Текст книги "Танковые войны XX века"

Автор книги: Александр Больных

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 46 страниц)

Фон Клейст, Рундштедт, Гальдер были поражены легкостью, с которой немецкие танки сокрушили оборону французских армий. Они постоянно в чем-то сомневались и чего-то опасались и передали свои опасения Гитлеру, который, по инициативе генералов, задержал наступление на два дня, приказав подтянуть пехотные части. По его распоряжению фон Браухич от имени ОКХ утвердил очередной «стоп-приказ». Гудериан счел это ошибкой и пошел на крайнюю меру.

«После блестящего успеха 16 мая и успешных боев 41-го армейского корпуса мне и в голову не могло прийти, что мои начальники по-прежнему думают закрепиться на предмостном укреплении у Мааса и ожидать прибытия пехотного корпуса. Мною всецело овладела идея, которую я высказал в марте на докладе у Гитлера, а именно завершить прорыв и не останавливаться до самого берега Ла-Манша. Я совершенно не мог себе представить, что сам Гитлер, одобряющий смелый план наступления Манштейна и не протестовавший против моего замысла осуществить прорыв, может испугаться собственной смелости и остановить наступление. Однако я чудовищно заблуждался, это стало мне ясно на следующее утро.

Утром 17 мая мне сообщили из штаба танковой группы, что наступление должно быть остановлено, а я должен явиться в 7 часов на посадочную площадку для личной беседы с генералом фон Клейстом. Последний появился точно в назначенное время и, не ответив на мое приветствие, начал резко упрекать меня в том, что я игнорирую замыслы Верховного командования. Он не обмолвился ни одним словом относительно успехов моих войск. Когда первая буря миновала и наступило затишье, я попросил, чтобы меня сняли с командования. Генерал фон Клейст удивился, затем кивнул головой и приказал мне передать командование корпусом старшему после меня командиру. На этом наш разговор был закончен. Я направился на командный пункт, вызвал генерала Фейеля и передал ему командование корпусом».

Однако, к огромному облечению Гудериана, в тот же день в его штабе появился генерал Лист. Он командовал 12-й армией, наступавшей следом за Гудерианом. Он сообщил, что командующий Группой армий не утвердил отставку и, более того, разрешил «ведение активной разведки крупными силами» при условии, что штаб корпуса останется в Монкорне. Гудериан истолковал это разрешение весьма своеобразно и продолжил наступление. Нет, штаб действительно остался на прежнем месте, зато сам командир корпуса опять отправился в передовые части. Но все-таки этот «стоп-приказ» украл у него 2 дня. Впрочем, нет худа без добра: танкисты получили очень нужный им отдых и слегка подремонтировали свои машины.

Степень растерянности французского руководства лучше всего характеризует тот факт, что, когда Рейно 16 мая сместил главнокомандующего Гаме лена, французская армия оказалась обезглавленной на три дня, причем в самый критический момент. Лишь 19 мая из Офии прилетел генерал Вейган, который… продолжил стратегию пассивного сопротивления Гамелена, но в еще более ухудшенном варианте. Французские генералы по-прежнему верили, что решающей силой остается пехота.

К сожалению для них, решающей силой в этой битве были танки, поддержанные авиацией. Впрочем, будем справедливы. Если бы не умелые саперы, которые быстро навели мосты, способные выдержать тяжелую технику, наступление не состоялось бы. А защитить переправу помогли зенитчики. То есть мы видим почти идеальный пример взаимодействия разнородных сил. И все-таки первую скрипку играли танки и авиация. Во многом своими успехами Гудериан был обязан тесному взаимодействию с VIII авиакорпусом фон Рихтгофена. Вместе с передовыми частями следовали офицеры связи Люфтваффе, имевшие свои собственные машины с рациями. При необходимости они вызывали грозные Ju-87 из StG 77 и StG 2. Начальник штаба Рихтгофена позднее с легкой тоской вспоминал, что «никогда более не была создана столь совершенная система планирования и проведения совместных операций». Пикировщики появлялись над целью не позднее чем через 20 минут после вызова. Правда, иногда сбоила даже эта машина. 20 мая штаб Гудериана был атакован собственными пикировщиками, и сопровождавшие командира зенитчики были вынуждены сбить один. Летчики были странно удивлены, когда обнаружили, кого бомбили. Потери в этом бою немцев против немцев составили одну бронемашину и один самолет. Но все-таки подобные накладки были единичными.

