Текст книги "Третья тропа"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Не тревожь парня!.. Брат мой меньшой тоже животом, помню, маялся… А посидит малость – его и отпустит. Сиди, Иннокентий, сиди!.. Когда подрос брательник, думать про живот перестал. И ты, придет время, поправишься.

Недовольный вернулся за стол Сергей Лагутин, строго оглядел свое отделение. Никто больше от щей не отказался, а Гриш-ка Распутя уже справился со своей порцией и сосредоточенно подчищал тарелку куском хлеба.

Повариха повернулась к девчонкам-помощницам и сказала им что-то. Через минуту открылась кухонная дверь, и одна из них – с косой, заправленной под накрахмаленный колпачок, в нарядном передничке – с ресторанной выправкой плавно заскользила по столовой. Она несла на подносе тарелку, полную щей. Когда эта тарелка оказалась на столе перед Распутей, тот удовлетворенно почмокал губами и невозмутимо принялся за вторую порцию.

– Кому еще добавку? – спросила девчонка, глядя почему-то на Богдана.

– Второго здесь, конечно, не положено? – усмехнулся он.

– Почему? – Девчонка приветливо улыбнулась. – Даже третье приготовили! Наше фирменное! Мы с Катей сами рецепт разработали!

– Странно! – недоверчиво произнес Богдан.

Второе тоже было мясное – рагу, а на десерт появилось то самое фирменное блюдо, о котором говорила девчонка. В металлических вазочках лежали разноцветные шарики мороженого. Ребята оживленно загалдели. Катя подавала вазочки в раздаточное окно, а ее напарница – Ната – ловко переставляла их на столы.

Димка вопросительно взглянул на Фимку.

– Понял! – отозвался Фимка и задумался.

Громко заохал сидевший на ступеньке Забудкин. Не от боли – от обиды, что прозевал мороженое. Он собирался уже вернуться за стол, но, увидев, что из штабной избы вышли и направились к столовой комиссар и военрук, замычал еще громче и жалобней.

– Смотрите-ка! – крикнул Фимка. – Раскольник загибается!

Когда все мальчишки повернулись к Забудкину, Димка и Фимка быстро отправили по вазочке с мороженым под стол, прижали их коленями снизу к столешнице, а перед собой поставили еще по одной порции.

Димка сидел ближе к Сергею Лагутину. Ему первому и досталась увесистая затрещина от командира отделения. Получил бы ее и Фимка, если бы не успел пригнуться. Ладонь командира лишь скользнула по его затылку.

– Со мной такие игры не проходят! – Сергей сердито раздул ноздри, словно принюхивался к чему-то. – Гоните на стол, ворюги!..

Фимка и Димка выставили спрятанное мороженое.

А Забудкин все охал и постанывал, согнувшись к коленям. Он не поднял голову и тогда, когда комиссар и военрук остановились перед ним.

– Что случилось, Забудкин? – Клим несильно потряс его за плечо. – Ты уже отобедал?

Мальчишка скорбно посмотрел снизу вверх. Голова у него вихлялась на тонкой шее. Был он весь какой-то разнесчастный, обманутый.

– Не-е-е, – протяжно промычал он. – Ничем не питался.

– Встать! – сквозь стиснутые зубы приказал Дробовой. – С тобой старшие разговаривают!

И Забудкин стал подыматься. Из глаз-щелок полыхнуло недобрым огоньком.

– Мне в райкоме диету обещали! – заверещал он высоким негодующим голоском. – Условия достойные!.. А вы мне – щи! Да еще встать!.. На чем стоять?

Он покачнулся, как пьяный, в сторону Дробового. Капитан даже отступил на шаг, а Клим поддержал мальчишку.

– На чем стоять? – продолжал причитать Забудкин. – Колени от молебнов разбитые! Нутро постом выжжено – кислого не приемлет! А вы!..

С брезгливой растерянностью смотрел на него Дробовой.

– Навяжут же на нашу голову!.. Была б моя воля – я бы прописал тебе диету!

Забудкин закачался еще больше, плечи у него перекосились – сейчас упадет и развалится на части. Клим снова попридержал его и помог опуститься на прежнее место – на ступеньку. Комиссар не мог понять, нарочно ли кривляется парень или действительно он измотан до предела. Несколько раз пропустив бороду через пальцы, Клим наклонился к нему.

