Текст книги "Аферисты - Славные времена"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Короче, смерти Альфред Викторович не боялся, а старость себе уготовил такую: с шиком (насколько позволит здоровье) проживет, просвистит свои 300 тысяч марок, обеспечит достойные похороны по католическому обряду и ляжет в землю Франкфурта на Майне. Этот город он очень полюбил за те два месяца, что гостевал там у очень дальней родственницы. Ее же он охмурил, обхаживал дряхлую, жирную сластолюбицу, за что по смерти старушки и получил названное наследство: 300 тысяч марок с "хвостиком" – неприкасаемый резерв, база последних радостей перед убытием в Великую Тьму.

Но об этой стороне своего будущего (и о деньгах в банке!) Альфред Викторович давно заставил себя забыть – сегодняшний день был для него все ещё таким же красивым, сильным и молодым, как в те его далекие четырнадцать лет, когда он обслуживал сорокалетнюю подругу своей матери. За усердные любовные труда свои он получал первую плату – на мороженое, кино и конфеты.

– А родители твои, Слава, где? – оторвался от размышлений Комаровский.

– Тетка весной умерла, а родителей я и не помню. – легко ответил тот. – Я на следующий год снова в театральный поступать буду. И вообще из Москвы никуда не уеду.

– Что так? – усмехнулся Альфред Викторович, хотя прекрасно знал ответ.

– Здесь – жизнь. – с неожиданной твердостью ответил Слава. – А там...

Он щелкнул пальцами столь выразительно, что стало ясно – ни одно из самых скверных слов не в состоянии обозначить мерзости провинциальной жизни.

– А скажи-ка честно, – медленно спросил Альфред Викторович. – ты там не нашкодил? Не наследил?

Слава ответил выразительно – молча полез за отворот своей меховой куртки, достал толстый бумажник и подал его, не раскрывая.

– Можете посмотреть. Там мой паспорт и военный билет.

Альфред Викторович не стал разыгрывать деликатность, проверил документы – парню оказался двадцать один год, из армии вернулся прошлой весной. Документы производили впечатление подлинных, но Альфред Викторович знал цену любой такой подлинности, сам пользовался фальшивыми справками достаточно часто и добывал их без труда.

– Это все деньги, что у тебя есть? – Альфред Викторович перебрал несколько мелких купюр в бумажнике.

– Ага. Мне много не надо.

– Еще выпить не хочешь?

– Нет. Я этим делом и наркотиками не увлекаюсь.

– А прекрасными дамами? – уверенно и тонко улыбнулся Альфред Викторович, чтобы через секунду чуть сознание не потерять от совершенно равнодушного ответа.

– Мне на них как-то наплевать. Недочеловеки. Затащат в темный угол и тут же обслюнявят с головы до ног, в штаны лезут, за задницу хватают, противно все это.

– Ты... Не пидор? – попытался найти объяснение такой дикой, с его точки зрения, позиции Альфред Викторович.

– Да ну еще! Того противней. Нет, конечно.

Альфред Викторович от изумления минуты две не мог подобрать никаких слов. В его собственной жизни женщины составляли основную доминанту, в которую входило все: душевные порывы, счастье, страдания и – профессия. Увлекался ли он игрой на тотализаторе, торчал ли в казино, спал, ел, сидел в театре – все одно: всегда думал только о женщинах, к их прекрасным ногами швырял свои шальные деньги, победы, душевные силы и время. Другие цели Славу, Богатство, Власть – Альфред Викторович считал до омерзения ничтожными, ни стоящих никаких усилий. Но в этой своей позиции он опять же лукавил сам перед собой...

– Послушай, Слава, – с любопытством начал Альфред Викторович. – Ну, а мальчишкой, в школе, ты не влюблялся в учительницу литературы или английского языка?

– Да я же тебе сказал! – грубо засмеялся Слава. – В шестом классе директриса школы меня к себе в кабинет затащила и словно с ума сошла давай меня лизать со всех сторон и в рот хватать все что у меня торчит!

– А ты?

– Еле вырвался от дуры. Мне ж тринадцать лет было.

– Ну, а второй раз?

– Да такая же слякоть, что во второй, что в пятый! Я после этих штук блюю хлеще, чем от свекольной самогонки! Мы что, так до утра и будем стоять здесь?

Он неожиданно дернулся, ударившись спиной о дверцу.

– Слушай, Альф, а ты сам – не пидор? Я ведь в натуре тебе роже разворочу. Я боксом занимался.

– Нет. Не бойся. – засмеялся Комаровский – Я не гомосека. Нам с тобой сейчас надо одно дело провернуть, чтобы было на что покушать. И не смей звать меня Альфом. Так меня зовут только самые близкие.

– Ага! – и он презрительно хмыкнул.

– Что "ага"?

– А где были твои близкие, когда из тебя чучело сделали? Брось! Я так понимаю, что тебя в своем доме муж застал со своей женой. Я знаю, в этом поселке такое уже было один раз. Это ж старый фокус – вот так потаскуна чучелом делать. Наехали на тебя. Про балы-маскарады ты своему дедушке расскажи.

Вот и вывод: парень оказался далеко не глуп. В добрую ли это сторону следовало оценивать, или в дурную, Альфред Викторович ещё не мог сказать.

– Хорошо. – произнес он решительно. – Выпил, согрелся, музыку послушал – вылазь из машины и будь здоров.

– Как прикажешь. Удачи. – просто ответил Слава, выбрался из салона и спросил, не закрыв дверцы. – Только кто за твоим шмотьем пойдет?

– За каким шмотьем? – разозлился Альфред Викторович.

– За костюмом, ботинками, штанами! Ты ж голый в грязном комбинезоне сидишь, а шмоточки-то, дубленка, сапоги клевые и шапка меховая там небось остались?

– Подожди-ка, голубчик?! – сразу насторожился Комаровский. – А откуда ты знаешь про мою дубленку и меховую шапку?! Откуда у тебя такая информация?! Ты кто такой?!

– Я ж вас видел вчера вечером, Альфред Викторович. – успокаивающе улыбнулся Славик. – Когда вы в магазине шампанское брали, а я и к машине вашей, и к вам пригляделся. Машина – старая дрянь, а костюмчик у вас и дубленка – люкс. Шапка – боярская, можно сказать. Жалко ведь барахлишка?

– Не твое дело. – буркнул Альфред Викторович.

– Как хотите. А то могу и помочь.

– В каком плане?

– Ну, схожу от вашего имени, потребую имущество взад!

Собственно говоря, таков план у Альфреда Викторовича минуту назад и намечался, но теперь парнишка казался ему подозрительным и ненадежным.

– Тебе морду набьют.

– Мне? За что? Мне не набьют, в худшем случае с лестницы спустят. А вы мне за мои труды свою меховую шапку подарите. Она мне очень понравилась.

Альфред Викторович ненадолго задумался. То что парень в конечном счете оказался импотентом, мелким воришкой и дешевеньким вымогателем, его даже устраивало. Если поначалу у Альфреда Викторовича и мелькнула мысль пригласить Славика к себе в компаньоны на занятия совместным бизнесом, (сверкнула было такая идея: парень понравился и кое в чем подходил в напарники) то теперь он от этой мысли отказался. Но принять его разовые услуги, (за шапку) – это казалось выгодным делом. Своих вещей, понятно, было жалко, а возвращать их собственными усилиями , зная взрывной характер Чуракова, казалось мероприятием в высшей степени рискованным. Тем более, что неизвестно какие хитроумные резоны привела мужу в свое оправдание Нина. Могла заявить, что поначалу была накачена шампанским, изнасилована, а уж потом (когда "все теперь одно, хоть удовольствие получить!") не сопротивлялась. Всяко могла объяснить супругу это происшествие испуганная жена, лишь бы самой вывернуться с минимумом потерь. И в любых её версиях первым виноватым будет назван Альфред Викторович. А он ничего общего с семьей Чураковых более иметь не желал – невоспитанные , грубые хамы. Двухлетняя дружба – кончилась.

– Шапку я тебе не дам. У меня там в костюме кое-какие деньги лежат. Сто рублей получишь. – принял решение Комаровский.

– Тоже хорошо. – не стал торговаться Слава. – Сходим на разведку?

Предложение было разумным и, не пользуясь из соображений осторожности автомобилем, они оставили машину у пруда и пошли к вилле Чураковых.

Слякотный весенний рассвет уже начал заниматься, в роще противными голосами каркали вороны и, с точки зрения Альфреда Викторовича, вокруг разливалась такая удручающая весенняя тоска, при которой никакое дело хорошим результатом кончится не могло. Лучше всего – сесть в машину, вернуться в Москву на Трубную площадь, забиться в убогую квартирку, прогреться под горячим душем, сытно покушать, проспаться, а уж потом дела, авось, как-нибудь уладятся.

Они молча углубились в поселок и уже издалека, приглядевшись, Альфред Викторович определил, что дом Чураковых стоял темен, тих, без признаков жизни во всех трех этажах. Чтобы семейный скандал такого масштаба закончился всего за час – в этом Альфред Викторович усомнился. Бизнесмен Чураков был лютым собственником и очень оскорбился, разумеется, что его личным имуществом – женой – воспользовался человек хоть и знакомый, но посторонний. Вопрос не в любви и не в степени ревности натуры бизнесмена , а именно в брезгливости Чуракова, которую Альфред Викторович в нем сразу вычислил. Он – Чураков – конечно же должен был жену хорошенечко поколотить, может быть даже до небольшой крови, чтобы ею смыть позор. Потом следовало подвергнуть жену изгнанию. Затем, в пику изменнице – завести себе шлюху на неделю, другую. Ну а уж в заключение , уровняв таким образом взаимные измены, Чураковы должны были помириться.

Они были женаты около трех лет и по сведениям Альфреда Викторовича Нина не изменяла своему супругу ни разу. Со своей стороны Чураков чувственными увлечениями на стороне – не увлекался, групповых посещений саун избегал, на курорты без жены не ездил. Если и случались "забеги налево", то были они случайны, чаще всего связывались с интересами бизнеса, проходили в скучном стиле, без продолжения и, как правило, носили оплачиваемый характер – в той или иной форме. Другими словами, Чураковы представляли из себя стандартную, типичную до убогости семью молодого русского бизнесмена: все в порядке, все респектабельно, без пошлости, которую могут себе позволить те вульгарные, но разбогатевшие босяки, каковых именуют "новыми русскими". Чураковы – шли иным, достойным путем. До сегодняшней скандальной минуты, разумеется.

Но вилла бизнесмена стояла тихой и темной. Получалось – уехали выяснять отношения на Московскую квартиру? Или – того хуже: Чураков вычислил, что меркантильный Альфред Викторович вернется за своим барахлишком, а сейчас сам Чураков и Нина сидят за шторами окон с ружьями в руках и собираются пальнуть в Альфреда Викторовича, едва он ступит – вор вором – на чужую территорию?

Они остановились около забора, прислушались к тишине и Альфред Викторович сказал.

– Поди, толкнись в двери. По моему в доме никого нет.

– М-да? – двусмысленно спросил Спава и хохотнул.

– В чем дело?

– В том. Грабеж получается.

– Я тебя не прошу в дом лезть! – осерчал Альфред Викторович. Толкнись в дверь, сработает сигнализация, или зажжется свет в окнах, ты дуй сюда, а я сам пойду за вещами.

– А если там никого нет?

– Все равно пойду, – рассердился Альфред Викторович. – Это же мои вещи! Костюм от Версачи и туфли лакированные! В чемодане летний костюм, документы, часы золотые на тумбочке!

– Ваши часы?

– А то чьи же?! – вконец рассердился Комаровский. – Ты что думаешь, я тебя на воровство пригласил?!

– Да всякое бывает, – заметил Слава и эта реплика Альфреду Викторовичу крайне не понравилась.

Альфред Викторович не стал объяснять молодому несмышленышу, что кроме всего прочего, все его шикарные и дорогие наряды составляют профессиональную одежду, вроде бы как скафандр космонавта, без которого он не может свершать свои героические полеты.

– Ладно, я пошел.

Слава легко перепрыгнул через забор и, ничего не таясь, двинулся под навес крыльца. Через секунду Альфред Викторович услышал трель звонка в глубине дома, а ещё через десяток секунд Слава принялся громко и напористо стучать в двери кулаками, словно приметил над крышей дома языки занимавшегося пожара.

– Тише ты! – свистящим шепотом выдавил из себя Альфред Викторович и Слава вернулся назад, весело сообщив.

– В хате хозяев нема!

– Сам вижу...

– Но дверь – открыта.

– Как открыта?!

– Просто открыта! – глупо засмеялся Слава. – Подгоняй машину и вывози из дому все, что там есть!

– А если там засада? – засомневался Альфред Викторович.

– Ага. Тогда в брюхо картечью выстрелят. Только я-то в чужой пустой дом идти не собираюсь. Желаю успехов!

Альфред Викторович сдержался с большим трудом, чтоб не дать парню подзатыльник, но ограничился лишь сварливым заявлением.

– А в машину мою залез?

– Это разница. – убежденно заявил Слва. – Одно дело магнитофон из авто спереть, другое – в такую купеческую виллу забраться. Тут на тебя потом повесят, будто ты сейф с драгоценностями уволок. Увольте.

– Какой сейф? – опешил Альфред Викторович.

– В такой вилле должен быть сейф. – решительно подвел черту Слава.

Если бы на данный момент у Альфреда Викторовича не то чтоб была достаточная сумма на покупку хорошей одежды, (взамен утерянной) а хотя бы надежда таковые деньги в ближайшие дни раздобыть – он бы не колеблясь вернулся в автомобиль и уехал отсюда навсегда. Но денег не было, получение нужных сумм в ближайшее время не просматривалось, в рабочем комбинезоне, надетом на голое тело было холодно, ноги промокли, нагловатый мальчишка раздражал, приходилось рисковать.

– Стой здесь, трус. – сказал Альфред Викторович, перевалился через забор и, сделав два десятка шагов, добрался до крыльца.

Толкнул двери, разом оказавшись в темном и теплом холле, где пахло чем-то приятным. Но кроме того, Альфред Викторович неведомым органом сразу почувствовал, что вилла – безлюдна, никого в ней нет, поскольку если в доме присутствует хоть один человек, пусть он спит, или пьян или мечтает на диване, глядя в потолок, – в таком доме всегда ощущается присутствие жизни: что-то сопит, что-то хрипит, что-то дышит, в коридорах веют сквозняки, в подполе скребутся мыши.

Вилла Чураковых стояла без этих теплых признаков жизни. Альфред Викторович настолько поверил своему ощущению, что громко крикнул.

– Федор! Чураков! Выходи, я тебе морду набью!

Естественно – ему никто не ответил.

Альфред Викторович включил в холле свет, шумно поднялся на второй этаж и тут же ступил в спальню. Здесь царил полный и даже можно сказать вызывающий разгром. Костюм его, Альфреда Викторовича, был демонстративно выброшен из шкафа и растоптан, чемодан валялся у стены раскрытым, выпотрошенным, коробки с туфлями разбросаны. А его роскошная меховая шапка лежала на подушке – лежала приколотая громадным столовым ножом, будто кто-то хотел показать, что, по сути дела, желал вонзить тесак именно в череп Альфреда Викторовича, да по неумелости промахнулся и пронзил лишь шапку. Да, Чураков выместил свой гнев на вещах, так и не добравшись до жены...

Сердце Альфреда Викторовича все эти бессмысленные действия глубоко оскорбили. Ну ладно – плюнули в душу, но чужое имущество-то зачем портить?

Альфред Викторович аккуратно уложил в чемодан все свои вещи, ощущая страстное желание заглянуть в столик при трюмо, пошарить по шкафчикам, посетить кабинет и там тоже провести тщательную ревизию лишних, ненужных хозяевам или забытых по рассеянности ценностей. Ведь больше с Чураковыми он никогда не возобновит контактов! Почему бы и не прихватить на память какой ни какой сувенир?

Приходится признать, что такими мелкими хищениями Альфред Викторович в последние годы не пренебрегал, хотя по настоящему специализировался в том, что вполне легально, по доброму согласию помогал богатым вдовушкам, дамам-одиночкам или растяпам-разводкам облегчаться от лишнего барахла. Альфред Викторович не любил грубо грабить своих женщин. В большинстве случаев он удовлетворялся тем, что ему дарили. Однако если безопасная добыча сама плыла в руки, то растерянности он не проявлял.

Но данная ситуация таких вольностей не позволяла – он излишне "засветился" в этой семье и мог быть уличен с поличным моментально. Здесь рисковать было нельзя.

Скрепя сердце и воровской зуд в руках, Альфред Викторович собрал свои вещички, застегнул ремни чемодана, водрузил на голову попорченную шапку, нашел дубленку и уже хотел покинуть негостеприимную виллу, как вспомнил, что в ванной комнате забыл свой роскошный английский несессер. Оставлять его здесь было обидно – в чехле крокодиловой кожи хранилась великолепная бритва, при которой было ещё неиспользованы три аппарата двойных платиновых лезвий. К тому же, несессер числился подарком (назовем его так) предпоследней доброй подруги Альфреда Викторовича. Дама она была капризной и требовательной, но щедрой, а кроме того – жена Министра. Бритву и памяти о госпоже министерше было жаль.

Альфред Викторович прошел в ванну, обнаружил свой несессер, сунул его в карман, покинул ванную комнату и уже на лестнице оглянулся, перед тем, как выключить свет.

Какие-то непонятные пятна от дверей гостиной к кухне – черные пятна на чистом паркете пола – привлекли его внимания. Впечатление было такое, будто неряшливая хозяйка проволокла по полу мокрую тряпку и забыла затереть за собой лужи.

Ничем особо не насторожившись, Альфред Викторович аккуратно поставил на пол чемодан и двинулся вдоль грязного следа на кухню, движимый лишь чувством природного и, следует признать, повышенного любопытства. До кухни нужно было сделать около полуторы дюжины шагов, но уже на третьем – Альфред Викторович сообразил, что вовсе не любознательность толкнула его вперед, а звонкий сигнал опасности, колокольчиком зазвеневший в затылке. А на пятом шагу Альфред Викторович осознал, что пятна на полу совсем даже не черного цвета, а скорее бурого, а уж если набраться смелости и признать очевидный факт, то по краям эти пятна имели явственный красный оттенок. Следовательно, вполне возможно – кровь.

С момента этого открытия ноги Альфреда Викторовича приобрели ватную упругость, задрожали, переставлялись вперед сами по себе, хотя все тело рвалось назад – к чемодану, автомобилю, дороге, в какую-нибудь нору поглубже забиться и нишкнуть. Он замер на пороге кухни, включил свет, присмотрелся и еле слышно произнес.

– Матка Бозка, ченстоховска!

В этот критический момент его жизни, следует признать, что причастностью к шляхетскому племени аристократов Комаровских Альфред Викторович хвалился зря – никакого отношения его родословная к польским панам не имела, по сути дела – он был чистейший русак. Но ему нравились водка "Выборова" и легенда о своем рыцарском происхождение и потому, кроме выражения: "матка бозка ченстоховска", он ещё использовал всем известные: "дзенькую, пане", "прошу, пане", "пся кревь" и "дупа", что соответствует грубому олределению "задница" – по русски.

– Мать твою так! – перевел свою молитву на родной язык Альфред Викторович, закрыл глаза – открыл, но пейзаж на кухне не изменился.

Молочно-розовый, обнаженный и мускулистый торс Федора Чуракова лежал ничком на полу. На крутых ягодицах были туго натянуты почти прозрачные трусы, а более ничего надето не было. В откинутой левой руке он сжимал большое махровое полотенце, а правая – подломилась под грудь. Темноволосая голова уткнулась в пол, вернее: в лужу крови, которая дымилась – как показалось Альфреду Викторовичу. При категорической безжизненности расслабленного тела оно как – то выгнулось посредине, будто бы под живот Чуракову подложили подушку.

Альфред Викторович в полном бессилии опустился на четвереньки и заглянул под тело, тут же обнаружив, что где-то в районе солнечного сплетения торчит длинная ручка ножа. Но самого клинка не было видно, только рукоятка: черная гладкая, с потеками крови. Пальцами правой руки Чураков словно бы ещё хватался за рукоятку ножа, в предсмертной судороге пытаясь вырвать клинок из груди.

Но с другой стороны, мелькнуло в голове Альфреда Викторовича, быть может, несчастный сам себе вонзила в тело этот нож? Или упал на него, удерживая в руке? От глубокой обиды на жену – выбрал именно такой азиатский способом самоубийства?

То есть – выгнал жену, отправил домой охранника Ишака, (или в обратном порядке) помылся в ванне, надел чистые трусы и нанизался на собственный нож?

Но разработку этой мысли Альфреду Викторовичу осуществить не удалось, поскольку мозг его вдруг дал сбой, отупел, неожиданно накатилось состояние прострации и он мог лишь фиксировать вполне очевидный факт – голый Чураков Федор Михайлович лежит на полу, грудь его пробита сталью клинка, а сам он, Комаровский А.В., сидит на корточках и нет сил ни встать, ни сесть, ни растянуться рядом с трупом. А то , что перед ним именно труп – Альфред Викторович не сомневался.Зубы Чуракова были оскалены, лицо перекошено в яростной гримасе, глаза полуприщурены, но уже мутны и пусты.

Разум Альфреда Викторовича оцепенел, а все чувства выдавали странную, ирреальную информацию, что по дому кто-то ходит, скрипят половицы лестницы, люди переговариваются, на первом этаже звучит музыка и, судя по смеху, там начались танцы, в окошко заглянуло солнце. Или – даже запел церковный хор. Потому, что сильно запахло зажженными свечами.

Ничего подобного – лишь откуда-то прозвучал голос.

– Черт побери! ... Что это?

Альфред Викторович повернулся.

Слава стоял в дверях и глазами, в которых светилось мальчишеское изумление, напрочь лишенное страха, смотрел на распростертое тело.

– Черт побери... Вот это ты влип!

– Да... Нет. Кто влип? Куда?

– В дерьмо, надо понимать! Это же труп?! – Слава был удивлен, но совершенно не испуган и мыслил, в отличии от Комаровского, очень логично.

– Да... Это Чураков.

– Ясно, что Чураков. Но как он трупом стал?!

И в этот момент Комаровский запаниковал, забормотал торопливо, задергался.

– Погоди. Что делать надо?.. Это ж , действительно труп! Матка Бозка! Бежим! Бежим скорей!

– Стоим. – невыразительно ответил Слава.

– Зачем?!

– Затем. Бегут зайцы. Их подстреливают влет.

– Какие зайцы?

– Дохлые зайцы. Не торопись. Успеешь удрать! – Слава сохранял самообладание, хотя голос его звучал уже нервно, а глаза настороженно прищурились.

– Сгорим, сопляк. Бежим!

– Не беги. Осуществи отступление Без паники. Если влипли, то надо хоть оглядеться.

– Что? – Альфред Викторович понимал едва треть ему сказанного. Оба перебрасывались словами, как теннисным мячом через сетку: бросок удар-бросок, а на кой это черт, для какой пользы это делается, даже зрители на трибунах не соображают.

– Уходим спокойно. – ясным голосом сказал Слава. – Не натвори глупостей.

– Каких?

– Любых. Ничего не трогай, не затирай следов. Возьми шмотки и – в машину.

– Какую?

– Свою.

– А... А ты?!

– Приду к машине через пять минут. Только не дергайся.

Волна оцепенения как внезапно накрыла Альфреда Викторовича, так без предупреждения и схлынула. Обычные решительность и энергичность вернулись к нему, ничьим приказам он никогда не подчинялся, а потому крикнул сварливо.

– Не командуй, пся кревь! Здесь же смерть, труп!

– Ага. Где смерть там и труп. Очухался?

– Заткнись! Идем! Нечего тут торчать.

– Иди. Если хватит духу, загляни в другие комнаты. Только мельком.

– Зачем?

– Может там ещё один труп.

– И этого хватит, пся кревь ! Пошел в дупу!

Альфред Викторович шарахнулся из кухни, возле лестницы подхватил чемодан и спустился вниз.

Много, очень много душевных сил потребовалось ему сжать в кулак, чтоб заставить себя заглянуть в комнаты нижнего этажа, где по счастью не только дополнительного трупа не обнаружилось, но не приметилось чего-нибудь незнакомого – следов погрома или ограбления, скажем. Бизнесмен Чураков был убит спокойно и без шума, в один удар ножа. Но куда Нина делась? Убежала домой, в Москву уехала? Хорошо, если так...

Не чувствуя под собой ног, Альфред Викторович добежал до пруда.

Уже в машине, через минуту, Альфред Викторович пришел к выводу, что семейный скандал закончился трагедией – Нина (или Ишак по её приказу?) вонзила в мощную грудь Чуракова нож и – бежала с дачи... И куда же она побежала? В милицию следовало понимать. Именно в милицию, чтоб там сообщить, предположим: в дом ворвались бандиты и убили мужа. Или – муж вернулся из командировки и его убил – её любовник! Или – муж вернулся расстроенный и покончил жизнь через прознание себя ножом! А то и совсем просто – меня на даче не было, только поутру обнаружила труп мужа, который вернулся из поездки в Египет.

Чушь в любых вариантах, понял Альфред Викторович, но от этого не легче.

Конец вам, пан Комаровский, – суши сухари!

Какие силы удерживали Альфреда Викторовича ещё минуты три, чтоб не взреветь мотором машины, врубить скорость да не умчаться – определить трудно.

Но он включил двигатель только ещё через минуту, когда Славик появился из тумана, торопливо дошел до машины и сел рядом, предложив сдержанно.

– Вперед и побыстрей.

– Что там ещё было? – Альфред Викторович дернул машину.

– Ничего. Не советую ехать в ворота через пост ментов.

– Не учи ученого. – нервно ответил Альфред Викторович, который знал запасной путь выезда из поселка, за которым никто не присматривал.

Он пересек центральную аллею и погнал машину к северной окраине поселка.

– Вас, Альфред Викторович, кто-нибудь здесь сегодня ночью видел? без выражения спросил Слава.

– Заткнись. – нервно процедил сквозь зубы Альфред Викторович. – Ни меня, ни тебя здесь никто не видел! Никто! Не было нас здесь!

Слава прикурил от автомобильной зажигалки две сигареты и одну сунул в рот Альфреду Викторовичу, который пробурчал, успокаиваясь.

– Однако и нервы у тебя, сопляк. Железные.

– Нервы тут не при чем, Альфред Викторович, все много проще.

– Что проще?

Он помолчал и ответил равнодушно.

– Приятель у меня был дознователем в Таганроге. Таскал меня иногда с собой на службу. Я и на вскрытиях трупов с ним был. Небольшой опыт есть. Вот и все.

– Тоже мечтал сыщиком стать?

– Никогда. – с неожиданной жесткостью ответил Слава. – Я всегда мечтал стать артистом. И стану им. Большим артистом.

– Становись кем хочешь. – бросил Альфред Викторович, закладывая поворот. – Там, в доме, ничего больше не приметил?

– В каком смысле?

– Следы какие – нибудь! Или....

– Я особенно-то не приглядывался. Но трупов больше нет. С вас и этого хватит.

– Что ты мелешь, придурок?! – испугался Альфред Викторович. – Мы же вместе труп обнаружили!

Слава улыбнулся.

– Не совсем так. Точнее будет – я вас застал над трупом. Но это ерунда, конечно. Для нас ничего страшного не произошло.

У Комаровского было несколько иное мнение по проблеме, но он был занят тем, что искал в темноте дорогу к неохраняемым воротам, машину трясло на разбитой дороге, туман сгустился, но все же Комаровский нашел нужную поперечную линию и, когда убедился, что едет правильно, сказал, слегка успокоившись.

– Если артистом стать хочешь, снова в институт поступать будешь, может быть, я смогу тебе в этом помочь.

– Я вам тоже. – лениво ответил парень.

– Ты-то мне чем поможешь?! – вскинулся Альфред Викторович.

– Чем?... А у вас есть ещё один свидетель, который может показать, что вы этого толстого борова не прирезали?

– Что?!

– Или, все – таки, ВЫ его замочили? – и Слава засмеялся так, что Альфреда Викторовича охватил озноб.

– Нет... Нет! Я ушел, он был жив! Все были живы.

– Но этот вопрос для следствия требует доказательств, Альфред Викторович. – буднично ответил Слава.

Комаровский остановил машину перед железными воротами, которые казались наглухо закрытыми, при висячем замке, но это была фикция тяжеленный амбарный замок открывался без ключа, не был заперт. Воротами пользовались в том случае , когда хотели уехать с участка незаметно, без контроля любопытной охраны на центральном выезде.

Альфред Викторович выкатил машину за ворота, восстановил прежнюю маскировку и окружным путем помчался к трассе.

– Куда мы едем? – спросил Слава.

– Ко мне, куда еще? – вздохнул Альфред Викторович. – Как там не крути, мы с тобой теперь оказались повязанными этим делом.

– Я – нет. – спокойно ответил Слава. – Я ничем не повязан.

– Но понимаешь,если такое случилось, то нам надо, – Альфред Викторович попытался было возразить, однако слов не нашел: парень прав, ему в эту заваруха лезть не к чему.

До Можайского шоссе они добрались за четверть часа, туман рассеялся, Альфред Викторович разогнался и ещё через полчаса они уже пересекли Кольцевую дорогу, оказались в Москве. Все это время молчали, каждый был погружен в свои мысли.

Слава вновь закурил и сказал отчужденно, как незнакомому.

– Остановить машину поближе к центру Альфред Викторович.. Я выйду и никогда вас больше не увижу. Мне эти заморочки ни к чему.

– Подожди! – заторопился Альфред Викторович. – Ты же сам сказал, что являешься свидетелем моего алиби. Ведь может так получится, что меня повяжут. Соседи меня видели вчера и всю неделю, а потом и охрана на воротах. У меня могут быть неприятности...

Слава тщательно смял окурок в пепельнице, сказал безлико.

– У меня голова за ваши дела не болит. С убитым я не знаком, да и с вами тоже. У меня свои дела. Тормозните прямо здесь.

Альфред Викторович помедлил и спросил с вымученной улыбкой..

– Ты понимаешь, что мог бы шантажировать меня? Держать на крючке? Короче: деньги из меня сосать, веревки из меня вить?

Слава пожал плечами.

– Я хочу стать артистом. Ваши примочки не для меня. Проживу и так.

– На что ты здесь живешь?! – отчаянно прокричал Альфред Викторович. Без дома, без денег? Мелким воровством? Ведь попадешься и за мелкое тоже срок накрутят вместо театрального училища!

– Чего вы от меня хотите? – перебил Слава.

Альфред Викторович примолк и сосредоточился. От Славы веяло таким безразличием ко всему, что Комаровский понял: требовались достаточно сильные аргументы, чтобы уговорить его хотя бы на какую-то помощь в случае чего..

– Послушай, Славик, – начал он неторопливо. – Я не знаю, какой из тебя может получиться артист. Быть может хороший, а может и скверный. В последнем случае тебя ждет очень паршивая жизнь. Жизнь бездарности на сцене столь ничтожна, убога и скудна, что сродни нищенству.

– Знаю. – обрезал Слава.

– Тем более. Уровень твоего таланта пока неизвестен. Но определенный талант у тебя уже есть. Он тебе дан Господом Богом, только ты его ещё не оценил. Этот талант, при определенной шлифовке и обучении может принести тебе – все!

По губам Славы скользнула полу-презрительная улыбка и он спросил.

– Вы имеете в виду мою рожу?

– Лицо. Внешность, точнее. И фигуру. Это твой капитал.

– Бабам посоветуйте этим пользоваться. Я мужчина.

– Я – тоже. Но я тебе предлагаю красивую и быструю дорогу. Ты получишь в жизни ВСЕ И СРАЗУ. Вернее – очень быстро. Тебе не придется грабить банки, лазить по чужим машинам, даже не нужно будет изгилятся на эстраде с гитарой, как это делают безголосые попсовые певцы. Всего добьешься моментально и без больших усилий!

– Понятно. – насмешливо прервал Слава. – Через постель чужих жен – к звездам? – он хмыкнул презрительно. – Тошная работа.