На рассвете 18 мая Гудериан возобновил движение на запад. «Сильным разведывательным отрядом» он, не слишком ломая голову, назначил всю 2-ю танковую дивизию. Кстати, именно в эти дни состоялась встреча войск Гудериана с дивизией французского апостола танковой войны де Голля. Его 4-я танковая дивизия проскочила мимо немецких авангардов и ударила по тылам 1-й танковой дивизии немцев. Она продвинулась на 30 километров и заняла Монкорне. Возникло некоторое замешательство, но Гудериан подтянул 10-ю танковую дивизию и с помощью пикировщиков отбросил французов. Де Голль писал о грандиозной победе, Гудериан мимоходом отметил мелкие недоразумения.

Его танки мчались дальше. Примерно в полночь 20 мая, то есть всего через шесть дней после того, как началось наступление с плацдарма возле Седана, танки 2-й дивизии вышли к берегу моря у Абвиля. Гудериан отрезал все войска союзников, находящиеся в Бельгии и Северной Франции. В котел попало более миллиона солдат. Оставалось немного – уничтожить этот котел. Но в этот момент снова сдали нервы у командования. Вялая и нерешительная контратака горстки английских танков у Арраса, имевшая место 20 мая, перепугала Браухича и Рундштедта. Они задержали 10-ю танковую дивизию, следовавшую к Гудериану, «на всякий пожарный». Впрочем, Гудериан был готов действовать и без нее. Он планировал силами 1-й танковой дивизии захватить Кале, а 2-ю танковую двинуть на Булонь.

Только 22 мая Клейст освободил 10-ю танковую от роли никому не нужного резерва и разрешил ей следовать на помощь Гудериану. Тот сразу направил ее к Кале, а 1-ю танковую двинул на север – на Дюнкерк. Ведь немецкая разведка еще 21 мая сообщила, что англичане намерены эвакуировать свой экспедиционный корпус через этот порт. 24 мая Гудериан находился всего в 24 километрах от Дюнкерка. Еще одно небольшое усилие – и ловушка окончательно захлопнется, тем более что уже подошел и танковый корпус генерала Рейнхардта. Они форсировали канал Аа – последнюю водную преграду на пути к Дюнкерку. Но в этот момент Гитлер отдал очередной приказ остановиться, причем теперь он был сформулирован категорически. Только этот знаменитый «стоп-приказ» спас английскую армию и сделал возможным «чудо у Дюнкерка». Немецкие танки простояли на месте трое суток, и этого хватило англичанам, чтобы вывезти с континента более 330 000 солдат. Это была самая крупная ошибка, совершенная немецким командованием во время кампании во Франции. Говорят, что Гитлер отдал этот приказ, исходя из политических соображений, таким образом он рассчитывал подтолкнуть Англию к мирным переговорам. Но этот вопрос выходит за рамки данной книги.

29 мая Гудериан получил приказ отвести свой корпус на восток и готовиться к операции «Рот» – удару на юг, который должен был окончательно добить французов. Вместе с ним ушла и 7-я танковая дивизия Роммеля. Немецкое командование провело перегруппировку войск, восполнило потери в танковых дивизиях. В ходе этих потрясающе успешных боев немцы потеряли: 101 – Т-I, 150 – T-II, 44–35(t), 43–38(t), 84 – T-III, 63 – T-IV и 44 командных танка. То есть всю тяжесть боев вынесли на себе относительно немногочисленные средние танки. Пехотные дивизии, почти не участвовавшие в боях, потери имели совсем незначительные. В итоге 71 французской дивизии противостояли 143 немецких. О чем здесь можно было говорить?

Кстати, будет справедливо, если здесь же мы приведем данные о потерях союзников. Французы потеряли около 1500 танков. Англичане переправили на континент 592 танка и потеряли все до единого. При этом в боях погибли 584 танка, и только 8 машин остались стоять на пляжах Дюнкерка. То есть на самом деле черт, в смысле «Матильда», оказался далеко не так страшен, как его малевали.

