Текст книги "Аферисты - Славные времена"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Альфред Викторович подошел к багажнику, открыл его, достал чемодан и в тот момент, когда забросил в багажник узелок с мокрым костюмом – яркая вспышка автомобильных фар ослепила его и трижды взвизгнула милицейская сирена.

Альфред Викторович застыл с узлом в руках, повернулся, поначалу ничего не увидел, а потом четкий силуэт массивной фигуры вышел на него из сияния света и подполковник Афанасьев спросил без выражения.

– Так это ваша машина, Комаровский?

– Моя, – тут же успокоился Альфред Викторович.

– Следовательно, и чемодан ваш?

– Следовательно – мой.

– Не позволите ли взглянуть на его содержимое?

– Сделайте милость, подполковник.

– Иван Петрович.

– Прошу, Иван Петрович – с этими словами Комаровский открыл чемодан и повернул его внутренности к свету.

Через минуту легкого досмотра Афанасьев спросил.

– Все свое ношу с собой?

– Вы столь же правы, сколь автор этой древней философии.

– И даже родного дома у вас нет?

– Обычно снимаю хату. Но сейчас – нет. – солгал Альфред Викторович. Так что обыска на квартире вам провести, извините, не удастся.

Тут Комаровского осенило – а неплохо бы было подставить подполковника под то ружье, что торчит у него в прихожей! Но – зачем? Подлую мысль эту Комаровский тут же отринул – подполковник, собственно говоря, ещё не проявил себя по отношению к Альфреду Викторовичу лютым врагом, скорее наоборот.

– Дикая у вас жизнь, Комаровский. А что в этом узелке?

– Мокрый костюм.

– Купались?

– Можно сказать и так. В ручей упал.

Афанасьев помолчал, потом спросил спокойно.

– Может прокомментируете ваше купание?

– Да. Конечно, Иван Петрович. Лучше это сделать на месте покушения.

– Вот как? – без удивления спросил Афанасьев. – Покушение, значит. Ну, садитесь в мою машину.

Альфред Викторович не стал спорить, подхватил чемодан и мокрый узел, закрыл багажник, прошел следом за Афанасьевым к милицейской "ауди" и с удовольствием уселся за спину шофера в теплый и приятно пахнущий салон, вадав комментарий.

– Первый раз транспортируюсь в служебной машине милиции! А у вас уютно!

– Полноте, Альфред Викторович – в первый ли раз?

– В первый!... С таким комфортом.

– Существенная поправка. Едем, Вася.

глава 4

Беглый обыск в доме Толстенко ничего не дал. Афанасьев сказал, что поутру здесь поработают профессионалы, а они уж наверняка что-нибудь найдут, поскольку если в человека стреляют, то какой-то след остается, а каждый след , что важнее, имеет причину.

– Стреляли не в человека. – заметил Комаровский. – В тыкву.

– Полагаю, что в человека. – возразил Афанасьев. – И как вы это объясняете?

Вопрос прозвучал без подозрительного оттенка и Альфред Викторович спросил легко.

– Мне можно порассуждать на эту тему?

– По возможности – коротко.

– Ситуация, с вашего позволения, скучная. Толстенко, судя по всему, занимал в недалеком прошлом значительные посты, но, что более важно, был ещё полон сил и мечтал о карьере, когда она оборвалась в силу социальных перемен в стране. Я имею в виду тотальный обвал социалистической системы.

– Правильно. – кивнул Афанасьев.

– Дальнейшее становление его характера связано с психологической деформацией. Те люди, которыми он руководил, которых пристраивал в это поселок – оказались наверху, а он упал в бездну ничтожности. Был Царь, стал – Псарь. Федя Чураков, бывший у него на побегушках – кидал ему кость с барского стола. Вокруг дома Толстенко подымались виллы нуворишей, а сам он дряхлел не столько физически, сколько душевно. Вы согласны, что зависть мощнейший рычаг человеческих поступков?

Афанасьев кивнул, заметив – Зависть, жадность, властолюбие. Дальше.

– А любовь? – вскинулся Альфред Викторович возмущенно. – Вы её отметаете, как сильнейший мотив поступка?

– Это уже по вашей части. Не отвлекайтесь.

