Текст книги "О смелых и отважных. Повести"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

НА СТАНЦИИ АГА

От Читы до станции Ага четыре часа езды. Вместо вокзала деревянный приземистый дом, похожий на длинный барак, три-четыре десятка изб по ту и другую сторону железнодорожного пути, на отлёте заколоченный склад купца Митряева – вот и вся станция. Три колеи: две основных, а третья вела в тупик. Здесь стоял изрешечённый пулями и осколками эшелон с красными крестами на стенах теплушек. В конце состава – пассажирский вагон. В нем размещалась охрана эшелона, пригнанного сюда по личному распоряжению подполковника Свиридова.

С недавнего времени на станции появилась и четвёртая колея. Она отходила от основного пути и заканчивалась в лесу. Это была стоянка бронепоезда. Сейчас колея пустовала. Бронепоезд подтянули к Чите. В лесу остались землянки и блиндажи. За лесом начиналось болото с густыми островками камыша, с чёрными зловещими окнами стоячей воды.

Как и все станции от Читы до маньчжурской границы, Ага была хорошо укреплена. Две роты семеновцев жили в избах, в землянках, вырытых вдоль железнодорожной насыпи. Патрульные дрезины с пулемётами днём и ночью разъезжали по дороге. Охранялись все подступы к станции. Только в лесу, на пустовавшей стоянке бронепоезда, не было часовых. Се-меновцы знали: болото – лучший сторож. Лишь зимой замерзали бездонные окна, твердели мхи, а осенью это было гиблое место. Никто не проберётся.

Гарнизон станции отупел от однообразной караульной службы, от томительного предчувствия надвигающейся беды, Солдаты потихоньку воровали с митряевского склада листы железа и обменивали их у местных жителей на самогон. Офицеры собирались в грязном буфете, пили, ссорились, играли в карты.

Приезд подполковника Свиридова с адъютантом и господином Митряевым был для офицеров неожиданным и приятным сюрпризом. Платайс намёкнул, что офицеры могут рассчитывать на ужин, и попросил выделить людей для погрузки железа в вагон.

Платайс и Свиридов приехали в шестом часу утра, а в девять телеграф принёс известие о взрыве склада с боеприпасами в Чите. На подполковника это подействовало самым удручающим образом. Он не сдержался и сказал адъютанту при Платайсе:

– Плохо… Нервы сдают… Кажется, что кто-то стоит за спиной, вмешивается, диктует свою волю… Документы… Теперь этот склад…

– Документы? – спросил Платайс.

Свиридов уже взял себя в руки и заговорил о другом:

– Не хотите ли отправиться со мной на экскурсию?

Платайс недоверчиво улыбнулся.

– Едва ли здесь найдётся хоть что-нибудь примечательное!

– Как вам сказать… Я боюсь, что вы уедете в Японию, так и не повидав настоящих красных.

– Есть пленные?

– Целый эшелон… Пойдёмте?

– Любопытно! – воскликнул Платайс, хотя никакого любопытства не чувствовал.

Этот визит был очень опасен. Подполковник мог раскрыть секрет эшелона. Да и бойцы диверсионного отряда – люди решительные. Пристукнут Свиридова, а заодно и Платайса. Ведь никто не знает, что за гражданский тип пожаловал к ним в гости.

– А не опасно? – спросил Платайс.

– Гарантирую! – небрежно ответил подполковник.

В сопровождении адъютанта они вышли на пути.

Выстроившись в длинную цепочку между складом и железной дорогой, солдаты грузили в вагон железные листы.

– С вас причитается, господин Митряев! – крикнул унтер-офицер, руководивший погрузкой.

– Будет! Будет! – обещал Платайс. – Когда кончите, загоните вагон на ту ветку! – он указал на колею, уходившую в лес. – Подальше, чтоб никому не мешал!

– Не извольте беспокоиться! – обрадовался унтер и подбодрил солдат:

– Шевелись! Шевелись!

«Глупец! – подумал о Платайсе Свиридов. – Тебе бы бежать отсюда без оглядки, пока бои не начались, а не с железом возиться!»

К санитарному эшелону подавали маневровый паровоз. Вступал в силу план Платайса. Железнодорожники из подпольной группы сумели добиться от коменданта станции разрешения на перегонку эшелона из тупика на пустовавшую лесную колею. Там должны оказаться рядом и вагон с железом, и диверсионная группа. Вечером бойцы вместе с охраной эшелона, состоявшей из переодетых в семеновскую форму партизан, сгрузили бы листы железа и проложили бы через болото железную тропу, обеспечив безопасный и незаметный проход на станцию дополнительного партизанского отряда.

