Текст книги "Полыновский улей"

Автор книги: Александр Власов

Соавторы: Аркадий Млодик
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

* * *

Пашу еще в начале учебного года выбрали в совет отряда. Но об этом уже успели забыть, потому что работал он тихо, незаметно, хотя и больше других пионеров. Когда распределяли нагрузки, Паше поручили заботу о почте.

Доставка писем и газет не входила в обязанности пионерского отряда. В колхозе был почтальон. За эту работу ему дополнительно начисляли пятнадцать трудодней в месяц. Но трудодни оплачивались плохо, и почтальон с превеликим удовольствием отделался бы от этой обязанности. Случай представился: почтальон заболел. Правление колхоза долго искало замену, а потом обратилось за помощью к пионерам.

Дело это хлопотное. Надо было каждый день ходить за четыре километра в почтовое отделение, возвращаться и разносить колхозникам письма, переводы, газеты.

Пионеры стали думать, кому поручить такую нагрузку, и придумали: Непутевому Пашке – он не откажется. Ему, как члену совета, полагалось составить переходящий график и следить, чтобы пионеры по очереди заменяли почтальона. Он так и сделал. Но график часто нарушался: у одного нога «разболелась» как раз в тот день, когда пришла его очередь, у другого открылся «скоропостижный насморк», третий «забыл» о своей обязанности.

Паша не ругался, не грозил «вытащить» симулянтов и страдающих слабой памятью на совет отряда. Он заменял их – сам ходил на почту и доставлял корреспонденцию.

Через месяц график перестал существовать, а Паша превратился в постоянного почтальона.

После разбора сочинений на тему «Мой друг» ребята вспомнили и этот факт. А на другой день председатель совета отряда Вася Щекин объявил, что после уроков будет пионерский сбор.

Слушали отчет Строева о выполнении возложенной на него нагрузки. Паша говорил недолго и нескладно. О чем говорить? Все просто, буднично... Ну, ходил на почту... Ну, разносил письма... Продавал марки... Раз десять притащил на спине посылки... Восемь легких, а с двумя пришлось попотеть... Вот и все!

Но у ребят уже открылись глаза. Они представляли, что скрывается за скупыми словами Паши. Когда он закончил говорить, Щекин так подытожил его отчет:

– Будем разбираться с цифрами в руках! Четыре километра туда, четыре обратно, километр по деревне. Всего девять. Шесть месяцев в среднем по тридцать дней – сто восемьдесят. Помножим на девять – тысяча шестьсот двадцать километров! Их прошел Павел Строев, выполняя пионерское задание!.. Предлагаю вынести Паше Непу... Паше Строеву благодарность!..

Пионеры долго хлопали в ладоши. Так же одобрительно приняли они предложение Васи Щекина – сообщить в правление колхоза, что задание выполнено, что почтальон поправился и что пионеры просят снять с них нагрузку.

Неожиданно с возражением выступил Паша. На этот раз он говорил лучше.

– А зачем снимать нагрузку? Мы уже привыкли к ней. В колхозе и так весь народ занят... И потом я один могу продолжать: колхоз-то наш! Какая это нагрузка? Это работа для колхоза. И я еще вот что хотел предложить... Вспомните, как плохо у нас с выгоном! Коров гоняют по лесу чуть не за десять километров. Им и поесть некогда... А трава под боком стоит и вода рядом...

– Где? – крикнул Свахин.

– На острове! На Кленовике! – ответил Паша.

– Ты что, коров на лодке туда возить хочешь?

– Не на лодке... Я брод знаю. Там только в трех местах навозить песку – и коровы пройдут свободно...

Уже темнело, когда закончился сбор. Пионеры составили график почтальонов и решили завтра осмотреть и озеро, и остров, и Пашкин брод.

Шумной толпой высыпали ребята из класса. В коридоре они встретились с Алексеем Александровичем, окружили его и вместе вышли на улицу.

От школы к дороге были настланы мостки. Каблуки гулко затопали по доскам. Вдруг впереди грохнуло: кто-то упал. Его подхватили, подняли и со смехом побежали дальше. Еще один зацепился носком за доску и крикнул:

– Алексей Саныч! Осторожно!

Подойдя к опасному месту, учитель перешагнул задравшуюся кверху доску и подумал: «Надо завтра же сказать завхозу, чтобы приколотил». Алексей Александрович пошел дальше, но его остановил негромкий стук, раздавшийся сзади. Учитель обернулся. Над доской склонился Паша. В руках у него был камень. Паша вколачивал гвоздь...

* * *

Ширина озера Степанец достигала трех километров. Ближе к южному берегу зеленел молодой листвой остров Кленовик.

Паша привел отряд к тому месту, где между островом и берегом озера было метров сто пятьдесят. Берег здесь врезался в воду узким полуостровом. А со стороны Кленовика вдавался в озеро зеленый язычок. Остров будто поддразнивал этим язычком: «И близко, а попробуй – достань!»

У берега, зарывшись тупыми носами в мелкий чистый песок, стояли ройки – два утлых челна, соединенных поперечными перекладинами. Паша указал на них Алексею Александровичу.

– Вы на ройках с девчатами, а мы – вброд! Хорошо?

– Как прикажешь! – шутливо ответил учитель. – Ты сегодня хозяин!

Алексей Александрович стал спихивать ройки в воду, а Паша объяснил ребятам, как надо идти по броду.

– Впереди пойду я, на меня и равняйтесь. А потом вот еще примета: брод – он ровный, как стрела. Когда идешь, не виляй: иди прямо вон на тот однобокий кленок. Справа он голый. Видите?

Воду в мае не назовешь теплой. Но Паша первый разделся до трусов, вошел в озеро и крикнул:

– Как парное молоко!

Он боялся, что от холодной воды у ребят погаснет вчерашний энтузиазм. Но он ошибся. Вслед за ним в озеро полезли Петухов и Кукушкин. Ежась и громко гогоча, чтобы разогнать свой страх, спустился с берега Вася Щекин. Он не умел плавать, но председатель совета отряда не мог не участвовать в таком мероприятии. Только Митяй Свахин улегся поудобнее на пригретом солнцем песке, подсунул под бок чью-то одежонку и приготовился наблюдать за ребятами.

Никто не заметил, что Свахин остался на берегу. Было не до него. Перегруженные ройки плыли медленно. А мальчишки, стараясь не брызгать, осторожно брели за Пашей.

У самого берега дно круто уходило вниз. Шагах в пяти вода дошла до пояса, зато потом начиналось песчаное мелководье. Нащупав его ногами, Паша весело зашлепал вперед. Вода плескалась чуть повыше щиколоток.

– А вот теперь будет глубина! – предупредил Паша, почувствовав, что дно опять стало опускаться. – Я этот самый брод совсем случайно нашел. Пришел с удочкой. Смотрю – цапля между берегом и Кленовиком на одной ноге стоит и не тонет. Увидела меня – подскочила, раза два махнула крыльями – отлетела подальше и опять на воду опустилась – опять стоит! Тут уж я догадался, залез в воду и проверил. Плыть нигде не придется...

Паша не обманывал. Все мальчишки перебрались на остров. Только в одном месте вода покрыла плечи, а тем, кто пониже, добралась и до подбородка. Щекин пережил неприятные минуты, когда почувствовал холодное щекотание у самых своих губ, но он выдержал это испытание и выбрался на берег, довольный и собой, и Пашей, и всей затеей.

Ребята раньше плавали на ройках по озеру, заглядывали и на остров. По берегам попадались кусты малины, дикой смородины, росли орехи, осенью вылезали из-под земли ядреные грузди. Середина острова была царством некошеных трав и полевых цветов – настоящее пастбище площадью в несколько гектаров.

В колхозе знали о богатстве Кленовика, но оно так из года в год и оставалось нетронутым. О броде никто не слыхивал: озеро считалось очень глубоким. Лишь зимой, когда кончались корма, вспоминали про Кленовик, жалели, что летом не заготовили там сено. По льду его легко можно было вывезти с острова. Но приходила пора сенокоса, и снова до Кленовика не доходили руки.

Для Алексея Александровича остров был приятной неожиданностью. Предложение Строева вначале показалось ему интересным только с одной стороны – как проявление настоящего хозяйского отношения к колхозу. Проявление детское, наивное, непрактичное, но чистое и подкупающее. Отправляясь с ребятами на остров, учитель думал, как бы, не обижая Пашу, переключить внимание ребят на какое-нибудь другое полезное и посильное дело...

Осмотрев остров, Алексей Александрович понял, что мальчик прав. «Что за парень!» – с восхищением подумал учитель. Даже ему, городскому жителю, стало совершенно ясно, что идея Строева – не детская фантазия. Если коровы смогут пройти бродом, Кленовик действительно станет чудесным выгоном для скота.

Между тем ребята столпились вокруг учителя и ждали, что он скажет. Алексей Александрович не торопился с окончательным выводом, чтобы напрасно не обнадеживать своих учеников. У него возникло много вопросов, естественных для человека, не знакомого с сельским хозяйством. Он не побоялся показаться смешным и высказал свои сомнения.

– А пойдут ли коровы в воду? – спросил он.

– Их только один раз прогнать надо – потом сами пойдут! – ответил Вася Щекин. – Я прошел, а уж они-то пройдут!

– Но ямы надо обязательно засыпать песком, – добавил Паша. – А то побоятся! Нужно, чтобы коровам было не глубже, чем по брюхо.

– Та-ак! – в раздумье произнес Алексей Александрович. – А ты, Паша, не знаешь, широк ли брод? Коров в цепочку не выстроишь. Они стадом пойдут. Одни по мелкой воде, а другие на глубину попадут. Утонет какая-нибудь коровенка, – нам председатель спасибо не скажет!

Паша не знал ширины брода.

– Сейчас я проверю! – вызвался он.

Но Алексей Александрович остановил его.

– Это потом!.. Допустим, брод достаточно широк. Как же ты думаешь засыпать глубокие места?

Увидев, что учитель одобрительно относится к проекту освоения Кленовика, ребята заговорили наперебой. Одни предлагали таскать песок и землю на носилках, другие стояли за то, чтобы построить большой плот и на нем перевозить грунт. Паша и здесь оказался находчивее своих товарищей.

– Выпросить бы лошадь с телегой! – мечтательно сказал он. – Но нам не дадут! Вот если бы вы...

* * *

Председатель колхоза охотно выслушал Алексея Александровича и сказал:

– С лошадьми у нас туго, но... Под вашу личную ответственность...

Вот так и получилось, что утром в воскресенье к правлению колхоза, где временно в задней пустовавшей комнате поселился Алексей Александрович, подкатила телега. Правил Вася Щекин. Сзади него сидели пять девчат с лопатами. Учителю освободили самое удобное место. Каурый жеребец послушно свернул на дорогу, ведущую к Степанцу.

А на озере уже производились исследовательские работы. Мальчишки, с Пашей во главе, пришли сюда пораньше и «прощупывали» ширину брода. По бокам ставили вешки – втыкали в дно высокие жерди, вырубленные тут же, на берегу.

На острове горел костер. Ребята по очереди подбегали к нему погреться. Из котла, подвешенного над огнем, вкусно пахло ухой. Рыбу еще вчера наловил Паша, а варили уху Петухов и Кукушкин.

– Как только дотянем вешки до острова, так обедать будем! – говорил Паша всякий раз, когда ему казалось, что усердие ребят ослабевает.

Сам он давно не вылезал из воды, и руки у него посинели, но зато работа двигалась споро. Воткнутые в дно жерди образовали довольно широкий прогон, вполне достаточный для прохода стада. До острова оставалось метров двадцать, когда из леса донеслось глухое постукивание колес и на берег озера выкатилась телега. Ее встретили радостными возгласами. Кто-то из ребят замахал вешкой.

У Петухова не было в руках никакой палки. Он схватил с котла крышку, махнул ею, подпрыгнул и... нечаянно стукнул коленом по рогатине, на которой держалась поперечина с котлом. Рогатина покосилась и упала. Котел боком шлепнулся в костер. Уха вылилась и зашипела на угольях.

Петухов и Кукушкин одновременно ахнули и уставились друг на друга.

В это время Вася Щекин, сложив ладони рупором, крикнул:

– Выходи на берег! Короткое совещание! Все выходите!

– Бежим, – сказал Кукушкин. – Скажем, что без нас свалилось!

Петухов согласился.

