Текст книги "Крестьянский сын, дворянская дочь (СИ)"

Автор книги: Александр Позин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Ну что, Максим Викторович, сейчас подойдет машина, предлагаю съездить, воочию посмотреть, что за Ледовое побоище устроили Ваши сорванцы. – сказал через некоторое время вернувшийся полицмейстер директору реального училища, и обернувшись к инженеру: – Извините еще раз Казимир Ксаверьевич, неотложные дела вынуждают отъехать, партию в другой раз сыграем.

Инженер встал и обратился к полицмейстеру:

– Савелий Иванович, я к Вашим услугам! Располагайте мной, как Вам будет угодно. Если не возражаете, я бы прокатился с Вами, тем более, что там могут быть лично мне знакомые драчуны, на которых я смог бы повлиять.

– Ну, что ж, тогда, вперед!

Прибыв на место драки, Колоссовский резво спрыгнул с подножки машины, намереваясь быть первым на месте происшествия. Это оказалось нетрудным и инженеру в его короткополой шинели удалось обогнать неповоротливых длиннополых жандармов с шашками на боку. Он сразу увидел, что гимназист мертв и его мозг заработал, просчитывая все варианты событий, а они были неутешительными для Николки. Поборов искушение спрятать, указал полиции на катет, хотя понимал, что этим топит мальчика почти наверняка. Именно тогда сразу созрела мысль об организации побега.

* * *

Раздумья Колоссовского прервал возглас гримера:

– Я закончил!

Инженер подошел и придирчиво оглядел результаты работы. Куда исчезло молодое и свежее, еще нетронутое печатью разврата, лицо. Перед Колоссовским стояла вульгарная и потасканная шалава, чьи печальные глаза блестели вызывающим похотливым огнем. Глаша стала выглядеть не только развратней, но и значительно старше своих лет. Под стать ей оказался и кавалер – типичный подвыпивший мастеровой с гармошкой на плече и бланшем под глазом.

– Да, вид у вас еще тот, точно мама родная не узнает! – ухмыльнулся Колоссовский, но спохватившись, обернулся к гримеру, протягивая деньги. – Держи, как договаривались, и завязывай с зеленым змеем, такой талант пропадает! Сегодня в театр уже не ходи, скажешь, что пьян был, чать не в первый раз.

Выпроводив гримера, он повернулся к сладкой парочке;

– Вот что ребятки вам скажу, дело опасное, поэтому если дрейфите – лучше скажите сразу, все пойму. Но помните – на благое дело идем – товарища выручать.

– Да Вы что, Казимир Ксаверьевич, во мне сомневаетесь? Да я за Кольку и в огонь, и в воду! – ответил Кирилл. – Я и братану его многим обязан, и Колька – верный товарищ. Так что не сомневайтесь – все будет как надо.

Неожиданно голос подала Глаша:

– Мне Колюня с детства как младший братик, неужто не выручу его из беды! – и ответила, глядя на вытянувшиеся от удивления мужские физиономии. – Односельчане мы. Дома по соседству. Николкин отец мою семью от голодной смерти спас, за мной должок остался. Когда меня Мадам вызвала, я часом подумала, что к клиенту, а когда узнала зачем – сама вызвалась помочь.

Инженер удовлетворился ответами и вместе они еще раз обговорили детали.

– Ну, с богом ребятки! Я выхожу сейчас, а вы через четверть часа. – уже у входной двери произнес Колоссовский. – И помните, успех операции зависит от четкости синхронности действий по времени.

* * *

Был субботний вечер и обычно полупустой губернский театр на сей раз был заполнен. Казимир Ксаверьевич, уютно расположившись в кресле партера, не спеша оглядывал в бинокль публику, заполнявшую зрительные места. Особое его внимание привлекла ложа, которую внимательно осмотрели двое полицейских:

– Уж не его ли превосходительство господин полицмейстер почили храм Мельпомены[24]24
  Мельпомена – Муза трагедии в древнегреческой мифологию


[Закрыть] своим вниманием?