– Кислого, значит, не можешь?.. А чего бы ты хотел?

– Легонькую пищу, диетическую! – ожил Забудкин. – Как в райкоме обещали. А потом холодненького, чтоб жар нутряной унять.

Клим вошел в столовую. Мальчишки были заняты мороженым. Только повариха участливо смотрела на Забудкина.

– Не язва ли у мальчика?

– У нас на складе ничего куриного не найдется? – спросил Клим.

– Есть! – обрадовалась повариха. – Катя, принеси банку консервов.

Клим оглянулся на Забудкина.

– Кура годится?

– Испробую. И холодненького обязательно!

– Садись за стол!

Почувствовав на себе злой взгляд Дробового, Клим примирительно взял его под руку.

– А что поделаешь, раз у человека нутро кислого не приемлет.

Военрук не ответил – боялся сорваться и при мальчишках наговорить грубостей комиссару. Разнянчился с этим богомольцем! Других разлагает!.. Самым лучшим лекарством для провинившихся Дробовой считал железную дисциплину. Он бы с удовольствием отправил по домам всех юных дзержинцев, добровольно вызвавшихся поехать в лагерь, а для остальных ввел бы суровейший режим.

В райисполкоме и райкоме партии знали крутой нрав капитана и предупредили, что работать ему придется хоть и не с пай-мальчиками, но и не с преступниками. Поэтому – никаких перегибов. С комиссаром Климом состоялся другой разговор. Его просили не увлекаться пионерскими порядками и обычаями, но и не поддерживать Дробового, если он забудет, что перед ним всего лишь мальчишки, которых надо не столько прижимать, сколько выпрямлять.

– Вы начнете? – спросил Клим у военрука, когда все, кроме Забудкина, закончили обед.

– Разговорчики – это по вашей специальности. Я – когда конкретное начнется.

Дробовой присел на край скамьи, а Клим встал перед столами так, чтобы все могли его видеть.

– Сыты? Довольны? – Он выжидательно погладил бороду. – Жалоб нет?

Обед был вкусный и обильный. Для многих совершенно неожиданный. Кое-кто серьезно предполагал, что в таком лагере придется обходиться черствым хлебом и жидкой баландой.

– Нет, значит, жалоб? – повторил Клим, вглядываясь в лица ребят. – У тебя что-то?

Вопрос относился к Вовке Самоварику, который привстал со скамейки и озабоченно крутил головой.

– Темновато, но попробую! – Он навел на Клима фотоаппарат. – Возьмитесь за бороду, пожалуйста!

Клим с разбойничьим видом схватил себя за бороду. Мальчишки одобрительно засмеялись.

– Зажигательная речь комиссара! – выкрикнул Вовка и щелкнул затвором.

– Клоунада! – процедил капитан Дробовой.

Никакой речи не будет! – улыбнулся Клим. – Просто ним с вами надо оговорить кой-какие детали. Ну, например, кампания просек, на которых вы будете жить.

Встал командир первого взвода.

– Мы уже придумали. Наша просека в гору подымается, вверх-мы ее Космической назвали.

– Логично, – согласился Клим. – Ну, а другие как?

Славка Мощагин только теперь вспомнил, что еще в городе на Большом Совете подполковник Клекотов просил командиров подумать с ребятами о названии.

Второй взвод назвал свою просеку Краснознаменной, четвертый – Победной. Эти названия придумали юные дзержинцы. Остальные мальчишки приняли их с полным безразличием.

– А третий взвод что скажет? – обратился к Славке Клим.

– Я считаю, – вставая, произнес Славка, – нужно, чтоб в названии цель была, призыв. У нас есть несколько комсомольцев, а надо, чтобы когда-нибудь все стали. Пусть просека так и называется – Комсомольская.

– Жвачка! – изрек Богдан.

Как на пружине, подскочил Сергей Лагутин, прожег Богдана гневным взглядом.

– Комсомольск-на-Амуре тоже, по-твоему, жвачка?!

Мальчишки притихли. Девчонки выглянули из раздаточного окна. Катя восхищенно прошептала подружке:

– У такого командира не поспоришь!

Вопрос Сергея не подействовал на Богдана. Он не удостоил его даже взглядом.

– Эй, ты! – Щеки у Сергея залило злым румянцем. – Может, ты вообще против комсомола?

