Текст книги "Нам нужна… революция"

Автор книги: Александр Глазунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

Вообще-то Лукьянчиков спиртным никогда не злоупотреблял – все-таки в недалеком прошлом спортсмен, да и спортивную форму поддерживать привык. Однако, оказавшись в хорошей компании никогда от рюмки не отказывался. Не монах, не чинуша или карьерист, да и чувствуешь себя не так скованно. А тут совсем не пить…

Однако с этой мыслью пришлось смириться, втайне надеясь, что, возможно, на таком серьезном совещании, где будут присутствовать ученые с мировыми именами, с такой насыщенной программой и вообще банкетов не будет. Все они летели за границу первый раз и, естественно, многого не знали. В стамбульском аэропорту, где делегацию, как и положено, встречал представитель советского полпредства – приятный и общительный молодой человек.

– Сергей Иванович, – представился он, – можно просто Сергей…

И сразу повел их обедать в ресторан, потому как самолет в Измир вылетал вечером. Но когда во время обеда он предложил выпить, поднять тост за встречу на турецкой земле, они смущенно начали дружно отнекиваться.

– Да знаю я, что у вас там в Союзе творится, – рассмеялся Сергей Иванович. – Никто об этом не узнает. Да и расслабиться вам необходимо. По пять грамм, как говорится…

Они выпили за встречу, за родину, потом поехали в аэропорт и там тоже пропустили по рюмке за успешное участие в семинаре… Однако на сердце у Лукьянчикова все же было неспокойно. Скорее бы уже объявляли взлет, и можно было бы вздремнуть, как вон его товарищи…

– Господин Лукьянчиков, вас и вашу делегацию ожидают в аэропорту представители советского посольства. Просим вас освободить самолет. Повторяю…

Николай Никифорович сначала даже не понял, что речь идет о нем и его товарищах. Хорошо повторили сообщение. Но когда до него дошел смысл услышанного, Лукьянчикова бросило в жар. Вот и отпраздновали встречу на турецкой земле, пронеслось у него в голове, этот общительный представитель, очевидно, специально спровоцировал выпивку за столом, и теперь их высаживают, чтобы отправить назад в Москву. Нас проверяли на моральную устойчивость, а мы даже не сообразили этого. Чем все может для него закончиться – и гадать не надо было…

Они выходили из самолета и шли к стеклянному зданию аэропорта, ничего не видя и не слыша вокруг – мрачные и подавленные. И лишь оказались в зале, как к ним подошли двое – высоких, крепких, серьезных. Извинившись, один из них вполголоса пояснил, что по заведенному порядку вашу делегацию должны были встречать в Измире и сопровождать ее до Чешмы – места проведения Международного совещания. Однако получилась нестыковка в действиях, и встретить вас смогут в Измире только завтра. Поэтому вылет отложен на утро, переночевать им придется в отеле – номер забронирован…

Никогда еще Николай Никифорович не чувствовал себя таким счастливым.

На следующий день в прекрасном настроении они подъезжали к великолепному пятизвездочному отелю «Золотой Дельфин» на берегу Эгейского моря. Перед входом в отель стояла «золотая» скульптура дельфина с мальчиком. Оказалось, что существовала легенда, по которой в стародавние времена мальчик упал в море, но его вынес на берег дельфин и спас. А благодарные жители в память об этом случае и поставили дельфину памятник.

Отель встретил Лукьянчикова шумом и сутолокой, множеством известных в научном мире имен, богатых бизнесменов с их элегантными секретаршами, послов различных стран и бесцеремонных телевизионщиков. Здесь все чувствовали себя непринужденно, разноязычная громкая речь и смех слышались отовсюду. Все это было непривычно и даже странно. Николай Никифорович все время ощущал внутри себя некоторую скованность, совершенно не представляя, как себя вести в таких случаях, тем более после предупреждений в ЦК и пережитом волнении в самолете. И правильнее всего, как решил Лукьянчиков, это не высовываться, тихо сидеть в зале и не думать, цепенея, о возможном банкете.