Догадка подтвердилась, когда в ложу вошел осанистый генерал. В мундире и при всех регалиях Савелий Иванович мало походил на того милого домашнего старичка, с коим Казимир Ксаверьевич давеча составили партию в шахматы, закончившуюся операцией по разгону нешуточного побоища на пустыре.

– Кстати, – пришло на ум инженеру, – Удачней трудно придумать, сам полицмейстер сможет подтвердить мое алиби.

Мысли сразу переключились на товарищей, которых он втянул в свою аферу. Сам для себя алиби состряпал, а все ли предусмотрел для их безопасности? И он в который раз стал прокручивать в голове саму операцию и оценивать степень опасности участников:

– Алексей пообещал, что сразу после звонка идет к знакомому купчику чаи гонять и в картишки баловаться. Тут все чисто. Про странное, выходящее за грань приличий, приятельство Екатерины Евграфовны с содержательницей дома терпимости, судачат все соседки Заломовых, поэтому их свидание не вызовет подозрений. Гример – известный выпивоха, не раз пропускавший спектакли, его отсутствие в театре, скорее всего и не свяжут с этим делом. Остаются Кирилл и Глаша, главные действующие лица, на которых и ляжет вся опасность. Но в случае успеха опознать их будет никак невозможно, а если провал, то, пожалуй, никто не спасется.

Тем временем в восемь часов пополудни в театре прозвучал третий звонок, раздались жидкие аплодисменты зрителей и, наконец, медленно пополз вверх занавес. За размышлениями инженер пропустил начало спектакля, да и в дальнейшем он вполглаза следил за сценой. Шла одна из тех «кассовых пьес», которыми изобиловал репертуар провинциальной сцены. Именно такие «произведения искусства» имела ввиду недавняя заметка в одной из местных газет, описывающая недельный репертуар губернского театра: «В пятницу зарезали даму, и человек сошел с ума, в воскресенье ребенку голову размозжили, во вторник человек застрелился, в среду девушку застрелили, в четверг опять застрелился человек, в пятницу снова даму зарезали и человек сошел с ума, в субботу еще одного на дуэли укокошили! Что же это, наконец, такое?» Казимир усиленно делал вид, что внимательно наблюдает за сценическим действом: аплодировал вместе со всеми зрителями, смеялся и грустил в положенных местах. Однако, в его голове включились внутренние часы и начали свой отсчет. Одновременно инженер вел наблюдение за ложей, в которой расположился полицмейстер. Когда через двадцать минут после начала представления в ложу к полицмейстеру зашел, неся телефонный аппарат, адъютант, Колоссовский удовлетворенно хмыкнул:

– Первый!

Это Зинаида Архиповна должна была позвонить в полицейский участок и, представившись хозяйкой трактира, сообщить, что на улице возле заведения началась пьяная драка. По-видимому, именно об этом дежурный полицейского стана и докладывает по телефону. Расчет инженера строился на том, что на разбор пьяной драки выедет наряд полиции. Алексей Георгиевич божился, что подберет таких исполнителей, которые гарантированно погоняют полицейских по городу часа полтора. Инженер считал, что если он что-то понимал в человеческой натуре, то получивший нагоняй урядник выгонит из участка всех городовых и околоточных, отправив их работать в свои околотки.

Прошло еще ровно двадцать минут спектакля, пока красный как рак адъютант вновь вошел в ложу полицмейстера. Колоссовский машинально посмотрел в свой брегет, отметив про себя, что все идет по плану:

– А вот и второй!

Звонок от стенающего неудачника мужа, застрелившего свою супругу в порыве ревности должен поднять на ноги всех сотрудников полиции во главе с урядником, оставив в отделении одного дежурного. Фокус в том, что плачущий голос рогоносца, роль которого по телефону исполнил Алексей Заломов, сообщил несуществующий адрес дома. И уряднику ничего не остается, как обойти и проверить все дома на этой улице.

А в это время в конце квартала появилась медленно фланирующая по направлению к участку разбитная подвыпившая парочка. Изрядно помятый кавалер в шароварах, заправленных в ярко начищенные сапоги, и в богато вышитой косоворотке наяривал на гармошке какую-то разухабистую песню. Его спутница – потасканная шлюха, была здорово навеселе, и шла нетвердой походкой, для устойчивости повиснув на руке своего клиента.

