Текст книги "О смелых и отважных. Повести"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

ДВЕ ОПЕРАЦИИ

Юрию не спалось. Он слышал, как часы пробили и двенадцать, и час, а сон не приходил. Все эти дни какая-то неясная тревога по капельке накапливалась в сердце. Он почувствовал ее первый раз, когда Бессонов подробно расспросил про всех знакомых Юрию художников. Особенно интересовался карлик теми, у кого Юрий бывал дома: адрес, сколько человек в семье, как расположена квартира, какая в ней обстановка, есть ли там картины. Бессонов объяснил, что все эти сведенья нужны ЧК, чтобы скорее удалось освободить отца и мать.

Сначала Юрий не увидел в вопросах карлика ничего подозрительного. Он думал, что чекисты побывают у названных им художников, расспросят про папу с мамой и, конечно, ничего плохого про них не услышат. Но зачем знать Бессонову, как обставлены квартиры и есть ли там картины? Уж не собирается ли он конфисковать их?

Это была первая тревожная капелька, а потом их стало больше. Юрий почувствовал фальшивые нотки во взаимоотношениях чекистов. В чем это выражалось, он не уловил. Просто чувствовал, и все.

Лежал Юрий в постели с открытыми глазами и слушал холодное тиканье часов. В доме больше никого не было. Вокруг дома – тоже. Эта деревянная, деревенского типа избенка стояла на отшибе в глухой части Обводного канала.

Уходя, Бессонов всегда запирал дверь снаружи, а возвращаясь, никого с собой не приводил. Пока его не было, никто ни разу не стукнул ни в дверь, ни в низенькие окна с двойными рамами. Чтобы Юрий не скучал, Бессонов принес ему несколько книг по искусству и сказал, что эксперту они пригодятся. Сам же карлик был поразительным профаном. Он любил неуместно произносить слово «Ренессанс», а передвижников называл подвижниками. Этими двумя словами исчерпывались все его познания в искусстве, что тоже казалось Юрию подозрительным.

Он понимал, что чекистам совсем не обязательно во всех тонкостях разбираться в искусстве. Но у Бессонова и его подчиненных было пугающее отсутствие всяких знаний. По сравнению с ними Юрий казался профессионалом, хотя и его знания были весьма поверхностные. И это тоже настораживало. Разве чекисты не могут найти в Петрограде настоящего эксперта?

Много вопросов задавал себе Юрий и ни на один не находил ответа. И вспоминал он многое: и Таракановку, и Глашу, и Дубка. Но об одном человеке он старался не думать – о Глебке…

В третьем часу ночи Юрий почувствовал, что глаза у него начинают, наконец, слипаться. Он осторожно, чтобы не отпугнуть сон, повернулся на правый бок. С улицы донесся скрежет. Была оттепель. На мостовой в проталинах обнажился булыжник, и сани задевали за камни полозьями. Этот скрежет приближался к дому. В такой поздний час мог приехать только Бессонов.

Карлик в ту ночь был такой же, как всегда, словно ничего с ним не произошло. Он похвалил Юрия за то, что тот так чутко, по-чекистски, спит, и приказал одеваться.

– Сегодня у нас две операции, – сказал он. – Потом у тебя будет большая работа. А к тому времени, я думаю, отец и мать уже вернутся домой. Я проконтролировал: ордер на старую квартиру им выписан.

– Вы правду говорите? – дрогнувшим голосом спросил Юрий.

У него не было прежнего доверия к карлику, но в эту новость ему так хотелось поверить, что он постарался заглушить в себе сомнения.

– Ничего не сказать – это я могу, – веско заявил Бессонов. – Но если говорю, то только правду!

И опять у Юрия потеплело на душе. Он быстро оделся и доложил:

– Я готов.

Карлик сунул в круглую печку какие-то тряпки и бумаги, открыл вьюшку и поджег. В топке завыло. Бессонов тщательно перемешал кочергой горящий хлам, и они вышли на улицу. В санях на прежних местах сидели два матроса. А вместо чекиста, похожего на Ленского, Юрий увидел женщину в меховом пальто.

– Добрый день! – по привычке произнес он.

Ответила только женщина.

– Ночь, да и то не добрая! – сказала она, оглянувшись.

– Нервы! Нервы! – предостерегающе проскрипел карлик и спросил у Юрия: – А ты чему удивляешься?

Юрий действительно был ошеломлен. Когда женщина оглянулась, он узнал в ней чекиста, похожего на Ленского.

– Нам и не так приходится наряжаться, – пояснил Бессонов и подтолкнул мальчишку к саням.

– Кто же вы? – не сдержал любопытства Юрий. – Мужчина или женщина?

– А вот это не важно! – поспешил проскрипеть карлик.

– Кому как! – игриво, но невесело возразила Графинька.

Сани прежней дорогой доехали до спуска на лед Обводного канала.

– Выдержит? – спросил Бессонов.

– Здесь еще ничего, а на Неве много промоин, – ответил матрос, правивший лошадью. – Дня через три тронуться может.

– Лед? – спросил Юрий.

– Ты сегодня слишком разговорчив, – недовольно проскрипел карлик, и после этого замечания долго никто не произносил ни слова.

Ехали около часа. Обводный канал давно остался позади. Сворачивали то влево, то вправо, а остановились у красивого трехэтажного здания с высокими застекленными дверями и широкими окнами.

Поднятый с постели председатель домкома не сразу понял, к кому пожаловали ночные гости, а когда разобрался, уважительным шепотком предупредил:

– Он хоть и царский, но профессор! Хирург по животам. А в брюхе что сейчас, что при царе – требуха единая! Может, он сгодится и нам? Может, не стоит забижать?

Матрос не расслышал последнее слово и грубо ответил:

– Забирать не будем! Обыск!

Председатель домкома благоразумно решил с чекистами не спорить и послушно повел их в профессорскую квартиру.

Хирург еще не ложился или уже встал, потому что дверь он открыл сам, и никаких следов сна на его лице не было. Юрий увидел очень высокого, старого, но совсем еще крепкого человека. Длинные сильные пальцы сжимали яркую керосиновую лампу – кобру, которая свернулась в кольцо и угрожающе подняла раздутую голову. В раскрытую пасть вставлялось стекло.

Вопросительно шевельнув похожими на крылья бровями, он произнес:

– Ну-с?

Матрос без обычной напористости подал ему ордер на обыск. Хирург отставил бумажку на вытянутую руку и прочитал текст.

– Вы не ошиблись?

– Фамилия ваша? – в свою очередь спросил Бессонов.

Хирург наклонил голову, рассмотрел карлика и ответил:

– Моя.

– Значит? – вопросительно произнес Бессонов.

– Значит – ко мне.

– Логично! – улыбнулся карлик.

– Не все логично, но… проходите, пожалуйста.

В богатой прихожей хирург поставил лампу на инкрустированный столик.

– Прошу вас подождать. – Он указал на широкий кожаный диван. – Всего одну минуту… Я хочу показать вам документ.

– Никаких… – начал было матрос.

Бессонов остановил его и сказал:

– Пожалуйста.

Хирург вернулся очень быстро. В одной руке он все еще держал ордер на обыск, в другой – какую-то свою бумагу. Оба документа он положил на стол в круг света от лампы, разгладил и, обращаясь к Бессонову, развел руками:

– Не все логично. Извольте посмотреть: охранная, так сказать, грамота, а рядом – ордер на обыск.

– Все охранные отменяются! – рыкнул матрос.

– Подождите, товарищ Крюков! – проскрипел карлик, читая документ. – Как раз эта и не отменяется!

Бессонов взял ордер, спрятал в карман, поклонился хирургу.

– Простите за беспокойство, – он даже сумел улыбнуться. – Теперь логично?

– Вполне!

Они вышли на лестницу. Когда хирург, посветив им с площадки лампой-коброй, закрыл дверь, Бессонов сказал председателю домкома:

– Вы оказались правы. Этот человек полезен для Советской власти.

– Я людей своих знаю! – отозвался польщенный председатель.

Так закончилась первая в ту ночь операция. Юрий чувствовал, что все: карлик, матрос и женщина в меховом пальто – очень расстроены. И он понимал их – такой конфуз! Но Юрия этот случай обрадовал. Он сам увидел, как ошиблись чекисты и как тут же исправили свою ошибку. Так будет и с его родителями.

Вторая операция тоже началась неудачно. На этот раз они подъехали к огромному серому дому, поднялись по узкой грязной лестнице на пятый этаж и долго стучали в квартиру председателя домкома. Но никто не открывал. Из-под двери и сквозь замочную скважину несло холодом, точно в квартире были распахнуты окна.

Матрос, разозлившись, лягнул дверь ногой.

– Ночка! Чтоб ее!…

– Умрешь от такой работы! – произнесла женщина.

– Один понятой у нас есть. Эксперт – на месте, – проскрипел карлик. – Можно обойтись без представителя местной власти. Ведите, товарищ Крюков!

Матрос, вероятно, уже бывал в этом доме и знал, где находится нужная квартира. Они спустились вниз, узким проходом вышли во двор, оказались на другой лестнице, но не стали подниматься, а, наоборот, пошли по ступенькам вниз, где обычно располагаются в старых, домах полуподвальные помещения.

Тяжелый кулак матроса выбил из двери глухую дробь. Все прислушались. Было очень тихо. Но у всех возникло ощущение, что за дверью кто-то есть.

Матрос постучал еще раз, прорычал на самых низах своего баса:

– Отпирай! Чека!

Теперь уже совершенно отчетливо за дверью послышалась какая-то возня.

– Окна есть? – спросил Бессонов.

– Есть, – ответил матрос.

– Ломай! Да быстро!

Матрос наклонился к внутреннему замку, ковырнул чем-то металлическим. Замок жалобно лязгнул. Крюков навалился на дверь плечом, потом рванул ее на себя, с треском распахнул и сразу же присел у порога.

Из темноты вылетело что-то тяжелое, просвистело, ударилось о ступеньки и зазвенело, как топор. Женщина схватила Юрия за рукав и отдернула в сторону. Матрос с Бессоновым ринулись в полуподвальную комнату.

Оттуда раздался приглушенный крик, тупые звуки ударов, скрип пружин. После этого все умолкло и в комнате загорелся тусклый свет.

Когда Юрий переступил невысокий порог, мужчина, оглушенный кулаком матроса и лежавший поперек кровати, пришел в себя, сел и нагловато усмехнулся:

– Ловко!

– Как умеем, – ответил карлик, осматривая комнату. – Очень неудобное помещение для вора: один вход и окно в землю смотрит.

Рама была открыта, и окно лишь верхней половиной возвышалось над грязным талым снегом двора. Потому, наверно, мужчина, открыв раму, выбраться из комнаты не успел.

– Ордер предъявлять нужно? – спросил Бессонов.

Мужчина, разминая ушибленную челюсть, брезгливо махнул рукой.

– Отстань!

– Люблю умных людей! – похвалил его карлик.

Матрос уже рылся в шкафу и открывал какие-то чемоданы, Бессонов ни к чему не прикасался и почти дружелюбно сказал:

– Картинки-то отдай.

Мужчина хотел прикинуться удивленным и ничего не понимающим, но, вздохнув, выразительно посмотрел на подоконник.

– Все равно найдете.

Юрий увидел обрезок ржавой водосточной трубы, перевязанный старой веревкой.

– Умно! – одобрительно произнес Бессонов. – Хороший футляр.

Сняв с подоконника трубу, карлик заглянул внутрь. Там лежали туго скрученные рулоны холста.

– Ренессанс! – воскликнул он.

Юрий подошел к нему. Но Бессонов не стал вытаскивать рулоны.

– Потом полюбуемся.

Он передал трубу матросу.

Мужчина встал с кровати, покорно протянул руки.

– Извини! – улыбнулся Бессонов. – Браслетики не захватили – знали, что с умным человеком беседовать придется. А вот расписаться – попрошу!

Он протянул узкий листок бумаги и карандаш.

Когда мужчина прочитал заранее написанный текст, лицо его стало таким же вяло-бессмысленным, как после оглушительного удара матросского кулака.

– Подписка о невыезде? – прошептал он и, взглянув на карлика, расписался так быстро, будто боялся, что кто-нибудь может одуматься и исправить счастливую для него ошибку.

Юрий был удивлен не меньше. Он не сомневался, что этот человек настоящий преступник, которого надо немедленно задержать и увести в ЧК. Но Бессонов ограничился подпиской о невыезде. Спрятав ее, он кивнул головой матросу, и все вышли из комнаты.

Когда пересекали двор, Юрий заметил тускло светившееся приоткрытое окно полуподвальной комнаты. Оттуда вылетал истерический безудержный хохот. Женщина тоже хихикнула в воротник и невнятно произнесла какое-то слово: не то «пошло», не то «дошло».

Матросу, поджидавшему их в санях, Бессонов приказал:

– На базу.

Юрий понял, что сегодня его повезут не в дом на Обводном канале, а куда-то в другое место.

КОВЧЕГ

Что здесь размещалось раньше, отгадать было трудно. Длинное в два этажа здание с выбитыми стеклами и отвалившейся штукатуркой походило на казарму, которую долго и яростно штурмовали со всех сторон. Двери, пробитые пулями, еле держались на петлях. Узкие коридоры были завалены какими-то бухгалтерскими счетами с красными и черными цифрами. На подоконниках зеленели гильзы от винтовочных патронов. В комнатах с лужами от растаявшего снега, наметенного зимой в распахнутые окна, валялись и книги, и пустые пулеметные ленты, и бинты. В одной из них, уткнувшись носом в угол, лежал большой плюшевый медведь на деревянной подставке.

Ребят около будущей школы собиралось много. Все они жили поблизости и пришли сюда к восьми часам утра. Перед началом работы пожилая женщина с гладко зачесанными назад седыми волосами сказала:

– Мальчики и девочки! Посмотрите на этот дом. Он теперь ваш! Не все в нем в порядке, но я надеюсь, что вы сделаете его самым красивым на нашей улице. Он заслуживает этого! Дом этот не простой. Он волшебный! Сегодня вы в первый раз войдете в него. Многие из вас не умеют ни читать, ни писать, ни считать. А когда вы и последний раз выйдете из этого дома, все вы будете грамотными, культурными людьми. Вот какой замечательный дом! Давайте же сделаем его чистым, опрятным, уютным!…

Ребята разбились на пары, и за каждой парой закрепили одну комнату. Глебке с Глашей досталась та, в которой лежал огромный плюшевый медведь. Он был тяжелый. Вместе они поставили его, и Глаша обошла вокруг, потрогала куцый хвостик, погладила по плюшевой спине. От этого прикосновения медведь потерял равновесие и повалился прямо на дверь. Одной лапой он распахнул ее, а другой сшиб кожаную фуражку с головы молодого мужчины, который за секунду до этого подошел к двери с той стороны.

Мужчина присел от неожиданного нападения, а потом, поняв, что это чучело, поднял фуражку и произнес, медленно выпрямляясь:

– Хорош тезка!… Вы его, ребята, не выбрасывайте. Отличный экспонат по естествознанию!

Он обхватил медведя, вместе с ним шагнул в комнату, поставил его в угол и плотно прикрыл дверь.

– Ты – Глаша, ты – Глебка! – сказал он. – А я – Михаил и вдобавок, – он улыбнулся медведю, надел на него свою фуражку, – Потапович!… Вот какое совпадение!…

Видно было, что все это он говорит не только для ребят. Ему самому такое совпадение показалось забавным.

Михаил Потапович повертел головой – поискал, на что бы сесть. Но, кроме мусора и грязной бумаги, в комнате ничего не было. Он опять подошел к медведю:

– Послужи-ка, тезка!

Подтащив чучело к окну, Михаил Потапович опустил его на вытянутые передние лапы. Получилась плюшевая скамейка с медвежьей спиной вместо сиденья.

– Садитесь! – предложил он, а сам устроился на подоконнике. – Мне Дубок все рассказал про вас. Теперь я кое-что скажу вам. А потом мы обменяемся мнениями. Согласны?

– А кто вы? – спросил Глебка.

– Знаю! – улыбнулся Михаил Потапович. – Знаю, что ты любишь проверять документы!

Получив удостоверение личности, Глебка дотошно прочитал и рассмотрел все, начиная от номера документа, кончая печатью и номером нагана, выданного владельцу удостоверения.

– Сами с наганом, а по городу бандиты ходят! – нахмурился Глебка. – Если б у меня батин маузер остался, я бы давно карлика к вам привел!

– Вот о нем и поговорим! – подхватил Михаил Потапович…

Чекисты уже искали карлика и знали всю его биографию. До революции держал он передвижной балаган. Ездил по мелким городам, показывал на площадях фокусы. Иногда нанимал за гроши какого-нибудь безродного мальчишку, привязывал его к деревянному щиту и издали бросал ножи, которые веером втыкались вокруг головы. Однажды карлик промахнулся и смертельно ранил мальчишку. В полиции завели дело по розыску скрывшегося балаганщика, но так и не нашли, потому что не очень старались. Смерть какого-то бездомного паренька никого не встревожила.

А карлик сменил профессию. В дело об убийстве мальчишки подшили несколько новых листов о контрабандном провозе через границу запрещенных товаров. Но опять карлик ускользнул от полиции.

После революции дело карлика пришлось вынуть из архива. Поступило донесение о том, что бывший балаганщик и контрабандист увез за границу несколько картин, украденных из музея. Стали известны подробности этой преступной операции. Две картины не представляли особой ценности, зато остальные могли бы украсить любую картинную галерею. Иностранные дельцы почувствовали, что имеют дело с профаном, и объявили все картины пустоцветами. Получив жалкие гроши, карлик тайком вернулся в Советскую Россию и только здесь узнал, как ловко обманули его зарубежные мошенники.

Последние сведения о карлике поступили от Дубка, от беспризорников группы Пата и от налетчиков, которыми руководила Графинька.

Об этой женщине в ЧК тоже знали многое. Ее отец – крупный карточный шулер, называвший себя графом, до революции вместе с дочкой исколесил всю Европу. Он был богат, подкупал полицию и давал взятки хозяевам лавок и типографий. В типографиях по его заказу печатали игральные карты с незаметными для постороннего глаза особенностями, по которым «граф» на ощупь определял и масть, и достоинства любой карты. Перед крупной игрой несколько таких колод оказывалось в ближайшей лавке. «Граф» всегда выигрывал и спокойно умер в Петербурге. В тот же день полиция наложила арест на все его движимое и недвижимое имущество. Дочери – молодой двадцатилетней красавице – не осталось ничего. Она похоронила отца, и вскоре в департаменте полиции завели новое дело о шайке грабителей и их неуловимом вожаке по кличке Графинька.

Год назад карлик и Графинька встретились в воровском притоне, познакомились и решили «работать» вместе. Используя беспризорников, они находили и нужные адреса и под видом чекистов отбирали картины, старинные иконы и другие ценности. Мошенники всегда соблюдали внешние признаки законности, поэтому долго не вызывали подозрений. Обыски производились в присутствии представителя домкома, а иногда даже с понятыми, взятыми из числа жителей того же дома. Составлялись и подписывались акты. На что жаловаться? Все законно! К тому же, те люди, которых обирал карлик, обычно чувствовали какую-нибудь вину и не очень стремились отстаивать свои сомнительные права. Изредка мошенники попадали в квартиры людей честных, не замешанных ни в каком плохом деле. Они могли протестовать и жаловаться. В таких случаях карлик бил отбой и приносил извинения за ошибку. И снова все выглядело безупречно.

Беспризорники Пата вспомнили все адреса, которые сообщили карлику. Чекисты побывали там и подсчитали украденные ценности. Для их хранения нужен был чуть ли не грузовой вагон. Где все это спрятано, ни беспризорники, ни налетчики, арестованные в Лавре, не знали.

Этот же вопрос Михаил Потапович задал Глебке и Глаше. Они встречались с карликом, а Глаша даже побывала в воровском притоне. Может быть, они подметили или услышали что-нибудь важное.

– На Обводном искали? – спросил Глебка.

– Дом нашли… Пустой!

– А в Лавре?

– Там не может быть.

– Почему?

– Налетчики бы знали, – пояснил Михаил Потапович. – Это их владения…

Больше Глебка ничего придумать не мог.

– Узнать бы, где Юра, тогда бы и барахло нашли.

– В корень смотришь! – подхватил Михаил Потапович. – Именно так! Где твой названый брат – там и картины… Для чего Юрий потребовался карлику? Чтобы разобраться в награбленном, отделить ценное от пустяков.

– А я знаю! – воскликнула вдруг Глаша. – В лодке!

– Что – в лодке? – не понял Михаил Потапович.

– А все! Все, что уворовали!

Михаил Потапович соскочил с подоконника, подсел к Глаше.

– Ты что-то вспомнила?… Только не торопись и ничего от себя не добавляй! Вспоминай, как было по порядку.

– Чичас! – сказала Глаша. – Привела меня Графинька в подвал и говорит: мой дворец. А там уродик этот сидит. Разозлился, что она меня с собой взяла, пригрозил оставить Графиньку.

– Где?

– Ну, там – в подвале… А она ему и говорит: не уйдешь, мол! Я слежу за твоим ковчегом!… А ковчег – это лодка.

– Почему лодка?

– А мне мама рассказывала… Какой-то потоп на земле был. Кто успел забраться в ковчег, тот и спасся.

Михаил Потапович отрицательно покачал головой.

– Подвал она дворцом назвала – так и с ковчегом… Жаргон! А Ноев ковчег, про который тебе мама рассказывала, это, по библии, большой корабль, а не лодка.

– А как Графинька сказала карлику, – спросил Глебка у Глаши, – не уйдешь или не уплывешь?

– Не уйдешь! – твердо ответила Глаша.

– Значит, не лодка!

– Тоже ничего не значит! – возразил Михаил Потапович. – Ходят и под парусами!

В комнату зашла женщина, которая выступала перед ребятами.

– Вы отстаете! – сказала она Глебке и Глаше и взглянула на Михаила Потаповича, дав понять, что он задерживает уборку помещения.

– Я им обязательно помогу! – виновато улыбнувшись, пообещал он и спросил: – Я не ошибаюсь, вы ведь учительница русского языка?

– Да.

– Скажите, пожалуйста, что в наши дни можно назвать словом «ковчег»?

Лицо у женщины просветлело, будто это слово было для нее самым любимым. Она заговорила легко и свободно, как на уроке, к которому хорошо подготовилась:

– Обратите вниманье на корень таких слов: «ковать», «коваль», «ковчег». Кованый сосуд, окованный сундук или ларец – все это ковчеги в прямом смысле. А в переносном слово «ковчег» может иметь множество значений: и старинная карета, и ветхий кораблик, и просто какое-нибудь убежище. У поэтов есть ковчег надежды, ковчег спасенья, ковчег любви. И если хотите, этот дом – эту будущую школу – тоже можно назвать ковчегом. Ковчегом просвещения!

– Ваши ученики будут знать родной язык! – восхищенно произнес Михаил Потапович.

– Благодарю вас! – ответила женщина и, уходя, добавила: – Если вы не будете слишком часто отвлекать их!

– Постараюсь! – сказал Михаил Потапович, а когда дверь закрылась, пошутил: – Давайте-ка приниматься за комнату, а то эта строгая учительница, поставит мне плохую оценку!

Пока убирали будущий класс, Михаил Потапович попросил Глебку и Глашу еще раз повторить все, что им запомнилось от встреч с карликом и Графинькой. Ребята охотно выполнили его просьбу, но они и сами чувствовали, что ничем не помогли чекисту. Когда в комнате стало чисто, Михаил Потапович ушел, а Глебка и Глаша перебрались в коридор, где уже работали другие мальчишки и девчонки.

Во второй половине дня во дворе запылал большой костер – горел вынесенный из школы и сваленный в кучу мусор. Дом будто помолодел, посвежел. Или это только казалось ребятам? По-прежнему в окнах не хватало многих стекол и раны от пуль виднелись в дверях и стенах, но учительница сказала, что в Смольном обещали выдать стекла и мел для ремонта школы.

Часов в пять Глаша и Глебка вернулись домой, вместе приготовили ужин и, присев на кухне около теплой плиты, стали поджидать Дубка. Вместо него пришли два матроса из его команды и сообщили, что Дубок просил не ждать. Он с напарником решил заночевать в рыбацкой деревеньке на правом берегу Невы.

– Почему? – удивился Глебка.

– Чтобы не гоняться туда-сюда, – ответил матрос. – Конец не малый! До Обуховского завода верст десять. Потом до того гроба версты четыре. И еще вверх по Неве верста.

– Что за гроб? – спросил Глебка.

Матросы смущенно переглянулись.

– Не всыпал бы нам Дубок за этот гроб! – сказал второй.

– Какой гроб? – еще больше заинтересовался Глебка.

Матросы снова посмотрели друг на друга.

– Струхнули мы малость, – признался один из них и покряхтел с досадой. – Гроб-то заразный!… Ну, не гроб – буксир… На нем холерных перевозили, а сейчас стоит во льду, на борту череп и кости… Мы издали посмотрели – и ходу! А Дубок – он крутой. Скажет – приказ нарушили!

– Да ведь буксир-то не бесхозный! – возразил другой матрос. – Люди на нем…

– Что из того?

– А то, что никуда он не денется, не потонет!

Матросы заспорили, заволновались и ушли, даже не простившись с Глебкой и Глашей. Спускаясь по лестнице, они продолжали спорить, а выйдя на улицу, решили завтра на рассвете вернуться к холерному буксиру.

Глебка и Глаша сели ужинать. Но ели они без всякого аппетита. Каждый чувствовал непонятную тревогу. Ее не было до матросов. Это они принесли в квартиру смутное беспокойство.

– Опять холера! – вздохнула Глаша.

– Почему опять?

– Вагон помнишь?

– Помню! Юрка здорово его разрисовал! Только к чему ты это?

– А кто буксир разрисовал? – спросила Глаша.

– Не Юрка же!

– А кто?

Глебка оглушенно похлопал глазами, сорвался с табуретки и выскочил из квартиры. Глаша поняла – побежал за матросами. Но он не догнал их и вернулся. А Глаша еще раз оглушила его новой догадкой:

– И ковчег вспомни!

Сначала у Глебки захватило дух. Казалось, что все совпало и все разгадано: и ковчег, и холера. Но потом уверенность поубавилась. Череп и кости могли нарисовать настоящие санитары, перевозившие больных. Юрию незачем повторять эту хитрость. Такая надпись отпугивает, а ему, наоборот, надо привлечь внимание к буксиру, если это ковчег бандитов.

– Он череп для тебя и для Дубка нарисовал! – сказала Глаша. – Больше ему не на кого надеяться!… Пойдем-ка к Михаилу Потаповичу!

– Это тебе не Таракановка, а Петроград! – ответил Глебка. – Тут нужен адрес.

– А где живут матросы – тоже не знаешь?

– А ты? – рассердился Глебка. – Их много!

– А если сходить в Смольный?

– Без Дубка туда не пустят!

– Так пойдем к нему! – воскликнула Глаша.

– Наконец-то догадалась! – проворчал Глебка. – И знаешь что?… Мы по дороге посмотрим на этот буксир!…

До Александро-Невской лавры добрались быстро. Им повезло. С кольца отходил трамвай с двумя открытыми платформами вместо вагонов. Ни скамеек, ни даже бортов на грузовых платформах не было. Люди сидели прямо на полу спиной друг к другу. Пассажиров набралось много, потому что за Невскую заставу трамваи ходили нечасто.

Ехали минут сорок, пока не увидели церковь, круглую как кулич, а рядом стояла пирамидальная колокольня, похожая на творожную пасху. Слева высились корпуса Обуховского завода. Дальше трамваи не ходили.

– Пять верст осталось, – сказал Глебка. – Чепуха!

– Пешком? – спросила Глаша.

– А то как же!

– Стемнеет, и ничего мы с тобой не найдем.

– Испугалась!

– Стемнеет! – повторила Глаша. – Я – чичас!

Глебка остался один на улице и никак не мог догадаться, куда и зачем убежала Глаша. Ни о каком другом транспорте, кроме трамвая и поезда, он не привык думать. Автомобиль был редкостью. На извозчике Глебка ни разу в жизни не ездил. А Глаша рассудила по-крестьянски: раз трамвай дальше не везет, значит, ездят на лошадях. Не все живут в Питере, за городом должны быть деревни.

– Глебка-а! – разнеслось по тракту.

И Глебка увидел лошадь с телегой. Глаша сидела сзади на охапке сена и весело покачивала ногами.

Мужик попал угрюмый, молчаливый. Глебка удивился, как Глаша сумела столковаться с ним. Нахлестывая Лошадь, он что-то бурчал глухо и монотонно.

– Вспомнила! – вдруг воскликнула Глаша и назвала какие-то не то травы, не то корни.

Мужик перестал бурчать. Сипло попросил:

– Повтори-ка!

Глаша повторила незнакомые Глебке названия.

– Ну? – произнес мужик нетерпеливо.

– Потом их крошат, варят и сушат. Наши таракановские говорят, страсть крепкая махра получается!

Прислушиваясь к их разговору, Глебка узнал, что мужик приехал в город за гвоздями, спичками и махоркой, но ничего не достал.

– На!

Глебка протянул мужику оказавшийся в кармане неполный коробок спичек. Он сунул их туда, когда разжигал плиту перед ужином. После этого мужик стал добрый и разговорчивый. Он даже спросил, куда они едут и долго сопел в усы, узнав, что им надо перебираться на другой берег Невы.

– Лед-то – бумага раскисшая… А в какую вам деревню?

Теперь засопел Глебка: он не догадался узнать у матросов, как называется деревня, в которой Дубок решил переночевать.

– От завода до нее – пять верст по берегу, – сказал Глебка. – Там еще буксир недалеко стоит.

– Буксира не видел, – отозвался мужик. – А деревни там две. Их зимой тоже отсюда не видать: льду на Неве наворотило горы.

Тракт шел по берегу. Дорога была плохая, но ехали быстро.

Миновали какое-то село. Еще проехали с версту.

Мужик снова засопел в усы и натянул вожжи.

– Тут в самый раз будет, – сказал он, кивнув на Неву, и почесал кнутовищем широкую переносицу. – Только плохо я за спички отдариваю… Не утопли б вы!

– Не провалимся! – ответил Глебка.

Уже смеркалось. Далеко сзади чернели высокие трубы Обуховского завода. Там остался город, а здесь не было ни единого домика.

Сойдя с дороги, Глебка и Глаша спустились на лед. Ноздреватый, серо-голубой, пропитанный холодной весенней водой, он глухо потрескивал под ногами. У берега лед лежал ровным полем, а дальше, на середине Невы, высилась широкая гряда, заслонявшая противоположный берег.

– Проберемся? – спросил Глебка.

Он уже не думал о буксире. Сейчас важно было засветло перебраться на тот берег и разыскать Дубка.

– Если там деревни, – сказала Глаша, – то должна быть и тропа через реку… Поищем? По тропе быстро дойдем – она сама приведет в деревню.

Глебка согласился. Не прошли они вдоль берега и двадцати шагов, как увидели впереди женщину. Она сбежала вниз по крутому береговому склону и крупно зашагала к середине Невы.

– Вот и тропа! – обрадовался Глебка. – Наверняка тетя из той деревни. Догоним?

Глаша схватила его за рукав.

– Глебушка! Это – Графинька!

Если бы женщина хоть раз оглянулась, она заметила бы ребят, потому что спрятаться было некуда. Но Графинька торопилась и не думала, что кто-нибудь в эту весеннюю пору будет бродить по непрочному льду, да еще в таком глухом месте. Она дошла до торосов и исчезла в них.

Вскоре к этому же месту, где тропка врезалась в высокий вал из нагроможденных друг на друга льдин, добрались и Глебка с Глашей. Теперь они точно знали, что где-то впереди, невидимый отсюда, стоит во льду буксир, который Графинька назвала ковчегом.

И они его увидели.

Осторожно продвигаясь по извилистой тропе среди ледяных сопок, Глебка и Глаша дошли до большой полыньи, от которой к правому берегу был прорублен узкий канал. Еще один поворот тропы, и Глебка остановился. Здесь кончались торосы. Канал тянулся через ровное ледяное поле к высоким сваям, у которых стоял буксир.

Становилось все темнее, но Глебка и Глаша, спрятавшись в торосах, все-таки рассмотрели на борту буксира знакомую надпись: «Холерные больные». Над ней, ощерив зубы, улыбался тоже знакомый череп.

– Надо обойти! – шепнул Глебка.

Они пробрались между торосов в сторону от буксира и там ползком пересекли ровное ледяное поле. Сделав этот крюк, они берегом среди кустов вновь приблизились к буксиру. И на этом борту виднелась такая же надпись. Людей на палубе не было, только в ходовой рубке стоял широкоплечий матрос.