– Верно! И никто нас винить не будет! Мы-то здесь при чем? Нас позвали! Скажем, не надо от дела отрывать! Щекин и виноват будет! А?

– Конечно! – ответил Кукушкин. – Понадобилось ему это совещание! Бюрократ какой нашелся! Бежим!..

Друзья побежали к броду. Они ловко придумали свалить вину на Васю, но радости от своей выдумки почему-то не испытывали. Когда все собрались вокруг Алексея Александровича и Щекина, только у Петухова и Кукушкина были довольно кислые лица.

Вася поднял руку.

– Внимание!.. Будем говорить с цифрами в руках. На работу вышло шестнадцать человек. Нет одного: Свахина! Он и прошлый раз в воду не полез, а ушел домой, пока мы на острове были. Это я уже потом сообразил! Но о Свахине поговорим особо. А сейчас давайте распределимся. Бригада Паши ставит вешки – девять человек. Двух девочек переправим к костру – пусть уху доваривают. А Петухову и Кукушкину нечего там лодырничать! Они пойдут в мою бригаду – землю на телегу грузить. Ясно? Перерыв в двенадцать часов.

– И обед тогда же! – подсказал Паша. – По две рыбины на брата! А Алексею Санычу – налим! Во какой! Я его вчера под корягой зажал! Еле вытащил!

Петухов страдальчески посмотрел на Кукушкина и вдруг сказал:

– Не будет обеда... И налима не будет... Я пролил все...

Если бы не смиренный вид, Петухову намяли бы бока. Но он стоял с опущенной головой, несчастный, бледный. И гневные глаза ребят уставились на Кукушкина. Он попятился, растерянно посмотрел на Алексея Александровича и заплетающимся языком произнес:

– Так получилось... Разлили... Больше не будем...

Учитель выручил провинившихся.

– Я считаю, что по такому случаю не грех и поголодать.

Ребята не видели ничего такого, что могло бы оправдать Петухова и Кукушкина. Тогда учитель объяснил:

– Вспомните басню Крылова... После сегодняшнего случая мы твердо можем сказать: Нет! Иван Андреевич писал не про наших ребят! Наши Петухов и Кукушкин – люди честные, принципиальные. Мы сейчас в этом убедились!.. Что касается обеда, – мы с девочками подумаем...

Увлеченные делом ребята забыли происшествие с ухой, а два друга помнили о нем весь день.

Кукушкина мучил вопрос: почему Петухов сознался? Ведь они так хитро придумали! Не подкопаешься! А он взял и сказал! Но Кукушкин не осуждал этот поступок. Где-то в нем жила тайная уверенность, что и он сам сегодня не сумел бы довести до конца задуманное. Не хватило бы духа врать ребятам.

До обеда расставили все вешки, подвезли и высыпали в озеро пять телег песку. За это время Вера – та самая девочка, которая писала сочинение о Свахине, успела сбегать в деревню и принесла из комнаты Алексея Александровича три банки мясных консервов и несколько килограммов картофеля. В котле забурлил суп.

За обедом вспомнили уху. Кукушкин и Петухов услышали немало шуток по поводу их неудавшейся поварской карьеры. Но шутки были необидные, добрые.

* * *

Две недели ребята с Алексеем Александровичем в свободное время работали на озере. Наконец глубокие места были засыпаны. Наступил день, когда по пастушьему рожку, прозвучавшему в пятом часу утра, проснулся и вышел на улицу весь пионерский отряд. Ребята и девочки были в галстуках.

Стадо, подгоняемое нетерпеливыми возгласами ребят, пыля и мыча, пошло по деревне. Заскрипели ворота хлевов. Женщины выгоняли своих коров, которые паслись вместе с колхозными. Маленькую бодливую коровенку выгнала на дорогу и мать Митяя Свахина.

Вася Щекин подошел к ней.

– Тетка Марфа! Сегодня на новое место идем. Буди Митяя – он должен помочь!

Марфа Свахина спросонья не поняла.

– Чего помочь-то? Пастух заболел, что ли?

– Пастух здесь, но гонит стадо на новое место! Осваивать его нужно! Не пришлешь Митяя, – и корову не примем: будет голодная стоять в хлеву!

Свахина поняла, что может остаться без молока. Она махнула рукой и ушла в избу.

Митяй появился на крыльце, когда стадо уже миновало деревню. Корова Свахиных обиженно стояла посреди дороги и сердито мычала, стараясь зацепить Щекина кривым зазубренным рогом. Но Вася, вооружившись хворостиной, не пускал ее дальше. Увидев Митяя, он сказал:

– Гони свою скотину... Сам гони, сам паси – где хочешь!

Митяй поморгал глазами. До него не дошел смысл сказанных Щекиным слов, но он почувствовал что-то недоброе и зло хлестнул корову. Та заупрямилась. Она уже не видела стада и норовила повернуть на привычную дорогу. Ее то и дело приходилось подгонять, и Митяй добрался до озера тогда, когда последние коровы, пугливо косясь на вешки, проходили брод.

Коровенка Свахиных, увидев четвероногих сородичей, перестала упрямиться и торопливо засеменила к воде. Ребята преградили ей дорогу.

– Ты куда ее гонишь? – спросил у Митяя Щекин. – Я же тебе сказал: паси где хочешь!

– А я вот здесь хочу – на острове! – упрямо ответил Свахин.

– Мало ли что ты хочешь! – вмешалась Вера. – Ты брод делал?

– Ну и что? – вызывающе сказал Свахин. – Вся земля колхозная! Не запретите!

Тут уж ребята не вытерпели. Над озером полетели гневные выкрики. Свахин стоял перед товарищами, и лицо его постепенно утрачивало нагловатое, вызывающее выражение. Он пытался еще огрызнуться, но его никто не слушал. И Свахин растерялся. Что же он будет делать с коровой? Гнать на старое пастбище – за семь километров? Больше некуда – кругом лес или засеянные поля! Возвращаться в деревню? Но мать... Крику будет! И отец... А он крутой – вожжи у него всегда под рукою!

И вдруг все увидели, что самый большой и самый сильный парень в классе – Митяй Свахин – грубиян и забияка, который не раз обижал многих, расплакался и стал маленьким и совсем не страшным.

– Ну куда же я с ней денусь? – запричитал он незнакомым, тоненьким голосом. – Я больше не буду...

Его слезы не были фальшивыми. Это подкупило ребят, и Щекин сказал:

– Ты не плачь! Ты делом докажи!

– Что хотите, ребята! – взмолился Свахин, пробежав быстрыми глазами по лицам товарищей. – Хотите, я в воду в одежде прыгну?

Девчата хихикнули. Вася улыбнулся, но сейчас же согнал с лица неуместную улыбку.

– В воду не надо... Ты возьмешь лопату и пойдешь на Высокую Ниву. Там каждый день наши колхозники работают, а пить им нечего. Был ключ, да засосало его грязью – одна муть осталась. Вот ты и очистишь его – один. Тогда поверим.

– А корова? – спросил Митяй и вытер слезы.

Ребята расступились, открыв проход к броду. Кто-то хлопнул коровенку ладонью. Она не стала ждать повторного приглашения и захлюпала по воде на Кленовик с такой уверенностью, будто никогда и не паслась в другом месте.

* * *

Высокой Нивой назывался огромный клин поля. Здесь было сосредоточено две трети колхозной земли. До войны на Ниве выкопали колодец. Со временем он обвалился, но родничок еще долго выносил на поверхность холодную чистую воду. В траве бежал ручеек. А сейчас на месте колодца осталась лишь ложбинка с мутной глинистой водой. В сухую погоду и она исчезала. Летом колхозники шли работать на Высокую Ниву с бидонами и кувшинами. К полудню запасы питья обычно иссякали. Приходилось посылать в деревню за водой.

Когда пионеры решали судьбу Свахина, Паша Строев предложил поручить ему очистку родника. Так Митяй ранним утром оказался один на Высокой Ниве. Тяжело вздохнув, он вонзил лопату в мягкую сырую землю ложбинки над бывшим колодцем.

Сначала он что-то ворчал под нос и сердито разбрасывал в разные стороны ломти земли. Потом распрямился на минутку, посмотрел на солнце, на жаворонков, висевших над головой, поплевал на ладони и взялся за работу всерьез. Ритмично опускалась и взлетала лопата. Вскоре Митяй по пояс углубился в землю. Под ногами проступила вода.

– Ведро бы сюда! – произнес он вслух.

– Держи! – тотчас ответил ему кто-то.

Митяй удивленно обернулся. К роднику подходили ребята. Впереди шел Паша с ведром.

– Тут одной лопатой не обойдешься! – сказал он и повторил, протягивая ведро: – Держи! Сейчас мы все подналяжем – доберемся до водички!

На дне ямы глубиной в два метра обнаружилась жила – забил родник. Грязные и мокрые ребята уселись на выкинутой земле и с гордостью смотрели, как поднимается уровень воды. Их внимание отвлек верховой. Он показался на бугре и направился к ним.

– Никак председатель! – удивился Вася.

И верно, это был председатель колхоза. Круто осадив коня, он соскочил на землю, подошел к роднику, осмотрел его.

– Вода?

Ему никто не ответил, потому что и так было ясно.

– Молодцы!.. – Председатель потер подбородок и добавил: – Ездил сейчас на Кленовик... Пасутся! Пасутся, леший их подери!

Он зачерпнул в пригоршню воды, отпил несколько глотков, пытливо посмотрел на ребят и спросил неожиданно:

– А что?.. Ведь выправим колхоз, а? Как думаете?

– А то как же, – ответил за всех Вася Щекин.

ИСПРАВЛЕННАЯ ОШИБКА

Год был богат событиями. Два из них особенно радовали восьмиклассников. Первое – это график дней рождения. Лучшие художники класса с любовью разрисовали большой лист белой бумаги, вписали в него все семнадцать фамилий, расставили числа и вывесили график на самом видном месте. С этого дня у пионеров появилось семнадцать новых праздников в году. Вернее, шестнадцать, потому что на третье февраля падало сразу два дня рождения – Вольта Ромоданова и Ани Шестеровой.

Второе событие – это мастерские. Два школьных шефа – паровозоремонтное депо и мебельная фабрика – подарили пионерам по комплекту оборудования для слесарной и столярной мастерской. Каждый вечер в школу приходили рабочие, спускались в подвальное помещение и занимались установкой станков, верстаков и предохранительных сеток.

Мастерские поступали в полное распоряжение всех учеников школы, но основными хозяевами считались восьмиклассники. Было решено, что организуют комбинат по ремонту школьного инвентаря и возьмут под свою опеку все пятнадцать городских детских яслей и садов: будут чинить старые игрушки и делать для ребятишек новые.

Больше всего разговоров и споров было по поводу кандидатур на руководящие посты комбината. Окончательно этот вопрос должен был решиться голосованием на общем собрании отряда. А пока каждый агитировал за своего кандидата. Чаще других в предвыборных потасовках и перепалках упоминалась фамилия Вольта Ромоданова.

Соберутся мальчишки на переменке, затронут злободневный вопрос, раскричатся, а Вольт стоит, спокойно поглядывает на них: «И чего, – мол, – волнуетесь? Придет время, проголосуете и выберете, кого нужно!»

Вольт за себя не ратовал, не шептался в уголках с приятелями, а их у него было порядочно. Но и других кандидатов на пост директора комбината он не выдвигал.

– Ну, а ты-то как думаешь? – приставали к нему.

– О чем? – спрашивал Вольт, приподнимая красивые, крылатые брови.

– Да о директоре! – злились ребята, не понимая его подчеркнутого спокойствия.

– Кого выберете, тот и будет директором.

– А если тебя?

– Я и буду...

– А может, другого?

– Так он будет! – отвечал Вольт, и в его больших карих глазах загоралась насмешливая искорка.

Увидев эту искорку, мальчишки почему-то переставали спорить. В самом деле: кто из них имеет столько же прав на почетную должность, сколько Ромоданов?

Во-первых, круглый отличник! Во-вторых, сам своими руками собрал двенадцатиламповый приемник. В-третьих, вообще душа-парень: спокойный, никого даром не обидит, а какие подарки он дарит одноклассникам в дни рождения! Ахнешь и закачаешься! В-четвертых... Да что там в-четвертых! И в-пятых, и в-десятых, Вольт неизменно оказывался лучше других!

Даже девочки и те склонялись на сторону Ромоданова. Он нравился всем: и классным модницам, которые восхищались острой складкой на брюках Вольта, и таким, как Шестерова.

У Ани не было возможности часто покупать новые платья и туфли. Но она без зависти смотрела на своих нарядных подруг, а на одежду мальчишек и вовсе не обращала внимания. Вольт нравился ей выдержкой, уверенными ответами на уроках, постоянным ровным отношением ко всем ребятам и девочкам. Это было особенно дорого для Ани, которая иногда чувствовала со стороны других одноклассников этакую холодную снисходительность. Все называли ее Анькой. А Вольт не признавал презрительных суффиксов. Он и ее называл вежливо – Аней и, здороваясь, учтиво пожимал большую грубоватую руку девочки.

29 января монтаж оборудования в мастерских был закончен. Оставалось установить кое-где деревянные перегородки, застеклить конторки, в которых будут работать директор и его заместители. Все это шефы обещали доделать к четвертому февраля. На тот же день пионеры назначили выборное собрание. А пока они упросили рабочих пустить их в подвал – осмотреть комбинат.

Вольт первый перешагнул порог. За ним весь класс втянулся в подвальное помещение. Залитый электрическим светом, перед ними раскинулся просторный цех с двумя рядами поблескивающих станков. Каждое рабочее место было заботливо огорожено металлической сеткой. Сомкнув стальные челюсти, ждали хозяев тиски. На верстаках лежали напильники, молотки, дрели, микрометры. В конце комнаты сквозь низкий проход с полукруглым сводом виднелся второй цех – деревообделочный. Там тоже поблескивали станки. В углу громоздился ручной пресс. А рядом, выставив проголодавшиеся по работе зубья, искрился диск электрической пилы.

– Вот это да-а-а! – восторженно произнес кто-то из пионеров.

Пожилой рабочий, руководивший монтажом, растрогался, подметив у ребят неподдельное восхищение.

– Вижу, – сказал он, снимая очки, – не зря мы старались! Есть у вас уважение!.. Правильно! Входите сюда, как в храм, но не в божий, а в рабочий храм! И трудитесь!..

Пионеры пошли между станков. Каждый в отдельности станок был знаком ребятам и не удивил бы их, но, собранные вместе, расставленные, как на настоящем заводе, они создавали впечатление могучей силы. И, главное, все это богатство принадлежало им – восьмиклассникам.

Вольт, переходя от одной линии станков к другой, по-хозяйски поглаживал станины, крутил ручки тисков и вдруг повернулся к шагавшим сзади пионерам.

– Тут не только игрушки чинить, – сказал он. – С таким оборудованием можно что хочешь сделать! И прибыль будет. Теперь любое предприятие должно быть рентабельным. А на игрушках и амортизацию станков не покроешь!

Вольт любил блеснуть знанием специальных терминов. Но старому рабочему в очках экономические соображения Вольта пришлись не по душе.

– У этих станков трудная задача! – произнес рабочий. – И рентабельность тут особая... Пустил станок, а фреза, она не только по заготовке пошла, а и по душе твоей проехалась! Ты думаешь, болванку на станке обтачиваешь, а на самом деле станок тебя шлифует, человека из тебя делает! Вот она, рентабельность-то! Ее не в рублях надо считать, а в людях, которые из школьной мастерской выйдут!

– Это само собой разумеется, – согласился Вольт, не уловив скрытого упрека в словах старого рабочего. – Но и деньги не помеха. Создадим общий фонд, накопим, а летом купим туристские путевки – и в поход! Разве плохо?

Пионеры одобрительно зашумели.

– На Кавказ! – крикнул кто-то.

– Можно и на Кавказ! – снисходительно отозвался Вольт,

– Ромоданов! Ромоданов! – позвал Олег Коротков. – Смотри! Это тебе кабинет соорудили!

Ребята гурьбой повалили в угол цеха, где на низеньком помосте высилась легкая деревянная пристройка – еще не застекленная конторка с фанерной дверью, на которой уже красовалась табличка с надписью: «Директор комбината».

– Почему же мне? – спросил Вольт, улыбаясь с легким смущением и радостью. – Это четвертого решится.

– Чего скромничаешь! – возразил Олег. – Проголосуем!.. Верно, ребята?

В ответ полетели возгласы:

– Спрашиваешь!

– Решено!

– Хоть сейчас!

– Нет, сейчас не надо! – рассудительно сказал Вольт. – Потерпите. Придет четвертое – сразу выберем и директора и всех других.

– Неужели всех будем выбирать? – спросил Олег. – Даже уборщиц?

– Зачем же уборщиц? – удивился Вольт. – Это не та номенклатура!

– А кто же тогда пойдет в уборщицы?

Пионеры приумолкли. Потом чей-то приглушенный голос бросил:

– Шестерова!.. Кому же, кроме Аньки?..

Все посмотрели на девочку.

– Я согласна! – ответила Аня. Сконфуженная общим вниманием, она спрятала руки под фартук и зарделась.

А пионеры пошли дальше, осматривая свое обширное хозяйство. И, где бы они ни останавливались, везде слышался спокойный рассудительный голос Вольта. Ромоданов невольно входил в роль директора...

* * *

Третьего февраля уроки начались с геометрии. Учительница Мария Федоровна неторопливо вошла в класс. Она не удивилась, увидев ребят в полной парадной форме.

Вместо обычного приветствия учительница подошла к столу, посмотрела на Ромоданова, затем на Шестерову и сказала:

– Сегодня у нас праздник... Двойной праздник... Мне очень приятно поздравить с днем рождения Аню Шестерову. – Мария Федоровна улыбнулась и поклонилась в сторону девочки. – И не менее приятно поздравить тебя, Вольт Ромоданов! Не знаю, что тебе и пожелать! Успехов в учебе...

– Успехов в руководстве комбинатом! – подсказал Олег Коротков.

– Ну что ж... – Учительница улыбнулась. – Прими мои самые искренние пожелания успехов на новом поприще!

В классе зааплодировали, протягивая руки к Вольту. О Шестеровой забыли. Да она и сама в эту минуту, подхваченная порывом, хлопала в ладоши, радуясь за Вольта. А тот медленно склонил гордую голову, поднял ее рывком, закинув темные волосы назад, и, неожиданно для всех, тоже зааплодировал, протянув руки к Шестеровой.

Это был красивый жест. Ромоданов щедро делился своим счастьем с Аней. Пришлось и другим вспомнить о девочке. Хлопки усилились. Шестерова расцвела. Она даже стала красивее от нахлынувших на нее чувств. Горячая благодарность наполнила ее сердце.

Все шесть уроков в ее ушах звучало эхо дружного рукоплескания. Она прислушивалась к нему, как к мелодии, отзвучавшей в воздухе, но не исчезнувшей в душе. И никто не помешал ей целиком отдаться светлой легкой радости. Ни один учитель не вызвал ее к доске.

В конце уроков решили так: в шесть часов пионеры соберутся у Вольта, а в девять – заглянут на часок к Шестеровой.

Аня примчалась домой, как метеор.

– Мамочка! Ты знаешь, как мне хлопали! – закричала она, вбегая в комнату.

Мама Ани, тяжело болевшая после смерти мужа, еще не совсем поправилась. Слабыми руками она обняла дочь и спросила:

– Почему хлопали?

– Какая ты смешная, мамочка! Ты разве забыла? Поздравляли меня и Ромоданова! У него тоже сегодня день рождения! Понимаешь, какое совпадение: он у нас самый лучший, а родился в один день со мной!

– Да ведь и ты у меня хорошая! Почему ты так говоришь? – Мама поцеловала девочку. – Значит, поздравляли тебя и хлопали?

– О-о! На всю школу!

– Ну и мы про тебя не забыли!.. Боря, Вика! Где вы там? Алеша!..

Дверь из соседней комнаты распахнулась, и оттуда показалась удивительная процессия. Впереди шел самый младший брат – карапуз Алеша. В вытянутых руках он держал плакат, написанный кривыми красными буквами: «Поздравляем нашу сестренку!» За ним, с трудом сохраняя выражение официальной торжественности, шагал Вика с серебряной ложкой. Неделю назад Аня сломала ее и даже всплакнула от огорчения. Вика спаял ложку и теперь дарил ее, целехонькую, с чуть приметным оловянным пояском на шейке.