Колоссовский мысленно представил эту картину и прошептал:

– Удачи вам, ребятки!

Глава 11. Глаша

«Она полна задорных соков,

Она еще из молодых,

И у нее всегда до срока

Срывают жесткие плоды»

Владимир Солоухин

Глаша в, ставшем уже привычном за два года службы в публичном доме, но от этого еще более ненавидимом, одеянии падшей женщины, держа под руку Кирилла, медленно шла в сторону полиции, при этом громко хохоча и пытаясь подпевать кавалеру что-то непотребное. Дорого она отдала бы за возможность просто без дурацкого маскарада пройтись по улицам города под руку с любимым человеком. Но нет – почти все вечера заняты нудной постельной работой. После которой воротит от мужиков и наваливается свинцовая усталость, от которой только и можно спастись, провалившись в глубокий сон почти до обеда. А в редкие минуты свиданий с милым Кирюшей они стремились уединиться где-нибудь за городом, подальше от людских глаз. Девушка уже стала привыкать к тому, что всюду фальшь и притворство, и это страшило ее. А сейчас утешало лишь то, что весь этот мерзкий маскарад – не для удовлетворения мужской похоти, а ради спасения друга. Несмотря на риск, душа ее пела: какая может быть опасность, если идешь на дело с любимым человеком. Тем более, что он впервые прилюдно назвал ее своей невестой. После такого и умереть не страшно!

Не то, чтобы ее страшил дерзкий план, она боялась показаться на глаза Николке в таком виде. Поймет ли, не осудит ли? Ведь никто кроме папки в селе не знает, чем она занимается в городе. Даже мама думает, что она работает в услужении. Значит, близок тот час, когда о ее ремесле прознает, и давняя подруга Наталка. Отец Глафиры, Тимофей Кондратьев много лет служил управляющим у Воиновых. Девочки росли вместе, вместе играли. Глаша была старше Наталки на два года и относилась к ней как к младшей сестре. А избы Кондратьевых и Заломовых и вовсе стояли рядом. В детские годы не обращаешь внимание на то, что у Заломовых справный двухэтажный дом, а у Кондратьева – старая перекосившаяся избенка. Девочкой она приглядывала за двумя сорванцами, и не раз отговаривала их от опасных проступков. Когда Глафира подросла и закончила в селе церковно-приходскую школу, отец отдал девочку в губернский город, в гимназию, а через два года в эту же гимназию поступила и Наталка. А два года назад над семьей Кондратьевых разразилось несчастье.

Тимофей Сергеевич Кондратьев не только в родной Васильевке, но и по всей округе, слыл человеком честным и неподкупным. Именно эти качества ценил в людях местный помещик Олег Игоревич Воинов, поэтому, прогнав пройдоху немца, ни секунду не колеблясь назначил Кондратьева своим управляющим, и ни разу не пожалел об этом. Знал, что может оставить свое имение на верного человека за время своих длительных отлучек. Тимофей начал с ревизии всего имущества, затем, чтобы оно не было бесхозным, без дела, предложил стать в аренду и землю, и инвентарь крестьянам, установив твердую и разумную плату. Воинов всецело одобрил затею своего управляющего. Доходы с имения стали сбалансированными. Следующим шагом стала выдача ссуд нуждающимся крестьянам под малый процент. Васильевские крестьяне стали массово пользоваться помещичьей ссудной кассой, кто деньгой, а кто посевным материалом. Даром, что Кондратьев наладил связи с Безенчукской опытной станцией на той стороне Волги, и та стала исправно поставлять в имение надежный и урожайный местный посевной материал. Так при имении был создан посевной фонд из семян районированных сортов растений. Сам Кондратьев взял немалый кредит на долгий срок из помещичьей ссудной кассы и поставил новый уютный дом. В начале века западные фирмы стали массово поставлять в Россию сельскохозяйственные машины. Но стоили они дорого, и их приобретение было не по силам крестьянам. Тогда Кондратьев с Воиновым, купив несколько агрегатов различного назначения, создали при имении машинный парк. По задумке Кондратьева, сдавая машины в аренду крестьянам, можно добиться увеличения доходности имения и повышения эффективности сельскохозяйственных работ. Так были положены первые шаги к сельскохозяйственной кооперации[25]25
  Сельскохозяйственная кооперация – в начале ХХ века Россия по темпам роста крестьянской кооперации обогнала страны Европы. К 1917 г. насчитывалось более 27 тыс. кооперативов, в том числе 16 тыс. кредитных и ссудо-сберегательных товариществ, объединяющих 50 % всех крестьянских хозяйств, свыше 10 млн. пайщиков. Было создано 500 союзных кооперативов и 8 всероссийских центров


