делом, на крупную международную выставку Медицина—84. Осматриваю разложенные на витринах экспонаты, медленно перехожу от стенда к стенду. Все интересно, все блестит и переливается. Жужжат миниатюрные насосики, пульсируют разноцветные экраны мониторов, попискивают измерители пульса и давления. Голова идет кругом. Хочется запомнить и унести с собой все это великолепие, хотя бы в памяти, хотя бы в рекламных листках. Прохожу экспозицию фирмы «Дюпон», «Майерс», «Сарториус», «Сименс»… Медленно, но неуклонно в моей душе начинает нарастать раздражение. Почему всегда получается так: то, что делаем мы, смотрится на голову хуже того, что представлено на таких вот экспозициях? Хотя, в общем и целом, наши разработки не уступали представленным иностранцами, но их общий вид, и этот блестящий лоск, и красота внешнего оформления, и удобство пользования… Стыдно признаться, но все свои «новые» инженерные разработки я начинал обычно с посещения институтской свалки, где и подбирал запчасти и комплектующие детали для «новинок». Кручу головой направо и налево, пытаясь объять необъятное. Стараюсь запечатлеть в памяти общий вид, способы крепления на стендах, принцип действия тех или иных приборов. Ничего подобного у нас не выпускается, а потребность в этом имеется огромная. Запасшись пластиковым пакетом, старательно складываю в него глянцевые проспекты и рекламные листки. По широкому проходу между стендами тянется сплошной поток посетителей, бредущих с разинутыми ртами, а я решил задержаться на месте, чтобы не ломиться сквозь толпу. И тут мой взгляд на мгновение встречается со взглядом человека, стоящего чуть наискосок меня. Правильной формы ухоженное лицо, аккуратно подстриженные рыжеватые усы, очки с чуть зеленоватыми стеклами. Что-то знакомое кажется мне в его облике, что-то, что навевает смутные воспоминания. Непонятно лишь, откуда я знаю этого усача? Поднимаю взгляд выше и читаю название представляемой им фирмы. Название довольно занятное: «Blood international», переводится примерно как «Международная кровь». Любопытно, но совершенно не по моему профилю. Тем временем привлекший мое внимание стендовик слегка наклонился к подошедшему посетителю и при этом сделал небольшой шаг вперед. По тому, как он тяжело оперся на трость, которую держал в левой руке, я сразу понял, что у него большие проблемы с левой же ногой. Откуда-то знакомый мне усатый джентльмен закончил разговор со своим собеседником и на прощание взмахнул рукой. Меня словно облил холодный душ. Я вспомнил, где видел этого человека. Вспомнил удушливые болота северного Вьетнама, тяжесть прыгающего пистолета в свой руке и тот роковой выстрел… С нашей последней встречи, если так ее можно назвать, прошло почти шестнадцать лет, и изменился он здорово. Но вот этот его характерный жест рукой и малоподвижная нога инвалида…

– Эй, Юджин, – воскликнул я, делая шаг по направлению к нему, – это ты? Ты как здесь оказался?

Фразу я, разумеется, произношу по-английски, и вижу, что тут же мужчина от неожиданности вздрогнул и тревожно вскинул голову. Да, это точно он, бывший пилот-радист Юджин Блейкмор. Его глаза растерянно скользнули по непрерывно снующей в проходе толпе и, наконец, уткнулись в меня. Момент, надо сказать, был напряженный, и от вполне понятного волнения у меня даже вспыхнули уши. Каково это через много лет встретить своего смертельного врага? Согласитесь, что трудно адекватно отреагировать на столь неожиданную встречу с человеком, которого в свое время хотел убить и который, в свою очередь, был не прочь покончить с тобой.

Несколько секунд мы неподвижно смотрели друг на друга, а потом (вот уж не ожидал) бросились в объятия, будто не видевшиеся много лет кровные братья.

– Сас-ша, проходи сюда, в мои апартаменты, – энергично подталкивал он меня через минуту в тесную каморку, устроенную за пластиковой ширмочкой.

Оставив возле стенда вместо себя переводчицу, он через несколько секунд вошел и, задев ногой мой стул, устроился на соседнем. Звук был чисто металлический, и я понял, что он носит протез.

Юджин медленно отодвинул пепельницу в сторону, поставил локти на стол, пристроил подбородок на сцепленные пальцы и какое-то время пристально изучал мое лицо, словно искал на нем знакомые черточки. Насмотревшись вдоволь, он глубоко вздохнул, снял с полочки нераспечатанную пачку «Честерфильда» и, сняв с пачки защитный пластик, вдруг, будто решившись на что-то радикальное, спросил на довольно корректном русском:

– А ты помнишь 68-й?

Да, я помнил. Я запомнил навсегда все, что было связано с событиями того времени. Впрочем, лучше все рассказать по порядку…

Часть первая
«ИДИ И ИЩИ!»

Советский комитет солидарности стран Азии и Африки и Советский комитет поддержки Вьетнама выступили с обращением… Они призвали все миролюбивые и демократические силы еще шире развернуть массовые протесты против американской агрессии, увеличить сбор средств в помощь патриотам Вьетнама, препятствовать перевозкам войск и оружия для агрессоров [1]1
  Цитаты взяты из материалов центральной прессы Советского Союза 1968 года, совпадающими по времени с описываемыми в романе событиями.


[Закрыть].

Камчатка, 1968 год. Глубокая ночь, то ли конец февраля, то ли самое начало марта, короче говоря, самая середина зимы. Описки нет, для Камчатского климата март – это зима, причем зима глубокая, как говорится, в самом разгаре. Длинный зеленый барак, одноэтажный, наскоро сколоченный из бруса и украшенный снаружи декоративной «вагонкой». Скупо светят две лампочки, подвешенные на вымазанных гудроном электрических столбах, но при их свете нельзя разглядеть ни номера странного дома, ни названия улицы, на которой он стоит. Полночь. Вы наверняка думаете, что я пригласил вас на встречу у колхозного овощехранилища? Никак нет. Мы с вами находимся сейчас у здания, которое самым непосредственным образом и уже не один год влияет на политику всего Советского Союза. Во всяком случае, на политику внешнюю. Перед вами не что иное, как Командный Пункт одного из особо засекреченных полков самой загадочной в стране военной организации, именующей себя очень скромно и коротко – ГРУ. С фасада наш командный пункт украшен тремя утепленными дверями и одной простой. За четвертой, самой ободранной дверью кочегарка, которая, как считается, утеплять не следует. Толкаем крайнюю левую дверь. Вот мы и вошли. Влево уходит недлинный коридор с еще одним дверным проемом. Вы с усилием открываете подпружиненную, обитую толстым слоем войлока дверь, и вас словно салютом встречает совершенно необычный шум, который в гражданской жизни доведется услышать нечасто. Нет, даже не шум, а жуткий гам, бедлам, грохот, словно на небольшой ткацкой фабрике. Перед вашим взором возникает большой квадратный зал со свободным пространством в его центре. Используется оно, в основном, для прохода личного состава от поста к посту и почти всю смену остается пустынным. А вот по периметру зала практически сплошной стеной стоят диковинные, в рост человека радиотехнические стойки, густо опутанные проводами и кабелями. Как устроена радиотехническая стойка и для чего она служит? Сейчас объясню. Представьте себе своеобразную металлическую этажерку с разновысокими полками, на которых один к другому плотно вбиты диковинные металлические ящики, украшенные разнообразными ручками, кнопками и моргающими лампочками. Стойки бывают приемными и обрабатывающими. Первые служат для приема радиосигналов, а вторые – для его электронного расчленения, а также визуального отображения выделенного и должным образом усиленного радиосигнала. А непрерывный механический грохот создают стальные «кузнечики-переростки» – десятки телетайпов [2]2
  Телетайп – электоромеханическая печатная машинка.


[Закрыть], расставленные на длинных столах, образующих своеобразный квадрат – «кольцо» вокруг центра зала. Собственно, многочисленные радиостойки именно для них, для телетайпов, которые еще именуются оконечными устройствами и преобразуют выловленный из эфира сигнал. Оконечных устройств вообще-то много. Это и магнитофоны, и ондуляторы, и фототелеграфы, но речь сейчас не о них. Все наше внимание отдано именно этим, хотя и шумным, но очень деловым помощникам. То один, то другой аппарат неожиданно оживает, и стремительное вращение круглосуточно вращающихся электромоторов тут же преобразуется в дробный грохот стучащих по бумаге рычажков. Минута, другая, и из верхней части механической печатной машинки бодро вылезает узенькая полоска бумаги. Всмотримся вместе с вами в скупые строки только что напечатанного на рулонной бумажной ленте довольно короткого послания:

065

SFA to GVA 10:45

n/r R 55498 KC 135 Yankee-94 dep. 19:48 GMT 1995 U

Вы все здесь поняли? Как, ровным счетом ничего? Не может быть! Здесь же напечатана просто прорва крайне полезной и нужной информации. Спросите, кому это полезной? И кому, собственно говоря, нужной? Виноват, забыл представиться. Александр Косарев, рядовой второй роты полка особого назначения. Местоположение наше я раскрывать пока не буду, достаточно будет прозрачного намека на то, что мы таимся в пустынной местности очень далекой от Москвы Камчатки, между городом Петропавловском и небольшим поселком Елизово. Номер нашей части 28103, и всюду, где только можно, мы числимся как обычный батальон линейной связи, и даже погоны на плечах мы все носим черного цвета с желтыми «жучками» электрических молний. В засаленной, жутко пропотевшей гимнастерке стоит перед вами форменный связист да и только!

Но причем же здесь слова «особого назначения»? Каждый ведь понимает, что такие названия присваиваются не просто так и отнюдь не каждой воинской части. За какие же заслуги нам оказана такая великая честь и даны столь звонкие регалии? Разгадка, разумеется, есть, но только лежит она несколько глубже и сразу в глаза случайным прохожим не бросается. Все дело в том, что под видом обычных армейских связистов в камчатской глуши замаскировался 80-й отдельный полк особого назначения Главного Разведывательного Управления СССР. Если произнести коротко и слитно, то получится ОСНАЗ [3]3
  ОСНАЗ – части особого назначения.


[Закрыть]. И, следовательно, к собственно делам военной связи мы имеем самое опосредованное отношение. Но что же тогда делают многочисленные антенные поля, привольно раскинувшиеся вокруг нашего неказистого поселения? Неужели они выстроены здесь только для отвода глаз? Отнюдь! Но это приемные антенны, не передающие. Ведь основная наша задача состоит не в том, чтобы отправлять какие-то сообщения в эфир, а в том, чтобы следить за ним. Следить пристально, если так можно сказать в отношении органов слуха, беспрерывно, и днем и ночью, и в праздники, и в будни. И ничто не должно укрыться от внимания бойцов «ОСНАЗа». Конечно, передавать нам тоже приходится и немало, но делаем мы это тоже совсем не так просто, как могло бы показаться сторонним наблюдателям. Примерно в десяти километрах к северо-западу от нашего расположения, на возвышенности, как бы пристроившейся у подошвы Авачинской сопки, стоят несколько одноэтажных домиков, в которых и располагается наш передающий центр. Между собой мы называем его коротко – ПЦ. Так что получается, что весь поток исходящих из полка сообщений не имеет к нам ни малейшего отношения. Поэтому и запеленговать нас невозможно, поскольку в эфире мы никак себя не проявляем. С этим местом (я имею в виду ПЦ) связано несколько довольно анекдотических историй, но, не имея возможности отвлекаться на них именно сейчас, я коснусь этого чуть позже.

А сейчас давайте вернемся к той самой плюгавой бумажонке, только что вылезшей из жерла стоящего на моем столе телетайпа. Проведем ее первичный анализ. Итак: первая строчка показывает мне, что радиостанция с позывными SFA (Сан-Франциско) в шестьдесят пятый раз за сутки (065) связывается с другой радиостанцией – GVA (острова Гавайского архипелага) в 10 часов 45 минут местного времени. Оператор уведомляет в ней, что борт, извините, самолет с позывными Yankee-94, бортовой номер R 55498, убыл в неизвестном направлении (dep.) в 19 часов 48 минут по Гринвичу (19:48 GMT). Указан и тип летящего самолета – KC-135, (военный заправщик). И в заключение оператор, передавший сообщение, ставит свою подпись (1995 U). Как видите, ничего особо сложного здесь нет. Я уверен, что каждый из вас, после небольшой тренировки, смог бы расшифровать подобную телеграммку, владея при этом лишь скромным запасом английских слов и выражений, полученных в обычной общеобразовательной школе. Но мы ведь сейчас не в обычной школе, и телеграмму эту будем читать несколько по-иному. Мы начнем изучать ее не сначала, как подсказывает обычному человеку здравый смысл, а как раз с конца, поскольку люди мы не совсем обычные и делаем все не так, как все. Прежде всего, обратим внимание на то, что номер передавшего сообщение оператора не совсем обычный. Буква U в нем указывает на то, что оператор призван на службу временно. Скорее всего, обычный пенсионер, из той категории бывших военных операторов, которые во время особого периода совсем не прочь подработать немного к пенсии. Запомним про себя – на радиостанции введен особый период. С чего бы это? Далее сопоставим этот мелкий факт с позывными отправителя телеграммы – SFA. Это, чтобы вы знали на будущее, позывной не обычного гражданского аэропорта Сан-Франциско, нет. Это позывной принадлежит военному аэродрому, который стоит в стороне от «святого» города на целых 28 километров.

Теперь обратим внимание на время отправки телеграммы. Обратили? Нет, вижу, не обратили. Вам кажется, что вылет самолета и отправка телеграммы произошли с большим разрывом во времени, но это не совсем так. Знайте на будущее, что вылет привязан к Гринвическому времени, а уведомление о нем всегда дается по местному времени. Скорее раскрываем рабочий журнал, где на самой первой странице вклеена карта часовых поясов. Одним пальцем цепко впиваемся в Гринвический меридиан, а другим в западное побережье США. Плюс, минус… Итого оказывается, что сдвиг по времени равен девяти часам. Значит, на самом деле между реальным вылетом и докладом о нем разница не так уж и велика, всего тридцать семь минут. Но она есть! Не понимаете, в чем тонкость? И я пока не понимаю, но если при этом обратить внимание на тип взлетевшего самолета, то завеса тайны начнет слегка приподниматься. Ведь самолет серии KC – это воздушный заправщик, который может дозаправлять летящие с ним за компанию другие самолеты прямо в полете. Но вот в чем загвоздка, никакие другие самолеты из Сан-Франциско в это время не взлетали, во всяком случае, не в направлении на Гонолулу. И если бы от момента взлета до отправки телеграммы прошло минут десять – пятнадцать, все было бы в пределах нормы. Мы с вами были бы уверены на все сто процентов, что в сторону Азии по каким-то там делам летит одинокий заправщик. Но тридцать семь минут просрочки в докладе – это уже перебор, это уже некий нонсенс. Старый вояка диспетчер, призванный из запаса и как минимум двадцать лет до этого момента отправлявший подобные телеграммы, наверняка послал бы ее даже раньше, и не стал бы тянуть с таким рутинным делом. Впрочем, за исключением одной-единственной причины. Причина же могла заключаться в том, что вслед за заправщиком взлетели еще как минимум два, а может быть, и четыре самолета, которые должны следовать за ним, как птенцы за своей мамой. Теперь основной вопрос, что же это могут быть за самолеты? Ответ попробуем найти в том позывном, на чье имя отправлено уведомление. Не забыли еще его? GVA! Данный позывной, как должен знать на зубок любой оператор советской радиоразведки, принадлежит аэродрому, расположенному на райских Гавайских островах, затерянных в Тихом океане. Что мы, кстати, знаем о самом крупном острове Гонолулу? А, навскидку? Каюсь, я сам не особо о нем осведомлен. Единственное, что мне известно точно, так это то, что эти благословенные острова были захвачены Штатами в 1898 году. И еще там есть остров Оаху, на котором расположен печально известный по Второй мировой войне порт Перл-Харбор. А раз так, то, следовательно, лететь самолеты, прикрывающиеся общим позывным Yankee-94, должны будут около четырех тысяч километров. Исходя из средней крейсерской скорости самолета KC-135, лететь этой компании предстоит не менее четырех с половиной – пяти часов. Смотрю на часы. Жаль, в лучшем случае до конца смены я успею перехватить только доклад о прибытии странного «Янки» на Оаху.

Вообще-то не мое это дело, ломать голову над такими вопросами. Для всего этого у нас существует целая служба, хотя и маленькая, но четко организованная. На нижнем ее уровне находятся начальники очередной боевой смены. Их всего двое. Один пребывает в правом крыле здания, курирует первую роту. Второй у нас обобщает наши усилия. Обычно на эту должность ставится один из старослужащих сержантов. Наш сменный сидит за отдельным столом у самого входа в общий зал. Иногда он что-то пишет, а по большей части с очень занятым видом раскладывает принесенные нами бумажные полоски по кучкам. Каждая кучка – это не только радионаправление, типа Токио – Манила или Уэйк – Гуам. Это, по большому счету, мощное транспортное направление, по которому ежедневно летят десятки и сотни «подведомственных» нам самолетов. И вы ведь прекрасно понимаете, что они летят не просто так, а везут военные грузы и людей в погонах. А поскольку каждому известно, что самолеты довольно дорогой вид транспорта, то и эти грузы, и эти люди представляют для нас особый интерес. Но прежде грузов и прежде людей нас в первую очередь интересуют сами боевые самолеты.

Конечно, боевая авиация – понятие довольно условное: в боевых действиях принимают участие самолеты самых различных типов, размеров и предназначений. Попозже я постараюсь немного просветить вас в этом деликатном вопросе. Собрав и разложив все полученные от нас за час наблюдения телеграммы, начальник смены скрепляет каждую пачку обычной бельевой прищепкой, важно одергивает гимнастерку и, поправив на голове пилотку, отправляется к дежурному офицеру. Дежурный (это, как правило, майор или, на худой конец, долго не получающий очередного звания капитан) сидит в самом центре командного пункта и по долгу службы пытается держать в поле своего внимания постоянно меняющуюся воздушную обстановку на дальневосточном театре военных действий (ТВД). Есть, впрочем, и еще один офицер на КП, который формально является заместителем оперативного, но он (так уж повелось) занят исключительно вопросами первой роты. Оно и понятно. Голосовые сообщения, перехватываемые ими, столь многочисленны и столь разнообразны, что внимания им требуется гораздо больше, нежели телеграфным сообщениям. Обработанные заместителем голосовые сообщения оформляются на бумажном носителе и тоже попадают на стол оперативного дежурного. Вот так выглядит первая группа военнослужащих, которая в нашем полку занимается первичной обработкой и анализом добытой разведывательной информации. Каждый офицер на КП, разумеется, является профессиональным разведчиком, окончившим как минимум специальное училище в Москве или Ленинграде. Хотя есть и исключения. Некоторые из них явно окончили гораздо более серьезные специальные учебные заведения и просто потрясают иной раз своей осведомленностью и хитроумием.

Начальники смен – тоже крайне опытные и прослужившие на срочной службе не менее двух лет сержанты. Тут же надо подчеркнуть, что дежурный офицер, в отличие от нас, заступает на сутки и в эти сутки он полновластный хозяин положения на всем тихоокеанском ТВД. Самое неприятное во всем этом то, что дежурный по командному пункту несет свою тяжкую ношу фактически в одиночку. Представьте себе, что ему приходится держать на контроле все, что творится на немалом пространстве, простирающемся от Аляски и до Бенгальского залива. Но эта ноша была бы ему просто непосильна без целого штата специально обученных помощников. И первые помощники ему в этом благородном деле – планшетисты. Обычно на смену их ставят вдвоем. На громадном, по нашим, конечно, меркам, пластиковом планшете с контурами континентов и синими полосками государственных границ они размещают и постоянно передвигают маленькие цветные галочки, долженствующие изображать находящиеся на данный момент в воздухе самолеты. Работа, надо честно сказать, каторжная. Поясню. Прозрачное панно имеет размер примерно три с половиной на восемь метров. Временами в воздухе до сотни самолетов, десятки авиабаз. Все они непрерывно двигаются в разных направлениях и нужно беспрерывно наносить на прозрачный пластик все новые позывные при вылете того или иного борта и попутно стирать позывные тех самолетов, которые уже достигли места назначения. Планшетистам приходится по шесть часов без перерыва прыгать по передвижной трехступенчатой лесенке, которая мало помогает на высоте и крайне раздражает, когда попадается под ноги при работе внизу. Мне пару раз довелось поработать планшетистом, когда народа на КП катастрофически не хватало. Удовольствие, скажу я вам, спорное. Уж на что я не люблю бегать, но и тут я согласился бы бежать пятикилометровый кросс, вместо еще той «планшетной» смены. Хотя и там бывает мертвое время, особенно в так называемую нулевую смену. По камчатскому времени смена эта начинается не в полночь, как можно было себе представить из ее названия, а в два часа ночи.

Понять, почему это сделано именно так, достаточно легко. Если на Камчатке – два, то в Японии только час ночи. В Индокитае же 10–11 вечера. На ближайших к нам передовых авиабазах вероятного противника (читай американских), удаленных на тысячи километров от североамериканского материка, до рассвета тоже далеко. Здесь надо честно отметить, что командиры военно-воздушных сил США (в отличие от наших забубённых военачальников) своих подчиненных стараются беречь, даже не взирая на непрерывно идущие боевые действия. Поэтому они так планируют многочасовые перелеты, чтобы дать им отдохнуть в ночное время. А кроме того, они наверняка помнят о досадной статистике авиакатастроф, которая показывает, что количество аварий и прочих происшествий с несчастными случаями ночью гораздо выше, нежели днем. Отсюда и очевидный результат – с двух ночи до шести утра в эфире царит относительное затишье. Для нас же, бедолаг, ночь – время самое тяжелое. Проспав после отбоя не более трех часов, приходится с тяжелой головой подниматься с неудержимо тянущей к себе постели и на голодный желудок отправляться на службу. Правда, именно в этот момент нелегкая служба наша резко меняет свой статус. Еще полчаса назад мы спокойно спали в условиях мирного времени, а пересекая истоптанный до белизны деревянный порог казармы, мы разом, одним скачком попадали в действующую армию, безо всяких дураков ведущую самую настоящую войну. Прошагав буквально полкилометра от порога казармы, мы оказывались в дощатых стенах КП, где в полной мере действовали все те драконовские законы, которые вводятся в войсках во время боевых действий. Но в непрерывной круговерти суматошной военной жизни мы так свыклись с этим необычным порядком, что и в голову не брали ни висящую над нами контрразведку, ни суды военного трибунала. Нам просто некогда было над этим задумываться.

Да и действительно, едва повесишь противогаз на крючок, как на тебя наваливается куча дел. Прежде всего, интересуешься у сдающего смену сослуживца, какова слышимость на каждом подведомственном направлении. Тут тоже необходимо дать некоторые уточнения. Каждое отслеживаемое нами радионаправление обычно поддерживается несколькими радиочастотами, и, казалось бы, всегда есть возможность выбрать из них ту, где в данный момент времени имеется наилучшее качество приема. Но так просто бывает только в теории. Чаще всего в определенное время суток более или менее устойчиво действует только одна из этих частот. Остальные же либо вообще не прослушиваются, либо еле-еле пробиваются через напластования эфирных помех и глубоких замираний. Но самое скверное начинается тогда, когда перестают работать и эти благословенные частоты. И ладно бы это произошло на каком-либо второстепенном направлении, наподобие таких, как Гонконг – Манила или, например, Дарвин – Сингапур. Чаще всего портятся так называемые основные направления, то есть те, по которым струится поток самых важных для нас сведений. Отчасти поэтому все наши посты разделены по своей значимости на пять рангов. Первый и второй – самые ответственные, поскольку именно они контролируют потоки информации, циркулирующие между основными американскими авиабазами. На эти посты всегда ставятся самые усидчивые, самые опытные и добросовестные операторы. Их задача – держать под наблюдением Анкоридж (Аляска), Сиэтл, Сан-Франциско, Лос-Анджелес (то есть все западное побережье Соединенных Штатов).

И это вполне естественно, поскольку именно с этих аэродромов идет основной поток самолетов через океан. Не менее важны и так называемые промежуточные аэродромы подскока, через которые в массовом порядке прокачивается авиатехника с американского континента. Расположены эти узловые пункты дозаправок в разных экзотических уголках бескрайнего Тихого океана, и миновать их совершенно невозможно из-за ограниченности запасов топлива на воздушных судах. В качестве таких аэродромов могу назвать те же Гавайи, острова Гуам, Уэйк и Окинава. Естественно, что и столица Японии – Токио тоже крайне важна как крупный авиационный узел, или своеобразная конечная точка в этом многотысячемильном перелете с континента на континент. И все эти опорные точки, равно как и все переговоры между ними, касающиеся пролетов того или иного самолета, лежат на плечах операторов первого и второго постов.

Определенной подмогой им служит и третий пост, который отслеживает передачи этих же направлений, но как бы в обратную сторону, то есть в сторону Америки. Это, кстати сказать, совсем даже не бесполезное дело. Сколько раз случалось такое, что борт, летевший, допустим, с базы Ванденбер, добирался почти до Японии и вдруг, по совершенно не понятной причине, неожиданно поворачивал обратно. Вот как раз третий пост и отслеживает обратный поток самолетов, идущих на ремонт или везущих раненых и убитых с полей вьетнамской войны. Четвертый и пятый посты менее ответственны. По большей части они наблюдают за столичными аэропортами и крупными авиабазами тех государств, которые непосредственно окружают район боевых действий в Юго-Восточной Азии. Взглянем на карту этого региона. Несомненно, ближайшими к Северному Вьетнаму являются аэродромы Сайгона, Вьетнама, Тайбея, Манилы, Банкока. К этому, на самом деле весьма пространному списку можно приписать еще и Сингапур. Это конечно же не столица, но как уникальное место в системе организации воздушного движения он для нас крайне важен. Ну, не ленитесь, взгляните на карту хотя бы мельком. Не трудно понять, что нашим братьям вьетнамцам, сподобившимся родиться выше 17-й параллели, приходилось совсем не сладко. Протяженная, но узкая, а поэтому крайне уязвимая для ударов с моря и воздуха страна была идеальным полигоном, на котором Соединенные Штаты могли практически безнаказанно демонстрировать свою поистине стратегическую воздушную мощь.

Однако я, кажется, опять отвлекся. Продолжу по порядку. Про первых помощников оперативного дежурного – планшетистов, я уже рассказал. Вторые же по значимости помощники дежурного по командующему пункту – пеленгаторщики. Вы, наверное, думаете, что радиопеленгатор – это такая штука, над которой непрерывно крутится некая решетчатая конструкция, как в фильмах про разведчиков? Должен сразу сказать – над пеленгатором вообще ничего не крутится. Это очень скромная и незаметная машинка, обычно выкрашенная зеленой защитной краской. Чаще всего, она мирно стоит где-то на окраине какого-нибудь заштатного городка или поселка. Осмотрите ее внимательнее при случайной встрече. Если вы хотите отличить пеленгатор от великого сонмища других военных машин, то запомните, что только вокруг пеленгатора обязательно стоит словно бы кольцевой заборчик из странных полосатых «палок» на тонких растяжках. Пересчитайте эти палочки, и если перед вами действительно военный пеленгатор, то их должно быть ровно десять. Вот такие пеленгаторы, подчиняющиеся только нашему славному полковнику, разбросаны по всему восточному побережью СССР от мыса Шмидта и до бухты Ольги. На карту в этот раз можете не смотреть, искать слишком долго придется. Короче, поверьте мне на слово, словно тайные соглядатаи, они стоят на протяжении многих тысяч километров, бдительно и ежеминутно ожидая команды из нашего центра. А кто, вы думаете, может дать запрос на поиск координат той или иной радиостанции? Командир полка? Нет, ему это совершенно ни к чему! Командир нашей роты? Тоже нет. Он (только между нами) даже не знает, как это делается. У него вообще другие задачи. Оперативный дежурный? Он, разумеется, может, несомненно может, но снисходить до таких мелочей не часто сподабливается. И только я да и вообще любой наш оператор может запросто подойти к стоящему на специальном столике микрофону, нажать кнопку и четко сказать, допустим, следующую фразу:

– Пост № 5, частота 14095 (килогерц естественно) многоканальная, время 12 часов 46 минут.

Команда в то же мгновение будет записана на магнитофон, и медленно ползущая магнитная лента ровно через семь секунд проиграет ее дежурному «стукачу» [4]4
  «Стукач» – радиотелеграфист.


[Закрыть]на далеком от нас ПЦ. Секунды три-четыре он будет осмысливать полученное распоряжение, и вот уже его натруженная рука привычно ложится на головку телеграфного ключа. Примерно минута уйдет на короткую кодированную передачу, и на всех подведомственных пеленгаторах появляется мой экстренный запрос. Ничто внешне будто и не изменилось, даже не дрогнули занавески на стеклах в будке пеленгатора. Но будьте уверены, если солдат, сидящий за поисковым экраном, за следующую же минуту не выдаст точный пеленг на запрошенную частоту, то мыть ему полы половину ночи в казарме. Быстрая минута пронеслась, и уже в свою очередь другие «стукачи» шлют нам в ответ еще более короткую телеграммку с совсем уж дальних окраин Советского Союза. В ней всего-то несколько цифр: номер запроса, да азимут на пока неведомую им цель. Да, время, ушедшее на все про все, заметили? Нет? Считаем вместе. Десять секунд на запрос, минута на передачу, минута на пеленг, десять секунд на ответ. Итого? Итого две минуты двадцать секунд. Все? Нет, не все! Ответ-то еще на ПЦ пребывает, и мне он пока неведом. Но по поводу поданной мной команды телефонист звонит отнюдь не мне, ответ на мой запрос приходит лично оперативному по отдельным проводам и с особого коммутатора.