Из опыта первых боев немцы сделали вывод, и даже целых два. Первый: действия танковых групп могут принести серьезный успех. Второй: для этого танковая группа должна иметь соответствующего командира. Убирать Эвальда фон Клейста, вроде бы одержавшего победу, было как-то неловко, и его оставили командовать Танковой группой «Клейст», которая теперь состояла из XVI танкового и XIV моторизованного корпусов. Но параллельно с этим XIX танковый корпус Гудериана был преобразован в Танковую группу «Гудериан». Наиболее отличившиеся дивизии его корпуса (1-я и 2-я танковые) вошли в состав нового XXXIX танкового корпуса, плюс Гудериан получил XLI танковый корпус. Все было готово к последнему акту трагедии.

Немцы начали наступление 5 июня на западном участке фронта. Французы сопротивлялись, как могли, но сила солому ломит, и после двух дней боев фронт был прорван. После этого оборона французов развалилась, и операция перешла в стадию преследования.

На востоке наступление началось 9 июня и фактически повторило сценарий боев под Седаном. Сначала пехота форсировала реку Эна, а потом в прорыв вошли танки Гудериана, которые начали стремительное продвижение в глубь Франции, склоняясь на восток, чтобы выйти к швейцарской границе и отрезать французские армии на линии Мажино. 10 мая XXXIX танковому корпусу пришлось отбить контрудар французских танков, понеся серьезные потери. Однако темп наступления не был снижен.

Гудериан создал второй гигантский котел. Переброшенная в район прорыва Танковая группа «Клейст» двинулась прямо на юг. 14 июня пал Париж, а 16 июня французы запросили перемирия. Первая молниеносная кампания успешно завершилась.

Резюме. Первая кампания, в которой немецкой армии удалось полностью реализовать все идеи блицкрига. При этом немцы очень удачно совместили большой и малый блицкриг, так как молниеносный прорыв танковых войск привел к столь же стремительному крушению Франции. Однако всего этого Вермахт добился благодаря упрямству и неповиновению командира XIX танкового корпуса Гейнца Гудериана. Если бы немецкая армия на Западном фронте действовала в точном соответствии с пунктами плана «Гельб», ни о каком блицкриге не пришлось бы и мечтать. А так получился идеальный вариант, который даже сами немцы больше не сумели повторить ни разу.

Глава 6. МОЛНИЕНОСНАЯ ДОРОГА В НИКУДА

После завершения кампании во Франции немецкое командование какое-то время пребывало в растерянности. Бои завершились слишком быстро, никто не ожидал ничего подобного. Какое-то время Гитлер занимался тем, что усиленно пугал англичан операций «Морской лев», но этот водоплавающий зверь склеил ласты, так и не успев окунуться в воды Ла-Манша. И тогда было решено заняться Советской Россией. Директива номер 21 получила название «Барбаросса». Вообще-то фюреру было не грех на минуту задуматься перед тем, как подписывать этот план. Император Фридрих Барбаросса действительно прославился тем, что пытался реализовать свой персональный вариант «дранг нах Остен», отправившись в Крестовый поход. Но закончилось это мероприятие совершенно бессмысленно и позорно – император утонул в какой-то безвестной речушке по пути к цели. При желании можно усмотреть в этом некое зловещее предзнаменование. Однако в декабре 1940 года никто в Германии об этом не задумывался, слишком сильна была победная эйфория.

Каким же было соотношение сил перед этой новой кампанией? Оно было практически таким же, как и во всех остальных кампаниях Вермахта, – очень плохим для немцев. Самое смешное, что некоторые современные историки снова пытаются затянуть старую песню про «шести– или даже восьмикратное превосходство немцев в танках». Как это происходит? Ну, для начала запускается басня о том, что построить 28 000 танков мы были просто вынуждены, разумеется, для обороны границ от империалистических агрессоров – у СССР ведь такая длинная граница. Особенно вероятной считалась танковая атака британской армии в районе Нарьян-Мара. Или немецкой – через хребты киргизского Ала-Тоо. Дальше на белый свет появляется ужасТный аргумент номер два: советская разведка сообщала, что к июню 1941 года вполне вероятно было использование Вермахтом трофейных танков, после чего численность Панцерваффе возрастала до 10–11 тысяч единиц. Извините. Если советская разведка определяет численность немецких танков с точностью до 6000 единиц, или 200 процентов, как тогда она может положить на стол Сталину план «Барбаросса» или «Цитадель» раньше, чем его прочитал Гитлер? А если наоборот, и советская разведка видит и знает все – рассказ о 10 000 немецких танков есть преднамеренная и наглая ложь. Выбирайте сами, что вам больше нравится.