[Закрыть]. Но новое дело на первых парах шло тяжело. Крестьяне медленно привыкали к использованию машин и не спешили брать их в аренду. К тому времени, когда бесследно исчез Олег Игоревич, затраты на парк окупиться не успели и в бюджете имения зияла приличная дыра. Новому хозяину, Александру Олеговичу, нужно было все и сразу, он и слышать не хотел ни о какой окупаемости, мало того, запретил сдавать в арену крестьянам свое имущество за столь мизерную, по его мнению, арендную плату.

– Негодяй! Вор! – кричал Воинов, сжимая свои маленькие пухленькие кулачки и топая ногами. – Ограбить меня захотел? По миру пустить?

Видно верна поговорка, что в болоте кулик кулика видит издалека, да только зачастил в господский дом Фрол Демьянович Яценюк. Что уж он там нашептывал Воинову, да только помещик решил отставить Кондратьева из управляющих. Напрасно Тимофей Сергеевич доказывал, что арендная плата разумна и обоснована и больше крестьяне не в состоянии платить, что для окупаемости машинного парка необходимо еще несколько лет, все его доводы натыкались на стену непонимания:

– Мне деньги нужны здесь и сейчас! Если не можешь обеспечить доход имения – милости просим вон! Фрол Демьяныч обеспечит. – и Александр Олегович указал на смиренно стоявшего в сторонке Яценюка. – А что до того, что крестьяне не смогут платить аренду – пусть возвращают землю обратно – Фрол Демьяныч обещался с немцами договориться, они возьмут землю в аренду. И нечего голь перекатную на мои деньги кормить, все равно никогда ссуженные деньги не отдадут. Кассу закрыть, анедоимщиков на отработку посадить!

– Я могу быть свободен от своих обязанностей?

– Прощайте!

Но тут подал голос, молчавший до сих пор, Яценюк:

– Хозяин, Александр Олегович, затея с машинным парком, которая и оставила вас без средств, принадлежит Кондратьеву. Ссудная касса – тоже. Я думаю, что будет справедливым, если Тимофей Сергеевич покроет дыру из своих личных средств, да и кредит стоит отдать.

– Да, да, именно это я и хотел сказать. – ухватился за идею Воинов, уж очень она ему по вкусу пришлась.

– Но у меня нет таких денег! – растерянно произнес Тимофей Сергеевич.

– Ничего, можно новую ссуду взять, можно дом продать, добрые люди взаймы дадут. – издевался Воинов над бывшим своим управляющим.

Фрол Демьяныч вновь влез:

– Пожалуй, дом я смогу выкупить, много не за него не дам, а больше меня все равно здесь его купить некому. И ссужу, не обижу, чтобы недостачу покрыть.

– Вот все и решилось. Если у тебя все, Кондратьев, то можешь быть свободен! – как отслужившую свое собаку выставил Тимофея помещик, и вдогонку добил: – И я не желаю, чтобы мою Натали видели с твоей Глашкой, нечего им встречаться.

