Текст книги "Аферисты - Славные времена"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Что?

– Высокий торговый рейтинг!

Тут Альфред Викторович сообразил, что в его лице (сохраняя масштабность персон) оскорблены все великие русские писатели прошлого, настоящего и будущего. Это придало ему некоторой смелости и он заговорил поуверенней.

– Вы меня простите, но задачи литературы, пусть даже такой, как моя это просвещение читающей публики. А я, пусть в малой степени, пусть в вычурной форме, в какой-то искаженном виде и низкопробном жанре все же отображаю приметы Времени, События, Дух Эпохи и свое собственное видение... Если я вижу процессы идиотскими и на уровне фарса, то...

– Оставьте. – миролюбиво сказал Главный Редактор. – Против вашей темы я ничего не имею. Приносят экзерсизы и побезобразней ваших. Имеются авторы вовсе безграмотные и перманентно пьяные, но покупают – все! Эту вашу вещь мы взяли, а касательно будущей прошу учесть – пишите просто и ясно, без завихрений, или я буду вынужден с вами бороться.

Альфред Викторович, который уже ни на что не надеялся, естественно воспрял духом и произнес несколько смелее.

– Опять же прошу прощения, но если бы вам принес на прочтения свою прозу Булгаков, то вы бы от его постоянного фарса и гротеска упали в обморок и ни за что бы не напечатали? Ни "Мастера и Маргариту", ни "Театральный роман"?

Главный редактор ответил вполне серьезно.

– А вы принесите что-либо подобное "Собачьему сердцу" и увидите результат. Михаил Афанасьевич знал меру, а вы её – не знаете.

На этом теоретическая часть воспитания молодого автора закончилась и перешли к делам практическим. Трактат Комаровского уже был в типографии, должен был лечь на прилавки "развалов" у метро и в палатках где-то через месяц, а потому Главный Редактор сказал просто, но милостиво.

– Выплачу вам всю причитающуюся сумму, хотя и положено только по выходу из печати.

И тут же – повернулся к сейфу и выдал Альфреду Викторовичу положенное, что вернуло его в собственных глазах на ту позицию самомнения, с которой он сюда и вошел.

– Как у вас дела со следующим произведением? – осведомился Главный.

– Сделал почти половину!

– А стиль...

– Еще хуже! – брякнул Альфред Викторович и тут же опомнился. – Но я его поправлю!

– Да уж постарайтесь – Конечно.

Теоретически Альфред Викторович знал, что не следовало было быть столь послушным, да вот сил у неофита от литературы не хватало, чтоб бороться, так сказать, за свою литературную самобытность. Тем не менее, он открыл было рот, чтобы проявить хотя бы формальные признаки сопротивления, но в этот момент в кабинет заглянул немолодой человек с выщербленными зубами, картавый, примерно с таким же выражением потерянности, как у Альфреда Викторовича и того же возраста.

– Здравствуйте, Александр Сергеевич, – сказал Главный. – Мы уже закончили, сейчас займусь вами. Альфред Викторович – до свидания и творческих успехов.

Комаровский уступил место на стуле своему двойнику и вывалился из кабинета, так и не поняв – оплевали его творчество с ног до головы, или , принимая во внимание полученную сумму и пожелание успехов, отнюдь, возвеличили!

Приятней было придерживаться последней позиции.

Понадобилось какое-то время, чтобы Комаровский понял, что весьма образованный Главный редактор по сути дела – глубоко страдал от того, что издавал тот вид литературы, который презирал. Работай он с тем же Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, так проглотил бы Главный и стиль великого писателя и не посмел заикаться о пошлом торговом рейтинге. Но деньги сейчас делались не на "высокой литературе", на которой редактор воспитывался, а на том, что приволок на продажу Альфред Викторович. И Комаровский с отчаянием подумал, что в расстройстве не успел сказать самого главного, что относится к своему труду он в высшей степени серьезно и вдумчиво, ни о каких "торговых рейтингах" не заботиться, а что касается стиля...Такой уж есть, так он видит окружающий мир в преломление своего сознания – гротескным, фарсовым, диким до карикатуры и – ни черта с этим не поделаешь.