– Удар ниже пояса, – спокойно констатировал Богдан. – Запрещенный приемчик!.. Я предлагаю другое название – Третья Тропа.

– А ведь неплохо придумал! – тихо сказала Ната.

– Дурочка! Кого хвалишь! – возмутилась Катя. – Это же первый хулиган из всех! Бандит настоящий!

Ребята из третьего взвода дружно поддержали Богдана, а Шуруп и его четверка выбренчали туш, постукивая ложками по столу.

Даже мальчишки из других взводов одобрительно зашумели. Климу тоже название понравилось.

– Мы не пираты! – не сдавался Сергей Лагутин. – Гангстерское название!

Спор разгорелся. Заговорили все разом. Кто-то засвистел. Клим склонился к Дробовому.

– Ваше мнение?

– В детский сад играете! – насупился капитан. – Какие названия? Зачем?.. Есть четыре взвода – первый, второй, третий и четвертый! Просто и ясно!

– Так он же и предлагает – Третья Тропа! – Клим сделал ударение на слове «третья». – Очень близко к вашему предложению: третий взвод – Третья Тропа! Почти что…

– Со мной-то хоть не заигрывайте! – остановил его Дробовой.

А спор не утихал. Резкие слова Сергея лишь распаляли ребят, не убеждая их ни в чем.

– Стойте! – вмешался наконец Славка Мощагин. – Поступило два предложения.

– А может поступить и приказ! – намекнул Сергей. – И пора…

– Да подожди с приказом! – прервал его Славка. – Давайте проголосуем.

В столовой поднялся лес рук. За Третью Тропу голосовали все четыре взвода.

– Записали – Третья Тропа! – подвел итог Клим. – Надеюсь, что и остальные вопросы мы будем решать так же дружно. Распорядок дня на все лето еще не разработан. Поговорим о первых днях… Палатки ставить надо? – он оглядел мальчишек и загнул один палец. – Надо!.. Туалеты, рукомойники нужны? – он загнул второй палец. – Нужны!.. Радио, электричество требуются?.. Требуются!

Когда он закончил перечисление, почти все пальцы обеих рук были загнуты.

– Вот сколько неотложных дел! Ими мы и будем заниматься в первые дни. Возражений нет?

– Есть сомнение! – Богдан выставил руку и, как Клим, начал загибать пальцы. – Палатку я лично никогда не ставил – это раз. Электричество не проводил – два. Туалеты не сооружал – три. Радио…

– Я тебя научу! – с явной угрозой пообещал Сергей Лагутин.

– Сережа! Смени тон! – Клим веером расправил бороду. – А по существу ты ответил правильно. Сообщаю для всех: командиры и юные дзержинцы проходили специальную подготовку. Все эти работы им знакомы. Они научат вас. Начнем, конечно, с палаток.

– Довожу до сведения нерадивых! – сказал капитан Дробовой. – Синоптики обещали к вечеру дождь.

– Слышали? – Клим поднял палец к небу. – Будет дождь! Очень важное сообщение!.. Может быть, вы и продолжите дальнейшую информацию, товарищ капитан?

Дробовой встал, угловатый, заранее насупленный, расправил и без того развернутые плечи и заговорил отрывисто, скрипуче, но так, что каждый понял: шутить с ним опасно.

– Обычно на таких, как вы, положен замнач по режиму. У нас его не будет. Обязанности возложены на меня. Устанавливаю границы лагеря: на юге – берег реки, на севере – гребень возвышенности, на востоке и западе – десять метров от крайних палаток. Соответствующие пограничные знаки будут установлены… За нарушение границы – н-наказание!

– Товарищ капитан! – Сергей Лагутин вскочил и старательно вытянулся. – Разрешите вопрос?

– Разрешаю.

– Будет для командиров и юных дзержинцев сделано исключение?

– Да, будет. Им наказание двойное!

Произнося слово «двойное», капитан пристукнул в воздухе кулаком, будто вбил невидимый гвоздь. В этот момент щелкнул фотоаппарат.

– Раздача наград! – крикнул Вовка Самоварик.

Кругом захохотали.

Прыснули девчонки в кухонном окне. Клим загнул бороду кверху, чтобы спрятать улыбку. Дробовой выдержал паузу и предупредил Вовку:

– Еще раз – и аппарат будет изъят.

Дождавшись полной тишины, он продолжал прежним тоном, вбивая в воздух невидимые гвозди:

– За курение – н-наказание. За сквернословие – н-наказание. За.