Но на этом историки последней волны не останавливаются. Партия дала установку – доказать, и они доказывают. Появляются многомудрые рассуждения о делении танков на категории в зависимости от технического состояния. Из цифры 28 или там 24 тысячи танков немедленно вычитаются танки, подлежащие капитальному ремонту, третья категория и так далее. При этом сразу негласно постулируется, что у немцев все танки до единого сверкают заводской смазкой и свежезамененными деталями. А у нас, мол, требуют капитального ремонта и полностью небоеспособны минимум 25 процентов танков. Но остановиться на этом было бы невыполнением партийного задания. Поэтому начинаются рассуждения о том, что танки «второй категории», то есть «текущий ремонт», тоже в массе своей небоеспособны. И аккумуляторы у них текут, и траки кривые, а моторесурс так и вообще исчерпан. В результате чего у нас в сухом остатке имеются только танки «первой категории», но тоже далеко не все. Их освоить не успели и предпродажную подготовку не провели. В общем, из наших 28 тысяч танков остаются едва ли 10 процентов. То есть превосходство переходит к немцам. Конечно, не шестикратное, но все равно – у них уже больше. Однако это вызывает другой резонный вопрос: а что следует сделать с командиром мехкорпуса, у которого из 600 танков боеспособными являются только 60? Лично я такого не расстрелял бы, нет. Я бы его повесил. Публично. На площади. Как врага народа и вредителя. Так что, господа историки должны выбирать. Либо Красная Армия все-таки имела более 20 тысяч танков, либо ее командный состав был сплошь укомплектован шпионами, вредителями, врагами народа или в лучшем случае непроходимыми идиотами. Совместить обе гипотезы невозможно.

Оставим пока вопрос о численности советских танков и обратимся к немецким. Вермахт начал подготовку к вторжению в Россию с удвоения количества танковых дивизий и формирования еще двух танковых групп. Косвенным признаком того, что все реформы рассматривались как долгосрочная серьезная мера, служит то, что танковые группы получили стандартные порядковые номера вместо имен, как это было во время боев во Франции. Танковая группа «Клейст» – это что-то непостоянное и недолговечное, зато 1 – я танковая группа – это как бы навсегда.

Впрочем, от такого увеличения числа дивизий и групп танков в немецкой армии не прибавилось. В ходе реорганизации Панцерваффе дивизии были просто поделены пополам. Однако же я не спешил бы весело смеяться над этой мерой. Некоторые основания для нее имелись, и определенную пользу она принесла. Учитывая протяженность и глубину нового театра, немцам отчаянно требовались новые танковые дивизии. Но промышленность не могла дать столько танков, вот и пришлось немцам изворачиваться, опираясь на свои скудные ресурсы. А польза была очевидной. Если бы у них осталось прежнее количество дивизий, то и танковых групп удалось бы сформировать все те же две штуки, что и во Франции, и, как следствие, военные действия на Восточном фронте приняли бы совсем иной оборот. Так что, можно сказать, немцы проявили изобретательность и нахальство, предъявив советскому командованию «куклу». Сверху лежали тысячные купюры, зато внутри хоть и самые настоящие, но всего лишь червонцы.

Но было еще одно изменение в структуре Панцерваффе, которое далеко не все замечают, несмотря на его серьезное влияние на ход военных действий. Как мы уже не раз подчеркивали, секрет успеха блицкрига заключался в налаженном взаимодействии разных родов войск. И вот на нижнем уровне произошла неофициальная реорганизация танковых частей. О ней редко говорят, скорее всего, именно в силу этой неофициальности. Практически в каждой танковой дивизии были сформированы нештатные, но достаточно устойчивые полковые боевые группы. То есть теперь командир танкового полка не должен был обращаться в штаб дивизии, чтобы получить помощь мотострелков, саперов или разведчиков, они были подчинены ему напрямую. Дальнейшее развитие получила и система взаимодействия с Люфтваффе. Офицеры связи Люфтваффе теперь имелись в каждой дивизии, а часто – и в каждом полку.

Кстати, уже из этого видно, что перспективы германского блицкрига в России выглядели довольно туманными. Размах предстоящих операций был в десятки раз больше, чем на Западе. У немцев элементарно не хватало сил, чтобы реализовать намеченный план. Если перед Курской битвой многие немецкие генералы откровенно не верили в успех операции именно по этой причине, то перед началом вторжения в СССР эти сомнения почему-то никого не посетили. Опьянение победами – опасное состояние, ведь недаром в Уголовном кодексе давно уже состояние опьянения считается отягощающим обстоятельством.