Однако с первой минуты пребывания на Международном семинаре, судьба приготовила Николаю Никифоровичу испытание, о котором не только он сам не помышлял, но и все умники в ЦК КПСС и КГБ не смогли его даже предположить. В фойе у стола, за которым сидела симпатичная мулатка и регистрировала участников семинара, Лукьянчиков лишь назвал свою фамилию, как рядом, неизвестно откуда, оказался черноволосый полноватый мужчина во фраке с бархатным галстуком-бабочкой и на русском языке с сильным акцентом сказал:

– Господин Лукьянчиков, мы рады приветствовать вас на нашем симпозиуме. Вчера состоялось заседание оргкомитета, на котором предложено было назначить лидером дискуссии руководителя советской делегации. Дискуссия состоится завтра, а вы, господин Лукьянчиков, по всем вопросам можете обращаться в оргкомитет…

Николай Никифорович так разволновался, что даже не ответил учтивому распорядителю. Он даже не представлял, что такое лидер дискуссии и что он должен делать. А оказаться этаким русским медведем на виду всего мира очень не хотелось. Все волнения его по поводу пить или не пить теперь казались мелочными до умопомрачения. Услышав у соседнего стола русскую речь, Лукьянчиков оглянулся и увидел знакомое лицо, очевидно, ученого из Москвы, но кто это – вспомнить не мог. Он просто подошел, представился и попросил, не таясь, объяснить ему, что такое лидер дискуссии и что он должен делать.

– Честно говоря, я и сам толком не знаю. Что-то вроде председательствующего на партсобрании. Ну как вести его, вам, наверное, объяснять не надо…

В отдельном одноместном номере, куда его поселили, Лукьянчиков не мог найти себе места. Насколько он понял, ему предстояло вести заседание, на котором известные ученые и руководители крупнейших фирм будут обсуждать серьезнейшие вопросы, стоящие перед металлургической промышленностью во многих странах. И если опростоволосишься, то не только себя подведешь, но и страну опозоришь, которую представляешь. А это уже политика.

Однако вскоре Николай Никифорович все же сумел взять себя в руки и сразу вспомнил совет обращаться в оргкомитет международного семинара. Найти его не составляло труда – везде по коридорам были наклеены указатели. Здесь он попросил услужливых турчанок подготовить ему короткую справку по списку о каждом из выступающих завтра на дискуссии, о его научных работах, открытиях, предложениях и т. д. Ему пообещали, и он отправился в номер. Однако заснуть ночью так и не смог, все переживал. Подобной ответственности на него еще никто не возлагал. А мысли лезли в голову всякие.

Утром перед заседанием Лукьянчиков получил в оргкомитете подготовленную справку о выступающих и уже почти успокоенный пошел в зал. Усевшись в первом ряду, он одел наушники для синхронного перевода и стал ждать своего часа. Сначала организаторы семинара зачитали приветствия глав государств и правительств ряда стран, а затем распорядитель сказал, что теперь для дальнейшей работы семинара им необходимо выбрать лидера сегодняшней дискуссии. И окинул переполненный зал вопрошающим взглядом: какие, мол, будут предложения.

«А ведь точно как на партсобрании», – с изумлением подумал тогда Николай Никифорович и вдруг совсем успокоился. Кто-то на немецком языке предложил кандидатуру руководителя советской делегации, и все сразу захлопали. Возражений не было. Лукьянчиков поднялся на сцену, ему представили слово и он оказался один на один с залом. Вспышки фотокамер корреспондентов газет, телевизионщики… И тут, очевидно, у него сработала психология спортсмена-лыжника – оказавшись на дистанции, думать только о победе. От него сейчас ждали вступительного слова, и Николай Федорович его сказал – поблагодарил за оказанное доверие и высокую честь вести такое представительное собрание, обрисовал точку зрения советских ученых на некоторые спорные проблемы, а потом перешел к списку выступающих. Прежде, чем объявить имя ученого, Лукьянчиков кратко излагал основные даты его научной биографии, какими трудами знаменит, основные темы исследований, над чем работает сейчас… Каждого выступающего после такого представления встречали овациями. Во время доклада Николай Никифорович записывал в блокнот поднимаемые в нем наиболее значимые проблемы и предлагаемые решения.

– Какие будут вопросы к докладчику? – объявил он и, увидев десятки рук, с улыбкой сказал: – Ну, здесь, наверное, мы сначала предоставим слово дамам…

Во время перерыва на обед и после завершения дискуссии к Лукьянчикову подходили многие из участников семинара, поздравляли с успешным ведением дискуссии и удивлялись, что в Советском Союзе так хорошо знают не только научные работы зарубежных ученых в области металлургии, но и практические достижения известных фирм.

Лукьянчиков и сам был доволен ведением дискуссии, но более всего тем, что показал всему миру – советские ученые знающие специалисты, умеющие ценить зарубежный опыт, и сотрудничать с ними не только можно, но и взаимовыгодно.

Правда, волнения вымотали его за день, и Николай Никифорович мечтал лишь добраться до своего номера и отдохнуть. Однако ему не дали. Всех пригласили в банкетный зал. Как тут же выяснилось, во все дни работы семинара каждый вечер какая-нибудь фирма устраивала для участников банкет. Отказаться было невозможно, тем более Лукьянчикову после такого удачного дебюта. И опять перед ним встал вопрос: что делать, как себя вести? Снова в памяти всплыл эпизод высадки из самолета и страх, переполнявший, казалось, до краев.

В огромном ресторанном зале играла музыка, танцевали полуобнаженные турчанки, многие сидели за столиками, но большинство обходилось шведским столом, более пригодном для свободного общения. Лукьянчиков со своими товарищами сидели за столиком, но к спиртному не притрагивались. Однако длилось это всего несколько минут. К ним стали подходить, предлагать тосты за советских ученых, науку, за помощь развивающимся странам, и тут уж вырисовывался более серьезный вопрос: как выдержать такую нагрузку. Но и здесь советская делегация оказалась на высоте…

Вернувшись в Москву, Лукьянчиков доложил руководству и партбюро о результатах научной командировки, а для Отдела черной металлургии ЦК КПСС написал целый отчет. Однако инструктор читать отчет не стал, а уставившись на Лукьянчикова своим проницательным взглядом, спросил:

– Ну а как насчет пропаганды советского трезвого образа жизни? Вели себя достойно? Или все-таки не удержались, выпили на банкете?

– Видите ли, – не стал юлить и лукавить Николай Никифорович, – я всегда считал и считаю, что обязанность моя, как научного работника, состоит в том, чтобы на международном совещании показать себя знающим профессионалом, специалистом высокого класса, чтобы о советских людях складывалось за рубежом именно такое мнение. И я не считаю очень уж важным, выпил кто-то из нас на банкете или нет. За себя могу сказать – выпил. За дружбу, за помощь развивающимся странам, за советскую науку.

– Не надо кичиться этим, вы же вели себя неправильно, – инструктор аж лицом потемнел. – Партия и правительство объявило борьбу с таким негативным социальным явлением, как пьянство, а вы, коммунист, едете за границу и там на глазах у мировой общественности показываете, что для вас решения партии – пустой звук. Без последствий такое ваше поведение не останется…

Лукьянчиков понял, что дни его работы в институте сочтены. В тот момент он испытывал фактически то же самое, что пережил у пустынного железнодорожного тупика на станции Мерефа, когда бандиты истязали его друзей, а он извивался у них в руках, не имея возможности ничего предпринять. Паскудное это чувство – бессилие перед обстоятельствами, порождаемыми тупыми бесчеловечными служаками.

Последующие дни его работы в институте прошли напряженно, в режиме ожидания вызова в партком или к директору института для вынесения приговора. И такой момент наступил. Однако в кабинете директора больше никого не было, да и сам он оказался довольно миролюбиво настроенным.

– Читал твой отчет, читал. Толково все схватил, самую суть. Надо будет на совете тебе выступить с более подробным изложением всего того, что происходило на том семинаре. Кое-что даже надо будет принять на вооружение.

– Так ведь инструктор ЦК сказал мне…

– По поводу выпивки на банкете? – поморщился директор. – А кто тебя за язык тянул? Иногда, братец ты мой, надо и мозгами шевелить. Успокойся, продолжай работать, вопрос этот уже закрыт. На, читай…

Из официального письма руководителя секции черной металлургии Отдела промышленности и техники Европейской экономической комиссии Б. Ру-Фуйе:

«Уважаемый господин Лукьянчиков!

Это письмо касается Семинара по потребностям черной металлургии в странах ЕЭК, находящихся в экономическом отношении на уровне развивающихся, который состоялся в Измире/ Чешме (Турция), 5–9 мая 1986 года.

Я хотел бы поблагодарить Вас за умело организованную и проведенную дискуссию, так же как и за подведение ее итогов, во время рабочей сессии по ассортименту выпускаемой продукции, рынкам, торговле и сотрудничеству.

Настоящий Семинар явился одним из наиболее успешных мероприятий, проходящих по эгидой ЕЭК, событием, важность которого признана не только секретариатом ЕЭК, но и специалистами, участвовавшими в работе Семинара. Своим успехом Семинар в большой степени обязан очень качественной и высокопрофессиональной работе лидеров дискуссий.

Мы надеемся на дальнейшее совместное сотрудничество во всех областях деятельности Комитета по черной металлургии…»

VII

… – Может, тебе сюда чай принести?

– Что?

Николай Никифорович рассеянно взглянул на возникшую в дверях жену и машинально кивнул.

– Только…

– Не очень крепкий и не горячий, – со вздохом закончила за него Клара Георгиевна и, приблизившись к столу, обреченно проговорила: – Коля, ну ты можешь хоть на время забыть про свое устойчивое развитие? Ноги ведь протянешь.

– Ну, извини, – виновато взглянул он на жену, – припомнилось тут кое-что…

Клара Георгиевна мягко опустилась в кресло и, лукаво прищурившись, как можно серьезнее сказала:

– Я вот тут кручусь целый день на кухне и, знаешь, тоже пришла к определенному выводу. Хочешь знать, к какому? А к тому, что основа твоего устойчивого развития – все-таки крепкая семья.

– Это ты к чему? – не понял Николай Никифорович.

– Да все к тому же… Не так давно по телевизору показывали очередной круглый стол. Собрались философы, социологи, истории… И знаешь, какую проблему они обсуждали? Будущее семьи в России. И доказывали бедным зрителям, что таковая ячейка общества сейчас уже не играет положительной роли, как раньше. То есть, в прямом смысле отмирает, а получается – не нужна. Мешает людям жить, обременяет слишком тяжелыми обязательствами перед детьми, женой, родственниками… Вот так-то.

– Ты это серьезно? – подозрительно взглянул на жену Николай Никифорович, не веря в услышанное. Может, шутит? Хотя не заметно. И в свойственной ему манере уточнил: – А к чему ты об этом заговорила?

– Эх, Коля, – безнадежно махнула рукой Клара Георгиевна. – Вот твоя мать, Анна Яковлевна, царство ей небесное, институтов не кончала, а мудрая была женщина и хорошо это понимала, – увидев изумленные глаза мужа, она засмеялась, потом легко поднялась и пошла к двери.

– Сейчас чай принесу…

И только тут до Николая Никифоровича дошло, что Клара имела в виду, вспомнив вдруг его мать. И не мог удержаться от улыбки…

В центре Мерефы находился старый пруд, который зимой замерзал, и ребята катались там на коньках. Днем ставок, как местные называли каток на пруду, кишел малышней, особенно в зимние каникулы, поэтому ребята постарше приходили на пруд вечером. Пристрастился к такому спорту и Николай, приезжавший домой после сдачи экзаменов на зимней сессии. И в тот год, появившись в Мерефе, первым же вечером наточил коньки и отправился на пруд. Надеялся не только покататься вдоволь, но и встретить кого-нибудь из друзей, если повезет.

Уже стемнело, когда он подходил к пруду, и сразу заметил одинокую фигуру, которая спринтерски гоняла по кругу. «Вот и повидался», – сразу упало настроение у Лукьянчикова. Но кто же это был? Явно спортсмен и катался на беговых коньках, которых не имел не только Николай, таких в городе по пальцам пересчитать можно было. Подгоняемый любопытством, он быстро одел коньки и бросился наперерез, однако догонять спортсмена не пришлось. Сам остановился. Он подъехал и обомлел. Девушка – симпатичная и незнакомая, в облегающем спортивном костюме, на голове шапочка. Чтобы как-то скрыть неловкость, спросил, кивнув на коньки:

– Спортом увлекаетесь? Наверное, разрядница…

– Ага, – поддакнула она и прыснула со смеху, отчего раскрасневшиеся щеки ее вспухли, сделав выражение лица лукавым и немного кокетливым, – в шахматы играю. Для справки – на стекольном заводе, где я работаю прядильщицей стекловолокна, равных мне нет. Не верите?

Николай не только юмор ценить умел, но и такую черту характера, как общительность, особенно у девушек. Да и сам сразу почувствовал себя легко, скованность куда-то исчезла.

Девушку звали Клара.

Потом они еще несколько раз встречались. Николай узнал о своей знакомой почти все. До войны семья их жила в городе Лебедин Сумской области. Отец был артистом Лебединского драматического театра, мать работала в библиотеке. Началась война, и отец ушел на фронт. Вернулся с осколком в легких. Семью свою нашел у знакомых – дом их сгорел от прямого попадания бомбы. Надо было строиться заново, но из-за ранения отец чувствовал себя очень плохо. Поэтому и лег в больницу, чтобы извлекли злосчастный осколок, однако во время операции умер.

Они уехали в Богодухов Харьковской области – мать, бабушка и Клара. Но работы там не нашлось, жить было не на что, и, вняв советам добрых людей, они перебрались в санаторий Шаровка, бывшее имение немецкого сахарозаводчика с аллеями из столетних дубов и красивейшими прудами. Рассказывая об этом, Клара просто светилась от восторга. Здесь она и закончила школу. Пыталась поступить в Харьковский автодорожный институт, но не прошла по конкурсу. Надо было решать, как жить дальше. Клара пошла работать на Мерефянский стекольный завод, а учиться стала заочно в Херсонском текстильном институте. Жизнь вводила свои коррективы. Зато сейчас она уже на третьем курсе…

В общем, их еще короткие судьбы были в чем-то даже схожи. Отец Николая вернулся с фронта тоже раненым, но в руку. Зато живой, потому как из той кутерьмы, в какую он попал в декабре 1941 года, из целой роты лишь единицы остались живы. И день 19 декабря, в праздник Святого Николая Угодника, когда это случилось, отец после войны отмечал как свой второй день рождения. Их привезли на передовую под утро. А вскоре последовал приказ взять штурмом узловую железнодорожную станцию. Перед наступлением, словно чувствуя, что вряд ли он останется в живых, отец молитвенно стал просить: «Святой Николай Угодник, у меня есть сын Николай, спаси меня ради него…» И когда бойцов подняли в атаку, а никто не хотел идти вперед, отца будто кто подтолкнул. И он вместе с товарищем побежал. Красноармейцы только успели развернуться цепью в глубокой снежной целине, как немцы открыли губительный пулеметный огонь. В это время отец с другом уже был недалеко от немецких окопов. Они зарылись в снег, а когда огонь поутих, оглянулись – а от роты их и в живых-то фактически не осталось никого. Они начали пробиваться к своим, да напоролись на немецкий танк. Когда в открывшемся люке появились фашисты, они расстреляли их. И тут немцы стали класть вокруг них мины. Погибает друг отца, а ему осколок пробил ладонь. К своим отец все-таки вышел, там и узнал, что из трехсот бойцов их роты в живых вместе с ним осталось семь. Остальные остались лежать под Ельцом.

Когда у Николая отец вернулся с фронта, он пошел работать в пожарную команду. В свободное от дежурств время они с матерью ходили по дворам и распиливали бревна на доски. Тогда многие строились, заказов хоть отбавляй – они в Мерефе считались лучшими пильщиками. А после восьмого класса помогать отцу стал и Николай. О том, куда ему идти учиться после окончания десяти классов, он не думал. Любимыми предметами в школе у него были математика и физика, поэтому и выбрал давно Харьковский университет. Да и учителя поддерживали Николая, особенно учительница математики и их классный руководитель Людмила Ивановна Векшина. Вообще-то ей Лукьянчиков вдвойне был обязан – фактически она его отговорила от поступления в педагогический институт. Дело в том, что в университет Николай не стал даже сдавать документы, похоронив свою мечту. Сам, по своей воле, вопреки, возможно, здравому смыслу. Но он в хорошем смысле всегда был максималистом. Когда его попросили отвозить на велосипеде на станцию к поезду больную дочь одной учительницы, Николай сразу согласился. У нее были больные ноги, и она ездила в Харьков на процедуры. Отец девочки работал преподавателем в Харьковском университете, и пошел слушок, что Лукьянчиков так старается, чтобы не опасаться большого конкурса при поступлении. Этого ему было достаточно, чтобы забыть об университете.

А тут объявили областные соревнования по легкой атлетике, и Николай выступил довольно успешно. Его стали настойчиво уговаривать поступать в педагогический институт на факультет физподготовки, которому так нужны были студенты-спортсмены. Но именно математичка Людмила Ивановна и отговорила его от этой затеи. Она его слишком хорошо знала. Выручил друг Виталий Шеховцов. Он готовился поступать в Харьковский инженерно-экономический институт, предложил и ему попробовать. Но получилось так, что Николай конкурс прошел, а Шеховцов – нет. И всего на каких-то полбалла. Так распорядилась судьба…

Николай и Клара продолжали встречаться во время студенческих каникул и на следующий год. Клара даже помогала ему делать чертежи для дипломной работы. Но в то время ни о каких серьезных намерениях он и не помышлял. А защитив диплом, Лукьянчиков уехал работать по распределению на Салаирский рудник. На вокзале его провожала и Клара.

Потом они переписывались, уже намекая друг другу о возможной совместной жизни. А когда Николай собрался ехать в отпуск в родную Мерефу, то за не такую уж и длинную дорогу уже твердо решил, что предложит Кларе выйти за него замуж. А там уж что получится, как она решит…

Однако вышло все иначе. Не успел Николай приехать домой, как мать усадила его рядом и сказала:

– Вот что, Коля, я не знаю, какие у тебя намерения насчет Клары, но ты должен на ней жениться, – и встретив изумленный и недоуменный взгляд сына, вроде как готового что-то ей возразить, с твердой решимостью добавила: – Иначе ты мне никто…

О том, что Николай и не думал возражать, что это было и его сокровенное желание, он матери сказать не успел, а после признаваться было поздно, да и как бы ни к чему – настолько поразили его слова мамы. А вскоре молодая чета Лукьянчиковых уехала жить в Салаир.

Позже уже, спустя годы, Николай пытался осторожно поговорить с матерью и все-таки прояснить ради любопытства, почему она так категорично настаивала, чтобы он женился именно на Кларе. Вообще-то это было не в характере матери – вмешиваться в жизнь взрослого сына, тем более в таком личном вопросе. А тут…

Но мать только и рассказала ему, как однажды Клара пришла к ней и, узнав, что у нее страшные головные боли, молча села рядом, положила ее голову себе на колени и стала осторожно расчесывать скомканные волосы. Как ни странно, но после этого головные боли у матери прошли. И в тот момент она дала сама себе слово – Николай женится только на Кларе. Почему? Призналась, что сама этого ни понять, ни тем более объяснить она не в состоянии. А может, просто не хотела говорить настоящей причины. Но Николая это теперь не очень-то и волновало. Он уже и сам понял, что Клара и есть его любовь и судьба, а все остальное – досужие вымыслы.

VIII

… – Может, с чаем и бутерброд съешь? – сдвигая в сторону бумаги на столе и ставя перед ним дымящуюся чашку, спросила Клара Георгиевна.

– Ты меня так совсем избалуешь, – хохотнул Николай Никифорович, с нежностью глядя на жену, – раньше времени в раю себя почувствую.

– Ты лучше бы думал, как ада избежать, – поняв его слова по-своему, сказала Клара Георгиевна и, махнув на него рукой, вышла.

Николай Никифорович с улыбкой посмотрел ей вслед, но промолчал. Он-то имел в виду совершенно иное. Забыла Клара, хотя и не мудрено – четверть века ведь прошло, о таких ли пустяках помнить! И тут же возразил сам себе – нет, не пустяки…

Как раз четверть века назад ему выделили садовый участок за Серпуховым, на Оке, среди красивейших мест, воодушевлявших гениального русского художника Поленова. Далековато, конечно, и добираться тяжело – с электрички до дачи пешком еще добрый час топать. Но оказалось, что это были рассуждения отвлеченной теории. В реальности же ни долгая утомительная дорога, ни тяжелые рюкзаки за спиной, с которыми весной пол-Москвы устремлялось тогда за город, не смогли преуменьшить радость и душевный трепет при виде красоты тех мест. Словами такое передать невозможно, может, поэтому Николай Никифорович с женой и преодолевали километры живописной равнины фактически молча. Они просто впитывали эту красоту, очищались ею от наносной городской сумятицы, уличного шума и громоздкой бетонной окружающей серости.

Один раз только Николай Никифорович и нарушил молчание по пути к даче почти у самой кромке леса. Даже неожиданно для самого себя. Остановился, сбросил рюкзак и, повернувшись к усталой на вид, но счастливой жене, совершенно серьезно спросил:

– Ты знаешь, где находится рай?

– Да Бог его знает, – пожав плечами, улыбнулась жена. – А ты что, торопишься туда попасть?

– Я тебе сейчас покажу рай…

И он почти упал на траву. Раскинув руки и глядя в безбрежную синь неба, Николай Никифорович вдыхал запах луговых цветов, слушал стрекотанье кузнечиков, пересвист птиц и просто кожей ощущал, как сила этой благодатной земли вливается в него, переполняет любовью к Жизни. Еще тогда он подумал, что лишь человек духовный, а не просто разумный, тем более образованный, и способен, сохраняя такую Божественную благодать, пользоваться ею не только для ублажения своих телесных нужд, но и духовных потребностей. Природа дает людям и все необходимое для своего жизнеобеспечения, и не дает опуститься человеку до низменного животного.

Пустяк это или нет? Скорее всего нет, тем более этот эпизод, очевидно, не прошел бесследно и для Клары Георгиевны. Дачные соседи называют ее не иначе, как женщиной, которая любит цветы. Может, знакомство то с раем и сыграло в этом решающую роль?

И сейчас это видение возникло в памяти так ярко и отчетливо, словно Николай Никифорович только вчера приехал с дачи. Да за окном зима навалила такие сугробы, словно хотела скрыть неудачи технического прогресса людского. Для очищения. И завершения.

«Впрочем, – подумал вдруг Николай Никифорович, – седина на его голове тоже упрямо свидетельствовала о неумолимости времени, требовала, очевидно, завершение начатых дел, приведения их в соответствие, так сказать, с конечной целью…».

Для Лукьянчикова определенной вехой стало создание Международного движения за ноосферное развитие общества. Произошло это еще в 1997 году. Однако последнее время Николая Никифоровича не отпускало чувство какой-то незавершенности, будто в данном деле не хватало чего-то существенного. А может, это и было косвенной причиной того его внутреннего состояния дискомфорта, которое он испытывал? И воспоминания прошлого рождены тоже этой причиной? Вполне возможно. Вроде бы даже на недавнем заседании Московского отделения Петровской академии наук и искусств об этом намекал и академик РАЕН Александр Александрович Улитин. Точно, во время выступления он так и заявил, что, мол, движение набирает силу и поэтому назрела необходимость подумать и о подобии некоего примерного свода законов, где четко и ясно прописать цели, задачи и конкретные действия на сегодняшнем этапе членов движения за ноосферное развитие общества.

Нет, встрепенувшись, подумал вдруг Лукьянчиков, называться это должно по-другому. Николай Никифорович пододвинул к себе лист бумаги и размашисто написал: «Планетарный кодекс ноосферного (разумного) развития человеческой цивилизации». И откинулся на спинку стула, облегченно вздохнув. Наконец-то он нашел причину недавних тревог и волнений. Или, скорее всего, одну из причин. Но на этой дистанции он должен достойно прийти к финишу.

Из Планетарного Кодекса:

«Править миром Разум человечества может только в сочетании с Коллективной волей наций и Коллективным воздействием на тех, кто не подчиняется коллективной воле. Любое детище Разума может быть использовано и во благо, и во зло. Примером тому может быть использование ядерной энергии. Поэтому, чтобы сохранить жизнь на Земле и изменить мир к лучшему, Разум человечества должен базироваться на духовно-нравственном начале. Главной целью его должно стать обеспечение благополучия человека, соблюдение его прав и свобод, повышение качества жизни, физического и духовного здоровья, а также гармоничное взаимодействие с природой, при котором не ставятся под угрозу интересы будущих поколений.

«Мозговым центром» по формированию Разума человечества на современном этапе должна стать существенно реформированная Организация Объединенных Наций (ООН) совместно с Советом Мудрецов и научно-исследовательскими институтами, занимающимися глобальными проблемами человечества».