– Н-наказание! – не дослушав, за что, хором закончили несколько мальчишек.

– За… – повторил Дробовой, снова дождавшись тишины.

– Н-наказание! – подхватила уже вся столовая.

Капитан побагровел. И как выстрел хлестнула по ушам его команда:

– Вста-ать!

Мальчишки встали.

– Сесть!

Мальчишки сели.

– Встать!

И опять мальчишки встали. Обманутый их внешним послушанием, капитан Дробовой уже спокойнее разрешил им сесть и снова начал:

– За.

– Н-наказание! – проревела столовая.

– Молодцы! – перехватил инициативу комиссар Клим. – Крепко усвоили!

Это шутливое замечание разрядило атмосферу. Капитан Дробовой и мальчишки зашли в тупик, из которого не было мирного выхода. Обе стороны понимали это и обрадовались, когда вмешался комиссар.

– Осталось самое главное, – продолжал Клим, – определить эти знаменитые наказания.

После стычки с капитаном ребята стали более послушными и очень быстро сами разработали и утвердили систему наказаний. За маленькую провинность – внеочередное ночное дежурство по просеке. За повторную провинность – внеочередной наряд по кухне. За грубое нарушение правил – наряд по санитарной обработке туалетов. За крайне грубые проступки – стрижка под машинку.

– Это только для нас – для плебеев! – с ухмылкой уточнил Богдан. – А для патрициев я лично поддерживаю предложение товарища военрука. Для них – двойное наказание!

Все поняли, кого имел в виду Богдан. Протестующие выкрики юных дзержинцев и командиров потонули в одобрительном гуле большинства голосов.

Клим поднял руку. Ребята уже чувствовали к нему симпатию и притихли.

– Вероятно, товарищ военрук снимет свое предложение? – Клим выжидательно посмотрел на Дробового. – Такое обособление.

– Нет! – отрезал капитан и потерял почти всех своих и без того малочисленных сторонников. Даже Сергей Лагутин, которому Дробовой казался образцом настоящего командира, на этот раз был с ним не согласен.

– Не все реально в таком предложении, – не сдавался Клим. – Два наряда вместо одного – это еще понятно. А как, например, с двойной стрижкой?

– Очень просто! – Богдан двумя пальцами, как ножницами, прошелся по своей волнистой шевелюре. – Чик-чик сегодня, а второй раз – через полмесяца, чтобы лучше запомнилось!

– Справедливо ли это? – спросил Клим и почувствовал, что большинство мальчишек будет не на его стороне. – Ну что ж!.. Голосуем: кто за двойное наказание для юных дзержинцев?

Поднятых рук было очень много. Вдобавок два плотных парня из первого взвода зажали меж собой узкогрудого веснушчатого дзержинца и силой вытолкнули его руку вверх. Клим погрозил им пальцем.

– Давайте без насилия, где можно.

– А ты что? – Сергей Лагутин вытаращил глаза на Славку Мощагина, который тоже тянул руку кверху. – Заснул?.. Или не понял?

Но Славка не опустил руку.

– Я хоть за тройное!.. Какие мы дзержинцы и командиры, если боимся, что сами нарушать будем?

Когда подавляющее большинство проголосовало за двойное наказание, капитан Дробовой снова уловил на себе возмущенные взгляды юных дзержинцев, но отнесся к этому равнодушно. Высшее из всех утвержденных мальчишками наказаний казалось ему совершенно безобидным. А Клим – длинноволосый и бородатый – понимал, что для нынешних ребят, не привыкших к короткой прическе, стрижка под «нулевку» – страшное наказание. Голова голая, как колено, и видно ее, безволосую, за километр. Все пальцами будут тыкать, и продлится это мучение не день и не два. Жди, когда отрастут новые волосы.

И еще на одном настояло большинство ребят: эти правила вступали в силу не сразу, а в день официального открытия лагеря, когда закончатся все работы по оборудованию и на мачте у штабной избы будет поднят красный флаг. Решено было также, что высшее наказание – стрижку волос – утверждает Большой Совет.