Мы не будем, как предлагает Суворов-Резун, делить немецкие танки на квадратные километры территории, T-III в чукотской тундре смотрелся бы несколько сюрреалистично. Но давайте посмотрим на план «Барбаросса» отвлеченным, холодным взглядом. Он был составлен с учетом имевшихся сил, но уже в разделе задач проявляется явное несоответствие сил и поставленных целей. Чтобы одновременно разгромить противника на всем протяжении фронта от Балтийского до Черного моря, каждой из трех групп армий требовалось по две танковые группы. То есть путем элементарной арифметики мы получаем результат – требовались шесть танковых групп, в то время как Германия имела их только четыре. На большее у нее не хватало ни танков, ни танкистов. Между прочим, можно ли считать случайным совпадением, что в завершающий период войны Красная Армия имела именно шесть танковых армий? То есть уже на стадии планирования ОКВ заложило фундамент будущего поражения Вермахта. Ну а если Германия не могла в принципе выставить требуемые силы, зачем вообще было начинать войну? Нет, конечно, немцы могли поделить каждую из двух имевшихся танковых групп не пополам, а на три части, но это уже получились бы кошкины слезки…

Не меньшую проблему представляла собой и глубина будущих операций. Марш в 500 километров по приличным европейским дорогам немецкие танки еще выдерживали. Конечно, они были надежнее советских, и ремонтная служба в танковых дивизиях Вермахта работала куда лучше нашей, но все равно следовало учитывать совершенно неизбежный процент поломок и отказов. А потом посчитать, сколько танков не выдержат даже простого марша на Москву, без всяких зигзагов и петель, продиктованных ходом военных действий, даже без боевых потерь. Словом, создается впечатление, что при планировании немецкие генералы совершенно не учли объективные географические факторы, которые никоим образом не зависели от численности, уровня подготовки и боеспособности Красной Армии. Кстати, с этим последним фактором у немцев тоже вышла накладка. Все помнят известную фразу Гитлера о том, что он десять раз подумал бы, прежде чем напасть на Советский Союз, если бы знал, сколько танков у Сталина.

С учетом этого неудивительно, что немецкий блицкриг, столь успешный в начале войны, выдохся примерно в 700–800 километрах от границы (кстати, опять же, поразительное совпадение с глубиной непрерывных операций на Западе), и немцам потребовалась оперативная пауза для приведения в порядок Панцерваффе. Но эта пауза сама по себе означала крах большого блицкрига. Молниеносная война не получилась, да и не могла получиться в принципе, несмотря на все тактические и оперативные успехи блицкрига малого.

Немецкое командование не учло еще один фактор, а именно тотальный характер современной войны, когда мало разбить вооруженные силы государства, нужно еще сломить его политическую систему. Из всех уроков кампании на Западе немецкие генералы увидели только те, которые хотелось увидеть. Французская армия была быстро разбита – на том и закончилась Франция. Но то, что разгром британской армии совсем не привел к капитуляции Великобритании, заметить никто не пожелал. На всякие неудобные моменты Гитлер и его генералы просто закрывали глаза.

А теперь попытаемся рассмотреть, что же сумели сделать 1-я (Клейст), 2-я (Гудериан), 3-я (Гот) и 4-я (Геппнер) танковые группы, каждая из которых, увы, была не сильнее советского мех-корпуса, и чего они сделать не сумели.

Итак, 22 июня 1941 года немецкие войска пересекли границу Советского Союза на всем ее протяжении – от Балтийского до Черного моря. В последнее время сломано много копий, чтобы доказать, что Германия все-таки объявила войну СССР и не было никакого предательского нападения. Действительно, какие-то ноты были вручены и в Берлине, и в Москве. Но когда? Судя по всему – уже после начала военных действий. Мало того, если полистать мемуары германских генералов, то выяснится, что кое-кто из них, например инициативный Вальтер Модель, начал военные действия раньше, чем это было предусмотрено приказами командования. Из тактических соображений Модель решил захватить важный мост за час до объявленного приказом начала наступления. И вы полагаете, что он оказался единственным из генералов, пошедших на подобное нарушение? Поэтому с любой точки зрения нападение Германии на СССР действительно было предательским и вероломным, и двух мнений здесь просто не может быть.

