Текст книги "Аферисты - Славные времена"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Свежий воздух окончательно восстановил его бодрость и, слегка поколебавшись, он обогнул сауну с угла и вошел в спортивный зал, обычно оборудованный тренажерами и всякими снарядами, а сейчас здесь накрыли длинные столы покоем, за которыми только ещё рассаживались участники поминок.

Альфред Викторович разом увидел то, что и ожидал – здесь собрали публику второго сорта. Стол был обилен и щедр, ничего не скажешь, – но без изыска в наборе блюд.. И подчеркивался этот общепит убогостью сервировки алюминиевые приборы, пластмассовая посуда. Заправлял этим филиалом – Ишак. Кристально трезвый, сдержанно деловитый, он на правах доверенного лица вдовы приглашал к столу, отдавал указания по части раскупоривания бутылок, ему же будет принадлежать честь первого тоста, при котором прозвучит напоминание "Не чокаться". Он же потом, позже, примется вышвыривать всю шушеру за двери – те, кто хоть сколь либо почтенен, будут погружены в автобусы, а вовсе мелкая дрянь – попрет домой пешком. Посреди тризны появится на минутку вдова, примет соболезнования и уйдет в виллу, чтобы разделить своей горе в кругу людей достойных.

Альфред Викторович Комаровский мог позволить себе подохнуть от голода и жажды, но уровняться за этим позорным столом с его заседателями НИКОГДА!

– Прошу, пан Комаровский! – Ишак указал на стул по правую руку от себя. Тон приглашения был сдержанный, почти приветливый, но глаза настороженные, неулыбчивые.

– Благодарю. – в манере повешенного достоинства ответил Альфред Викторович. – Предпочитаю помянуть друга у себя дома. До свидания.

Ишак помолчал, не сводя с Комаровского внимательных глаз.

– Брезгуете угощением несчастной вдовы, пан?

– Отнюдь.

– Не устраивает компания?

– Пред ликом смерти все равны.

– В чем же дело?

– Состояние здоровья.

– Но со мной поминальную рюмку – не откажетесь?

– Почту за честь, Петр Васильевич.

Ишак коротко кивнул и Альфред Викторович проследовал за ним в угол зала, к круглому сервированному столику, накрытому под рыбную закуску, к хрустальному графину с водочкой.

Ишак разлил по высоким рюмкам и выпили молча, но с неприязнью глядя в глаза друг другу. Память покойного обоих не волновала ни на грамм – оба были озабочены собственным будущим, а будущее это у них переплеталось, что оба достаточно хорошо понимали.

– Надеюсь вы на меня не в обиде? – спросил Ишак негромко.

– За что?

– За нашу последнюю встречу.

– Это я забыл.

– Понятно. – Ишак улыбнулся. – Сегодняшний... Сегодняшний номер не моя инициатива.

– Надеюсь. Вопрос в другом...

– Слушаю.

– Вы нарушили свой профессиональный долг. Оставили хозяина без защиты. В лучшем случае.

Ишак прищурился, отвернулся, неторопливо налил по второй, спросил не глядя в лицо.

– А в худшем?

– В худшем случае, вы сами принимали участие в убийстве своего хозяина. Не скрою, если у меня возникнут неприятности, Петр Васильевич, я своей позиции скрывать не намерен.

– Разумеется. Я тоже выскажу мнение, что вы могли вернуться. После того, как освободились от... Палки и веревок.

– Будем соблюдать очередность. До меня дойдет. Почему ВЫ покинули хозяина?

– По его требованию. – слишком быстро ответил Ишак. – Он не желал иметь свидетелей во время семейной разборки.

– По кодексу своей службы вы не имели права покидать его ни при каких обстоятельствах. – твердо произнес Комаровский.

– Я вас не учу ВАШЕМУ делу. – жестко ответил Ишак и Альфред Викторович вынужден был отметить, что с телохранителем за эти последние дни произошли заметные перемены – из тупого мордоворота, владеющего костоломными приемами борьбы, он превращался во вполне респектабельного человека, во всяком случае в Отечественном понимании.

– Наши личные мнения оставим. – сбавил напор Комаровский. – . У нас есть общее дело.