От обеда до ужина

Каждая палатка была рассчитана на пять-шесть человек. Взводу Славки Мощагина предстояло поставить на Третьей Тропе десять палаток. Отделению Сергея Лагутина повезло. Вещи, выгруженные из машины, лежали как раз там, где было отведено место для двух палаток первого отделения. Остальным пришлось тащить тюки, ящики и свертки вниз по просеке. Четвертому отделению – дальше всех. Их место было почти у самой речки.

Распределением мест занимался сам Славка Мощагин. Это у него получалось без помощи сержанта Кульбеды. Здесь строевые команды не требовались, а разговаривать с ребятами Славка умел. С ним не спорили и охотно принялись за работу, тем более что небо хмурилось все больше.

Только в первом отделении еще не начали работать. Наевшийся до отвала Гришка Распутя как только вернулся из столовой, так и завалился на прежнее место под елью. И Забудкин занял свой пенек. Сел и закачался, совсем закрыв глаза-щелки.

Богдан выбрал около просеки лужайку поровнее, удобно разлегся и вынул из рюкзака магнитофон. В бешеном ритме

ударил по лесу джаз. Тотчас к Богдану подсел Шуруп со своей четверкой. Подошли и Фимка с Димкой. Один зачем-то принес толстый длинный прут, фанеру и кусок проволоки, другой – дешевый маленький транзистор.

– Включай и ты! – приказал Богдан.

Димка включил транзистор. Передавали какую-то симфонию. Звуки переплетались. Эта смесь мало напоминала музыку, но мальчишки сидели с блаженным видом. Фимка и Димка вынули перочинные ножи и начали мастерить что-то из проволоки и гибкого прута.

По просеке носился Вовка Самоварик с фотоаппаратом. То и дело слышались его лозунговые выкрики:

– Стройка коммунизма!.. Растет и ширится соцсоревнование!..

Снял Вовка и компанию Богдана, не забыв крикнуть:

– На заслуженном отдыхе!

Сергей Лагутин давно прекратил бы устроенный Богданом концерт. Но он помнил две фразы, которые сказал ему после обеда комиссар Клим:

– Тебе ведь не только командовать, – тебе и жить с ними.

Сергей понял их по-своему: комиссар боится за него. Таким хулиганам ничего не стоит сговориться и ночью в палатке проучить своего командира, устроить ему «темную». Сергей надеялся на свою силу и ловкость и все-таки после слов комиссара решил поменьше горячиться, потому и не сразу прервал дикий концерт. Он ждал, когда мальчишки из других отделений унесут из общей кучи свое имущество.

Но вот поволокли вниз по просеке последний тюк. Осталось только то, что принадлежало первому отделению. И тогда Сергей подошел к компании Богдана, одной рукой выключил магнитофон, другой – транзистор.

– Кто умеет ставить палатки?

– Лично я, – Богдан снова включил магнитофон, – уже высказывался по этому вопросу.

Сергей медленно сосчитал в уме до трех, чтобы не накричать, и опять выключил магнитофон.

– Я тоже высказывался по этому же вопросу – обещал научить тебя. И научу!

– Не возражаю. – Богдан подсунул рюкзак под голову и закинул ногу за ногу. – Приступайте, пожалуйста!

Чтобы не сорваться, Сергею пришлось теперь считать про себя до пяти.

– Сейчас приступим!.. Вставайте!.. Кто не умеет – будет подсобником, а вторую палатку поставите сами.

Мальчишки вставать не торопились, ждали, что скажет Богдан.

– Шуруп! Забирай своих шурупчиков – и давай! – разрешил он. Его устраивала эта роль. Получалось, что Сергей Лагутин приказывал, а Богдан, как высшая инстанция, подтверждал его приказание. – Вставайте! Надо же помочь командиру!

Сергею пришлось бы считать до ста, чтобы избавиться от жгучего желания ударить кулаком в вежливо-ехидную физиономию Богдана. Хорошо, что подошел сержант Кульбеда. Он поглядел на взвинченного до предела Сергея, на Богдана и по-стариковски прокряхтел:

– Э-э-эх! Нет на вас гвардии старшины Грехопуда!

– Нам и Микропоры хватает! – хохотнул Богдан.

Как и тогда, в строю, мальчишки, увидев добродушную улыбку на рябом лице сержанта, дружно засмеялись.

– Идите, идите, – поторопил их Богдан. – Под дождем плохо без палатки.

– Вот это разговор! – Кульбеда козырнул Сергею Лагутину. – Веди нас, командир!