Впрочем, даже этим вероломством невозможно объяснить все происходившее далее. Но начнем по порядку, с севера на юг. Действия Группы армий «Север» и входившей в ее состав 4-й танковой группы генерал-оберста Эриха Геппнера были простыми и незамысловатыми. Немцы двинулись вперед, не утруждая себя никакими хитрыми маневрами, обходами или попытками устроить котел. Отчасти это объяснялось сложной местностью – леса, болота, многочисленные реки. Но скорее всего причина была той самой, на которую мы указывали, – элементарная нехватка сил.

Геппнер имел всего лишь 3 танковые дивизии в составе двух своих корпусов, поэтому мог сделать только то, что мог.

События первых дней войны в полосе Группы армий «Север» объяснить трудно. Начнем с самого простого. LVI танковый корпус генерала Манштейна должен был захватить важный железнодорожный мост через реку Западная Двина, об этом пишет сам генерал в своих мемуарах. Однако при этом никто из историков не замечает одной маленькой детали. В качестве ближайшей задачи корпусу указана цель, находящаяся почти в 300 километрах от границы! Манштейн как-то буднично сообщает:

«Если корпус хотел выполнить поставленную ему задачу овладеть неразрушенными мостами через Двину у Двинска (Даугавпилс), то после прорыва пограничных позиций необходимо было сделать следующее.

В первый день наступления корпус должен был продвинуться на 80 км в глубину, чтобы овладеть мостом через Дубиссу около Айроголы. Я знал рубеж Дубиссы еще с Первой мировой войны. Участок представлял собой глубокую речную долину с крутыми, недоступными для танков склонами. В первую мировую войну наши железнодорожные войска в течение нескольких месяцев построили через эту реку образцовый деревянный мост. Если бы противнику удалось взорвать этот большой мост у Айроголы, то корпус был бы вынужден остановиться на этом рубеже. Враг выиграл бы время для организации обороны на крутом берегу на той стороне реки, которую было бы трудно прорвать. Было ясно, что в таком случае нечего было рассчитывать на внезапный захват мостов у Двинска (Даугавпилс). Переправа у Айроголы давала нам незаменимый трамплин для этого».

И мост был захвачен 8-й танковой дивизией. Если на Западе продвижение на 30 километров в день считалось быстрым и заслуживало определения «блицкрига», то как назвать дневной марш в 80 километров? Кстати, самое интересное, что рекорд по скорости продвижения принадлежал вовсе не танковым частям, а скромной 291-й пехотной дивизии из 18-й армии генерала Кюхлера, которая продвинулась почти на 100 километров. После этого рассказы об упорных боях на границе выглядят как-то неубедительно.

Утром 26 июня та же самая 8-я танковая дивизия подошла к упомянутым мостам через Двину и захватила их. Видимо, от полной растерянности немцы с ходу захватили и сам город Двинск. Советская 201-я воздушно-десантная бригада «в течение нескольких часов пыталась удержать город», но эти «несколько» оказались равными то ли двум, то ли трем.

XLI танковый корпус генерала Рейнхардта немного отстал от своего соседа и вышел к Двине у Екабпилса на день позднее. Этому была уважительная причина: Рейнхардту пришлось отбивать контрудар 3-го мехкорпуса в районе Расейная. Там в достаточно сложный переплет попала 6-я танковая дивизия, слишком велики были силы генерал-майора Куркина – 672 танка, из которых 109 были новыми Т-34 и КВ. Кстати, командир 6-й танковой дивизии генерал Ландграф не питал никаких иллюзий относительно боевых возможностей своих танков – трофейные чешские 35(t) – и приказал им в бой с русскими танками не вступать. Приказ был исполнен. Отбивать атаку советских танков пришлось пехоте. Немцы пережили несколько неприятных часов, но советские части атаковали разрозненно, поодиночке, и все атаки были отбиты. Надолго задержать немцев не получилось. Видимо, именно здесь Рейнхардт и потерял тот самый один день, на который он отстал от Манштейна по пути к Западной Двине.