Комаровский выбрался в коридорчик и свой "мерседес" поначалу увидел на экране монитора, заглянув в маленькое помещение охраны – машина стояла на месте в ряду других, а майор милиции на Альфреда Викторовича внимания не обратил. Комаровский не стал хвалить местную модель охраны, однако проникся к Издательству ещё большим уважением, коль скоро оно могло позволить себе такую дорогую систему обороны – по печальным сводкам последнего года были убиты уже несколько бизнесменов-издателей, вложивших деньги и душу в дело развития российской словестности. Комаровский собрался было потолковать об этих проблемах с майором, но взглянул на часы и заторопился.

глава 6

Пришлось превышать скоростной режим всех дорог, по которым приходилось возвращаться, но Альфред Викторович оказался около знакомого пикета ГАИ за полторы минуты до срока. Однако, он уже издали увидел белую "ауди" Афанасьева и свою машину поставил к ней в притирку.

Подполковник сидел за рулем и при появлении Комаровского, пригласил его в свой салон коротким кивком. И едва Альфред Викторович уселся рядом, как сказал небрежно.

– Начинайте.

Альфред Викторович перевел дыхание и под аккомпанемент гудящей за бортом автомобиля трассы, в течение получаса, подробно, практически почти ничего не утаивая и не лукавя, рассказал всю свою эпопею, начиная с того дня, как Федор Чураков отбыл то ли в Египет, то в Голландию, и кончая эпизодом избиения Котяры. За благо он посчитал только не касаться событий, связанных с наказанием халявщиков в сауне – там была смерть Воронцова, объяснять которую Альфреду Викторовичу категорически не хотелось, поскольку свидетельствовать что-либо "за" или "против" он не мог. Не столько по причине осторожности, а попросту потому, что этот момент явно не имел никакого отношения к его собственным несчастьям.

Афанасьев не перебил его ни разу. А когда Комаровский закончил, подчеркнуто на виду, извлек откуда-то диктофон остановил его, сменил кассету и снова включил. Но к этому фокусу Альфред Викторович был настолько готов, что даже не выразил удивления.

– Теперь вопросы. – сказал Афанасьев. – Кого вы считаете заказчиком убийства Чуракова?

– Японского императора! Я назвал все возможные кандидатуры, а большей конкретности не могу себе позволить. – решительно ответил Комаровский.

– Однако, вы определили исполнителей. Гном с Ружьем и Зернов.

– С чужих слов.

– А Толстенко – наводчик?

– Это результат моих собственных рассуждений. Видите ли, чтобы убийцы могли проникнуть в дом, Федор должен был изнутри открыть посредством пульта управления и ворота и дверь на виллу, внизу. Он мог это сделать только в том случае, если хорошо знал того, кто спрашивал его через микрофон домофона. Это и был Толстенко.

– Как-то вся эта история не выстраивается в хронометраже. Уж очень плотно компануются события. – в голосе Афанасьева Комаровский впервые уловил сомнение, а потому загорячился.

– Очень даже укладывается, Иван Петрович! Толстенко следил, как разворачиваются дела на вилле. Когда он понял, что смертоубийства не будет, то пошел и вызвал по телефону убийц, у него-то телефона в доме нет.

– Был. Но он не мог за него платить и его отрезали.

– Тем более. Он вызвал убийц, они же неподалеку были, на даче Беркина в его охране.. И когда возвращался – встретил меня в неприличном виде чучела. Я ушел дальше, а Толстенко встретил убийц, обговорил с ними окончательно детали преступления, потом обманом провел их в дом Чуракова, а сам ушел пить чай!

– Охрана...

– Так он же видел, что Ишаков уехал! И понял, что муж с женой будут разбираться в конфликте мирными средствами!

Афанасьев произнес задумчиво.

– Просто зависть, Альфред Викторович, конечно достаточно побудительный мотив для всякой пакости, но чтобы она переросла в жажду убийства, нужны конкретные, жесткие причины. Очень мощный мотив нужен, особенно для человека трезвого и разумного. А жизненный путь Толстенко говорит за то, что он был весьма и весьма не глуп.

– Боюсь, что и конкретные причины у Толстенко были. – нахмурившись произнес Комаровский. – Неохота о них говорить, бросают тень на покойного Федора.

– Федору теперь плевать как на тень, так и на свет. – убежденно заметил Афанасьев. – Точнее, Альфред Викторович?

Комаровский вздохнул и ответил, превозмогая себя.

– О покойных дурно вспоминать плохое... Но Федор хотел расшириться и откупить у соседа его участок. Давал любые деньги, предлагал ему другой участок, на окраине, Толстенко не соглашался и...

– И Чураков принялся его выживать? – быстро спросил Афанасьев. Угрожать? Ну, смелее?!

Альфред Викторович помялся.

– Точно не знаю. Но, честно сказать, Федор Михайлович ни перед чем не останавливался, когда шел к своей цели. Он мог, конечно, и попросту вышвырнуть соседа с его земли. Мог, к сожалению.

– Вот это – уже "горячо"!... Значит, по вашему получается , Толстенко навел убийц и ушел?

– А что ему ещё было делать? – удивился Комаровский. – Он свое уже получил. Ввел через обман хозяина бандитов в дом, для него это было достаточно.

– Правильно. Тогда зачем его самого пытались убить?

– Чтоб не было лишнего свидетеля!

– Чего – свидетеля?

– Да убийства Федора, Господи!

– Вот тут у нас и неувязка, Альфред Викторович... Бандиты или убивают всех, или не убивают никого. Жену Чуракова они связали, пытались изнасиловать, но сейчас всякий знает, какую маску не надень, как глаза человеку не завяжи , если он в сознание, то хоть тень примет от нападавших засечет. Они не собирались убивать Чуракова и его жену. Им, вы правильно сказали, нужны были деньги, ценности. И только этим Толстенко их соблазнил. И получается, что под эту сурдинку убил Чуракова именно сам Толстенко. А бандиты "мокрухи" испугались, она на них повисла, а потому и решили его ликвидировать, чтобы...

– Это никак невозможно! – твердо заявил Комаровский. – Во-первых, для такой цели у него был пистолет.

– Слишком шумное оружие для ночного времени в дачном поселке.

– Ерунда, там все друг на друга плевать хотели! Хоть гранаты кидай, никто не поможет, у каждого своя охрана! Ну, ладно. Убил Толстенко. Но нанести такой удар ножом в грудь здоровому Феде, у Толстенко бы, ну, никак не получилось бы! Федор был спортсмен, приехал – трезвый, слово даю! Этот дряхлый пень не успел бы своего тесака из кармана вынуть, как Федор его пришиб.

– Опять же есть деталь, достаточно любопытная... Федор Чураков убит метательным ножом. Специальным метательным ножом. Хотя он имеет двойное назначение, им можно орудовать в рукопашной схватке и обычным способом. Удобная вещь.

– Не для меня, – возразил Альфред Викторович. – И вы меня извините, но допустить, что Толстенко, подобно циркачу, метает ножи, я никак не могу! И вообще, поражение цели при метании ножа, это... Цирк. Или...

Афанасьев закончил за него.

– Да. Этот фокус красиво выглядит в кино. На практике убить человека наповал метнув в него нож, невероятно сложно, практически – невозможно. Эффект достигается при очень длительных постоянных тренировках и требуется достаточно большая сила для броска на поражение. Не по плечу задача для Толстенко. Но Чураков был убит именно таким способом.

– Да почему? С какой стати подобный вывод?! – недоверчиво спросил Комаровский.

– Потому, что тело убитого Чуракова перетащили из гостиной второго этажа – на кухню.

– Мне бы немного объяснений. – брюзгливо заметил Комаровский. – Мне за вашей логикой не поспеть.

– Картина предполагается такая. – терпеливо ответил Афанасьев. Толстенко с бандитами за спиной, проник через ворота. Потом уже на участке, не пользуясь домофоном, криком – вызвал Федора Чуракова и тот подошел к окну и открыл его. Толстенко метнул нож и уложил Чуракова на месте. Вошел в дом, где бандиты уже шарили по шкафам, пытались вскрыть сейф, Нина Дмитриевна продолжала прятаться в ванне и, чтоб замести свои следы Чураков перетащил тело Федора на кухню и закрыл окно. Бандиты обнаружили Нину Дмитриевну, на убийство они не были настроены и засунули её в подвал. Вот и все.

– Если исключить мою да и вашу уверенность, что метнуть нож с земли на второй этаж, да ещё с такой силой Толстенко не способен. Сколько бы не приводилось резонов.

– Вы правы. – кивнул Афанасьев. – Но этот нож приспособлен к метанию из арбалета.

– Арбалета?

– Да. Арбалет кроме стрелы может метать что угодно. Есть такие.

– Подождите, – напрягся Альфред Викторович . – Что-то у меня в голове мелькает, да не могу поймать...Но пусть так! Однако, если эти два вора, пусть уже не убийцы, увидели труп, почему они тут же не угробили Толстенко?

– Он сразу убежал. И потом, по мере развития событий, понял, что положение становится угрожающим, быть может заметил, что его готовятся ликвидировать, а отсюда и эта тыква, которую прострелили вместо его головы.

– Кто прострелил?

– Гном с Ружьем. Он отменный стрелок, за что и получил свою кличку.

– Нужно его найти! – возликовал Альфред Викторович. – Его и Зернова! Они расскажут все!

– Нет. Главного не расскажут. Потому, что скорее всего и не знают.

– Чего не знают?

– Имени Заказчика. Вот кто главный и самый опасный. Наводчики, убийцы – всего лишь инструменты в чужих руках. Одним платят, других ловят на иной соблазн, но дело закрыто тогда, когда палач накидывает петлю именно на шею Заказчика.

От последних слов подполковника Альфред Викторович передернулся.

– Ваша предполагаемая схема, Иван Петрович, страдает слабой доказуемостью! – заявил он безапелляционно, но Афанасьев не смутился.

– Как и всякая черновая схема. А потом она уточняется, обрастает свидетельствами очевидцев, деталями, обретает логическое построение и становится достаточно ясной, чтоб в ней и прокурор разобрался.

– Но вы же отловите в конечном счете Толстенко, Гнома с Ружьем и Зернова?

– На это нужно время. А наибольший эффект достигается при расследование по горячим следам, Альфред Викторович. Пока мы сейчас говорили, вы сказали, что у вас что-то замелькало в голове?

– Да. И сейчас вертится. Но не могу зацепить мысли.

– Вы заволновались, когда мы рассуждали об арбалете. Вернитесь к этому моменту. Арбалет это...

– Да... Это такое в виде ружья с луком...И если его положить в чехол, – Комаровский подпрыгнул в кресле. – То ведь по форме получится балалайка! Ну, да – балалайка! Я ещё тогда подумал, что это Толстенко с балалайкой ночью собаку прогуливает! Правильно же, черт возьми! Комаровский уже кричал так, что подполковник поморщился. – Теперь я вспомнил! Когда я эту балалайку пнул в реку, она булькнула и тут же потонула! Балалайка же деревянная и полая, не может так сразу потонуть, она плавать должна!

– Найдете это место на реке? – тут же спросил Афанасьев.

– Еще бы!

Афанасьев снял трубку телефона и через несколько секунд произнес.

– Коротков? Чтоб через полчаса у реки, на задах дачного поселка был водолаз, рыбачий невод и пара понятых. Быстренько.

Ответа он не дожидался, включил мотор и сдернул машину с места, но разгоряченный Альфред Викторович крикнул.

– А моя машина?! Остановите!

– Подвезут вас к машине, а здесь за ней присмотрят.

Афанасьев погнал автомобиль , не включая сирены, но в том милицейском оперативном режиме, при котором встречные поперечные разлетаются в обе стороны от прямой траектории полета.

Но, судя по всему, его подчиненный тоже были людьми шустрыми, потому что на берег реки, к указанному месту они прибыли почти одновременно "ауди" и два УАЗа.

Альфред Викторович без особых трудов нашел место своего последнего столкновения с Толстенко и подсохшая земля даже сохранила ещё его следы во всяком случае, в один из них Комаровский плотно уложил свой ботинок.

Рослый водолаз натягивал на голые плечи с помощью товарища желтый баллон акваланга и без всякого удовольствия смотрел на холодный поток – в прибрежных камышах ещё посверкивали льдинки.

Афанасьев спросил водолаза..

– Ты почему костюм не надеваешь, Игорь?

– Забыли в спешке. – буркнул водолаз. – Вы ж погнали, как на пожар. Может неводом зацепим?

– Раз забыл, лезь голым. – безо всякой пощады приказал Афанасьев и водолаз лишь осведомился с надеждой в голосе.

– Стакан будет?

– Будет. Балалайка – стакан. Пистолет – второй.

Альфред Викторович с изрядным сомнением глянул на речку – мало того, что она казалась студеной до нестерпимости, так ещё и мутной, так что шансов на успех было явно маловато.

Водолаз натянул ласты, поплевал в стекло маски, растер в ней слюну, надел, бормотнул.

– Жизнь наша бекова, нас любят, а нам некого!

И полез в воду. Через минуту было видно только мелькание желтого баллона, всплески воды из под ласт и бульканье пузырей – было неглубоко.

Двое рядовых милиционеров предусмотрительно принялись вытаскивать из машины сеть, стайка любопытных (уже набежали!) и понятых принялись обсуждать безнадежные действия водолаза.

Но то ли ему фантастически повезло, то ли он был профессионалом высшей пробы, то ли (решил Комаровский) – место было указано с предельной точностью, однако сеть ещё не растянули на земле, как водолаз вынырнул и в одной руке у него был чехол, напоминающий формой балалайку, а из другой торчал ствол черного пистолета.

Задом он вышел на берег, выбросил изо рта мундштук и сказал.

– Плевое дело. Один стакана и то не стоит.

– Пей для профилактики. – заметил Афанасьев, принял из рук водолаза находки и положил их на белую простынку, уже расстеленную на земле. Понятых, прошу подойти.

Кроме понятых подскочил юркий парень, поднес ко рту диктофон и тут же заговорил.

– Извлеченные на берег предметы представляют из себя. Первый пистолет ТТ, судя по первому предположению, производства времен войны, мокрый, оружие вороненое с потертостями. Второй предмет представляет из себя деревянный чехол, обтянутый искусственной кожей, по форме напоминающий чехол для музыкального инструмента типа балалайки. Производит впечатление недавнего изготовления... Скорее всего – иностранного.

Под этот текст второй парень, опять же в штатском, натянул на руки перчатки, и острожно вскрыл чехол.

Через плечо Афанасьева, Комаровский глянул на находку. Для него вид странного предмета мало что говорил, Альфред Викторович за всю жизнь, кажется ни разу не держал в руках ни одного предмета изготовленного для убийства – разве что столовые ножи и вилки, которые то же несут подобного рода функции. Но человек с диктофоном тут же словно пояснил для тупиц.

– При вскрытие упомянутого чехла, внутри был обнаружен арбалет ... Иностранного производства...Боевой арбалет ... Там же уложен оптический прицел.... Один метательный ножа и три специальные стрелы...

Осененный внезапным соображением, Альфред Викторович пододвинулся к Афанасьеву и прошептал ему на ухо.

– Иван Петрович, пистолет у Толстенко мог остаться со времен войны, или он его получил по своей высокой должности. Но арбалет, он же новый и, как я понимаю дорогой – ему его специально дали!

Афанасьев повернулся и позвал.

– Колосков! Отвези Комаровского на пикет ГАИ, у него там машина осталась. И возвращайся.

Вот в таком виде выразили Альфреду Викторовичу благодарность за его гражданское мужество! Но обижаться было не с руки, да и не ко времени. Комаровский понимал, что беседы с Афан-Шерифом ещё предстоят долгие и тяжкие, а потому безропотно поплелся к УАЗу.

"Мерседес" его, слава те Господи, стоял на месте, но для того, чтобы развернуться в обратном направлении, Комаровскому пришлось прокатиться километров пять к Москве и выполнить маневр в положенном месте. Когда он вновь начал набирать скорость, то приметил, что его обогнала "волга" с тонированными стеклами и поначалу он не обратил на это внимания.

Но потом, когда "волга" уже значительно оторвалась от него, он вдруг сообразил, что это его собственная машина, за рулем которой, следовало догадаться, сидел Ишаков.

Альфред Викторович не был гонщиком по натуре и в действиях на трассе предпочитал спокойный стиль равномерной и осторожной езды, который и позволил ему лет пятнадцать просидеть за рулем без особого крупных ДТП. Но это касалось езды на скромных отечественных автомобилях – до того иных у Комаровского и не было. Но когда человек оказывается за рулем "мерседеса", то участие свое в общем движение, он видит уже несколько в ином свете. Человек в "мерседесе" на отечественных дорогах не может позволять себе скромности, иначе его категорически не будут уважать и любой грязный грузовик ототрет в сторону, да ещё и подсигналит презрительно. А подобного Альфред Викторович снести не мог.

Он нажал на педаль акселератора, мотор мягко загудел, набирая обороты, и лента шоссе, словно взбесившись, бросилась под колеса машины.

Однако оказалось, что Ишаков тоже был любитель повышенных скоростей, так что Комаровскому удалось его достать только на самом повороте к дороге на дачные участки. Эта трасса была узкой, достаточно избитой и Комаровский пожалел ходовую часть СВОЕЙ машины, чего Ишаков практически не сделал, что тоже понятно.

Между Комаровским и "волгой" дистанции оказалась метров в семьдесят, когда начались кино-события, которые навсегда отложились в памяти Альфреда Викторовича.

Поначалу тяжелый трейлер без кузова – одна кабина над шасси торчит и труба дымит – обогнал его на очень высокой скорости, но после обгона вправо не прижался, а продолжал лететь по полосе встречного движения. Следом за ним промчался "джип – ниссан", который несколько заслонил перед глазами Комаровского общую картину, но все же он достаточно четко разглядел все, что произошло через несколько секунд.

Трейлер дотянулся до "волги", без сигнала пошел было на обгон, а затем чуть приотстал, вновь рванулся и правым концом бампера, как бычьим рогом, на полной скорости буквально вспорол левый бок "волги! За миг до этого маневра, "волга "вильнула в сторону, но избежать удара не смогла – на миг оторвалась от земли,. перевернулась, грохнулась на крышу за кюветом, но динамики полета ещё хватил на то, чтоб "волга" словно легкая игрушка, сделала словно несколько прыжков через капот-багажник. Двери её распахнулись и к тому моменту, когда она приземлилась – отлетели два колеса. Упала "волга" на крышу, отчего последняя тут же сплющилась.

Трейлер вильнул, поймал дорогу, не снижая скорости пошел дальше, а "джип" слегка притормозил, а потом так разогнался, что перед следующим поворотом обогнал трейлер.

Альфред Викторович ударил по тормозам. Ни секунды не рассуждая, он выскочил из "мерседеса", перепрыгнул через кювет и побежал к опрокинутой "волге", пугаясь только того, что слышал, как мотор его бывшей машины – ещё работает! А это означало, что электрооборудование находится под напряжением и, если разбит бензобак, то его взрыв неизбежен.

Но это был День мужества Альфреда Викторовича, он мог не рассуждать в это час, отважна ли его душа или труслива. Он подбежал к машине с правой стороны и пал животом на землю, пытаясь заглянуть в салон. Мелькнула мысль, что если Ишаков пристегнут ремнем безопасности, то вытащить его он не сможет.

Ишаков – рычал и матерился.

– Ремень! – истошно закричал Комаровский. – Ремень отстегни!

– Это я уже! Приподыми хоть немножко, я вылезу! Беги, сейчас рванет!

Ишаков, видимо, успел выключить мотор, гул его стих, но какие-то скрежещущие звуки продолжались – в машине все ещё что-то ломалось.

Комаровский понял, что если он хоть на десяток сантиметров приподымет кузов машины, то Ишаков сумеет выскользнуть из-под неё сквозь распахнувшуюся от удара и смятую дверь.

Комаровский вскочил, уцепился за кузов, подобно штангисту придал себе силы нечеловеческим воем и так приподнял, неожиданно для себя, автомобиль, что из него смог бы вылезти и медведь, не то что юркий Ишаков.

– Бежим! – крикнул тот и метнулся к дороге.

А Альфред Викторович – побежать не смог. Прилепился к машине, удерживая её на весу и не мог от неё отскочить по совершенно необъяснимым причинам! Не мог и все тут. Так и закричал.

– Ишак! Я не могу!

Трудно сказать, был ли подготовлен к подобного рода ситуациям Ишаков заранее, или он разом сообразил в чем дело, но он тут же вернулся, без всяких церемоний дал Комаровскому по шее так, что тот отвалился от автомобиля, вскочил на ноги и помчался с такой скростью, что в секунду обогнал Ишакова.

За своей спиной он услышал легкий не то хлопок, не то шлепок ладошкой по воде. Но когда обернулся – остов его "волги" уже пылал так, что кузов был не различим в этом кострище.

Ишаков сел на землю, поморщился и сказал.

– Пару ребер я все – таки себе сломал.

Альфред Викторович ещё раз оглянулся и сообщил о своих бедах.

– А я теперь – круглый нищий!

– Что? – не понял Ишаков. – А, вот ты про что. Ничего, "мерс" у тебя остался. А "волга" застрахована?

– Конечно – нет! И "мерс" у меня отнимут, как отняли всю мою жизнь.

– Не рыдай. – натужено сказал Ишаков, потирая себе бок. – С барахлом разберемся, хуже другое.

– Что может быть хуже? – сварливо спросил Комаровский.

– Хуже в том, что надо бы понять, кого таранили, меня или тебя?

Альфред Викторович около минуты хлопал ресницами, прежде чем сообразил, что происшедшее имеет далеко не однозначное значение и Ишаков прав – понять бы не мешало, что, собственно говоря, произошло. Он предположил неуверенно.

– Быть может, шофер трейлера пьян вдугаря?

Ишаков натуженно засмеялся.

– Нет, Альфред Викторович, уж тут позвольте мне ставить диагноз. Шофер – хорошо знал, что делал. Я его намерения за полсекунды до удара усек. Успел ремень скинуть и под руль нырнуть.

– Так что же получается, Петр? – потеряно спросил Альфред Викторович, хотя уже с предельной ясностью и сам понимал, что именно получается.

– Получается, что нападавший сквозь тонированное стекло не видел, кто сидит за рулем...

– Значит, он убивал меня. – без раздумий подхватил Альфред Викторович и спросил обиженно. – Но за что, черт побери?

– Это уж сам догадывайся. – ответил Ишаков и Комаровский увидел, как мужик побелел от боли.

– До машины дохромаешь? – спросил Комаровский. – Едем в больницу.

– Придется.

До "мерседеса" Ишаков добрался скрючившись, явно теряя силы. Но все же напомнил Альфреду Викторовичу, что надо вызвать ГАИ для составления разного рода протоколов. Эти советы Комаровский слушал в пол-уха, его уже не столько состояние раненого заботило, как свое ближайшее будущее.

Ишаков кое – как влез в машину, велел развернуться и гнать к трассе, что Комаровский и сделал.

Когда он нашли травмопункт в небольшом поселке, Ишаков выглядел уже вовсе скверно, видно было, что едва сдерживается, чтоб не заорать от боли, однако – даже не матерился, что, как известно приносит облегчение лучше любого наркотика.

Едва они ступили на крыльцо травмопункта, навстречу им выскочила кудрявая девчонка в белом халате и закричала испуганно.

– Петька, тебя опять прострелили?!

– Нет. – попытался изобразить бодрость Ишаков. – На этот раз – нет. Коли скорей от столбняка и ещё чего там.

– Зараза ты! – закричала девчонка. – Бросай свою дурацкую работу или...

– Побыстрей, дорогая. – обрезал Ишаков и уже не улыбался.

Девчонка метнулась внутрь здания, а Комаровский усадил Ишакова на стул, но он не мог расстаться с ним, не осведомившись о самом главном для себя.

– Петр... Ты мою просьбу выполнил?

– Конечно, Альф... Передал, ох, твое заявление всей компании... Громко и точно, слово в слово. Считай, что подставил тебя по всей форме.

– Кто при этом был?

– Все правление фирмы плюс шакалы.

– Какие шакалы?

– Обычные, что при каждой фирме. Ох, черт, скорее бы мне чего-нибудь вкололи...Те шакалы, что рвут на части раненого волка. Но у них ни хрена не получится. Нинка – крутая баба.

– Петр... Ведь меня убить хотели за то, что я сдаваться поехал, понимаешь?

– Очень как сложно понять! – он выжал улыбку и, увидев сестру со шприцем в руках, обнажил предплечье для иньекции. – Я это понял ещё когда в твоей "волге" по воздуху кувыркался. Вся шпана в округе знает, что Ишака в автомобиле не прикончить. Ишак за рулем – Бог!... Для Ишака снайпер с оптическим прицелом нужен, тогда ещё есть шанс. Тебя кончить хотели... Чем-то ты шакалам опасен. Ты, будь добр, возьми у Селиванова, моего заместителя, бронежилет. Надень и не снимай даже по ночам, спи в нем.

Альфред Викторович не был бы Комаровским, если б не набрался сил на глуповатую шутку.

– А парнершу свою под одеялом, тоже в бронежилет облачить?

– Не помешает.

Ишакову подкатили носилки на колесах, растянули на них и принялись стаскивать с него одежду, а он сам себе ставил диагноз, заявляя, что ничего, кроме ребер, он себе не поломал, поскольку опыт имеет, и однажды падал на Памире в пропасть – триста метров – а вот, ещё живой! Он уже начал заговариваться – то ли от боли, то ли от того препарата, который ему минуту назад вкатили в тело.

– Увидимся, Петр – простился Комаровский.

– Вряд ли, Альф! – засмеялся Ишаков. – Тебя убьют. Не сегодня, так завтра!

– Кто? Убьет? – скучно спросил Альфред Викторович.

– Не знаю. Но рожа у тебя – покойника! Я в этом деле опыт имею и всякого покойника за сутки чувствую, точно тебе говорю.

– Ну, спасибо тебе, сам не сдохни.

На этом они и расстались, а для суеверного Комаровского последние слова Ишакова были напутствием достаточно пугающим, так что он чуть не возненавидел охранника, к которому уже начал было питать дружеские чувства.

Альфред Викторович вернулся к рулю "мерса", но тронуть машину с места разом как-то не мог. Запоздалая реакция на происшествие настолько его обессилила, что он вылез из салона, присел на скамейку под липой и рассеяно принялся рассуждать, что вот де: пришла весна, конец марта месяца, времени около шести часов, но ещё достаточно светло, солнышко валиться к горизонту, птички поют, коровы мычат, красивая девчонка в короткой юбченке стройные копытца по тротуару переставляет, хмельной мужичок пиво из банки пьет всем хорошо и все было бы прекрасно в этом мире до тех пор, пока кто-то не загорелся желанием стереть твою персону с лица земли. Задолго до срока, определяемого твоей Судьбой.

Затем самообладание вернулось к нему настолько, что он сел в машину и двинулся в обратный путь.

Когда он оказался возле места аварии, то оказалось, что черный остов прогоревшей дотла "волги" уже окружала толпа зевак, мелькали там же два милицейских чина, но Альфред Викторович, проезжая мимо, даже не притормозил. Он понимал, что события развиваются с неукротимой скоростью, что все решится сегодня же, под закат солнца, а в эндшпиле этой партии может сложиться такая ситуация, что гибель автомобиля в ней и места никакого не займет. Прыгать вокруг прогоревших углей столь же бессмысленное занятия, как рыдание и скорбь по потерянной девственности.

Занятый этими рассуждениями, Альфред Викторович даже не заметил, что уже свернул с центральной аллеи дачного поселка и подкатывается к вилле Чураковых. Он опомнился, тут же сообразив, что по причине непредсказуемости событий ближайших часов – заезжать за ворота было бы опасно, не следовало самому лезть башкой вперед в уготовленную западню. К тому же надо позаботиться и о путях вполне возможного экстренного отступления, сиречь бегства.