– В таком случае, пан Комаровский, я бы советовал вам для пользы здоровья прекратить отношения с хозяйкой этого дома.

Без всякого предложения Альфред Викторович дернул залпом дополнительную рюмашку и произнес решительно.

– Брось, Ишак! На место хозяина метишь?

Ишак моментально принял изменившийся стиль джентльменской беседы.

– Старый ты козел, Альф. Надеюсь, хоть соображаешь, что тебе-то самому в этом плане ничего не светит? Хватит, угомонись. Что отсосал из этого дома, на том и укоротись. Хуже будет.

Такой тон разговора не предвещал ничего хорошего: обычно начинались словесные грубости, а то ещё что и похуже, а Альфред Викторович ненужного рукоприкладства не терпел, полагая, что в приличном обществе любой конфликт разрешается консенсусом. Альфред Викторович ещё подыскивал слова, чтоб перевести разговор в нужную тональность, но Ишак и сам смекнул, что собачиться в этот час ни к чему.

– Ладно, Альфред Викторович, каких-то разборок нам с вами не миновать. Хуже, если эти разборки будут официально называться "очной ставкой". Нам с вами незачем друг на друга "катить телегу". Или я ошибаюсь?

Комаровский сказал твердо.

– Я дам те показания, которые не разойдутся с истиной.

– Точнее, пан Комаровский?

– Я признаю, что был застигнут покойным в несколько щекотливую минуту... Был изгнан из дому, а потому ничего дальнейшего знать не могу.

– Альф... Ты вернулся. Вернулся в дом. Это доказано. – внятно произнес Ишак.

– Как это? – с вызовом вскинул голову Альфред Викторович.

– Так. Ты вернулся, чтобы забрать свое барахло.

– А ты видел, как я вернулся? Откуда наблюдал? Прятался после убийства?

– В такую глупую ловушку, Альф, ты меня не загонишь. Я вернулся утром, когда здесь уже было полно милиции. А твоих шмоток – не было. Ты сделал ошибку, Альф, поскупердяйничал, костюмчик и дубленку пожалел. Если бы они оставались на месте – ты был бы чисто, как ангел после бани.

– У меня есть железное алиби!

– Дай Бог. Я тоже могу сказать, что сделал из тебя чучело и вышиб за двери. И больше тебя не видел. Даже на дороге.

Вот и начался торг! Ситуация, в которой Альфред Викторович всегда был изворотлив, как намыленная змея, всегда побеждал.

– А что я должен сказать, Ишак? Для твоего алиби?

– Для алиби – ничего. – спокойно ответил охранник. – Сторожа на вахте видели, во сколько я уехал и записали время. Я просто хочу, чтобы когда тебя прижмут к стенке и ты сознаешься, что вернулся за своим шмотьем, то ты – не ври. Не говори, что якобы увидел меня снова в доме. Или почувствовал, что я там прятался. Ты на любую провокацию способен, Альф, лишь бы свою шкуру спасти. А тебя ведь так прижмут, что изо рта кишки полезут.

Альфред Викторович искренне возмутился.

– Да за кого ты меня принимаешь? И почему это меня прижмут?!

– Прижмут и расколят, Альф. – убежденно сказал Ишак. – Босса убил ты. Но я не судья и не палач, чтоб тебя карать.

– Я?!

– Да. Ты. Освободился, из жадности вернулся с кем-то за своим барахлом, увидел, что меня нет и зарезал босса. Ты ведь мелкая, но мстительная крыса, Альф. Ты старуху не простишь, если она тебе случайно на ногу в трамвае наступит. На медленном огне бабку изжаришь.

В голове у Альфреда Викторовича все перемешалось – оказывалось, что образ его в сознание окружающих вовсе не совпадал с его собственными представлениями о своей персоне! Вместо приличного, убеленного легкой сединой джентльмена, (пусть дамского угодника) ладно – пусть альфонса, но порядочного человека – его держали за мстительного грязного уголовника!

– Что ты несешь Ишак? – возмутился он.

– Я бы тебя убил , скот, – глухо произнес Ишак. – Если бы от того, что ты околеешь, был хоть мизер пользы. И я тебя убью непременно, если ты, спасая свою шкуру, попытаешься повесить на меня хоть какое-то вранье.

– Подожди, Петр, – слабо пролепетал Комаровский. – Я не убивал... Кто-то еще, когда нас с тобой уже не было, ворвался в дом! А я...

– А ты вернулся позже? – ехидно встрял Ишак. – Вот и держитесь этой версии, быть может повезет. Гуляй, надеюсь больше не увидимся. Разве что в зале суда.

Альфред Викторович уже пришел в себя и оставил последнее слово за собой.

– Надеюсь, на разных скамейках: я – свидетель, а ты возле охраны.

Ни на кого ни глядя, Альфред Викторович вышел из поминального зала и пошагал боковой аллеей к калитке. В сознание его билось соображение, что при всей своей уверенности Ишак явно чего-то боялся, боялся настолько, что в дебатах даже не попытался согласовать с ним ответов на вопросы при очной ставке. Да, судя по всему непробиваемым алиби он себя обезопасил на тот случай, если его привлекут за убийство. Но вряд ли он был его исполнителем. Профессиональный охранник с его практической и теоретической подготовкой смог бы подготовить что-либо много хитрее, чем примитивный удар клинком в живот жертвы. Мог организовать такой несчастный случай, разгадка которого привела бы всех дознавателей в сумасшедший дом. Но тем не менее, Ишак в чем-то его, Альфреда Викторовича, остерегался, пытался шантажировать и весьма приметно тянул из ножен клинок явственной угрозы.

Альфред Викторович остановился, озаренный внезапной мыслью: а вот ружье в дверях его квартиры – как раз в стиле Ишака! Ему такую охотничью установку раз плюнуть сделать!... Пусть так, но тогда все равно надо найти ответ на вопрос: в чем он, Комаровский, мог мешать Ишаку.

Альфред Викторович пошагал вдоль забора в направление к реке, тщательно перебирая в мозгу все детали миновавшей беседы, пока не затормозил внимание на фразе Ишака: "Я бы посоветовал вам для пользы здоровья прекратить отношения с хозяйкой этого дома." Правильно. А он ответил прямо: "На место хозяина метишь?" И, вполне вероятно, в этой идее заключался смысл всех намеков Ишака и его страх, что Альфред Викторович перебежит ему дорогу, по которой Ишак собирался двигаться к брачному алтарю имея под руку невесту в лице Нины Чураковой со всем её неисчислимым наследством мужа.

В неторопливом темпе собственного движения к реке Альфред Викторович принялся раскручивать мелькнувшую мысль. То, что телохранители босса традиционно спят с молодыми женами своего хозяина, идея тривиальная до пошлости. Иначе просто и быть не может: босс занят бизнесом, женушка чаще всего томится бездельем и альянс с молодым, здоровым, очень часто неглупым парнем просто предрешен. Ишак служил у Чуракова четыре года, из них три при этом была и Нина. Ишак – холост, интересен. Нина... О её темпераменте Альфред Викторович имел очень высокое мнение. Так что – Ишак убоялся его, пана Комаровского как соперника?!

Альфред Викторович даже рассмеялся вслух при этой мысли. Он был, разумеется, крайне высокого мнения о своей персоне, но самомнение никогда не застилало ему глаза. Флиртовать, спать с ним, получать уроки политеса Нина могла по прежним временам – это так. Но Альфред Викторович трезво отдавал себе отчет в том, что молодая, современная дама, оказавшись вдовой при капитале, обязательно подыщет себе что-нибудь более перспективное, чем он, Альфред Викторович.. Ей – двадцать четыре, ему – пятьдесят восемь (не лукавь, зараза, – пятьдесят девять, почти!). Накинули десять грядущих лет ей тридцать пять, расцвет жизни! А ему.... Старый хрыч! Какой из него управитель наследства, хозяин дома и пылкий муж? Накинь ещё жалкий десяток лет и Нина все ещё останется хоть куда – в дело, в постель, а он уже будет прикидывать размеры гробика по своему росту, в лучшем случае.

Таким вот аргументом любой человек, заподозривший Альфреда Викторовича соперником в борьбе за руку богатой вдовы – таким аргументом Альфреда Викторовича можно было смести со своего пути без всяких трудов и усилий! Знай свое место, старый козлище, покушайся на наследство старушек, а не трогай наше – молодое! И то сказать – какой из него, Альфреда Викторовича бизнесмен?! Как он приумножит наследство вдовы?! Да он просвищет его, распылит в течение года так, что и на собственные приличные похороны ничего не останется! Нужно быть клинической дурой, чтобы в двадцать четыре года да при деньгах соблазниться браком с Альфредом Викторовичем Комаровским! Его дворецким при своей вилле держать следует! Ну, одаривать изредка нежностями, чтоб лучше службу нес, но не более того! Да что уж там – так оно и было до смерти Хозяина! Не он пользовал молодую Хозяйку, а она его! Училась у него хорошим манерам, бывшая девчонка с дискотеки, прислушивалась к советам, как уйти от внешнего, все же вульгарного образа провинциальной манекенщицы и стать "дамой", осваивала с его помощью изысканный секс, но ведь все это – не для него, а для другого принца мечты, черт побери! Мозгов у Нины хватит, чтобы проторить дорогу будущей жизни прямо до намеченных звезд без помощи старого потаскуна!

Ишак прав – свое получил, насосался и отваливай.

С неожиданной, невесть откуда свалившейся беспощадной самокритичностью, Альфред Викторович продолжал отчаянное самобичевание, перемешал себя с грязью как мог, растоптал и унизил, но... НО – СТРАХ НЕ ПРОШЕЛ! Не подавил он в себе таким приемом страха, который переполнял душу, а страх был конкретный и объяснимый: он подозревается в убийстве, подозревается на достаточных основаниях и грядущей беды ему не миновать! И ничтожные люди способны убить человека, и по малым причинам свершаются кровавые преступления, так что велик тот народ, который во главу угла своего существования заложил святой канон : "ОТ СУМЫ И ТЮРЬМЫ – НЕ ЗАРЕКАЙСЯ!"

От сильного удара сзади по уху Альфреда Викторовича швырнуло на глухой забор, он больно ударился о доски головой, но не успел развернуться, чтоб разглядеть лицо нападавшего, как ему ловко заломили локти и стальные кольца охватили кисти обеих рук.

Те же руки развернули его и, ничего не успевший понять, Альфред Викторович усидел перед собой крепкий подбородок, узкий рот над ним, ещё выше – прищуренные глаза под козырьком спортивной фуражки.

– Не стоило убегать с тризны не попрощавшись. С вами желают поговорить. – произнес этот незнакомый человек.

По причине этих точных, в каждом движении отработанных действий, по уверенным глазам и твердому голосу Альфред Викторович, хотя и был ошеломлен, но разом понял, что задавать праздных вопросов: "За что, мать вашу так? По какому праву" – нет никакого резона.

Он радовался лишь тому, что обратный путь к вилле Чуракова проделывает без свидетелей – улочка была пуста, публика продолжала поливать свежую могилу хозяина его водкой.

Они прошли мимо длинного ряда пустых автомобилей, остановились возле крытого пикапа, сопровождающий снял с левой руки Альфреда Викторовича кольцо наручника, открыл дверь фургона, вежливо подтолкнул задержанного внутрь и, когда Альфред Викторович оказался в темноте – правое кольцо укрепил на какой-то штанге. Все было проделано молча, спокойно, двери закрылись, вспыхнули лампочки внутреннего освещения и от руля прозвучало негромко.

– Пытались исчезнуть, Комаровский?

Выход на сцену подполковника милиции Афан-Шерифа не смутил Альфреда Викторовича – этого он и ждал, исходя из четкости своего задержания.

– Нет. Я не убегал.

– Вот как?

– Так. У меня не было причин.

Он ожидал многозначительной паузы, во время которой подполковник будет брать его на измор, закурит сигарету, примется прожигать подозрительным взглядом, но Афанасьев оказался человеком другой закваски. И даже в том поэтическом ритме, в котором произносил траурную речь на кладбище – не говорил: был подчеркнуто безразличен к собеседнику и, задавая вопросы, будто бы заведомо знал, что ничего нового не услышит помимо бесстыдного вранья.

– Ладно, Комаровский. Начинайте оправдываться.

– В чем, господин подполковник?

– "Господина" не надо, я ещё не привык. "Гражданина" – тоже не надо, вы ещё не арестованы. Называйте Иваном Петровичем..

– За что я арестован? – приходил в себя Альфред Викторович.

– Да не надо же! – поморщился Афанасьев и от расстройства махнул рукой. – Прекрасно вы знаете, за что задержаны! Расскажите все, что происходило в ту ночь. Постарайтесь как можно меньше лгать, и если я вам поверю, то вернемся в дом и продолжим поминапние Федора Михайловича.

– А... Вопрос, только один – можно? – осторожно спросил Альфред Викторович.

– Можно.

– По честному, вы подозреваете меня в убийстве?

– Обязан. – коротко ответил Афанасьев и закончил через паузу. – Но вы никого не убивали.

– Вот как?!

– Вот так. Вы, Альфред Викторович, простите – вонючее дерьмецо на палочке. Надутый презерватив на веревочке, извините ещё раз. Убийства вам не потянуть. Но мои штатные обязанности требуют подтверждения таким выводам. Меня тошнит от того, что я сижу рядом с вами.

– Но... Но меня могли подставить!

– На эту роль все годятся.

Альфред Викторович судорожно сглотнул и присмотрелся – секунды хватило, чтобы сообразить, что по сути дела перед ним сидит страшный человек. Подполковнику и сорока лет не было, свою природную жестокость он подавлял тяжелейшим напряжением разума, желание одним ударом расквасить рожу Комаровского в кровавый блин – светилось в его глазах, что понял бы человек много глупей Альфреда Викторовича. Но ещё – такого удара подполковник Афанасьев никогда не сделает. Не допустит себе такой радости даже в приступе предельного гнева. Подполковник – новая формация русского мента: смесь благостного сельского мильтона, вышколенного чиновника и необузданного шерифа американского Дикого Запада. Гремучая смесь Афан-Шериф.

– Я все расскажу, – бессильно сказал Альфред Яковлевич.

– Надеюсь. – кивнул Афанасьев и спросил. – Чем вы хоть прикрываете свое безделье и тунеядство?

– Я не бездельник! Я имиджмейкер! – возмущенно отразил обвинение Комаровский. – Помогаю нашим новым бизнесменам и политикам создавать правильный и нужный имидж.

– Так. И какой же у них имидж?

– Скверный! – заявил Комаровский. – Вольно или невольно все наши предприниматели копируют образцы западных шефов и боссов. Копируют худшие образцы, которые видят в кино и по телевидению. Ну, некоторые ещё изображают из себя канувших во мглу веков русских купцов! Бороды отпускают, золотые цепочки через живот вешают. Это тоже глупость. Настоящий русский бизнесмен и политик ещё лежит в колыбельке и ждет своего часа. А я...

– Понятно. – остановил Афанасьев. – Теоретическую "крышу", чтоб прикрыть свое тунеядство вы нашли. Вернемся к нашей теме. И поменьше лгите, я вас очень попрошу.

Категорически не лгать Альфреду Викторовичу не позволяло творческое начало его натуры. Он честно поведал, как несколько лет тому назад втерся в семью Чураковых, своим искусством имиджмейкера помог супругами занять достойное место среди приличных людей, за труды свои получал плату и подарки, затем укрепил свое положение, исполняя чувственные запросы молодой жены бизнесмена, опять же поделился с ней сексуальным мастерством (на благо семьи, сами понимаете!), а в роковой час, когда муж явился не во время и ему открылась неприятная истина – он, Комаровский, был бит, унижен, превращен в чучело и изгнан из дома.

– Но Федор Михайлович простил бы меня. Я в этом уверен. – закончил свое повествование Альфред Викторович печальным голосом, утаив лишь встречу со Славой Шусевым, которая никакого отношения к делу не имела, а мальчишку подставлять под удар Альфред Викторович посчитал делом недостойным – тот при своем положение мог поиметь ненужные и достаточно серьезные неприятности.

– Деньги вам живьем платили? – без тени презрения спросил Афанасьев.

– По разному. В конверте, как положено у порядочных людей. И подарки.

– Какие подарки?

– Разные, – застеснялся Альфред Викторович. – Часы, галстуки....

– Нижнее белье? Французское? – опять без насмешки.

– Ну... Пижаму однажды в день рождения.

– Акции фирмы Чуракова?

– Нет. Такого не было – Долю в его бизнесе не имеете?

– Помилуйте, Иван Петрович, я не человек бизнеса!

– Зиц-председателем какой-нибудь дочерней фирмы не числитесь?

– Комаровский – кошка, которая гуляет сама по себе! – из этой фразы понятно было, что Альфред Викторович осмелел до возвращения к нему гордости и спеси. И то и другое покинуло его тут же, при следующем вопросе.

– Зачем вы перетащили тело Чуракова из гостиной, где нанесли удар на кухню?

Альфред Викторович сник.

– Зачем вы устраиваете мне такие дешевые ловушки, я о вас лучше думал... Вы мне не поверили? Да я, быть может, в первый раз сказал только правду! Я ксендзу столько не говорил! Ну, хоть на десять процентов поверили?!

– Поверил в то, что вы рассказали – на все сто. Но хочу услышать то, что вы по глупости утаили. Что вы прихватили с дачи вместе со своими вещами в чемодане?

Альфред Викторович сокрушенно вздохнул.

– Ничего! Мне было не до этого! Там же труп лежал! Поймите, я не мародер! А дачу ограбили? Что-нибудь пропало к тому же?!

– И пока вы бродили чучелом, освобождались от палки, вас никто не встретил?

– Я же сказал – встретил сосед Толстенко! Но он испугался и убежал.

– Больше – никто?

– Никто! – на предельной твердости ответил Альфред Викторович.

– Толстенко отрицает встречу с вами.

– Как?! Но разве не он дал мои приметы?! Я сам слышал по телевизору...

– Встречу с вами отрицает. Он дает приметы другого человека. Похожего на вас, но заявляет, что это не вы. Тот был с усами. И в нормальном костюме, нормальном виде, а не в женском халате. Почему вы покинули поселок не через ворота, а боковым путем?

– Испугался... Разве не ясно?

– То-то и оно. У вас нет алиби. Никакого. Неизвестно, когда вы вернулись и во сколько уехали с дачи. Неизвестно, были вы там одни, или с кем-то еще. Убить вы не могли, но пошарить по дому, украсть ценности – это в вашей специализации.

Альфред Викторович окончательно загрустил.

– Значит, все-таки было ограбление?

– Перестаньте. Такого случая вы не могли упустить.

Альфред Викторович вскинулся и спросил резко.

– А если я приведу свидетеля, который докажет, что я ничего не взял?!

– Даже так?

– Так!

Афанасьев неторопливо подался к нему и снял наручники.

– Я свободен, Иван Петрович?! – воспрял духом Комаровский. Ограничитесь подпиской о невыезде?

– Куда вы денетесь и без подписки?... Но свободны вы... Сорок восемь часов. За это время извольте сыскать своего свидетеля. Я хочу с ним поговорить.

– А телохранитель Ишаков тоже доказывает свою невиновность? Ведь он там тоже...

– Он СВОЮ невиновность доказал. Выехал через ворота, а потом закончил ночь у друга в ночном клубе. Чему двадцать два свидетеля.

– Значит, единственный у вас подозреваемый – я? Да? На меня можно все свалить? Сделать козлом отпущения и отчитаться о проделанной работе?

– Да. Удобный вариант.

– Но у меня нет повода! Нет мотива! – закричал Альфред Викторович. Почему вы не исходите из элементарного принципа – "кому выгодна смерть Чуракова"? Вы что, не заметили, что уже на похоронах прослеживается расхищение его фирмы, схватка из-за наследства?!

– И кто же, по вашему, в эту схватку ввязался?

– Заинтересованные лица, кто же еще! Младший партнер фирмы Тарасов! Хоть он и плакал, но хитрый малый! Король бензоколонок Семка Беркин, мадам Матильда! Я бы и депутата Нехорошева сюда подсоединил!

– Хватили через край.

– Никто не может быть с краю в таком деле! – решительно заявил Альфред Викторович. – Что Комаровский от смерти Федора имеет, кроме потерь?! Работы лишился, опозорен, теплого угла, крыши над головой приличной – нет! Женщину – потерял! Оскорблен и унижен по всем статьям! В свинском навозе сижу по самые уши!

– А разве это не перманентное состояние вашей жизни? – без усмешки спросил Афанасьев.

– Все зависит от точки зрения, – буркнул Альфред Викторович. Сегодня меня даже не пригласили к столу! Посадили вместе с лакеями и конюхами!

– Ай – яй-яй! Это мы поправим. – Афанасьев взялся за ручку дверцы. Идемте вместе со мной. Займете на поминках полагающееся вам место. Быть может, услышите или заметите что-либо полезное.

– Стойте! – испугался Альфред Викторович. – Вы что, хотите сделать из меня презренного стукача?

– А почему бы и нет? – задумчиво спросил Афанасьев. – Как я понимаю, вы на все способны.

– Ошибаетесь! – решительно ответил он. – Вы мыслите стандартно! Комаровский скажет "а", но не скажет "б"! Комаровский не переступить через определенную грань порядочности! Комаровский примет от женщины нижнее белье в качестве подарка, но никогда не ударит распоследнюю шлюху по лицу! Комаровский...

– Комаровский – дерьмо в фиалках. Так будет короче. Пошли.

– Подождите, – вяло принялся сопротивляться Альфред Викторович. – Мне неудобно. Я был с позором выдворен в тот раз и сегодня... Я не удостоен чести.

– Полноте вам кривляться, Альфред Викторович. – раздраженно ответил Афанасьев. – Как у вас хватает всю жизнь терпения кого-то изображать из себя всю дорогу? Аферист вы, и есть аферист! Спасайте же свою шкуру, чтоб не загреметь по крупному. Идемте, быть может, разом найдете своего свидетеля.

– Я вас не понимаю. – осторожно ответил Альфред Викторович.

Они выбрались из салона фургона и пошли к воротам виллы. Альфред Викторович предполагал, что, как всегда на крупных и многолюдных поминках, кто-то из гостей уже забыл про траур, изрядно хлебнул поминального зелья и теперь уже поет песни, но темпа местных гостей все же не учел. Впрочем – не местных, а столичных: навстречу им трое парней несли на руках любимицу русского народа исполнительницу народных песен Машеньку Лопатину, а та, провиснув на сильных молодых руках, во все свое могучее горло исполняла куплет собственного, видать, сочинения.

Я за то люблю Ивана У него головка пьяна!

Люблю Ваню-молодца У него течет с конца! Й-ох!

Чтоб он, сифилисный, сдох!

Трое хористов певицы беззлобно смеялись и привычно транспортировали рыхлое тело артистки к многодверному лимузину.

Но оказалось, что певица двигалась по личному графику поминок – когда Комаровский и Афанасьев ступили в большой зал на первом этаже, среди двух десятков сидевших за столами людей все было в высшей степени благопристойно, только не было Нины. Скорее всего она прошла в спортивный зал, чтобы поднять рюмку с гостями второго ранга.

Афанасьев сел на свое место во главе стола, а Альфред Викторович опустился на подвернувшийся свободный стул, оглянулся и вздохнул с облегчением – в углу зала, возле телевизора, накрытого черным крепом, беседовали Матильда и Слава Шусев. Несколько удивило Альфреда Викторовича то обстоятельство, что красавец – парнишка явно "клеил" старую шлюху, а та уже расплылась, пылала всем своим дебелым телом навстречу мальчишке, глаза её недвусмысленно сверкали и всякое приличие, требуемое протоколом поминок, она забыла. Если принимать за веру слова Славы касательно его отвращения к женщинам, то картина сегодняшнего дня их резко опровергала – парень определенно знал себе цену, знал о своих талантах и умело ими пользовался. Правда, объект атаки, с точки зрения Альфреда Викторовича выбрал неудачный – старую воробьиху на такой мякине не проведешь. Она пропустила через свою постель и не таких красавцев, дюжинами держала их на поводу и, в конечном счете, слегка поистратившись, умела получать с партнера пользу, загоняла его в свое стойло – на примере самого Альфреда Викторовича.

А он – успокоился. Будут некоторые сложности, неприятности, но в паре со Славой они отстоят свою невиновность, благо могут дружно показать, что никого не убивали, ничего не украли и во всем этом Альфред Викторович был уверен, поскольку хорошо помнил, что первым обнаружил труп именно он сам, а Слава ничего из дачи не выносил.

Нехорошев поднялся на торце стола и все, из уважения к депутату примолкли, а он сказал устало.

– Мне пора, товарищи... Всего вам доброго.

Он пожал несколько рук, поданных ему на прощанье, шагнул к дверям и остановился перед появившейся Ниной.

Тот факт, что депутат покидает застолье, послужил сигналом и для остальной, уважающей себя, публики – все же не принято на поминках засиживаться: вдова устала от гореизлияния и похоронных хлопот, повода для веселья и посиделок нет, так что пора и честь знать.

В общем легком замешательстве Альфред Викторович поднялся, прошел к закрытому крепом телевизору и тронул Славу за плечо, поклонившись Матильде.

– Матильда Яновна, я оторву вашего кавалера на секунду – Альф, зараза, ты элегантен более чем прежде! Красив, старый лев, как дьявол! излишне громко выдала обычный комплимент Матильда, но относилось это явно к её молодому собеседнику.

– Слушаю вас. – Слава вежливо поднялся с кресла.

– Вячеслав, нам нужно поговорить.

– Простите, я вас не понимаю...

Глаза красавца раскрылись, стали ещё огромней, так что и остального лица не осталось.

– Вячеслав, дело серьезное. У нас неприятности.

– Извините, но мы незнакомы. – он смотрел открыто и удивленно. – Я вас не знаю. И меня зовут не Вячеслав.

Альфред Викторович не слышал, как неприлично расхохоталась Матильда, только увидел блеснувшие золотые зубы в её раскрытой пасти. Потом она заговорила, как разглядел оглушенный Альфред Викторович, но осмыслить он сумел только вторую фразу.

– Его зовут Валерий! Валерий Меньшов! У тебя, Альф, уже склероз помноженный на маразм развился! Парень неделю назад приехал из Питера, где ты его мог видеть?!

– Все равно, – пролепетал Альфред Викторович. – Нам надо поговорить.

– Если вам так угодно, пожалуйста. – новоявленный Валерий легко шагнул следом за Альфредом Викторовичем, который со слепу наткнулся на стул, без деликатности отодвинул в сторону какую-то даму и, наконец, вывалился в коридор, где обернулся и прошипел в лицо парня.

– Ты что дуришь, подонок?! Мы влипли!

– Кто влип, Альфред Викторович? Я вас продолжаю не понимать.

М-да... Внешне это был все тот же Слава, но по манере поведения, по речи – совсем другой человек: старше, строже, воспитанней....

Альфред Викторович "потерял лицо", как говорят китайцы, когда засуетился испуганно, забормотал скороговоркой.

– Ты дурачка из себя не строй! Я тебя за собой как миленького утоплю! Ты, мерзавец, не отвертишься! У меня свидетели есть, я....

И пока он пробормотывал какую-то несвязную чепуховину, Валерий спокойно отвернул полу пиджака , изящным движением достал из внутреннего кармана плоский бумажник и вытянул из него документ.

– Прошу вас, Альфред Викторович. Вот мой студенческий билет.

Альфред Викторович схватился за книжечку, как утопающий за надутый презерватив. Несколько секунд он, кроме расплывчатых кругов, перед глазами ничего не различал, а потом убедился – перед ним билет студента МГУ второго курса факультета теле-журналистики, Валерия Кирилловича Меньшова со всеми полагающимися печатями и фотографией.

– Славка, – еле прошептал Альфред Викторович. – Ты меня погубишь. Без всякой пользы для себя... А я тебе ещё могу пригодится.

Ответ прозвучал едва слышно – процеженный сквозь сжатые зубы.

– Чем ты мне пригодишься, трухлявый пень? Я и так хорошо усвоил твои уроки. Спасибо за науку и пошел к черту. – а затем он широко улыбнулся и закончил чуть повышенным, но все тем же вежливым голосом. – Меня часто путают с другими людьми, Альфред Викторович, я к этому привык – Зачем ты путаешься с Матильдой? Это не тот объект! – уже вовсе полнейшую ерунду выговорил ополоумевший Альфред Викторович и опять же получил обворожительную улыбку в ответ.