Все было предусмотрено, кроме приезда подполковника Свиридова и этой экскурсии к эшелону…

Увидев маневровый паровоз и узнав, что комендант распорядился перегнать санитарный состав в другое место, подполковник отменил этот приказ. С сожалением смотрел Платайс, как паровозик, отфыркиваясь паром, отошёл от состава. Стройный план дал трещину, которую трудно было заделать.

Свиридов заговорил с охраной эшелона – с одетыми в семеновские шинели партизанами.

– Живы? – спросил он у синеглазого парня в лихо заломленной фуражке.

– Раненые-то? – часовой покосился на теплушки, из которых выглядывали встревоженные санитарки. – Живы!… Теперь чего не жить: и кормят, и бинты дают.

– Никто не убежал по дороге?

– От неё не убежишь!парень похлопал по винтовке.Пуля и не калеченных догоняет!

Свиридов оглянулся на Платайса.

– Можно начинать экскурсию.

Но парень с винтовкой решительно преградил дорогу к вагонам.

– Не могу, господин подполковник! Никого пускать не велено!

Свиридову понравилась такая строгость, и он спросил:

– Кто не велел?

– Подполковник Свиридов! – отчеканил часовой.

– Он – перед тобой! – Свиридов шутливо прищёлкнул каблуками. – Спасибо за службу!

Но парень не сдался.

– Не могу! – повторил он. – Разрешите вызвать начальника караула?

Подполковник разрешил, и из пассажирского вагона прибежал начальник – молодой курносый унтер-офицер. Он вежливо осведомился, по всем ли теплушкам желает пройти подполковник Свиридов, предупредил, что воздух там тяжёлый и что раненые не стесняются в выражениях.

– Мы не барышни! – успокоил его подполковник. – А по всем не надо. Думаю, хватит и одной.

Унтер махнул рукой, и два солдата притащили откуда-то деревянный щит. Свиридов, Платайс и адъютант, как по сходням, поднялись в теплушку и остановились в дверях. Внутри было темно. Удушливо пахло лазаретом. У стен теплушки лепились трехъярусные нары. Желтели бинты. Раздавались стоны.

«Артисты!» – восхищённо подумал Платайс и еле удержал рвавшуюся с губ улыбку.

– Братцы! – негромко сказал подполковник, вспоминая заранее обдуманные фразы. – Раненые перестают быть врагами!

На нарах зашевелились и застонали ещё громче. Люди повернулись к Свиридову. У кого был завязан глаз, у кого прихвачена бинтом челюсть, а с самой нижней полки на него смотрел марлевый шар с тремя чёрными дырками – для глаз и рта. Эта страшная белая голова невольно приковывала внимание, и подполковник, произнося короткую миролюбивую речь, не спускал с неё глаз.

– Мы вас кормим и будем кормить! – говорил он. – Это обещаю я – подполковник Свиридов! Мы делимся с вами нашими медикаментами! Я надеюсь, вам не на что жаловаться?

– Домой бы! – прошепелявил кто-то из темноты.

– Я тоже хочу домой! – с пафосом воскликнул Свиридов. – Будем же, братцы, надеяться, что все мы скоро разойдёмся по домам!…

– К чему эта комедия? – спросил Платайс, когда они возвращались к вокзалу.

Подполковник шевельнул усами.

– Вы считаете это комедией?

– Конечно. Вы же их все равно расстреляете!

– Не знаю! Не уверен! – растягивая слова, произнёс Свиридов и, заметив вдалеке облачко дыма, прищёлкнул пальцами. – А вот, кажется, и наш ужин едет?…

С этим поездом приехала кухонная бригада во главе с трактирщицей. Тайком прибыл и Трясогузка. Цыгану было известно, что его командир мёрзнет в узком и грязном угольном ящике под вагоном. Сам Цыган ехал барином в купе. На станции Карымская, где поезд стоял минут пятнадцать, он навестил своего командира и принёс ему бутерброд. Они обменялись последними новостями и обсудили одно заманчивое предложение, которое пришло Цыгану в голову, когда он узнал, что будет банкет для офицеров. Требовался шприц, и Трясогузка обещал на станции Ага поднять на ноги всех беспризорников и раздобыть его.