– А я уже закончил! Толстенко не стерпел процветания вокруг себя людей, с его точки зрения, недостойных и подлых. Не стерпел предательства своих детей, сбежавших за границу. Я думаю, что он их воспитывал в рамках своих идеалов, а они его предали. Это я называю историческим комплексом товарища Сталина. Его дочь Светлана удрала из коммунизма в империализм, так что папа в гробу, скорее всего проклял её и...

– Не отвлекайтесь на банальности.

– Да, извините. Ну, Толстенко, не совладав со своими черными чувствами, принялся вести наблюдение за жизнью Чуракова, а поскольку Федя и... Нина жили открыто.... Да и я был здесь частым гостем, то не составило большого труда зафиксировать наличие ... м-м.. Любовного "треугольника".

– Пояснее, пожалуйста.

Альфред Викторович возразил обидчиво – Вы требуете не ясности, а мещанской пошлости! Ну, да! У меня с Ниной Дмитриевной возникла поэтическая связь.

– Понятно.

– Что вам понятно?

– Она вам во внучки годится. Дальше.

Альфред Викторович обиделся уже по настоящему – задели сокровенное.

– А что сказал по этому поводу поэт, милиции известно?!

– Известно. "Любви все возрасты покорны". А особенно, когда любовь укрепляется деньгами.

– Оставим эту тему, мы на неё смотрим по разному. Продолжаю. За счет примитивности своего ума, партайгеноссе Толстенко не придумал ничего лучшего, как традиционно использовать стандартную ситуацию – столкнуть лбами мужа и любовника. В надежде, что один другого прикончит. Расчет был, что трупом окажусь Я, как менее пригодный к рукопашной драке человек. В таком случае, Чураков сел бы за решетку, что Толстенко удовлетворяло. Обратный результат – Я ликвидирую Федора – Толстенко, тоже устраивал. Быть может, даже больше, чем....

– Я просил короче. – поморщился Афанасьев. – Уж полночь близится.

– Извините. Короче так. Когда по убытию Феди в командировку я на это время перебрался сюда и полутайно проживал под крышей дома, Толстенко каким-то образом узнал координаты офиса Феди в Каире, это Египет, и позвонил туда...Нет, он дал туда телеграмму! Ну, провокация классическая: разгневанный муж прилетает ночью, застигает нечестивцев врасплох, разбирательство... Но Федя был большой души человек и убивать меня не стал.

– А вы?

– Что – я?

– А вы вернулись и убили? Тоже достаточно логично.

– Мы уже обсуждали эту тему. – буркнул Альфред Викторович – Но не доказали вашу невиновность, Комаровский. И у вас нет теперь ни одного свидетеля защиты, как я понимаю.

– Вы не будете искать Толстенко?! – возмутился Комаровский.

– Будем. Но, полагаю, найдем не скоро. Весьма не скоро. Быстро обнаруживаются молодые, активные преступники. Им надо жить и действовать.

– Ну, конечно! Они выходят на женщин и через них вы...

– Вшивый только о бане. – без улыбки заметил Афанасьев. – Старик заляжет на дно и его не сыскать. Толстенко не мог справится с Федором Чураковым. Не мог оглушить , связать и затащить в подвал молодую женщину. И Нина Дмитриевна показывает, что нападавших было не менее двух.

– Правильно. И их нанял Толстенко!

Афанасьев окинул взглядом убранство дома и усмехнулся, но Комаровский тут же заявил.

– Я тоже об этом думал! У Владимира Степановича не было средств оплатить такую работу, то есть заказ на убийство, но он правильно считал ситуацию! Когда он увидел, что убийства не состоялось, когда обнаружил, что я , в виде чучела, ухожу из дому, а потом уезжает телохранитель Ишак, то понял, что дом остался без охраны! Он срочно вызывает убийц и...

– Здесь нет телефона. В этом доме.

– В том-то и дело! Есть два автомата! У магазина и детской площадки! Он побежал к тому, который возле магазина! Он прислушивался к скандалу и когда увидел, что все живы, то начал осуществлять свой резервный план! А меня встретил по дороге домой, когда возвращался от телефона.... А дальше все просто! Ишака в охране нет, а скандал был. Толстенко вызывает убийц, помогает им проникнуть в дом...

– Повторяю вашу мысль. За убийство исполнителям надо платить! оборвал Афанасьев.

Комаровский привстал на стуле, в упор посмотрел в лицо подполковника, спросил тихо.

– Что пропало в доме Чураковых?

– Вдова утверждает – ничего.

– Не может быть! – закричал Комаровский. – Это же богатый дом! Толстенко обещал убийцам расплату на месте! Они могли взять все, что найдут!

– Есть следы попытки вскрыть сейф. Ценности Нины Дмитриевны на месте. Картины тоже. Все на месте, Комаровский. Только хозяин – мертв. Убили – в гостиной, на втором этаже. Перетащили на кухню. Зачем, Комаровский?

– Вы у меня спрашиваете?

– У вас.

– Не знаю.

Афанасьев помолчал, встал со стула, произнес рассеяно.

– Ваша схема с участием Толстенко имеет право на жизнь. Но в ней недостает какого-то звена. Или – какого-то человека. Так что договоренность наша прежняя – ищите своего свидетеля защиты.

Альфред Викторович закричал в полный голос.

– Да что вы пристали ко мне с этим свидетелем?! Где я его возьму, если его не было?

– Был. Должен был быть.

– Это как понимать? – осторожно спросил Альфред Викторович.

– А так, ясновельможный пан Комаровский, что вы сами, своими силами ну никак не могли освободиться от той бронзовой палки для штор, к которой вас привязали очень прочными шнурами. Мы нашли и палку, и обрывки шнуров возле магазина. Шнуры обрезаны, Комаровский. Обрезаны ножом. Я предполагаю, что профессиональный циркач может зажать нож пальцами ног и действовать им, но вы ведь не циркач? А если и циркач, то совсем в ином роде, не так ли? Так что, был человек, который вам помог. Обрезал путы на руках. – он глянул на свои часы и закончил. – Время тикает. И не в вашу пользу. Где вы ночуете?

– Во флигеле. У Чураковых.

Они вышли из дома Толстенко, добрались до "ауди", Альфред Викторович вытащил из салона свои вещи чемодан и простился с Афанасьевым кивком головы. Потом посмотрел вслед укатившейся машине и подумал, что Валерия-Славу все-таки надо было бы сдать. Быть может милиция, применяя неформальные методы, смогла бы выбить из него какие-то показания. Но вряд ли. Парень – явный жох, явно закален в тяжелой жизненной борьбе, упрется, пойдет "в несознанку" – это его единственная и непробиваемая позиция, ничего не скажет. А если и скажет, то бросит на него, Комаровского, ещё большую тень тяжелого подозрения. С таким опасным свидетелем защиты загонишь себя в ещё более безвыходное положение. Ведь все очень просто – на худший случай парень сознается, что залез в чужую машину, быть может, хотел её угнать, но пришел хозяин в виде чучела – пожалел, освободил, а сам ушел. Что потом этот хозяин машины делал – его заботы, а он, Валерий-Слава, уехал домой, в Москву.

При этих невеселых размышлениях Альфред Викторович миновал ещё незапертые ворота, ступил на тропинку к вилле, бросил взгляд на окна и убедился, что горит по одному на каждом этаже – следовало понимать, наверху ещё не спит Нина, а внизу бдит охрана и наводят порядок нанятые уборщицы, женщины из ближайшей деревни. Через час-полтора все стихнет, успокоится, все двери запрут и Нина выскользнет из виллы, чтобы прийти к нему во флигель.

Но и в этом предположение Альфред Викторович ошибся – события, словно кем-то подстегиваемые, развивались без пауз.

Едва он обошел виллу, добрался до флигеля в углу участка, открыл дверь – как тут же в комнате вспыхнул свет и оказалось, что Нина уже полулежит на диванчике. Мгновение они смотрели друг на друга, на языке Альфреда Викторовича уже вертелся язвительный вопрос типа: "Как я заметил, на тебя разом произвел сильное впечатление этот пошлый сопляк с глазами, как у коровы?", но она сказала.

– Какой у вас странный наряд. Впервые вижу вас в таком виде!

– Извини. Я сейчас переоденусь Он прошел в другую комнату флигеля и намеренно медленно выдирался из тряпья Толстенко, не спеша надевал свой светлый костюм. При этоми он уныло думал, что если убийство Феди задумала и осуществила его собственная жена, то к тому было масса доказательств, поскольку она свободно могла оплатить все виды этой операции. Запросто могла спровоцировать внезапное появление мужа. Девочка она хоть и глуповатая, но решительная. То, что в юности занималась проституцией особо и не скрывалось, и то что Федя "снял" её с подиума заштатного города – тоже правда. Но ведь таков путь к звездам всех истинных красавиц, кому повезло родится в провинции, а данные динамичного характера, жажда красивой жизни и экстерьер фигуры – призывали к огням столицы.

Аферист Комаровский никого не судил за подобного рода поступки. Вот убийство – это уже чересчур, это уже за гранью морали. Но к чему Нинке убивать своего мужа? Любовников при желании (если он, Комаровский, надоел не может быть!!) она могла набрать сверх всякого разумного количества, а процветающий Федя год от года набирал коммерческую силу, впереди – только звезды светили. К тому же поговаривали, что он, Федя Чураков, подумывает и о некоторой политической карьере, без которой сейчас не чувствует себя уверенно ни один русский молодой бизнесмен. Это уже стало стандартной схемой – подразбогател, оформил подстраховку в виде заграничного валютного счета, обзавелся недвижимостью, красавицей женой, машиной, самолетом, современной связью со всем миром – а теперь укрепись, поддержись политическим постом, прижмись к Власти. Кто лез в политику сам, кто проталкивал на политические посты брата, свата, жену, надежнейшего друга, в крайнем случае.

– Я сварю кофе. – бросила Нина в открытые двери комнаты, проходя по коридорчику в кухню. – Разговор получится длинным, Альфред Викторович.

Он мельком посмотрел ей в след. Самообладание у девушки, конечно, первоклассное. В один день похоронить мужа, завести шашни с первым попавшимся красавчиком, ночью прийти к старому любовнику – и все с одинаковым выражением гладкого лица, с единой тональностью четкой речи.

Он подтянул на шее галстук, прошел на кухню и замер, когда она сказала через плечо, придерживая в руках кофейник над огнем.

– Я любила Федю, Альфред Викторович. По настоящему любила. И мне сейчас... Убийственно тяжело.

Комаровский не ответил, достал из шкафчика чашки. Кофейник в её руках закипел, и пена перехлестнула через край. Нина откинула крышку кофейника, плеснула в него холодной воды и они вернулись в комнату.

– А он тебя любил? – пробурчал Комаровский.

– Да. Очень. Но по своему. Пожалуй, он подозревал, что я с вами сплю. Даже знал наверняка. Но это его устраивало больше, чем если б я спала с его охраной. В душе все бизнесмены уверены, что жены спять с телохранителями и в известной степени это почти всегда так. Даже принцессу Диану эта участь не миновала. Биологически и психологически все объяснимо.

– Но он все-таки примчался из Египта, когда ему сообщили об измене.

– Вот как? Ему сообщили? – у неё только чуть дрогнули дуги бровей. Я это подозревала.

– Сосед ваш сообщил. Толстенко.

– Паршивый завистливый старикашка. Предлагал мне его участок прикупить для расширения моей площади. Без денег даже – за оральный секс. Грязь вонючая. Представляете – я и Толстенко в оральном сексе?

Комаровский передернулся и сказал неловко.

– Я представляю тебя и себя во всех видах секса. Натурально.

– Вы – другое дело. Вы, при всем при том, человек, а он животное. А Федя меня бы простил. Ну, без изрядных колотушек дело бы не обошлось, а потом... И вас бы вернул в дом.

– Ты ничего не утаивала от милиции?

– Ничего. Я сидела в ванной, слышала как он орал, потом вас спровадили и Федя выгнал Ишака. Тот сопротивлялся, заявлял, что по службе не имеет права оставлять его одного, но Федя сказал, что никто не знает, что он вернулся, а все двери он запрет...Ишак уехал, а Федя начал ломится ко мне в ванну.

– Его нашли в одних трусах.

– Ну, да. Он кричал, что с дороги желает помыться и в ванной со мной....

– Понятно.

– Потом вдруг стало тихо. Федя телевизор включил, я подождала, решила, что он выпил и успокоился перед телевизором, высунула голову из ванной комнаты... Шарахнули меня по черепушке и все. Очухалась с мешком на голове в подвале, руки связаны. Милиция освободила.

– Я тебя освободил.

– Как понимать? – настороженно спросила она.

– Я вернулся, обнаружил труп, анонимно позвонил. Уже в Москве.

– Вернулись? – раздельно спросила она.

– Не таращи глаза! И так большие! – рассердился Альфред Викторович. Да! Я вернулся! Чтобы взять свои вещи! А может быть, чтобы извиниться перед Федором! Чтобы объяснить ему, что ты – моя последняя, прощальная в жизни любовь! Но это оставим, ни тебе, ни ему о любви ничего не объяснишь. Вы другое поколение.

– От чего же не объяснить?

– Да уж поверь мне! – загорячился Альфред Викторович. – Этому хлыщу Валерию, между прочим, тоже любовь неведома, дорогая! Напрасно ты на него клюнула и уже сегодня с ним тискалась на прощанье!

– Это был порыв момента... Вы подсматривали?

– В порыве момента. – ухмыльнулся Комаровский. – Случайно. Он прохиндей, Нинон. Можешь мне поверить. Он из конюшни Матильды, а что она из себя представляет...

Губы Нины исказила легкая улыбку и она ответила двусмысленно.

– Вам – верю.

Возникла неловкая пауза, во время которой Альфред Викторович вспомнил об обязанностях джентльмена, достал из шкафчика рюмки с бутылкой коньяка, налил в них по капле, посмотрел на Нину и сказал.

– Ну, милая, это, как я понимаю, наша последняя встреча. Я любил Федю, любил тебя и...

– Ты – никогда никого не любил. – ровно ответила она. – Но это не имеет значения. Эта наша встреча – не последняя.

Комаровский опустил на стол рюмку.

– Как тебя понимать?

– Предельно просто, Альфред Викторович. В один миг я осталась одна в этом мире. Катастрофически одна. Хуже того – в явном окружение недоброжелателей, мягко говоря. Еще хуже – с фирмой и большим капиталом на руках. Что же мне делать? На кого опереться и у кого хотя бы совета спросить, если некому верить?

– Выпьем. В память Феди. – произнес он сухо.

– Выпьем. За будущую жизнь. Феди уже нет.

Одним махом Комаровский опрокинул в рот рюмку и, не передохнув, сказал.

– Сдай фирму. Продай её. Передай часть своего наследственного капитала Кольке Тарасову. Он не жулик, он...

– Колька Тарасов при Феде не был жуликом! – резко оборвала она. – А как он будет распоряжаться сам – ещё неизвестно! У меня в руках по завещанию остается значительное количество акций фирмы. Кажется – треть.

Альфред Викторович удивился.

– А есть завещание?

Нина ответила нехотя.

– Федя писал его на каждое Рождество. Такую завел традицию, после того, как взорвали в машине банкира Килмановича. Его близкого друга.

– И ты знаешь текст завещания? – быстро спросил Комаровский.

– Наш юрист Шептунов Илья намекнул, что я нищей не останусь – сказала Нина. – Дом – мой. – она неожиданно лукаво засмеялась. – Вам – трехсотый "мерседес", почти новый.

– Да черт с ним с этим "мерседесом", Нинон! – взволновался Комаровский. – А кому уйдут остальные акции и капиталы?

– Точно не знаю. Шептунов подробностей не говорил. Что-то откинет близким друзьям и партнерам. Дом в Крыму – отходит брату. Крупная сумма депутату Нехорошеву...

– Этому-то ещё за какие красивые глаза?!

– Не за глаза, а за душу. Федя же с ним организовал бесплатные столовые для ветеранов и нищих пенсионеров. С его помощью школу построил, больницу отремонтировал и публичную библиотеку собрал. Эта сумма на благотворительность, а не в карман Нехорошеву, как уже вычислила ваша меркантильная душа, Альфред Викторович. Извините.

– Извиняю. – проворчал Комаровский. – Кто ещё в претендентах на долю наследства?

– Шептунов намекнул, что изрядная часть дела уйдет Семе Беркину и этой омерзительной Матильде.

– Час от часу не легче! – застонал Комаровский. – Ну, с Семкой Беркиным они что-то делали, Федя вроде бы помогал ему бензоколонки строить. Но к борделями Матильды он же не имел касательства! Основное занятие фирмы "Славянский улей", торговля недвижимостью?

– Чтобы выжить, приходится всем заниматься. – сдержанно ответила она. – Даже борделями Матильды. Вам теперь понятна общая картина?

– Понятна! В полном её безобразии! – круто объявил Альфред Викторович. – Продай свои акции, дом продай, квартиры в Москве хватит! Отдай все, на что не имеешь стопроцентных прав! Все отдай, что по просят! Тебя же на части разорвут из-за всего этого барахла! Бери по маленькой, как говорят картежники, оно надежней! Того, что осталось тебе, хватит для прекрасной жизни! А потом выйдешь замуж, я тебе подыщу толкового мужика и без волнений будешь блистать все на том же уровне, Нина!

– Я не такая уж пугливая....

– Ты – в окружении зверей, врагов! Тебя прирежут, как и Федю! Не кусай больше того, что можешь проглотить!

Она улыбнулась, чуть обнажая ровные зубы.

– Вы всегда играли по маленькой, Альфред Викторович?

– Ну, да! И, пожалуйста, не ухмыляйся. Улыбка у тебя не очень красивая, над ней ещё надо поработать, сто раз говорил! Я всегда знал меру! Поэтому не сидел в тюрьме. Поэтому меня не подрывали в машине, не расстреливали в подъезде наемные киллеры! Нина, при твоих данных ты ещё добьешься, вернее сохранишь уровень жизни, которого достойна по своим умственным и физическим показателям!

– Правильно. – кивнула она. – Выйду замуж за Колю Тарасова. Младшего совладельца фирмы Что мне ещё остается? Останусь при том же.

– Можно и так, – безрадостно поддержал Комаровский. – Ты ещё реализуешь себя.

– В чем? – быстро спросила она.

– Да в чем пожелаешь! Коля перед тобой стелиться будет это и ежу понятно. Ну, что тебе ещё надо?

– Пока не знаю. – замедленно ответила она. – Но время для размышлений есть.

– Сколько времени?

– Шептунов обещал неофициально , но в деловом порядке, огласить завещание завтра. В полдень. Ну, а подлинник у нотариуса, это уже формальности... "Мерседес" можете взять завтра.

– Тогда... Прощай? Я завтра уеду?

Она посмотрела на него без улыбки и сказала сухо.

– Я же просила вас остаться.

Альфред Викторович глубоко и невесело вздохнул, подошел к шкафчику, сменил рюмку на надежный стакан, наполнил его до краев коньяком, выпил в один прием и спросил.

– Зачем теперь мне оставаться, Нина? Я не против роли половой тряпки для вытирания ног, но до определенной степени. К тому же, ты знаешь, на мне висит подозрение в убийстве Феди. Мое присутствие при тебе бросит на нас нехорошую, вредную для тебя тень.

– Нет. Не бросит.

– Почему?

– Утром, перед похоронами, я обнаружила, что из моего стола исчезли деньги и драгоценности. Не так много, не очень ценные, но все же достаточно.

– Для чего достаточно? – едва выговорил Комаровский.

– Для того, чтобы смерть Феди, её причины, были очевидны. Это было ограбление, Альфред Викторович. Бандиты думали, что Федора нет дома и полезли за деньгами.

– Да нет же! С бандитами был Толстенко! Он их сам вызвал! И Федю вызвал!

– Правильно. Убийство и ограбление. Сейф они вскрыть не смогли. Раздели Федю до гола, чтоб найти ключи от сейфа.. Не нашли ключей и убили.

– Они бы пытали его, чтоб отнять ключи! А про следы пыток никто не говорил!

– Следов не было, правда. Федя сопротивлялся и его убили. Или убили сразу, с испугу. Им хватило тех пары тысяч долларов и моих побрякушек, которые вытащили в спальне. Я не хочу больше об этом говорить.

– Там было что-нибудь по настоящему ценное? – озабоченно спросил Комаровский.

Нина помолчала, как – то странно взглянула на него и сказала задумчиво.

– Нет... Бытовые побрякушки на каждый день. Драгоценности высшего порядка были в сейфе... Но был один браслет... Самодельный. Их делают заключенные на зоне. То ли из меди, то ли из латуни. Ну и всякая там уголовная символика... Сердце пронзенное стрелой... Могила с крестом... Надпись выбита: "Катя, я тебя люблю" и , видимо, год изготовления – тысяча девятьсот сорок восьмой...

Она смолкла, и отвернулась к окну, слегка нахмурив ясный высокий лоб.

– Да это же дешовка! – отмахнулся Альфред Викторович.

– Да. Конечно. Но она была мне дорога, по некоторым причинам.

– Ты сообщила об этом в милицию?

– Нет. Сразу не заметила, а теперь поздно. Всегда скажут, что под это происшествие я теперь заявляю о пропаже.

– Надо заявить, Нина! – едва не закричал Комаровский. – Это может оказаться существенным для дознания! На сколько всего там было побрякушек и денег?

– Всего?... Ну, тысяч на пять-семь долларов наскребется.

– Господи! Семь тысяч долларов! – застонал Альфред Викторович. Побрякушки! Немного денег! Да это же деньги на умеренную жизнь семьи на целый год, Нина! Это для тебя – немного, а этой суммы достаточно, чтоб заказать киллера!

– Перестаньте! – раздраженно прервала Нина. – Подполковник Афанасьев сказал, что картина убийства очевидна. Неудавшееся ограбление, с ним связано убийство. Они не сумели открыть сейф, вот и все. Не нашли от него ключей. А тут кто-то их спугнул, они схватили, что под руку попалось и убежали!

– Нина...Так это я их спугнул!

– Может быть. – безразлично сказала она. – Так и что?

– Так они и меня могли убить!! Они, получается, в доме прятались?! Ладно. Спокойней. – Комаровский не любил выглядеть при женщинах растерянным, а потому закончил резко. – Позвони Афанасьеву и все расскажи!

– Афанасьев сказал, что дело, практически – очевидно! Все раскрыто и преступников ищут! Все! Я не хочу дополнительных допросов! Я одурела от них!

– Нина, – заколебался Комаровский было, потом сказал убежденно. Афанасьев – врет! Он врет, как то положено хорошему мильтону. Он в это дело зубами вцепился. А зубы у него, как у крокодила, внутрь загнуты. Добычу выпустить не может, если б даже очень и захотел.

– Пустое. Я не хочу в этом разбираться.

Альфред Викторович, (стакан коньяку уже достиг его мозга) закричал тоскливо.

– Нинка! Но мне же надо в этом разобраться! Зубы – то крокодильи, в меня вцепились!

– Расцепятся. Вы – вне подозрений. Я уже сказала, что нападавших было двое. Здоровые молодые мужики, оба в масках.

– Ты их видела?!

– Нет. В подвале чувствовала их руки на своем теле. И голоса.

– А маски как увидела? А?

Она ответила не сразу.

– Один из них решил меня поиметь. Начал целовать в грудь, кусался вернее... Я чувствовала, что у него шерстяная маска на лице.

– И...

– Второй его оторвал от этого занятия. – она презрительно усмехнулась. – Сказал, что на глупости времени нет, деньги искать надо.

– Но ты об этом не говорила в милиции?!

– Ну да, ещё чего! Проверки на изнасилование проходить, лишние сплетни терпеть. К чертовой матери. Так что, если удовольствия не получила, а процедуры и лишние разговоры мне ни к чему.

Она криво улыбнулась, поднялась с кресла, прижала пальцы к губам Комаровского, потом поцеловала собственную руку и сказала мягко.

– До завтра. Спите спокойно.

– Тут заснешь! Мне ведь для доказательства невиновности определенный срок отпущен! А у меня фактов нет! Защищаться нечем.

– Они и не нужны. Я ваша защита.

Нина прошла к дверям, потом обернулась.

– Впрочем, если уж собрались всю ночь думать, я могу кое-что подкинуть для размышлений.

– Что?

