Текст книги "Аферисты - Славные времена"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Нина вскинула голову и проговорила четко.

– Чтобы не было ненужных вопросов, я скажу сразу. Некоторые распоряжения Федор сделал и наказал их мне лично в тот же день Рождества этого года. И я их выполню буква в букву, – она скользнула взглядом по присутствующим и слегка улыбнулась. – Федор просил передать на память о себе коллекцию личного старинного холодного оружия.... Подполковнику Афанасьеву Ивану Петровичу. Коллекция в Москве, Иван Петрович – можете забрать свои игрушки в любой день.

Афан-Шериф до того растерялся, что невозможно было поверить, что столь сильный мужчина может ещё иметь такое мальчишеское, разом вспотевшее, пылающее от радости лицо.

– Нина Дмитриевна ..

– Потом , подполковник. – остановили она. – На этом распоряжения Федора ограничились. ЭТО – ВСЕ.... И никаких дополнений к воле покойного я делать не буду. Это первая часть моего заявления...

– Подожди! – словно очнувшись, закричала Матильда. – А родителям?! Детям? Неужто ничего?

– Родители и дети – не твоя забота. – холодно оборвала Нина. – Им выделено положенное, они его получат. Я говорю о присутствующих... И тех алчущих и жаждущих, которые рыскают пока за стенами этого дома.

Последнее заявление прозвучало уже с откровенной и издевательской жестокостью, на грани грубости. Депутат Нехорошев принялся вытаскивать свое дряхлое тело из кресла. Он едва не упал лицом вперед, но метнувшийся к нему Ишаков – успел подхватить.

Нехорошев едва сумел улыбнуться – лицо его настолько высохло, что казалось скулы прорвут кожу, он проговорил едва слышно.

– Нина Дмитриевна, я ухожу. Жаль , что Федор Михайлович просто не успел сказать вам...

– Федор все УСПЕЛ. – твердо произнела Нина.. – Не беспокойтесь, Юрий Игнатьевич, за будущее столовой для ветеранов, обеих школ и библиотеки. Их существование заложено в статье благотворительности фирмы. Я беру на себя эти статьи расходов.

– Извините, Нина. – пробормотал Нехорошев. – Извините, старика ради Христа. Вы у меня камень с души сняли.

Внезапно Нехорошев выпрямился, глаза его сверкнули и создалось впечатление, что болезнь ещё не скоро сломает этого стойкого человека. Он произнес сильным уверенным голосом.

– Нина Дмитриевна, я сейчас должен покинуть вас. Но в ближайшее время у нас будет с вами личный разговор общественной значимости. Очень серьезный разговор. Всего доброго всем.

Он повернулся и несколько скованной походкой покинул кабинет. Ишаков, на всякий случае, скользнул за ним: не поверил в силы возродившегося депутата, не дай Бог ещё упадет по дороге.

Шептунов, на правах частного поверенного фирмы, как он себя определил по началу беседы, спросил индифферентно.

– Я полагаю, господа, что ни у кого не возникает недоумения и ненужных вопросов? Все предельно ясно с моей точки зрения...

– Да что уж там, плюха будь здоров! Не ожидала. – не скрывая двусмысленности сказала Матильда и демонстративно встала.

– Ладно, мадам! Ладно! – весело заторопился Беркин. – У меня времени тоже мало, так что ты, Нинон, провентилируй сразу вопрос с фирмой! Это ведь у всех боль, как геморрой в заднице! Что ты с фирмой будешь делать? Продавать? Ей Богу, это самое лучшее! Что тебе с ней возится?! Я – возьму! Куплю по полной стоимости, Нинон, без дурацкой торговли! Выкуплю весь твой пай!

– Спасибо. – негромко ответила Нина.

– Так потолкуем на эту тему?!

– Поговори с Тарасовым.

– Эй, Колян! – через весь кабинет закричал Беркин. – Ты что там отмалчиваешься? Бизнесмен из тебя аховый, продашь до кучи свою долю? Тебе же с делом не справится!

Тарасов, под общими устремленными взглядами встал, нервно дернул головой и проговорил судорожно заглатывая слова.

– Нина Дмитриевна, сделала заявление... Я тоже хочу сделать заявление... Нина Дмитриевна, я хочу продать или передать вам свою долю акций. Я выхожу из состава владельцев фирмы.

– Рехнулся, пацан! – повалился в кресло Беркин. – Да с какой стати? Это же такое раскрученное дело!

Тарасов выпрямился в струнку.

– Вы забываете, Семен Яковлевич, ЧТО с этим связано.

– Что связано?!

– Трагическая, насильственная и ещё не расследованная смерть моего партнера. глубокоуважаемого Чуракова Федора Михайловича.

– Так что с того, хлопец? – вытаращила глаза Лопатина.

– С того – очень немного. – нервной дрожью возразил Тарасов. – В обывательских кругах считают, что насильственная смерть Федора прежде всего выгодна мне. – голос Тарасова зазвенел. – Да. Более того, люди примитивные полагают, что я являюсь организатором наемного убийства Федора Чуракова.. Допросы, которым я подвергся у присутствующего здесь полковника милиции Афанасьева эту мысль подтвердили.

– Николай! – укоризненно заговорил было Афанасьев, но Тарасов не позврлил себя перебивать.

– Да. Я не желаю жить с тенью такого подозрения на моей личности, не желаю, чтобы этим оскверняла память о Федоре... Я дарю свою долю акций Нине Дмитриевне. Такое окончательное решения я сейчас принял. А будет ли она их продавать или... Делайте что хотите. – он повернулся к Шептунову. – Можно оформить дарственную прямо сейчас?

– Подари мне! – захохотала Матильда. – И приходи в мою контору хоть каждый день за счет заведения!

Тарасов болезненно поморщился, а Шептунов ответил ему четко.

– Не гоните лошадей, Николай Николаевич. Завтра я помогу вам все оформить, если вы не остынете.

– Завтра – я у вас в офисе. Всего хорошего , господа.

С этими словами Тарасов двинулся к дверям, делая неестественно большие шаги.

– Подожди, Коля. – остановила его вдова. – Дослушай вторую часть моего заявления.

Тарасов остановился, пожал плечами и опустился на первый попавшийся стул.

Нина обошла стол и выпрямилась рядом с Шептуновым.

– Тарасов прав. Федор погиб не случайно. Смерть его не расследована. Я буду говорить прямо. Это заказное убийство и заказал его кто-то если не из близких, то из известных нам людей...

– Нам сознаваться что ли? – с вызовом крикнул Беркин и фальщиво засмеялся. – На это ты намекаешь, Нинон?!

– Хорошо бы, если б кто и сознался. – не дрогнув ответила Нина. – Ты, Семка, лучше других знаешь, что на "Славянский улей" многие уже давно разевают пасть. В том числе и ты!

– А я разве скрывал? – обиженно спросил Беркин. – И кавказская братва на Федю "наезжала" , так что это не секрет. Но брось эти выдумки! Детективных сериалов насмотрелась! Сегодня фирмы отнимают другими способами, убивать владельца вовсе нет необходимости.

– Возможно. Но старые методы всегда надежны потому, что проверны. А у нас бизнесменов убивают, чуть не каждый день, такое время.

– Так тебе же и советуют! – подхватила Матильда. – Сбрось ты эту фирму с плеч долой и будешь жить спокойно! Не женское это дело, уж поверь мне! Я со своей-то конторой еле управляюсь!

Нина переждала сдержанные смешки – реакцию на всем известную "контору" Матильды.

– Я заканчиваю... Руководить фирмой... Буду я сама.

– Чего-о? – единодушно воскликнули в кабинете и трудно было понять, кто изумился, кто растерялся, кто испугался.

– Да. Я сохраню фирму. – ожесточенно сказала Нин а. – В память мужа. Это было его детище. Пай Тарасова – останется его паем и никаких подарков ,Коля. – она посмотрела на Матильду и крикнула, срываясь. – Заткнись, Матильда! Я уже вижу, что ты хочешь сказать! Что и мне , следом за Федором, всадят нож в грудь! Чёрта вам в задницу! Я сегодня же составлю завещание, по которому после моей смерти всю фирму отдам Московской Патриархии, или в какой-нибудь благотворительный фонд! Президенту подарю! Мэру Москвы завещаю! Но никто с моей смерти не получит ни копейки, так и знайте!

– Прекрасно, Нинка! – закричал Беркин. – Но ты хоть представляешь, что такое торговать недвижимостью, не говоря про все остальное прочее?! Ты понимаешь, что такое баба в русском бизнесе?! Да ещё не замужняя?! Соображаешь, сколько шакалов вокруг тебя будут виться и я в первую очередь?!

– Понимаю. И потому выхожу замуж.

В обрушившейся полной тишине, первой очнулась Лопатина, глаза её загорелись и она спросила напряженным шепотом.

– За кого, Нина?

– За Альфреда Викторовича Комаровского.

Первой опомнилась опять же певица, вскочила и своим сильным голосом взвыла.

– Этот день победы! Порохом пропах! Это праздник – со слеза-ами на глазах!

Вторая реакция опять же была женской. Потрясенная Матильда взвизгнула.

– Да он же старикашка, Нина! Он скоро без всяких киллеров ноги протянет! Да вот же, вот мужик сидит! – она тыкала кургузым толстым пальцем в Валерия-Славу. – Молодой, дельный, красивый! Любит тебя, но молчит! Давно, с лета любит! Образованный, хваткий! Нинка – глупостей не делай! Ведь если фирму сохранять, то наследник, продолжатель дела нужен, Нинка! Ребенка рожай! Тогда какой-то смысл в борьбе есть! Одумайся и не глупи!

– Все решено. – с жестокой улыбкой ответила Нина.

Вынести всего этого варварства Альфред Викторович не смог – поднялся и, ни на кого не глядя, вышел из кабинета.

На дворе его настолько непроизвольно и сильно качнуло, что он соскочил с кирпичной дрожки, но не заметил этого и прямо по грязи пошагал к флигелю.

Ни солнца Альфред Викторович не замечал, ни ликующего пения отогревшихся птиц не слышал. Он никак не мог припомнить: получал ли в своей жизни когда либо более тяжкое оскорбление , чем только что? Или никогда его не пихали мордой в дерьмо с такой силой? Строго и профессионально рассуждая, ситуация складывалась так, что её можно было оценить, как достижения мечты, предела возможности в деятельности приживалы, нахлебника, сиречь – альфонса. Как же иначе?! – оказаться на склоне лет пригретым молодой, состоятельной женой, быть королем при роскошном королевстве, ни черта не делать, ни за что не отвечать, а только пользоваться его благами. О чем ещё мечтать, мужички?

Но следует иметь в виду искалеченную натуру и , откровенно говоря, не совсем здоровую психику ясновельможногно пана Комаровского, чтоб понять, что все происходящее он видел в ином свете. В какое бы унизительное положение не ставили его законы и правила профессии, он всегда числил себя ХОЗЯИНОМ положения, стремился духовно, морально и нравственно подчинять себе своих подруг, оставляя за ними право содержать себя. А теперь, по его мнению – его поставили в положение абсолютного холуя, что было явлением категорически непереносимым для его возвышенной души. Будь Нина мужчиной, Альфред Викторович потребовал бы отмщения. Запросил бы, предположим, нечто вроде дурацкой сатисфакции, (как выражались его благородные, хотя и придуманные, предки). На крайний случай – плюнул бы в морду обидчика, ночью облил бы несмываемой краской его автомобиль, прислал бы на его адрес конверт, полный тараканов... Но с дамами Альфред Викторович был всегда корректен, даже когда они хлестали его по лицу или били туфлей по голове.

– Проститутка, шлюха грязная! – бормотал Альфред Викторович, шагая ко флигелю. – Девчонка паршивая, манекенщица, быдло из грязи! Как ты посмела даже подумать, что Комаровский предложит тебе, курве из канавы, свою руку и сердце?!

Он обнаружил, наконец, что промахнулся мимо флигеля, развернулся и двинулся назад, все так же бормоча.

– Я тебя накажу! Все равно накажу, паршивая девчонка!

Остановившись, Альфред Викторович оглянулся, словно в поисках прута, которым намеревался отстегать непослушную барышню Нину.

"Прут" – нашелся. В лице кухарки Веры, которая бодро переставляла крепкие ноги по кирпичной дорожке и без напряжения несла на плече канистру с молоком. Альфреду Викторовичу одного взгляда хватило, чтоб присмотревшись (ранее он этого не делал) обнаружить, что сорокалетняя женщина пышет зрелым, крестьянским здоровьем, мощная грудь раздирала тоненький свитерочек и упруго колыхалась в такт шагов, тяжелые бедра покачивались и круглое лицо светилось постоянной для характера улыбкой.

Альфред Викторович решительно шагнул к ней, преградил дорогу, заглянул в её удивленные глаза и сказал сердито..

– Брось этот дурацкий бидон, Вера.

– Ты что, Альфредик? – спросила она, изумление в её глазах сменилось любопытством, а потом тем самым притушенным блеском в зрачках, по которому Альфред Викторович всегда безошибочно определял, что женщина – знает, чего от неё хотят. Желает и сама, быть может ещё не понимая этого.

– Зайдем ко мне. – требовательно объявил Альфред Викторович, снял с её плеча канистру, уверено взял её за круглый локоть и повел ко флигелю.

– Да в чем дело, Альфредик? Ты не заболел? Трясешься весь!

Была ли это преднамеренная подсказка, или вопрос вырвался случайно, но для Комаровского указания было достаточно.

– Да, заболел. Поставишь мне горчишники.

– А они у тебя есть? – озабоченно спросила Вера.

– Есть, есть. У меня все есть.

Не снижая нервного темпа, он ввел Веру во флигель и, словно по давно намеченному маршруту, тут же оказался возле дивана в спальне, крепко обнял было Веру за талию, но почувствовал запах кухни, молока и дешевых духов, отодвинулся и сказал.

– Стоп. Не так.

– Да что с тобой, Альфредик? – в конец растерялась Вера, уже ничего не понимая.

– Сейчас.

Дальнейшее движение развивалось опять же по давно отработанной модели. Альфред Викторович быстро и молча скинул с себя всю одежду, а несколько ошарашенная Вера смотрела на него поеживаясь и не придумала ничего лучше, чем спросить.

– Ты действительно заболел? Куда тебе горчишники налепить?

– Увидишь. – ответил Альфред Викторович, взял женщину за руку и в пять шагов достиг душевой кабинки, открыл дверь и принялся умело и быстро раздевать уже Веру.

– Ой. – сказала она. – Ты что удумал, Альфредик?!

– Процедуры.

– Какие?

– Лечебные.

Одежды на ней оказалось всего ничего и юбка-трусики со свитерочком под уверенными руками Альфреда Викторовича мигом слетели с гладкого ещё не одрябшего тела зрелой женщины.

– Сейчас я тебя помою!

– Да я в субботу в бане была, Альфредик!

– Лишний раз не помешает.

С ловкостью пространьщика он обмотал голову Веры полотенцем и она все ещё в себя прийти не могла от изумления, как оказалась под струями горячего душа, а Альфред Викторович притерся рядом, порадовался, что его орган тут же начал набирать силу.

– Ой, Альфредик... Такого у меня не бывало!

Слюнявое сюсюсканье – "Альфредик" – раздражало Комаровского, но такие вещи он терпел и прощал барышням, поскольку знал твердо: идеал не достижим!

– Много чего у тебя не бывало.

Альфред Викторович в спешке прикидывал, что излешней торопливости проявлять не следует – Нина начнет его искать, быть может, не сразу. Может получится так, что когда она объявится здесь, то припоздает и уже и не застанет этого сладостного акта мести, обозначающего полное пренебрежения к своей особе. Но сдержаться возле сразу раскалившегося, крупного женского тела он не смог и начал свои действия стоя прямо под душем, ловко приподняв левую ногу Веры.

– Ай! Ну ты и ловкач, Альфредик! Ой, шустрый какой!

– Ага, ага! – забормотал Альфред Викторович, погружаясь сознанием и чувствами в любимое дело, к которому никогда не позволял себе относиться с небрежением, никогда не выполнял рассудочно, а вкладывал в процесс всю душу и все свои физические силы..

Благоразумно придержавшись, он не закончил сеанса естественным финалом, вывел Веру в комнату для краткой передышке. Однако женщине дебютного вступления явно не хватило, она смотрела на него лукаво, но требовательно, и пришлось потянуть время, используя прием испытанный и трафаретный.

– Глотнем по бокалу шампанского, дорогая! – он метнулся к шкафчику.

– Ты просто сумасшедший сегодня. Вот значит у вас как...

– У кого у вас?

– Да так, у культурных, образованных...

– Голые – все равны! – не смог обойтись Комаровский без тривиальности.

Он подал ей наполненный бокал, они чокнулись, и Альфред Викторович из своего бокала сделал лишь глоток, остальное шампанское вылил на грудь Веры. Она захихикала и слегка испугалась, а он опрокинул её на диван и принялся слизывать шампанское из ложбинки между грудей. Трюк – который проделывал ещё Сфинкс у египетских пирамид.. .

– Господи! – застонала Вера. – Разве так бывает?!

– Бывает ещё и не так! – захлебываясь, заверил Альфред Викторович. Я тебя ещё всему научу, ты ещё узнаешь до конца что это такое...

– Ой, и этого на всю оставшуюся жизнь хватит...

Альфред Викторович хотел было заметить, что если она будет следить за собой, то её хватит ещё надолго. Но смекнул, что разговор может перейти на него самого, предпочел эту тему не развивать, тем более, что он был не к месту – Альфред Викторович был не из тех мужчин, которые в означенном процессе обходился только рычанием да мычанием. Свято веря в канон, что "русская женщина любит ушами" он и забивал уши партнерши бессвязным набором глупейших слов, которые именно и ценятся в эту минуту – тут тебя и: "солнце мое, радость моя, ветер мой морской, озеро ты мое распрекрасное, чудо поднебесное, лапушка, ой, ах" и прочее, прочеее – чем глупее, тем лучше. И так – до "пикового" мгновения, а потом ещё немного ласки, (не спать, не храпеть разом!) потому как отваливаться от женщины, словно обожравшийся кабан от пиршественного стола, это уж совсем плебейская манера, которая оскорбит любую дворничиху, если в ней есть хоть капля самодостоинства.

Именно в этот аккуратно высчитанный момент в двери комнаты раздался легкий стук, затем они тут же открылись и поначалу Альфред Викторович спиной почувствовал взгляд Нины, а потом услышал и её спокойный голос.

– Вот так, значит?

Вера под Альфредом Викторовичем (он почувствовал явственно) задрожала от страха, а он сам неспешно обернулся и ответил просто.

– Вот так.

Нина кивнула и шагнула в коридор, бросив на ходу.

– Не торопитесь, но закругляйтесь Я подожду.

Она прикрыла за собой дверь, а Альфред Викторович сказал буднично.

– Ты – распрекрасная женщина, можешь мне поверить Конечно, нет школы, не отшлифованы природные таланты...

– Альфредик! – с откровенным страхом сказала Вера. – Она же меня с работы выгонит! Чем я детей кормить буду?! И тебя выгонит, Альфредик! Что мы натворили!

Это уже хорошо – настоящая русская женщина. Обычно дрянные бабы занимают другу позицию в таких случаях: "Что ТЫ натворил?!".

А сама будто бы и не при чем, изнасилованная невинность.

– Спокойно. – мужественно сказал Альфред Викторович. – Никто тебя не выгонит. Даже наоборот, получишь повышение в чине. Иди помойся и возвращайся к своим обязанностям.

– Господи, я же бидон с молоком на солнце оставила! Оно же у меня прокиснет!

Тоже по русски: теперь вспомнит, что печка не топлена, дети не кормлены, корова не доена.

Даже не думая одеваться, Альфред Викторович сел в кресло, поставил под локоть недопитую бутылку шампанского, наполнил бокал и дождался, пока Вера торопливо оделась и вылетела из флигеля. После чего громко позвал.

– Следующий!

Нина тут же ответила из кухни.

– Я кофе уже сварила. Идите сюда.

Альфред Викторович заколебался. Судя по всему, акт отмщения дал слабые результаты и продолжать эту юношескую игру было несолидно. С намеренной неторопливостью он прошел в душ, помылся, оделся по полной форме и объявился на кухне, готовый к любому скандальному разговору. Но тут же напоролся на жесткую фразу.

– В пятницу мы венчаемся в церкви. Вы успеете пошить новый костюм?

– Что? – не дошло до Альфреда Викторовича.

Нина кивнула на развешенный под потолком, ещё не высохший костюм, в котором Альфред Викторович нырял в ручей, спасаясь от прицельной стрельбы Толстенко.

– Этот для свадьбы уже не годится.

Альфред Викторович признавал, что без определенной доли здорового цинизма жить невозможно, но как и во всем, он соблюдал чувство меры.

– Нина... Венчаться в церкви, где неделю назад отпевали твоего мужа?! Не слишком?

– В самый раз. – небрежно бросила она. – Поговорим лучше о делах.

– Нина, но это..

– Что это?! – резко оборвала она. – Альфред Викторович, хуже чем о нас думают, больше уже невозможно! И плевать я на все хотела! На все разговоры!

– Да при чем тут разговоры. Нина?! – застонал Альфред Викторович. – Я не желаю той жизни, которую ты предлагаешь! Ты волочишь меня под брачный венец, а сама приглядела себе молодого любовника, этого хлыща из борделя Матильды! Да я... Я тебя просто теперь боюсь! Прощай, дорогая!

Он сорвал с веревки свой все ещё влажный костюм, вернулся в комнату и в сосредоточенном темпе принялся паковать походный чемодан. Приходилось удерживаться от размышлений – куда он уйдет и зачем уйдет. Уходить было решительно некуда и даже денег не было, чтоб стартовать в новый период жизни. Но все одно – главное исчезнуть отсюда, испариться навсегда из мест, где с каждым днем положение становилось запутанней и опасней.

Он затянул ремни чемодана, разогнулся и обнаружил, что Нина стоит в дверях, удерживая на весу чашку кофе.

– Альфред Викторович, – неторопливо и с едва приметной улыбкой сказала она. – Во-первых, надеюсь, что вам будет стыдно устраивать пошлый трюк – жених сбежал из-под венца. В какое положения вы меня поставите?

– Мне на это плевать, – буркнул он.

Она помолчала, с интересом наблюдая, как Альфред Викторович старательно прибирает белье на диване, потом подтягивает галстук и надевает пиджак.

– Альфред Викторович.. Подумайте вот о чем... Что мне стоит вспомнить, такую к примеру деталь... У одного из бандитов, которые убили Федора... Когда он меня вязал... Я заметила на пальце золотой перстень... Пошленькая, дешевая такая золотая штучка – печатка с черепом и крестом на нем изображена.

Альфред Викторович непроизвольно схватился за жилетный карман – такой перстень у него был, не золотой, а медяшка – цыганская работа. Он эту дрянь по своему любил, изредка даже натягивал на палец, стеснялся носить повседневно, но чем-то этот кич был ему дорог.

– Ну и что? – спросил он, не обнаружив перстня.

– Перестаньте, Альфред Викторович. – нахмурившись сказала Нина. – Про перстень я раньше времени врать не буду. Я попросту скажу подполковнику Афанасьеву, что, поколебавшись, я превозмогла сама себя и решила сказать правду – вы были среди бандитов. Вы – убили Федоры. Вы с напарником оглушили и связали меня. И попаду в точку! Именно так видит все события наш подполковник Афанасьев! Он ещё не повязал вас только потому, что Я его просила этого не делать!... До выяснения всех обстоятельств.

– Нина... Как это непорядочно! Это шантаж! – возмутился Альфред Викторович. – Ты знаешь, что это неправда!

– Поскольку правды не знает никто, то сойдет и такая версия. насмешливо сказала она. – Во всяком случае, её будет достаточно, чтобы Афан-Шериф вас арестовал и даже в самом лучшем случае, изрядное количество времени помариновал в кутузке...Оставьте свой чемодан, идти вам все равно некуда, поговорим о делах.

Альфред Викторович нагнулся, поднял чемодан, в прихожей снял с гвоздя и перекинул через руку дубленку, но уйти без последнего слова не мог. А потому сказал через плечо.

– Комаровского нельзя запугать шантажом.

Ответ прозвучал тут же.

– Комаровского можно купить На это оскорбление Альфред Викторович не ответил – пусть так: у него случались самые разные сцены при окончательном разрыве с партнершами. Бывали слезы, бывали драки, он привык ко всему и, в конечном счете, полагал, что ради возвращения свободы, профессиональные принципы допускают смирение гордыни перед оскорблениями, избиениями и шантажом.

Он покинул флигель и твердыми шагами двинулся мимо виллы к воротам. Возле них с лопатой в руках, по пояс обнаженный, трудился Котяра разбрасывал последний снег, залежавшийся в тени. Котяра приметил Комаровского, оскалил зубы и крикнул весело.

– Привет, хозяин!

– Привет, холуй.

С десяток шагов Альфред Викторович ожидал не то чтоб выстрела в спину, но хороший булыжник должен был треснуть его по затылку. Ничего подобного не случилось – Котята проглотил обиду: может затаился, а может был уверен, что имеет дело с настоящим хозяином, которому в плохом настроении дозволено пинать свою челядь ногами – за это челядь и деньги получает.

Мерным шагом, глубоко вдыхая свежий воздух, с удовольствием ощущая, как спина прогревается солнцем, Альфред Викторович миновал пару кварталов и вышел к площадке, где он оставил свой автомобиль. Никакого плана даже на сегодняшний день он ещё не оставил, поскольку не было самого главного для реализации любого плана – денег. Того червонца, который завалялся где-то по карманам, хватит лишь для заправки бензобака, но этого достаточно, чтобы вернуться в Москву, а там уж подумать и о деньгах, и о жизни, что в принципе равнозначно.

Внезапно настроение Альфреда Викторовича резко улучшилось – он вспомнил разговор с редактором издательства, вспомнил, что может поехать и получить какой-то аванс за свой литературный труд и, следовательно, на первое время финансовые проблемы будут решены, а затем... Альфред Викторович даже задохнулся, вспоминая те часы, когда он, забыв про все, писал свою новую книгу! Черт знает чем он занимался, вместо настоящего дела! Прервал повествование своей жизни, разменяв его на суетность преходящего быта, а следовало посвятить свои дни и усилия занятиям непреходящим, вечным, духовным.... Но такая углубленная мысль Комаровского испугала – о Вечности, как он полагал, ему ещё рано было думать.

Он вышел на край площадки у пруда и оглянулся.

Его белой "волги" нигде не было видно!

Единственная ценная и совершенно необходимая в его работе вещь исчезла! Без автомобиля – он был как без рук, вернее, – как без профессионального инструмента: словно зубной врач без бормашины, или космонавт без ракеты.

Пытаясь вспомнить, при каких обстоятельствах он в последний раз видел свою тачку и запирал ли её, Альфред Викторович добрел до места где она должна была стоять. По следам (земля уже подсохла) ничего не смог определить, зато вспомнил, что в последний раз отъехал на своей "волге" вместе с подполковником Афанасьевым на его "ауди". Можно было заключить, что настырный милиционер, исходя из своих соображений розыска, реквизировал "волгу" и теперь Комаровскому следовало разыскивать следы своего имущества именно в этом, милицейском направление.

Но Комаровский тут же понял, что это и есть ловушка! Именно этого от него и ждали, чтоб он полез прямо в пасть льва! А если этим львом считать подполковника Афанасьева, то он, по отношению к Альфреду Викторовичу может оказаться очень жесток – подарок в виде коллекции холодного оружия следовало отрабатывать.

Альфред Викторович понял в какие тенета попал – сейчас Нина звонит подполковнику и выдает инструкцию: моего мужа убивал альфонс Комаровский, я вспомнила запах его тела, да, он был моим любовником, но память мужа и истина для меня дороже. Хватайте его – убийцу!

Присутствия духа Альфред Викторович при этих своих домыслах не потерял. Как всякий невиновный человек, в глубине души своей, не смотря на весь происходящий вокруг бардак российский,. не смотря на то, что тысячи людей (явно безвинных) томились по Бутыркам, Крестам, Матросским тишинам и прочим следственным изоляторов – несмотря на это в душе каждого сохраняется категорически лживая убежденность: невиновный – не пострадает. И даже битый, прожаренный ударами судьбы насквозь Комаровский был уверен: меня , невиновного, под топор не подведут!

Тем более, что он никак не мог найти ответ на ещё одну, достаточно тревожную мысль: да на кой хрен он сейчас Нине столь нужен? Для чего? Зачем? Что она за него цепляется?! Муж – умер. Вдова – свободна. Готова ринутся в бурное море бизнеса. Молодая, более чем красивая, энергичная, с мошной настолько набитой деньгами, что и не завяжешь и – вдруг держится за стареющего льва с подмоченной репутацией? Любовника – без труда найдет и получше. Комаровский как муж и опора жены – смешно и говорить! На миг мелькнула тщеславная мыслишка – а не влюблена ли она в него по уши?! Но у трезвого Альфреда Викторовича хватило мужества и разума признаться, что никакой повышенной страсти Нина к нему не испытывала, да и не могла испытывать. К тому же богатый жизненный опыт выдавал четкий ответ влюбленные женщины так себя не ведут! – не обольщайся, старый козел.

Альфред Викторович оглянулся, надеясь, что машина появится за счет напряжения его желаний и воли. Но прием экстрасенсорики не сработал, машина не появилась – наверное потому, что Комаровский экстрасенсам и прочим шарлатанам не верил, сам был из их племени. Убедившись, что машина не вернется, Альфред Викторович и думать о ней не стал, во всяком случае решил, что заявит о пропажу в Москве. Заявит формально – нынче угнанные машины крайне редко возвращают владельцам, или возвращают в таком виде, что лучше бы хозяин её и не видел, полезней для нервной системы.

Можно было набраться нахальства и вернуться на виллу, чтобы истребовать подаренный "мерседес". Но Комаровский знал, что не получит его ни за что – нигде не отмечено и не объявлено, что это последний подарок Феди своему верному другу Комаровскому А.В.

Огорченный происшествием, Альфред Викторович пешком двинулся на станцию, и, когда миновал охраняемые ворота, спросил молодого парня в комуфляжном комбинезоне.

– Не видели, тут белая "волга "не выезжала?

Парень вытащил изо рта сигарету и спросил.

– Какой номер?

Альфред Викторович назвал номера, получил равнодушный ответ.

– Выезжала. Полчаса назад.

– Да? – встрепенулся Комаровский. – А кто за рулем?

– Почем я знаю? – страж равнодушно пожал плечами. – У неё стекла тонированные, не разглядишь. К тому же, мы приглядываемся к тем, кто вьезжает. А если убыл, так скатертью дорожка.

Альфред Викторович проклял себя за излишнее пижонство – черт его дернул поменять нормальные, прозрачные стекла на тонированные.

– Угнали что ли? – в глаза охранника засветился интерес.

– Да нет.

Альфред Викторович безнадежно махнул рукой и двинулся по дороге.

До железнодорожной платформы надо было пройти по дороге, как припомнил Комаровский, километров восемь – их он и проделывал обычно на машине. Но теперь, сориентировавшись, пришел к выводу, что заметно сократит расстояние, если пойдет по разбитой широкой тропе через лес. Тащится с чемоданом по колдобинам и грязи было невесело, но Альфред Викторович нашел успокоение и в этом – полезный для здоровья свежий воздух вокруг и полезные биополе-аура проснувшихся от зимней спячки деревьев.

Через пять минут он углубился в лес. Еще через пять минут бодрого, хотя и неровного, спотыкающегося на корнях деревьев шага – увидел свою машину.

Белая "волга" с тонированными стеклами мирно стояла прямо посреди широкой тропы, под раскидистой елью, с темных ветвей которой на крышу машины звонко падали капли. Из торчавшей трубы глушителя дым не шел, а сидел ли кто в салоне, Альфред Викторович не мог разглядеть все из-за тех же стекол. Еще через десяток шагов Альфред Викторович разглядел и цифры номера – она, родная, стоит и ждет хозяина, после того, как на ней покаталась сопливая шпана!