Состав был смешанный. Пассажирские вагоны чередовались с грузовыми. В хвосте поезда в четырех вагонах ехала цирковая труппа.

Когда поезд остановился, Трясогузка вылез из ящика под вагоном, лёжа на шпалах, огляделся и увидел за канавой сложенные в длинную гряду щиты, которые зимой устанавливаются вдоль пути, чтобы предотвратить снежные заносы. Он выполз из-под вагона, перепрыгнул через канаву, забежал за щиты и столкнулся с посланцем Хряща.

Мальчишки по очереди дежурили на станции – встречали своих переселенцев. Вчера приехала последняя тройка: Мика, Хрящ и второй телохранитель с плетёным креслом. Вроде все. Но Мика настоял на продолжении дежурства. Он знал, что Цыган и Трясогузка тоже переберутся на эту станцию.

Трясогузка дружески ткнул беспризорника кулаком в живот.

– Кого ждёшь?

– Тебя и Цыгана.

– Остальные все приехали?

– Приехали.

– Снимайся с поста! – приказал Трясогузка. – Где устроились? Веди!

Беспризорники жили в блиндаже, вырытом в лесу командой бронепоезда. Здесь было теплее, чем в развалинах лесопилки, но зато голодно. Микины деньги помогали плохо. У солдат ничего не купишь, а на станции

– ни базара, ни лавчонки. Начпрод Малявка с помощниками сбился с ног в поисках еды.

Когда бывший телохранитель привёл Трясогузку, мальчишки как раз заканчивали скудный обед. В блиндаже был тот же порядок, что и в подвале. В центре в плетёном кресле сидел Хрящ. Рядом с ним на ящике из-под снарядов – Мика и второй, ещё не получивший отставки, телохранитель. А остальные располагались вокруг.

– Здорово, ребята! – сказал Трясогузка и пожал Мике руку. Подошёл к царьку. – Здорово, Хрящ! Дельце у меня к тебе будет!

– Я не Хрящ! – ответил царёк. – Я теперь всенач!

– И делишками мы больше не занимаемся! – добавил Мика, подмигнув другу.

– А как это у вас теперь называется? – спросил Трясогузка.

– Боевое задание, – подсказал Мика.

– Ясно! – Трясогузка подтянулся. – Товарищ всенач! – Он по-приятельски толкнул Хряща. – Выручай! Пропадём без тебя!

– Ну, чего, чего? – улыбнулся царёк. – Пушку притащить или пригнать бронепоезд?

– Шприц нужен!

Хрящ не знал, что такое шприц, но расспрашивать не стал, крикнул, как всегда, хотя мальчишки и так слышали весь разговор:

– У кого шприц на примете имеется?

Никто не отозвался. Потом все по привычке повернулись к Конопатому. И он тоже скорей по привычке, чем осмысленно, сказал:

– У меня.

– Добыть можешь?

– Глаз – как шило! Могу!… Только что это такое?

Беспризорники расхохотались, а Мика объяснил, как выглядит шприц и для чего он применяется.

Конопатый ещё не совсем поправился после побоев. Болело сломанное ребро. Но он не отказался от задания. Ушёл и часа через три вернулся с настоящим медицинским шприцем.

БАНКЕТ

Слух о том, что на станцию приехал Митряев, быстро распространился по округе. В крестьянском хозяйстве всегда есть нужда в железе, а в те годы она была особенно острой. Разрушенная войной промышленность почти ничего не давала селу.

Во второй половине дня на станцию пришли деревенские ходоки.

Платайс занимал светёлку в просторном доме недалеко от вокзала. Мужики разузнали, где он живёт, и всей гурьбой ввалились к нему.

Не до них было Платайсу. Он видел из окна, как солдаты закончили погрузку железа и без паровоза, своими силами откатили вагон на лесную колею. Но теперь это было ни к чему. Некому воспользоваться железными листами!

– Берите их хоть задаром! – в сердцах сказал он мужикам.

Ходоки неодобрительно закрякали. Седой дед выступил вперёд и укоризненно посмотрел на Платайса.

– Мы – не голь перекатная, господин Митряев! Мы привыкли за добро платить! Сделай милость – назови свою цену!

Переговоры затягивались. Платайс думал о другом. Вспомнив о мальчишках, он повеселел и мигом закончил торг:

– Приходите завтра. Вам будет выгоднее – цены понизятся!

Он выпроводил озадаченных мужиков и задумался. Нет ли какого-нибудь просчёта? Не погубит ли он ребят этим заданием? Не лучше ли вообще отказаться от железа? Может быть, станцию удастся захватить силами одной диверсионной группы из санитарного эшелона?

В дверь опять постучали. Пришла трактирщица окончательно согласовать меню на ужин. Он и её выпроводил довольно быстро. Из-за спешки трактирщица забыла спросить, ставить ли на стол самогон или только водку и коньяк. С этим важным для неё вопросом она прислала к Платайсу Цыгана.

Мальчишку так и подмывало рассказать, как ловко они с Трясогузкой и Оло подорвали склад, какой был фейерверк над Читой, как полыхало высоченное пламя и рвались снаряды, точно красные уже штурмовали город. Но Цыган не успел похвастаться.

– Мика здесь? – спросил Платайс, даже не поздоровавшись.

– Здесь.

– А Трясогузка?

– У меня. Дрова для кухни колет.

– А беспризорники?

– Тут.

– Где?

– Вон в том лесу! – Цыган показал рукой в окно. – Там блиндаж – Трясогузка рассказывал…

Платайс на листке бумаги быстро начертил небольшой план: лес с железнодорожной колеёй, почти доходившей до болота, топь с камышами и мхами, а на противоположном берегу – сопка. Между этой сопкой и тупиком колеи он провёл стрелку и вдоль неё написал: «150 метров».

Выслушав Платайса, Цыган убежал, тоже забыв спросить про самогон. Пришлось вернуться.

– Самогон не помешает! – сказал Платайс. – Чем больше, тем лучше.

– Всем хватит! – загадочно улыбнулся мальчишка. – А вы сами пейте только самогон! – предупредил он. – Он из хлеба – полезный.

– Постараюсь не пить ничего.

– Самогон можно! – разрешил Цыган. – Но я вам ещё напомню перед банкетом!

– Ты что-то не договариваешь? – насторожился Платайс.

– Не бойтесь! Напомню! – сказал мальчишка и убежал.

Он пока не хотел раскрывать свой секрет…

К вечеру потеплело. Вчерашний снег растаял. Грязи прибавилось.

В сумерках беспризорники вышли из блиндажа. Все – даже Хрящ. Телохранитель вынес плетёное кресло.

– Сто пятьдесят метров – это триста шагов! – вслух подсчитал Малявка.

– А хоть и пятьсот! – оборвал его Хрящ и приказал: – Берись! Дружно!

Мальчишки, как мухи, со всех сторон облепили вагон, стоявший на рельсах.

– И-и-и взяли!… И-и взяли! – тихо командовал Трясогузка.

На пятый раз вагон стронулся с места и медленно покатился к земляной подушке, в которую утыкались рельсы. Здесь путь обрывался. Дальше шёл пологий спуск к болоту, через которое и надо было проложить железную тропку.

Мальчишки разбились на две группы. Одними командовал Мика. Они выгружали из вагона железо и подносили к самому берегу трясины. Другими – Трясогузка. Им предстояло самое трудное – укладывать листы поверх болота. Хрящ, как и положено всеначу, осуществлял общее руководство. По его приказу телохранитель поставил кресло на земляную подушку тупика. Царёк уселся наверху и оттуда покрикивал на мальчишек:

– Чего встал – в носу зачесалось?

– Не греми железом: Семёнов услышит, уши оборвёт!

– А ты чего пальчик сосёшь?… Порезал, бедненький?… Бегом, бегом – заживёт!

Его уже не очень-то слушали. Все понимали, что главные среди них

– Мика и Трясогузка.

У края болота дело шло быстро. Железная тропка, нацеленная на черневшую за болотом сопку, все дальше уходила от прибрежных деревьев.

Вскоре работать стало труднее. Грязная жижа продавливалась и наползала на железные листы. Пришлось укладывать на мох по два листа – один вдоль, а на него – второй, поперёк. И опять работа оживилась. Глухо похрустывало под ногами железо, булькало и чавкало болото.

Чтобы не ходить взад-вперёд по зыбкой железной тропке, мальчишки устроили конвейерную передачу. Трясогузка сам укладывал листы под ноги, постепенно удаляясь от берега.

Как ни старались мальчишки не шуметь, железо – не вата. Над болотом стоял приглушённый ломкий жестяной шорох. Будто шла невидимая рать в кольчугах и шлемах, с мечами и щитами. И словно от них, от этих железных доспехов, раздавалось в ночи тихое, но грозное бряцанье.

Совсем уже стемнело. Скучно стало Хрящу в своём кресле. Ничего не видно.

– Неси кресло на болото! – приказал он телохранителю.

В темноте они с трудом пробрались по узкой железной тропке до Трясогузки. Телохранитель перехватил несколько листов, переданных по живой цепочке, и рядом с тропкой выложил на болоте железную площадку. Поставил на неё плетёное кресло.

Теперь царёк восседал в центре трясины. Здесь он не покрикивал – побаивался Трясогузки. Но Хрящ долго не усидел: под его тяжестью листы перекосились, ножки кресла заскользили по железу, и он чуть не упал в болото. Выругав телохранителя, царёк со злостью схватил кресло, размахнулся и далеко зашвырнул его в топь.

Сидеть больше было не на чем. Вязкая грязь приклеивала ноги к железу. В рваные ботинки просачивалась вода.

– Эх! – произнёс Хрящ. – Была не была!…

Он переступил со своей площадки на железную тропку и, приняв очередной лист железа, потащил его к Трясогузке.

– Правильно! – похвалил его командир. – Ты давай ещё уволь телохранителя. Делать ему больше нечего – кресла-то нету!… А если кто обидеть тебя вздумает, мы всей армией заступимся!

– Обмозгую! – ответил Хрящ.

– Обмозговать надо! – согласился Трясогузка. – Я вот тоже мозгую – не сбиться бы! Темно – сопки не видно!

– Не собьёмся! – сказал Хрящ. – Посмотри – сигналят!

Впереди в темноте мигал огонёк. Мигал не как-нибудь, а ритмично, с явной целью. Он точно звал: «Сюда! Сюда! Жду!…»

– Тихо! – полетела по цепи команда Трясогузки.

На этой стороне болота все замерло. Мальчишки перестали хрустеть железом. И тогда все услышали другие звуки: осторожное позвякиванье топоров, сухой треск хвороста. С той стороны навстречу мальчишкам тоже прокладывали по болоту гать.

– Поднажмём! – передал по цепи Трясогузка. – Ужин стынет! Банкет ждёт!…

– Ужин стынет! – полетело по цепи, – Банкет ждёт!

И опять весело забряцало железо…

Приготовления к банкету заканчивались. Длинный стол был накрыт в самой большой комнате вокзала. Цыган притащил последний ящик с бутылками. Официантки расставили их. Трактирщица придирчиво оглядела сервировку.

– Кажется, все!… Ты больше не нужен, – сказала она. – Иди умойся и приготовь гитару.

Цыган вышел. Досталось ему в этот день. Болели и руки и ноги. Присел он на деревянную скамью и от усталости прикрыл глаза. Поспать бы!…

– Расселся, черномазый! – Варя толкнула его коленом. – Работай, работай!

– Все уже сделано!

– Врёшь!

Цыган с ненавистью посмотрел на толстощёкую девчонку. Она стояла перед ним с тарелкой в руке и лениво жевала пирожное.

– Варя! – послышался голос трактирщицы.

– Иду!

Девчонка поставила тарелку на скамью и побежала к матери. А Цыган вдруг озорно улыбнулся, вытащил из кармана шприц с остатками какой-то прозрачной жидкости и через иголку выдавил её в недоеденное пирожное.

Много уколов сделал сегодня Цыган этим шприцем: проколол все пробки во всех бутылках, потому и ныли руки от непривычной работы. В коньяк, водку и вино он добавил раствор порошка, предназначенного для Оло…

Был первый час ночи, когда Трясогузка вывел свою разросшуюся армию из леса. Мокрые, грязные с ног до головы мальчишки неудержимо лязгали зубами. Они замёрзли, и есть хотелось страшно.

Впереди тускло горели пристанционные фонари. Пьяные голоса пели где-то разухабистую казачью песню. Платайс щедро расплатился самогоном с солдатами, которые грузили железо. Это их голоса раздавались на станции. А на вокзале громко играл граммофон.

– Теперь – рассыпаться! – приказал Трясогузка. – Сбор у вокзала!

И мальчишки рассыпались, растворились в темноте, чтобы по одному, незаметно пробраться к вокзалу. Там их ждал ужин. Кто его приготовил для них, зачем, почему – это сейчас не интересно беспризорникам. Мальчишки привыкли верить Мике и Трясогузке. Раз они говорят, что будет ужин, значит, он будет!

Но у вокзала произошла непредвиденная задержка. Раньше здесь не было специальной охраны. Только один часовой стоял у двери в комнату, где работал телеграф. А теперь вокруг вокзала ходили пять или шесть караульных с винтовками.

– Кто это, а? – тревожно спросил Трясогузка.

– Не знаю! – ответил Мика с беспокойством. – Мимо них не проберешься!

На вокзале вовсю гремел граммофон, но больше ничего не было слышно. В освещённых окнах никто не появлялся, ничья тень не заслоняла свет, будто внутри – никого!

Громко топая сапогами, подошли два подвыпивших семеновца. Навстречу выдвинулись два караульных.

– Куда? – громко спросил один из них – молодой, в лихо заломленной фуражке. – Не положено! Господа офицеры гуляют! Приказано никого не пускать!

Семеновцы заспорили пьяными голосами, но второй караульный – курносый унтер-офицер скомандовал:

– Кру-гом!… Не разговаривать!

И семеновцы ушли.

Вокзал охраняли те самые партизаны в семеновской форме, которые днём стояли у санитарного эшелона. Но мальчишки не знали этого. Кто в канаве лежал, кто прятался за забором – и все ждали сигнала Трясогузки. А какой сигнал мог он подать? Банкет для беспризорников срывался! Когда Трясогузка уже собирался отводить мальчишек, пока их не заметили, в одном из освещённых окон показалась голова Цыгана. Он приоткрыл раму и спросил у часового:

– Никого?

– Застряли твои гости!

– А можно я свистну?… Они, может, прячутся в темноте?

– Свистни! – разрешил часовой.

Цыган свистнул. Трясогузка тотчас ответил.

– Скорей! – крикнул Цыган. – Ужин стынет!

И мимо удивлённых караульных к открытому окну побежали Трясогузка, Мика, а за ними и остальные. Про дверь никто не подумал – все полезли через окно.

Это был буфет. За стойкой спала трактирщица: видно, и она хлебнула коньячку. В углу, раскинувшись на стуле, сладко сопела Варя. В отместку за все Цыган углём нарисовал у ней под носом густые чёрные усы.

Из буфета Цыган повёл мальчишек к банкетному столу. В комнате надрывался граммофон. А за столом спали офицеры. Беспризорники остолбенели.

– Мёртвые! – растерянно пробормотал Малявка.

– Какие они мёртвые! – захохотал Цыган. – Спят! И поесть не успели! Я им слоновую дозу вкатил!

– Шприцем? – спросил Конопатый. – Каждому?

– Всем сразу – ответил Цыган. – В бутылки!… Здорово придумано?

– Расхвастался! – проворчал Трясогузка и скомандовал: – Расчищай места! Волоки их к стенам!

Он первый взялся за стул, на котором с присвистом храпел Свиридов, и, придерживая обмякшего подполковника, потащил стул к стене.

Орал граммофон, скрипели передвигаемые стулья. Чтобы офицеры не падали, стулья ставили вплотную друг к другу. Вперёд не свалишься – стена мешает и в сторону не упадёшь – сосед спит рядом.

Закуски на столе были почти не тронуты. Офицеры выпили только по две-три рюмки.

– Сейчас начнём! – сказал Трясогузка, потирая руки.

– Не пить! – предупредил Цыган.

– И вилками, а не руками! – подсказал Мика.

– Стоя? – спросил Хрящ и вздохнул. – Бедное моё кресло!

– Начпрод! – Трясогузка подмигнул Малявке. – Командуй!

– Ужин! – поспешно объявил начпрод.

Голодные мальчишки потянулись к тарелкам, блюдцам, салатницам, но где-то рядом торопливо застучал пулемёт.

– Тревога! – крикнул Трясогузка.

– Отставить тревогу!

Это сказал Платайс, входя в комнату.

– Не для вас тревога… Справимся! Вы своё сделали!…

Бой на станции разгорался. Семеновцев зажали с двух сторон: от тупика наступали бойцы из эшелона, от леса – партизаны из переправившегося через болото отряда.

А на севере под станцией Карымская, под Читой, тоже вступали в бой передовые части красноармейцев.

Начиналась ликвидация читинской «пробки».