Кстати, когда дело доходило до прямых столкновений, мудрость приказа генерала Ландграфа была видна, что называется, невооруженным глазом. Генерал Раус рассказывает, как его 11-й танковый полк, столкнувшись с русскими танками, был вынужден отойти, «чтобы избежать полного уничтожения». И в сообщении Совинформбюро говорится об уничтожении под Расейнаем 300 немецких танков. Современные российские источники описывают это несколько иначе:

«Встретив противника на западном берегу реки Дубисса, 2-я танковая дивизия начала разворачивать в боевой порядок 2-й мотострелковый полк, который должен был прикрыть сосредоточение обоих танковых полков. С утра 23 июня завязались бои. 3-й и 4-й танковые полки подтягивали отставшую технику и приводились в порядок после длительного и тяжелого марша. Вскоре левый фланг дивизии был обойден танками противника. На опасный участок были посланы 6 танков 3-го тп, которые отбросили немцев, подбив у них 2 танка и обратив 7 в бегство».

Так или иначе, но немцы предпочли с танками КВ не связываться, мало ли, много ли танков они потеряли, а сам этот эпизод служит наглядным доказательством того, что к любым мемуарам следует относиться с настороженностью. Не отвергать их с порога, а просто не доверять безоглядно, кто бы мемуары ни писал: советский генерал, немецкий фельдмаршал или американский адмирал. Увы, успешные действия отдельных танков не перешли в успешные действия корпуса. В ходе непродолжительных боев 3-й мехкорпус потерял до 80 процентов танков. Единственное, что можно сказать хорошего о генерале Куркине, – он сумел вывести горстку бойцов из немецкого тыла, потеряв при этом всю технику и тяжелое вооружение. Вот такие генералы и обеспечивали танкам Манштейна и Рейнхардта молниеносный марш вперед.

Первый серьезный бой Красная Армия попыталась дать немцам на берегах Западной Двины, так как командующий фронтом генерал Ф.И. Кузнецов получил приказ задержать противника на этом рубеже. До сих пор, к сожалению, советские войска сопротивление только обозначали.

Дальнейшие события описаны более чем смутно и неточно, причем, опять же, как советскими, так и немецкими источниками. Попытки отбить Двинск завершились неудачей, причем командующий фронтом генерал Кузнецов в своем докладе в Москву, рассказывая о событиях 27 июня, противоречит сам себе. То у него город атакуют какие-то сводные полки, а тремя строками ниже – 46-я танковая дивизия 21-го мехкорпуса. 28 июня Двинск был атакован повторно, теперь уже силами всего 21-го механизированного корпуса генерала Лелюшенко. И снова атаки были отбиты, хотя корпус не далее чем 24 июня получил 105 новых танков. Причем опять повторилась история Халхин-Гола, только в еще более скверном варианте. 42-я танковая дивизия Лелюшенко налетела на только что переправившуюся через Двину немецкую 121-ю пехотную дивизию и была отброшена. То есть в 1941 году встречный бой немецкой пехоты с танками, по идее смертельный для пехоты, завершается поражением танков.

И тогда появляются произведения из жанра «ненаучная фантастика», к которым можно без колебаний отнести книгу Д.Д. Лелюшенко «Москва – Сталинград – Берлин – Прага». В ней красочно живописуются танковые тараны, рукопашные схватки, переходящие из рук в руки дома. Ну и, конечно, бегущие в панике фашисты. Нет, все это, разумеется, будет. Будут и тараны, о чем мы еще расскажем со слов самих немцев, будут и бегущие в панике немецкие дивизии, что будут вынуждены подтвердить немецкие генералы. Только будет это не здесь и не сейчас.

Наши генералы ставили себе в заслугу, что им удалось задержать наступление Манштейна, хотя сам он никуда наступать не собирался. Дело в том, что командующий Группой армий «Север» фельдмаршал фон Лееб ухитрился нарушить практически все законы военного искусства. Его танковые корпуса, которые 22 июня стояли бок о бок, теперь разделяло солидное расстояние. Более того, сами корпуса оказались разбросанными по дивизионно. Пехота безнадежно отстала, почему был вынужден стоять и Манштейн, который дожидался подхода II армейского корпуса. Наступление войск Лееба приняло какой-то хаотический характер, дивизии просто катились волной, а подобие организованности появлялось лишь в тех случаях, когда немцы сталкивались с более или менее упорным сопротивлением. Западные историки бесстрастно констатируют: Лееб так и не позволил Геппнеру свести воедино оба его корпуса, и такое положение сохранялось до самых пригородов Ленинграда. Действовавшая на побережье Балтики 18-я армия была слишком слаба и действовала в одиночку на свой страх и риск.

Кстати, вот маленький эпизод, который еще показывает разницу в методах работы советских и немецких генералов. Опять рассказывает Манштейн: