Текст книги "Пробный камень"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

– Давайте сюда соль! – потребовал Борис.

Ромка вытащил из-под сиденья картонную коробку.

– Цела! И за мотор не бойся – я с ним на ты! Вот с бензином как?.. Бак почти полный, а потом?.. Где доставать будем?

– Я тебе не заправочная станция! – раздраженно сказал Борис, сам не понимая, откуда взялось это раздражение.

Забрав коробку, он пошел к кухне. Проходя мимо костра, он даже не взглянул на Зою и Олега, будто там их и не было, и позвал Катю.

– Теперь до конца хватит, если соль мелкая. – Борис приоткрыл крышку. – Да это же не соль!

Он запустил руку в коробку и вытащил пригоршню конфет в обертках.

– Конфеты! – засмеялась Катя. – Ребята-а-а!.. Кто чаю с конфетами хочет?

– Выдашь по одной! – предупредил ее Борис.

– Это же подарок! – возмутилась Катя. – Ты прямо как Кир!

– До Кира еще далеко! – хохотнул подбежавший Ромка. – Он Полукир пока!

Борис повторил твердо:

– По одной!

Но тут он заметил, что Зоя уже не сидит у костра, а идет к нему, и неожиданно раздобрился:

– Ладно, выдай по две.

Авария

Бывают дни, когда одна неприятность сменяется другой, за неудачей следует новая неудача, а то и беда. Таким был тот день.

Колька Мысля проснулся оттого, что кто-то тихонько потрогал его за плечо. Было еще очень рано. Солнце только-только выкатилось из-за горизонта и не успело подсушить росу на брезентовых боках палаток. Около койки стояла Лида Юрьева. Она трогала его за плечо и шептала с тревогой в голосе:

– Проснись, Коля! Проснись!

– Уже! – ответил он и открыл глаза. – Проснулся.

– Катя заболела!.. Тридцать восемь!

Он не удивился, что с этой неприятной новостью Лида пришла именно к нему.

– Простыла! – Колька не спрашивал, а утверждал, потому что хорошо знал Катину слабость ко всяким простудным заболеваниям.

– Я дала таблетку… Тоже думаю, что простуда, – слезы у ней градом и нос не дышит, а она все равно к кухне пошла!

– А вот я ей! – пригрозил Колька и, сбросив одеяло, стал натягивать брюки…

Присев около кухни на корточки, Катя разжигала огонь в топке. Услышав шаги, она оглянулась. Щеки у нее горели, веки и нос припухли. Она укоризненно посмотрела на Лиду.

– Зачем ты это?

– Марш в палатку – и под одеяло! – грубовато сказал Колька. – И я чтобы не видел тебя ни сегодня, ни завтра!

– А вы – всухомятку? – Катя повернулась к топке и подула на лениво разгоравшийся огонек. – Завтрак сготовлю, а там посмотрим.

Она больше не оглядывалась – стеснялась своих слезившихся глаз и припухшего носа. Сидя на корточках, она дула и дула в топку. Шея и плечи у нее мелко дрожали от озноба.

– Ты ведь меня знаешь! – произнес Колька и, взяв ее сзади за локти, поднял и понес перед собой к палатке.

Катя брыкнула раза два ногами и сдалась.

– Отпусти… Я уйду, только…

Он поставил ее на землю у входа в палатку.

– Иди, иди! И никаких «только»!

Катя снова с упреком взглянула на Лиду.

– В котел все засыпано, осталось сварить… И ты не очень на Колю… Не его это дело…

– Шагай, шагай! – Колька ободряюще улыбнулся Кате. – Разберемся!

Минут через десять, выведав у Лиды нехитрые кулинарные секреты, Колька и ее отправил в палатку – приглядеть за Катей и вздремнуть перед подъемом. Спорить с ним было трудно, и Лида ушла, а Колька напялил на себя цветастый Катин передник и, вооружившись черпаком, стал помешивать в котле кашу.

За этим занятием и застал его Ромка.

– Вот это да! – хохотнул он. – Овладеваешь смежной профессией? Взаимозаменяемость отрабатываешь?.. А где Катя?

– Заболела.

– Тоже от грибов? – снова хохотнул Ромка. – Васька Бурка вчера отравился! Всю ночь спать не давал – в кусты бегал!..

Это была вторая в тот день неприятность.

Когда Борис Кравцов узнал, что вышли из строя сразу двое, он даже забыл умыться утром. Обход больных он начал с Кати. С ней он был сочувственно-вежлив, а в палатку к Ваське Буркину пришел насупленный и грозный. Борису уже рассказали, что произошло с ним.

Вчера набрели ребята в роще на россыпь каких-то странных тонконогих грибов. В окрестных лесах таких никто не видывал. Одни говорили, что это поганки, другие думали, что опята. Васька сорвал шляпку, понюхал и сказал, что гриб съедобный.

Мальчишки заспорили, забыв, что с Васькой лучше не связываться. А он настаивал на своем и, чтобы доказать свою правоту, засунул поганку в рот, пожевал, – губы у него перекосились, но он проглотил жгучую полынную горечь. Над ним посмеялись и забыли про поганки. Забыл о них и сам Васька. Вспомнил только ночью, когда бегал в кусты. К утру резь в животе утихла.

Увидев Бориса, он икнул и сел на койке. За Борисом, как ассистент за профессором, шла Лида, шептала на ходу:

– Я ему угольков из топки принесла. Их проглотишь, а они яд в себя впитывают.

– Клизму ему! – прогремел Борис и добавил вычитанное в какой-то книге: – С патефонными иголками!

Васька икнул еще раз, а Лида стыдливо потупилась.

– Членовредительством это называется! – продолжал Борис. – Умышленным… Работать надо, а он поганки жует! Ты просто… ты…

Он не нашел нужного слова.

– Гурман! – подсказал Олег, стоявший вместе с другими ребятами у входа в палатку.

– Подходит! – хохотнул Ромка. – Он как-то пузырек туши на спор выпил!

Хоть и некрасиво смеяться над больным, но ребята не удержались – захохотали, вспомнив тот случай.

– Чтоб к обеду был здоров! – закончил Борис. – Нечего валяться! У меня каждая рука на счету!

Последнюю фразу ребята часто слышали от Кирилла Кирилловича. И Ромка подмигнул мальчишкам:

– Я ж говорил: у нас свой Полукир завелся!

Второй раз слышал Борис это новое прозвище. Оно могло закрепиться за ним, а он все еще не решил, сердиться или молча принять его. Как ни ругали ребята Кира, а все-таки уважали, поэтому носить прозвище Полукир не так уж и плохо. И Борис не обрушился на Ромку.

Взглянув на Олега, на мешковато сидевшие на нем потрепанные Васькины брюки, Борис спросил:

– Ну как обновка?.. Их и выбросить не жалко!

– Могу и выбросить. Я иммунитет против вещизма вырабатываю!

– Вырабатывай – это твое дело! А как насчет – с нами поработать?.. Или ты – как наблюдатель ООН?

Борис считал, что все почести, положенные гостю, Олег получил вчера, а сегодня если он хочет остаться с ними, то должен превратиться в рядового члена коллектива.

– Считай меня практикантом, – весело отозвался Олег. – Дед после каждого лета требует отзыв о моей практике.

– Да-ам! – серьезно произнес Борис. – И не жди поблажки – что заслужишь, то и напишу!

– Во жмет Полукир! – хохотнул Ромка. – Ловко хомут напяливает!

– Он и с больным не считается! – подал из палатки голос молчавший до того Васька Буркин.

– Считаюсь! – ответил Борис. – Болеть до обеда разрешаю, а после – как штык!

– Ты не так! – подсказал Борису Ромка. – С ним по-другому нужно! – И он крикнул: – Эй, Васька Бурка! А слабо встать до завтрака!

– Не надо! – возмутилась Лида. – Ему трудно!

– Вот я и говорю: слабо! – повторил Ромка.

– Слабо? – послышалось из палатки, и Васька отбросил полог.

Чувствовал он себя получше, словно упомянутые Борисом патефонные иголки пошли ему на пользу. Даже пробудился аппетит.

– Завтракать пойдешь? – подобревшим голосом спросил Борис и приказал Лиде: – Выдай ему банку сгущенки – молоко помогает…

Завтраком кормил Колька. Первую порцию он отнес Кате в палатку. Получив ее одобрение, он забарабанил в таз, созывая всех к столу. Ребята уже знали, что Катя заболела и что Колька заменил ее на кухне. Эта замена никого не поразила и не вызвала ни насмешек, ни пересудов. Даже Ромка больше не пытался острить по этому поводу. Так уж повелось, что Колька и Катя давно были для всех чем-то единым. И хотя вместе их видели не так уж и часто и сами они никогда не стремились обособиться от других, все знали: если у Кати или Кольки какая-нибудь неприятность, – второй тотчас оказывается рядом.

Борис считал, что не по-хозяйски держать на кухне мальчишку, да еще такого, как Колька, но не посмел вмешаться и спросил самого себя: смог бы он поступить так же ради какой-нибудь девчонки? Невольно его глаза отыскали Зою. Она опять сидела рядом с Олегом и что-то говорила ему доверительно. «Уезжал бы ты отсюда!» – пожелал Борис Олегу, еле сдерживая желание сказать это вслух.

Еще не успели поесть, когда на Стрелянке показалось странное плавучее сооружение, Олег раньше других заметил его – знал, что оно должно появиться утром, и потому поглядывал на реку.

– Борис! – крикнул он. – Сюрприз плывет!

Это был плот. На нем впереди, как орудийные башенки, торчали две железные бочки. За ними стоял трактор. Тяжелым кормовым веслом управлял дед Мукасей. Ребята узнали его по старой зимней шапке. Вторым матросом на этом «корабле» был Вадим Степанович. Он ловко орудовал длинным багром.

Затаив дыхание следили ребята за приближающимся к острову плотом. Не радовались, не кричали – боялись поверить, что трактор предназначен им, хотя каждый понимал, что больше некуда и некому везти его таким способом. Припомнилось все хорошее, что произошло за эти считанные дни: и подаренная кухня, и приезд Дементия Ильича с таким же неожиданным подарком – моторной лодкой. А сейчас к ним плыл третий подарок. И стыдно стало ребятам за те обидные слова, которые наговорили они сгоряча на правлении колхоза.

Ромка быстро сообразил, что трактор принесет лично для него крупные перемены.

– Кто болтал, что механизатор нам не нужен? – спросил он, крутя рыжей головой и лихо поглядывая на одноклассников. – Техники у нас уже целых две единицы!

– Подожди радоваться! – возразил Борис из осторожности. – А если не нам!

– Вам! – заверил его Олег. – Я еще вчера узнал про это. Там и плуг есть, и удобрения, и семена.

Плот поравнялся с островом. Дед Мукасей повел рулем и направил свой «корабль» к берегу. Вадим Степанович взял моток крепкой веревки.

– Ловите и подтягивайте!

Веревка была еще в воздухе, когда остров взорвался от разноголосых выкриков. Каждый кричал свое, а вместе получалось что-то неразборчивое, непонятное, но ликующее и благодарное. Веревку подхватили и дружно потащили плот к берегу.

Сначала он шел легко и ходко, но потом остановился и не поддавался никаким усилиям: поплавки, прикрепленные под водой к бревнам, сели на мель. Между плотом и берегом осталась четырехметровая непреодолимая для трактора протока.

Дед Мукасей и Вадим Степанович, снаряжаясь в это путешествие, не учли, что на таком плоту по мелководью не подойти вплотную к берегу. Оба были раздосадованы и смущенно поглядывали на ребят, продолжавших изо всех сил натягивать веревку.

– Стой! Приехали! – крикнул Вадим Степанович, стараясь скрыть свое огорчение. – Отдохнем и думать будем!

– Это мне надо было думать! – взял на себя вину дед Мукасей и сдвинул засаленную шапку-ушанку на самые глаза. – Век учись, а дураком помрешь!.. Надо было сходенки прихватить!

А ребята не унывали. Трактор – рядом! Неужели не придумают они, как его выгрузить? И сразу же появились два противоположных проекта: насыпать перемычку или углубить дно. Борис уже приказал мальчишкам бежать за лопатами, но дед Мукасей остановил их. Он был прав: ни то, ни другое не удалось бы сделать. Песок в воде расползается, как тесто. Напрасно потратили бы время.

Тогда Ромка предложил срубить несколько деревьев, обтесать их и сделать настил между берегом и плотом. В другом месте так бы, наверно, и поступили, а на своем острове не хотелось губить ни одного дерева. Рощица стояла такая веселая, нарядная и такая маленькая, что стыдно было подойти к ней с топором.

Вадим Степанович к двум часам должен был явиться в роно. Он рассчитывал до этого времени разгрузиться, поговорить с ребятами, походить с ними по острову, посмотреть, как они живут и что успели сделать. Но план этот нарушился.

– Сделаем так, – после затянувшегося молчания сказал он. – Я уеду. Вернуться уже не успею, но выпрошу у Кирилла Кирилловича пару толстых досок и пущу по Стрелянке. А вы их здесь поймаете.

– Дело! – одобрительно кивнул дед Мукасей, сосредоточенно раскуривая «беломорину».

– Я вас на моторке отвезу! – предложил Ромка.

– На этом скорее! – Вадим Степанович похлопал по велосипеду, прислоненному к трактору. – Вы меня только на тот берег переправьте, пожалуйста…

Опять день складывался не так, как хотелось Борису. Трактор и обрадовал, и принес с собой много новых непредвиденных забот. Борис не сразу сообразил, что теперь делать: ждать ли, когда приплывут доски, или заняться поливкой. А тут еще Ромка, которому не терпелось покататься на моторной лодке, пристал: повезут ли они сегодня овощи в столовую или нет. Можно было пропустить денек, и Борис хотел сказать, что в столовую сегодня не надо, но подошел Колька.

– За мясом нужно на склад съездить – завтра варить нечего. И хлеб кончается.

Пришлось Борису послать Ромку в Светлячки за продуктами. Заодно решили отправить в столовую очередную партию овощей.

– Собрать поможем, а поедешь один! – распорядился Борис. – На моторке вдвоем нечего делать.

Разбив мальчишек и девчонок на две группы, он отправил одних на поливку грядок, а других на выборочную уборку лука, редиски и салата. Зоя напомнила ему:

– А как же, Боря, с досками?.. Надо дежурного оставить, на берегу.

Его бросило в жар от этого напоминания. Он забыл о самом главном!

– Тут никакой головы не хватит! – сердито произнес он.

– Знаешь, кого надо бы оставить? – спросила Зоя.

– Олега? – усмехнулся Борис. – Боишься, чтобы он не надорвался?

Зоя посмотрела на него спокойно и ласково.

– Тебе это не подходит, Боря!.. Я бы Васю Буркина оставила – ему плохо было ночью.

– Васька! – смущенно закричал Борис. – Как живот?.. Хочешь посидеть тут?.. Доски ловить будешь!

Васька не любил оставаться один.

– Живот прошел! Поручи другому!

– Давай, я останусь?! – вызвался Шурка Гай.

И Борис согласился, строго наказав ему сидеть с багром в лодке, не спускать с реки глаз и быть наготове.

– Если что – зови деда! – добавил он, кивнув на старика, который все дальше и дальше брел по берегу у самой воды, словно выискивал там что-то…

Через час, погрузив в лодку ящики с овощами и спрятав в карман телеграмму директора столовой с ответом Бориса, Ромка одним рывком завел мотор и впритирку проехал мимо плота. Шурка Гай сидел не в лодке, как приказывал Борис, а на тракторе. Здесь было удобнее.

– Бывай! – крикнул ему Ромка. – Загорай и не кашляй!

Высоко задрав нос, лодка вылетела на середину реки и понеслась к Светлячкам. Последние волны дошли до плота, побулькали, разбиваясь о бревна. Отстрекотал, удаляясь, мотор, и стало тихо. Шурка поудобнее развалился на тракторе. Любил он сидеть и смотреть по сторонам, зная, что в ближайшее время никто его не потревожит.

Совсем некстати к плоту вернулся дед Мукасей. Шапка у него торчала на затылке. Это означало, что старик был доволен.

– А ведь сыскал! – поделился он с Шуркой своей радостью. – Есть подходец – и без досок можно.

Очень хотелось деду Мукасею оправдаться перед ребятами, потому и бродил он по берегу, даже заходил в воду в поисках удобного места.

– Заведем плот в Вихлянку, – продолжал он, – а там – омутинка. Подойдем к берегу впритык и выгрузимся, если досок не будет.

Шурка зевнул.

– Приплывут доски.

Разговаривать со стариком ему не хотелось, и дед Мукасей почувствовал это.

– Пойду других порадую.

Обойдя рощу, дед Мукасей остановился. Слышал он, что у ребят нешуточное хозяйство, но не ожидал увидеть столько грядок. И потеплело на душе у старика. Значит, не зря он потратил столько часов на ремонт списанного трактора, трудился не для детской забавы. Лопатами такой клин подняли, а с машиной они весь остров перепашут!

Засеменил дед к Борису, сказал, твердо веря, что обрадует его:

– Разведал я местечко-то!.. Выгрузимся!.. Подождем до обеда, не будет досок – мы и без них выгрузимся!

– Ну да? – оживился Борис. – А может, и не ждать?..

Побросав надоевшие ведра, все собрались вокруг и готовы были хоть сейчас бежать к плоту и перегонять его на то глубокое место, которое отыскал дед Мукасей. Но старик уговорил их подождать до обеда и сам подключился к поливке грядок.

Поливка с каждым днем занимала все больше и больше времени. У ребят руки болели от тяжелых ведер, и, когда донеслось приближающееся тарахтение мотора, все снова побросали их и прислушались.

– Неужели Ромка? – удивился Борис. – Быстро что-то!

– Он же не на веслах сегодня, – сказала Зоя. – И доски, наверно, за собой тянет!

Но Ромка возвращался без досок. Заложив красивый вираж, он с шиком причалил к берегу.

– Что с досками? – нетерпеливо спросил Борис.

– Как что? – изумился Ромка и вдруг захохотал, уставившись на Шурку Гая, сидевшего по-прежнему на тракторе. – Прозевал, суслик?

– Я? Прозевал? – Шурка встал, полный негодования. – Я с этого места не сходил!

– Значит, проспал! – определил Ромка.

– На посту не спят! У меня в глазах рябит от напряжения!

– И здорово?

– Что здорово?

– Рябит… Меня-то хоть видишь?

Они бы еще долго пререкались, потому что Ромка любил позубоскалить, а Шурка, не теряя самообладания, мог без конца парировать его насмешки, но Борис прервал их и потребовал толковых объяснений. Оказалось, что Ромка встретил доски еще тогда – по пути в Светлячки. Они были скреплены поперечными планками и плыли по самой середине Стрелянки.

Под грозными взглядами ребят Шурка Гай заюлил, задергал узкими плечами. Он сейчас проклинал ту минуту, когда вызвался подежурить. И как они проплыли мимо него – эти дурацкие доски? А может, и не проплыли? За эту мысль он и уцепился.

– Видите ли… Возможны два варианта. Во-первых, доски могли застрять где-нибудь…

– Я бы их заметил, когда возвращался! – возразил Ромка. – На них желтый флажок торчал – слепой увидит!

– Во-вторых, – продолжал Шурка, – их могли выловить по дороге.

– Есть и третий вариант! – мрачно сказал Борис.

– Ты считаешь, что я…

– Ты! – отрезал Борис.

Шурка приложил руки к груди, как кающийся грешник.

– Вы меня, ребята, знаете… Я, если виноват, запираться не стану… И я готов, если вы считаете…

– Отстань! – Борис брезгливо отвернулся от него.

– Эх! Не забрал сходенки! – прокряхтел дед Мукасей. – Моя промашка – мне и выправлять. Будем выгружаться на том месте – на Вихлянке.

Прежде всего надо было облегчить плот – освободить его от бочек с горючим, переправить на берег дисковый плуг, мешки и ящик с инструментами деда Мукасея. Шурка Гай старался показать свое усердие. Он вовсю расхозяйничался на плоту – подавал мешки, подтащил к краю тяжелый плуг и даже выкрикивал команды, когда его опускали в лодку.

Бочки с горючим для скорости решили просто столкнуть в воду и выкатить по дну на берег. Шурка без напоминаний проверил, хорошо ли завинчены пробки, не выльется ли горючее.

– Берегитесь! – предупредил он. – Как бы не обрызгать!

Он опрокинул бочки в воду и сам спрыгнул с плота, чтобы вытолкнуть их на берег.

Ребята – народ отходчивый. Они заулыбались, глядя на копошившегося в воде Шурку. Мальчишки начали снимать брюки – хотели помочь ему.

– Не надо! – крикнул Шурка. – Не всем же мокнуть!

Пока шла разгрузка, дед Мукасей выбрал на берегу пенек покрепче, спилил его и расколол на четыре толстые плашки.

– Закрепить надо нашу «Беларуську», – объяснил он. – А то она с места может скрянуться при маневре.

Перебравшись на плот, он принялся приколачивать плашки у передних колес трактора.

– А у задних! – подскочил к нему Шурка. – Можно?

Дед Мукасей понимал, что Шурке надо оправдаться перед ребятами.

– Отчего нельзя?.. Прибей!.. С кем не бывает?.. Я вот тоже утром промашку дал – не захватил сходенки.

Шурка взял две плашки, длинные гвозди, молоток и перешел к задним колесам. Трактор стоял на дощатом настиле, положенном поверх бревен. Шурка придвинул плашку вплотную к ребристой резине колеса и наметил место для гвоздя. Положение было неудобное, и первый же удар молотка пришелся по большому пальцу. Шурка терпеть не мог физической боли. В глазах у него потемнело.

Помусолив палец во рту, обозлившись и на себя, и на всех, включая деда, который не догадался прихватить эти проклятые сходенки, Шурка изловчился и яростно застучал молотком по гвоздю. Прошив плашку и доску настила, он легко ушел в пустоту между бревен. Второй гвоздь наткнулся на крепкий сук и согнулся. Шурка все-таки вколотил его куда-то. Он понимал, что надо бы вытащить гвозди и забить их снова, но палец у него болел, и злость не проходила. «Никуда не денется! – подумал он про трактор. – Без рук из-за него останешься!»

Со второй плашкой он провозился еще дольше. Злоба – плохой помощник. Он опять угодил молотком по тому же пальцу и кое-как вогнал гвозди в плашку.

– Ну что тут у тебя? – спросил дед Мукасей, обойдя трактор. В это время плот чуть качнулся. Он снялся с мели, когда старик перешел на Шуркину сторону. Схватив багор, дед Мукасей крикнул ребятам:

– Веревку держите!

Течение медленно потащило плот вдоль берега, но ребята натянули веревку, и он остановился.

– Вот теперь и начинается главный маневр! – улыбнулся старик.

Он отправил Шурку на берег и остался на плоту один. Ромка получил задание подойти на моторке поближе и взять плот на буксир, чтобы помочь ребятам удержать его при переходе из Стрелянки в Вихлянку. Эта предосторожность была не лишней. Дед Мукасей приметил, когда обследовал берег, что в том месте, где сливаются реки, течение мощное и быстрое.

Ромка сцепил плот и лодку, и дед скомандовал:

– Ну, бурлачки, двинулись!

Ребята ослабили веревку, и плот тронулся с места. Сзади него на коротком буксире поплыл Ромка в лодке с выключенным мотором. Дед Мукасей, отталкиваясь от берега багром, не давал плоту сесть на мель и покрикивал:

– Придерживай! Придерживай!.. Не давай ему разбежаться!

Ребята останавливались, натягивали веревку, и плот сбавлял скорость. Но чем ближе подходили они к острому мыску, за которым Вихлянка вливалась в Стрелянку, тем настойчивее и сильнее нажимало на плот убыстрявшееся течение.

– Сдерживай! Сдерживай! – напоминал дед Мукасей.

Теперь ребята уже не сами шли по берегу – их тащил плот. Вцепившись в веревку, упираясь пятками в песок, они еще могли замедлить его разгон, но остановить плот совсем им бы сейчас не удалось.

– Ромка! Готов? – спросил дед Мукасей, царапая багром по стремительно уходившему дну.

– Готов!

– Как крикну – сразу включай!

– Включу!

Когда плот миновал острый мысок и, подхваченный сдвоенным течением, еще сильнее потянул за собой веревку, старик крикнул:

– Врубай! – и повернулся к ребятам: – Тормози! Держись зубами за землю!

Дед шутил, а плот так тянул мальчишек и девчонок, гроздью облепивших веревку, что хоть зубами за песок хватайся. Но тут взревел мотор. Ромка повернул нос лодки вправо – в устье Вихлянки. Буксир натянулся, а веревка, которую держали ребята, чуть поослабла. Они выбрали слабину. Ромка прибавил обороты. Плот остановился, но что-то треснуло, и трактор по инерции сдвинулся с места. Колеса заскользили по доскам настила.

Под тяжестью сдвинувшегося трактора задняя часть плота немного осела – образовался наклон, и «Беларусь» под отчаянные вопли мальчишек и девчонок тяжело бултыхнулась в воду. Упал с плота и дед Мукасей. Он до последней секунды пытался удержать трактор, зацепившись багром за переднее колесо.

Старик быстро выбрался из реки, а над трактором вода сомкнулась, и, казалось ребятам, навсегда. В том месте побулькали пузыри и появились маслянистые пятна. Течение подхватило их и погнало прочь вместе со старой шапкой-ушанкой деда Мукасея. Солнце высветлило его обезображенную многочисленными рубцами голову. Горел дед Мукасей в танке под Орлом. С тех пор голова мерзла даже в жару, потому и не расставался он с зимней шапкой. Но сейчас он не чувствовал холода, не замечал, что шапки уже нет на голове.

Подавленные, стояли ребята, не выпуская из рук ненужную теперь веревку. Один Ромка довел свое дело до конца – подтянул на буксире полегчавший плот к берегу и только тогда выключил мотор.

Наступила тишина, и от этого всем стало еще муторней. Борис отбросил веревку, потер натруженные ладони и обвел ребят запавшими сердитыми глазами – искал виновника аварии. Может, Ромка очень сильно дернул плот? Может, все они слишком резко затормозили его? А может, дед Мукасей не рассчитал что-нибудь?

И только Шурка Гай знал, кто виноват. Он боялся шелохнуться и дышал тихо-тихо, чтобы ни звуком, ни движением не обратить на себя внимания, не напомнить о себе и о том, что именно он прибивал тормозные плашки у задних колес трактора. Никто не заметил, а Шурка видел, как полетела в воду одна из плашек, когда трактор по инерции сдвинулся с места. Ребята могли не догадаться, а дед Мукасей? Этот вопрос мучал Шурку больше всего. Он трусливо посматривал из-за спины Сени Сивцева на рубцеватую голову старика и мысленно умолял его смолчать, если он понял, почему не удержался трактор.

Дед Мукасей будто почувствовал Шуркин взгляд: накрыл голову ладонью, потер рубцы узловатыми пальцами и, глядя все туда же – на то место, где затонул трактор, произнес дребезжащим голосом:

– Смилуйся, государыня рыбка!

Он подождал, словно надеялся на сказочное чудо. И ребята тоже с наивной надеждой посмотрели на реку. Но золотая рыбка не выплыла, и трактор не показался из воды.

Медленно встал старик и повернулся лицом к ребятам.

– Казните… Виноват! По всем статьям виноват!.. За такое – трибунал на фронте.

На мгновение его глаза пытливо остановились на Шурке, но лицо старика не дрогнуло, не изменило горестного выражения.

– Старость не радость… Лет пятнадцать назад я бы его на своем горбу вытянул.

Дед вздохнул, и то ли слезинки поползли по его щекам, то ли капнула вода, скопившаяся в седых клочковатых бровях. И таким он выглядел жалким и подавленным, что захотелось его утешить. Девчонки окружили старика.

– Успокойся, дедушка! – Зоя Бекетова погладила его по шершавой щеке. – И без трактора обойтись можно.

– Я же в него душу вложил! – с обидой сказал дед Мукасей. – Жизни ему прибавил!.. Он бы сезон этот рысцой у вас пробегал!..

Старик до того был удручен и расстроен, что отказался от обеда и не стал сушить свою одежду, а попросил перебросить его на другой берег. Борис предложил довезти его на моторной лодке до Светлячков, но дед Мукасей отказался и от этого.

– Недостоин!

Ромка переправил старика через Стрелянку, и еще долго видели ребята, как он брел по берегу.

– Шапку бы ему купить от нас новую, – вслух подумала Лида и испугалась – робко взглянула на Бориса.

О шапке Борис ничего не сказал – не слышал, наверно. Потеря трактора казалась ему настоящей катастрофой. Да и все ребята чувствовали себя так, будто на них обрушилась непоправимая беда.

– Пошли есть, что ли? – неуверенно предложил Колька. – У меня готово.

Никто обедать не торопился. Одни сидели, другие стояли на том песчаном мысе, у которого утонул трактор и где недавно вытаскивали Ромкиного сома. Стоял пригорюнившись и Борис.

– Мысля! – Никогда еще не слышали ребята такой просительной интонации в голосе Бориса. – Ты бы хоть подумал!.. Вытянуть бы его!

– Придумай, Коля! – подхватила Зоя, и все с надеждой повернулись к нему.

Когда Колька понимал, что ничего придумать не сможет, он не пытался скрывать это.

– Да я уже думал, – признался он. – Не знаю…

– А ты еще подумай! – попросила Зоя.

– Думай и ничем не отвлекайся! – сказала Лида. – И про ужин забудь. Я приготовлю. Спрошу у Кати, что варить, и сварю!

– Кончился ваш Мысля! – ответил Колька. – Это там, в школе придумывал… Там легко – игра, а тут жизнь, ребята.

Борису не хотелось расставаться с последней надеждой.

– Не прибедняйся! Все тебя просим!

– Что вы его мучаете? – вступился за Кольку Олег Мекоба. – Он, конечно, у вас голова, но здесь не голова нужна, а подъемный кран. В правление надо ехать – найдется какой-нибудь механизм.

– Ты Кира не знаешь! – сказал Борис. – Может, он и даст, но высмеет!.. Хозяева, скажет, липовые! Трактор угробили – теперь кран им подавай! Да еще счетик предъявит за эксплуатацию техники… Дед без нас все ему расскажет. Нечего нам туда соваться!

Вспомнив про деда Мукасея, ребята снова посмотрели на ту сторону реки. Старика уже не было видно.

– Быстро он смотался! – хохотнул Ромка. – Утопил трактор – и ноги в руки!

Почти все мальчишки и девчонки считали главным виновником все-таки деда Мукасея. Пока он был рядом, жалкий и растерянный, им не хотелось обижать его. Зато теперь ничто не удерживало ребят.

– Мастер Пепка!.. Еще трактористом работал!

– Прибил дощечки – и успокоился!

– Тросом надо было прикрепить!

Колька Мысля не был у плота, когда его разгружали и готовили к буксировке. Он варил обед и не видел, как закрепляли трактор на плоту. Услышав про какие-то дощечки, он спустился к воде и прыгнул на плот. За ним перебрались туда и многие мальчишки, чтобы посмотреть, почему не удержался трактор.

Пара передних плашек, намертво пришитых гвоздями, прочно сидела на досках настила. Эти плашки наверняка удержали бы трактор от скольжения, если бы он двинулся на них. Но инерция потянула его в противоположную сторону – на задние плашки, а они-то и не выдержали напора. Одна оторвалась и уплыла, другая развернулась и еле держалась на одном гвозде. Второй гвоздь торчал из нее сбоку. Он с самого начала не скрепил плашку с настилом.

– Ну и дед! – Колька стукнул носком ботинка по плашке, и она, оторвавшись совсем, шлепнулась с плота в воду. – За такую работу лишить бы его пенсии месяца на два!

– На год! – жестко добавил Борис.

– Не надо так на него! – сказала Лида. – Он старенький и на войне пострадал…

И снова вспомнилась ребятам голая, покрытая лиловыми рубцами голова старика Мукасея. Больше никто вслух его не ругал. Стояли и молчали, пока не заговорил Олег Мекоба. А начал он как-то непонятно:

– Не хочется мне вас ссорить, но мой дед тоже воевал. За него обидно! Не те они люди – старые фронтовики, чтобы так гвозди вколачивать! – Он взял Бориса и Кольку за рукава и подвел их к передним плашкам. – Вы эти попробуйте – зубами не оторвать!

– Понял! – Ромка хохотнул некстати и, порыскав глазами, отыскал на берегу сзади девчонок затаившегося Шурку Гая. – При чем тут дед?.. Вон кого драить надо до потери пульса!

И сразу же все припомнили то, что забылось в сутолоке этого несчастливого дня: и доски, которые прозевал Шурка, оставленный дежурить на берегу, и задние плашки, которые прибивал тот же Шурка.

– Ребята! Ребята! – залепетал он, бледнея. – Вы меня знаете!.. Я, если допустил ошибку, я ее сам и…

Он поперхнулся и не посмел продолжать, потому что мальчишки попрыгали с плота на берег и начали надвигаться на него молчаливой стенкой. В их намерении не было сомнений, и Шурка не выдержал – сорвался с места и побежал прочь.

Преследовать его не стали.

– Никуда не денется! – процедил сквозь зубы Борис и ошибся. Не останавливаясь, Шурка добежал до лодок, оттолкнул одну из них от берега и забрался в нее.