Взрослые не подозревали, что всю эту отвратительную сцену наблюдали и слышали дети – Наталка и Глаша. Разговор происходил на заднем дворе имения, где располагался обширный двор и целый ряд хозяйственных построек, в одну их которых и залезли девочки. Их влекло туда здоровое любопытство, обычное у подростков. Глаша была молодой здоровой крестьянской девкой, и к своим шестнадцати годочкам ее тело налилось живительными женскими соками. Интересные глафирины округлости выпирали со всех сторон к зависти подруги ничего этого и в помине не имевшей. Разница в возрасте у них была всего пару лет, но если Глаша уже была на пути превращения в женщину, то Наталка по сравнению с ней выглядела хрупкой угловатой девочкой. Ссора родителей застала их за обычным для подростков делом: обе старательно изучали и обсуждали те изменения, которые стали происходить в организме Глаши. Разговор взрослых велся на повышенных тонах и привлек внимание девочек. Забыв о своем занятии, они обе прильнули к щелям в стене сарая и стали внимательно прислушиваться и присматриваться. По мере нарастания ругани Глашино лицо стало менять цвет, и к финальным словам было пунцовым и горело как тысяча солнц. Не говоря ни слова, девочка подобрала одежду и, не глядя на подругу, побрела к выходу. Наталка хотела было окликнуть, остановить Глашу, но слова комом застряли в горле, а глаза были полны слез. Да и что она могла сказать Глаше? Что ослушается отца и будет дружить? Так было бы еще унизительней.

Пришлось перебираться Кондратьевым из нового добротного дома в старенькую избенку. Попали в долговую кабалу в мироеду Яценюку. Совсем пришлось затянуть пояса, нечего стало не то, что оплачивать Глашину учебу, есть нечего стало. Так закончилось Глашенькино детство.

* * *

Грехопадение Глафиры началось с попыток найти денег на учебу. Девочка дала себе зарок: не обременять семью своими трудностями. В конце концов, существуют в губернии благотворительные организации и фонды, оплачивающие обучение неимущих детей, да только как их найти она не знала.

– Кому подать прошение? – с таким вопросом Глаша пришла к классной даме.

– Ты, правда, этого хочешь? – грустно посмотрела на девочку воспитательница. – Смотри, себя потеряешь.

– Я уже на все готова! Мне доучиться надо.

– Ну, смотри, ты уже взрослая девочка! На, держи, – и классная дама протянула Глаше листок с адресом и фамилией одного очень известного в городе человека, – Он сможет решить твой вопрос. Только будь осторожна, сама точно не знаю, но очень много плохого говорят об этом человеке. Жизнь поломать в два счета может.

Распорядитель благотворительного фонда на поверку оказался старым козлобородым, похотливым сатиром. С ним шестнадцатилетней Глаше пришлось расстаться с девственностью и девичьей честью. Расставание далось тяжело. Несколько раз девушка оказывалась то поблизости от железнодорожных путей, то на крутом волжском берегу. Но живой характер и жажда жизни пересилила.

– Ни Анны Карениной, ни Катерины из меня не получилось, остается пойти в Сонечки Мармеладовы и Катюши Масловы, – невесело усмехнувшись, решила она для себя, и скорбная складочка пролегла между Глашиных глаз.

Иного выхода она для себя не видела. Хоть и стала налаживаться жизнь Кондратьевых после того как их сосед, Егор Заломов, прознав про бедственное положение своего соседа и друга, не устроил того к себе на каменоломню счетоводом, однако денег для дальнейшего обучения после окончания гимназии все равно не было.

Поэтому после окончания гимназии Глаша вновь оказалась в кабинете Козлобородого. Тот аж руки стал потирать от удовольствия, узнав, какую долю выбрала себе Гимназисточка, как он ее окрестил. Если нет моральных препятствий, то и с юридическими проблем не возникло. Еще в 1844 году в России министром внутренних дел был утвержден Табель о проституции, в которых оговаривалось, что «в число женщин в бордели не принимать моложе 16 лет». Так девушка оказалась в салоне мадам Зи-зи, одном их лучших в городе. Хоть может показаться странным, но привыкание к новому образу прошло довольно безболезненно, тем более, что в борделе Гимназистка столкнулась с такими же сельскими дурехами, удравшими из деревни в город за поисками красивой жизни. В итоге красивая жизнь обернулась заурядным домом терпимости. Однако, девицам, за свои года видевшим только босоногое детство, постоянное недоедание и изнуряющюю монотонную крестьянскую работу, и не знавшим ничего иного, бордель казался обычным и естественным атрибутом городской жизни. Не их вина, что город вывернулся перед ними и показал свою изнанку. Стада похотливых самцов вызывали у них тупое равнодушие и не затрагивали их душу. Для них это была неизбежная плата за прелести городской жизни: ванну и ватер-клозетт, обувь на ногах и платья в шкафу. Именно поэтому воспитанные зачастую в строгих правилах патриархальных крестьянских устоев, девушки легко с ними расставались. Но поначалу лишь приемлемое со временем становилось обыденным, и незаметно бывшие сельские простушки приобретали ту степень вульгарности и цинизма, что всегда отличала представительниц этой профессии.

Новые Глашины товарки вне работы оставались милыми, добрыми и сердечными барышнями, но они были духовно ограниченными особами. После года пребывания в развеселом доме Глаша с ужасом стала понимать, что и сама становиться под стать своим подругам. В какое-то время жизнь вообще перестала иметь смысл, но два обстоятельства помогли ей преодолеть депрессию и вернуть если не радость жизни, то надежду на перемены.

Первым обстоятельством стала дружба с хозяйкой заведения, насколько вообще может быть дружба между Мадам и рядовой проституткой. Но в том то и дело, что Глаша стала не рядовой, а элитной шлюхой. Кличка Гимназистка таки утвердилось за ней, что в придачу с хорошим воспитанием и манерами делало ее популярной среди клиентов. Это давало ей право не всегда выходить в залу развлекать посетителей. Классическое гимназическое образование придавало в глазах самцов особую пикантность и, следовательно, привлекательность. Некоторые из них, обладавшие хорошим воображением, предпочитали, чтобы Глаша их принимала в гимназической форме. Гонорары Гимназистки росли, что приносило немалую прибыль заведению, и, может быть, поэтому Мадам благоволила своей новой сотруднице. Неунывающий и веселый нрав мадам Зи-зи не раз благотворно действовал на Глашу, а ее нехитрая житейская философия позволяла смириться со своим положением.

– Да, в глазах общества мы отверженные, и приличные женщины брезгуют нами. Но скажи себе честно, многие из них вышли замуж по любви? Тебе бы самой родители выбрали подходящую пару и выдали бы замуж. Или не так?

Глаша вынуждена была признать правоту Мадам.

– Значит, милочка, они тоже продажные женщины, ведь их продали родители нелюбимому человеку!

Тут Глаша попыталась возразить:

– Одно дело брак освященный церковью, другое – блуд за деньги.

– Продажа всегда сделка, как ее не называй. И какая разница освятил эту сделку поп, записал ли нотариус, либо просто ударили по рукам. Все равно – женщины вынуждены продавать свою честь, свое тело за блага: кров, еду, деньги, одежду. Только приличные женщины продаются один раз и на всю жизнь, а потом мучаются, страдают и убиваются.

– Зинаида Архиповна! – никак не поворачивался язык у девушки называть ее Мадам, называла по имени и по отчеству. – Вы меня сейчас совсем запутаете, но ведь не все страдают, встречаются и счастливые семьи?

– Встречаются, но редко. Не всем, ой, не всем счастье бабье выпадает, большинство в семье что ждет? Пьянство, нужда, побои от мужа. За что такое терпеть? Мои девочки в месяц от сорока до восьмидесяти целковых зарабатывают, а ты, Гимназистка, и того поболе, а вот ткачихи на фабрике, даром что от зари до зари спины не разгибают, хорошо если двадцать рублей имеют, да и того нет.

– Не все деньгами меряется, Зинаида Архиповна. Хоть что говорите! А счастье? А свобода? А человеческое достоинство? Неужели женщине не дано быть счастливой?

– Тихая счастливая семейная жизнь большая редкость. Я всего один лишь случай знаю.

И рассказала Зинаида Архиповна о своей дружбе с Алесеевой женой, Катериной Евграфовной. Из одного села были девки, а судьбинушка на разные тропиночки их развернула.

– Надо же, как тесен мир, – подумала Глаша, прознав, что Катерина – законная жена Николкиного братца. Протянулся мосток между нею и прежней жизнью.

Умудренная опытом Мадам Зи-зи понимала, что ее Чайкам, как она называла своих девочек, необходим не только физический отдых от трудов постельных, но и духовная разрядка. Поэтому хозяйка заведения уважительно относилась к религиозному рвению своих воспитанниц, и даже поощряла его.

– Кающаяся грешница – это про нас, девочки. – любила она говорить своим Чайкам.

Да и девочки подсознательно стремились к церкви, словно желая, если не искупления грехов, то очищения от духовной грязи, которая сопутствует этой древней работе. Но Глаша, став проституткой закрыла себя от всех, порвала все свои связи и привязанности, словно похоронила себя заживо. Это же касалось и отношений с церковью, она долго не могла заставить себя обратиться к религии, считая, что своим грехопадением она закрыла себе путь к Богу. Зинаида Архиповна всеми силами стремилась возвратить Глашу в лоно церкви. Мудрость и терпение позволили этой, во многом циничной, женщине преодолеть Глашин предрассудок, и в один из воскресных дней девочка переступила порог храма.

– Дочь моя! – читал батюшка нравоучение Глаше. – Грех-то, когда грехом становиться? В момент осознания человеком своего греха перед Всевышним! Осознание свей греховности – есть духовое прозрение и первая ступенька очищения и нравственного совершенствования. А церковь приемлет всех и всем укажет путь к Богу.

Тем не менее, глазки Мадам Зи-зи во время службы выражали отнюдь не смирение, а весело и лукаво поблескивали из-под платка:

– Смотри, – наклоняясь, еле слышно говорила она Глаше, – Посмотри на этих «честных» и «благонравных». Да каждая с радостью изменили бы своим мужьям, но боятся и с завистью смотрят на нас «грешных». Так кто более грешен, они, изменяющие в своих грезах, или мы, продающие свою любовь за деньги? У нас, во всяком случае, все честно!

Видя, что девушка стала интенсивно в знак несогласия мотать головой, продолжила:

– И ведь не только мечтают, но и изменяют! Посмотри, вон у левой колонны грузная купчиха бухнулась на колени и истово молиться. Это супруга миллионера мукомола Б-ва, да-да, того самого, что регулярно к нам захаживает. А его жена тем временем целый гарем молодых мальчиков дома содержит: лакеями, кучерами, секретарями и приказчиками работают. Супруг часто в отъезде, так эта особа со своими рабами наподобие римских оргий устраивает. Зато в городе эта семейка – первые меценаты и благотворители, церкви строят, нищим и убогим помогают. Кстати, она же входит в попечительский совет твоей, милочка, гимназии. Вот где грех, вот где лицемерие!

Глаша вспомнила эту даму, казавшуюся суровой и неприступной как скала. Ее смертельно боялись все воспитанницы гимназии. Именно благодаря ее твердокаменной и неприступной позиции не одна гимназистка была отчислена или попадала в карцер – холодный и сырой подвал полный крыс.

– А вон видишь, возле самого алтаря две подружки стоят, красиво одетые молодые женщины. – продолжала лить елей Зинаида Архиповна. – Ишь, разоделись в храм Божий как на бал. Какое бесстыдство, ничего святого нет! Они жены наших городских чиновников. Один судейский, не из последних. Второй думский, говорят, большие надежды подает. Знали бы они, что их дражайшие супруги любят по вечерам нарядиться в публичных девок и гулять по окраинам города, приключения искать. Самое пикантное, что чем плоше и вонючей мужичонка попадется, тем для них краше любовь и слаще грех. А то повадились, чертовки возле нашего заведения гулять, клиентов себе цеплять. Я уж наказывала Нилычу, швейцару нашему, гнать их подальше от наших дверей поганой метлой, чтобы клиентов не уводили. А еще считаются «приличными» женщинами с безукоризненной репутацией! Тьфу!

И мадам смачно плюнула, но спохватившись, перекрестилась.

– Да если у меня муж, да семья… Да я бы ни в жизнь в сторону даже и не посмотрела бы! – вслух подумала Глаша.

Услышав Глашу, мадам подхватила:

– Это оттого, что ты лиха хлебнула. Ничего, выдадим и тебя замуж, еще два годочка поработаешь – подберем тебе мужа. Как раз и деньжат подсобираешь, не отдавать же тебя бесприданницей!

Зинаида Архиповна не врала, в своем заведении она брала всего три четверти дохода проститутки, в которые входили стол и полный пансион и, конечно, налоги. Так что на руках у «чайки» оставалась довольно изрядная сумма денег, которую, впрочем, Мадам тоже забирала, выдавая девушкам строго оговоренные суммы и пристально следя за их расходами, дабы не допустить их траты на различного рода «глупости».

– Будешь своего благоверного холить и лелеять. Что я, не понимаю, чать не изверг какой!

И резко замолчала, потому как на них уже стали обращать внимание. Так и простояли молча до конца службы. И уже на выходе из церкви мадам обернулась и с усмешкой сказала:

– А ещёговорят, что из раскаявшихся грешниц самые верные и заботливые жены выходят!

– А билет! – вырвалось у Глаши. – Желтый билет!

– Эх, дуреха! Кто же на такие мелочи нынче внимание обращает? Живут же люди всю жизнь без паспорта – и ничего! Ну, ладно, если уж ты так хочешь, выправим тебе новый документ в свое время.

И опять не соврала! Если о близких отношениях Мадам с самим городским головой слухи похаживали, но как-то втихомолку, полушепотом, то о ее нежной дружбе полицмейстером судачили не таясь.

Вообще-то Мадам Зи-зи была необычной содержательницей дома терпимости. «Модная мастерская Мадам Зи-зи» пользовалась в городе хорошей репутацией и выгодно отличалась от заведений подобного рода. Глаша много наслышалась о других бандершах от своих более опытных подруг, успевших работавших в других борделях. Постоянные побои, голод, холодный подвал с крысами – далеко не все «прелести», с которыми сталкивались девочки. В большинстве домов терпимости Мамки нещадно обирали своих проституток, а те боялись подать голос в свою защиту. Мадам Зи-зи если и отбирала заработанные деньги, то не из корыстных побуждений, а руководствуясь интересами своих Чаек и заботой о репутации своего заведения. Она не без основания считала, что имея на руках немалую сумму шальных денег, девицы подвергают себя немалому искушению и стремилась не допустить в их среде пьянства и набиравшего моду употребления кокаина. Сидя за кройкой нового модного наряда, они же все-таки «Модные мастерские», Глаша выслушивала длинные наставления Мадам.

– Поверь, девонька, – говорила она Глаше, – Наш век и так короток, не стоит его укорачивать пьянством. Думаешь глубже пасть нельзя? Это ты зря! Здесь тепло, кров и стол, словом все условия для нашего ремесла. А пьяницы и воровки быстро оказываются на панели, теряют клиентов, спиваются. Если бы ты знала, сколько блестящих девочек, настоящих примадонн полусвета заканчивали свою жизнь на улице.

Глаша согласно кивнула.

– Да ничего ты не знаешь! Лучшая моя подруга спилась! Трое нас было с Екатериновки. Одна замуж удачно вышла. Я вот с вами вожусь. А третья так и пропала из-за любви к самогону. Обезображенный труп ее нашли у Волги на пляже. Поэтому о зиме летом думать надо, а не жить одним днем. Ты, душенька, у нас уже скоро два года, тебе уже девятнадцатый пошел. Сколько еще сможешь Гимназисткой проработать? Год, от силы два! А там или маскарад менять, или плату снижать, пускай даже внешность сохраниться, но свежести не будет, юности не будет, глаза клиентов не обманешь.

Жутко стало Глаше от этих слов. Словно изуродованное тело Зинаидиной подруги увидала перед собой.

– Я об этом и не думала. А что же делать?

– Что-нибудь новое сотворить. «Звезда Востока» не для тебя – уж очень физиономия нашенская, русская; «Графиней» или «Княгиней» быть – тривиально, их в каждом борделе пруд пруди; для «Гейши» – раскосости в тебе нет; разве что «Ведунью» или «Предсказательницу» какую-нибудь придумать, но для этого загадка в глазах должна быть, а у тебя все нараспашку – душа как на ладони. А то, пойдешь ко мне в помощницы? Мне товарка нужна, которой как себе самой доверять можно было бы, а то важко все дела одной на себе нести.