– Вы сказали, будто Толстенко вызвал Федю из Каира?

– Да. Он сам орал, что в Египет, в Каирский офис фирмы послал телеграмму.

– Эта телеграмма не дошла бы до Федора.

– Как не дошла?

– Он был не в Каире.

– Как?!

– Так. Они с Ишаком ездили покупать недвижимость для клиента в Голландию. По каким-то соображениям бизнеса Федя делал это тайно. И просил меня никому не говорить. По его словам, только я знала, что он в Голландии. И звонил оттуда, дал телефон номера гостиницы. Так что, Альфред Викторович, сообщить ему о том, что в его постели лежит любовник, могла только я.

– Но тогда...

– Меня это не интересует, Альфред Викторович. Я пошла спать, да и охрана сейчас начнет волноваться и примуться меня искать. До завтра.

У Альфреда Викторовича не достало сил проводить даму даже до наружных дверей флигеля. Как сидел на стуле у стола, так и обмяк на нем, сник, будто проколотый воздушный шар. Коньячный хмель, ударивший было по его мозгам, тут же из них вылетел – вся ситуация со смертью Феди, минуту назад казавшаяся однозначной, вновь раздробилась на несовместимые части.

Чего бы казалось проще: мстительный Толстенко, кроме всего прочего возжелавший поиметь жену ненавистного соседа, решил поначалу столкнуть мужа и любовника, ожидая от этого кровавых результатов. Вызвал мужа – любовник накрыт на месте преступления, но смертоубийства не произошло. Насколько Толстенко сумел подглядеть через забор. Однако обнаружил, что охранник Ишак уехал, следовательно, дом и хозяева остались без защиты, а в нем оскорбленный муж и жена, скандалят, крики слышны, дракой пахнет, ситуация удобная.. Тогда в действие был включен второй, резервный план: соседа можно без труда наказать смертью, в виде платы за услуги наемным убийцам предложил им забрать все деньги, что найдут в доме. Заодно – дарил в виде приза и красивую жену соседа, не без этого наверное.

Не получалась схема, понял Альфред Викторович. Первое: профессионалы ныне не полезут в дом, не зная точно верного подхода к добыче и количества этой добычи, а даже Афанасьев считал действия бандитов профессиональными. Второе: и более существенное – профессионалы тянули бы из Феди жилы, кромсали на части, гладили бы по последней бандитской моде раскаленным утюгом пузо бизнесмена, пока он не откроет им сейф, а не убивали его одним ударом! Профессионалам, в масках тем более, – нужна добыча, а не смерть. Плохие профессионалы к тому же, обязательно бы изнасиловали попутно Нину. А эти были хорошие, следили за хронометражем, знали, что затяжка времени самая опасная в таких делах штука. К тому же несуразица – Федю убили, а Нину оглушили и не более того?! Уж если профессионал начинает убивать, он косит всех свидетелей подряд направо и налево. Какая-то неувязка получалась, чего-то в модели действий грабителей не хватало.

К тому же, третий пункт для размышлений: все в округе знали, что Федя при телохранителе поехал в Египет, в Каир, в свой офис, открытый там полгода назад и являющийся предметом непомерной гордости бизнесмена. Адрес и телефон офиса можно было найти без всяких усилий в любой рекламе фирмы. Но по факту: Федя с верным Ишаком – тайно укатили в Голландию, чего никто, кроме Нины, – не знал. И уж никак не мог знать этого адреса Толстенко! Тогда – что? – и Толстенко всего лишь орудие в чужих руках? И он действовал по чьему-то наущению?

Для активизации мозговой деятельности Альфред Викторович принял ещё полстакана коньяку, но на этот раз добился обратного результата: все личные и мировые проблемы Вселенского масштаба показались через минуту таким пустяком, что выеденного яйца не стоили! А потому ни к чему их решать при таком хорошем настроение!

На кухне он нашел свой мокрый костюм, тщательно ревизовал его, убедился, что дорогая ткань от такой непредусмотренной стирки не пострадала, аккуратнейшим образом развесил брюки, пиджак и жилетку для просушки, и в том же добром настроение вернулся в спальню – но там его настроение разом испортилось, поскольку оказалось, что его поджидали гости.