Сергей пошел к вещам. За ним – сержант с Шурупом. Чуть погодя, пошли туда и остальные, кроме Богдана и Димки с Фимкой, которые продолжали увлеченно мастерить что-то вроде большого полутораметрового лука.

Кульбеда оглянулся.

– Ты музыку-то включи. Будь сегодня за культработника да хоть одним глазком поглядывай, как ее ставят – палатку эту. Авось пригодится!

Богдан включил магнитофон, но уменьшил громкость звука.

Распаковав часть вещей, мальчишки вооружились лопатами, топориками и принялись за расчистку площадки под палатку. Вскоре к ним присоединился и Славка Мощагин. В трех других отделениях все шло нормально.

Командиры и юные дзержинцы сумели организовать работу. И не случайно сержант Кульбеда и Славка Мощагин оказались в первом отделении – самом трудном и не подкрепленном юными дзержинцами.

Расслабленно и томно пел саксофон. Гришка Распутя будто спал с открытыми глазами. Маятником раскачивался на пеньке Забудкин. Димка и Фимка, натянув тетиву из проволоки, резали из фанеры длинную плоскую стрелу. Богдан лежал на спине и всякий раз, когда мимо с каким-нибудь грузом проходил командир отделения, усмехался. А Вовка Самоварик, кривоногий и кругленький, мячиком катался по просеке, стараясь поспеть всюду. Не прозевал он и тот момент, когда мальчишки с помощью сержанта Кульбеды и Славки Мощагина по команде Сергея Лагутина установили основные опоры и палатка поднялась над выровненной и очищенной площадкой.

– Еще одна советская семья вскоре справит новоселье! – изрек он, сфотографировав этот момент.

Пленка у Вовки кончалась – остался один кадрик. Он повертел круглой головой и подкрался к Забудкину. Аппарат щелкнул.

– Кающийся грешник!

Забудкин показал острые мелкие зубенки.

– Изыди!

– Изышел! – подмигнул ему Вовка и покатился вверх по просеке.

У него было в запасе несколько пленок. Но где перезарядить фотоаппарат? Вовка надеялся найти темное местечко около кухни – в какой-нибудь кладовке без окон. Докатившись до штабной поляны, он наткнулся на комиссара. С чертежом и колышками в руках Клим вымерял шагами ширину поляны и втыкал колышки в землю – отмечал расположение будущей трибуны и точку, где надо установить флагшток. Воткнув очередной колышек, Клим выпрямился.

– Ты куда?

– Надо перезарядить, – Вовка пощелкал по аппарату, – а темноты нигде нету.

Клим цапнул себя за бороду.

– Ну надо же! Забыл!.. Хотел в столовой сказать про мастерскую – и забыл!.. Там ведь все есть!

– И проявитель? – не веря в удачу, спросил Вовка.

– Даже закрепитель.

– Подержите! – Вовка протянул Климу фотоаппарат, подпрыгнул, перевернулся, встал на руки и, согнув ноги в коленях, свободно засеменил на руках к мастерской. – Идемте скорей!

Клим засмеялся, догнал Вовку и поставил его на ноги.

– У командира отпросился?.. Проявлять – время потребуется, а они палатки ставят. Не пустят тебя под крышу, скажут – не работал.

У Вовки глаза повлажнели от огорчения. Климу стало жалко этого забавного мальчонку.

– Ну, хорошо! Беру грех на себя!.. Идем – покажу лабораторию.

Клим помнил личные дела почти всех мальчишек, знал, кто и за что направлен в этот лагерь. В деле Вовки Самоварикова вина указывалась в очень туманных выражениях: неуважительное отношение к старшим, оскорбление завуча, мелкое хулиганство. Как ни старался Клим вспомнить что-нибудь конкретное о Вовкиной провинности, в памяти ничего не всплывало. Уже подходя к мастерской, Клим спросил:

– Слушай, Володя! Не могу вспомнить, что ты там вытворил в школе?

– Можно не сегодня?

– Нет настроения?

Вовка надул щеки и почему-то сердито взглянул на фотоаппарат, который все еще был у Клима.

– Держите его покрепче, а то я как трахну – все линзы по лесу раскатятся!

Клим с шутливой поспешностью спрятал аппарат за спину.

– Не надо!

– Не буду! – Вовка вздохнул. – Это я сгоряча!.. Просто мы с ним в разных весовых категориях оказались.

– С аппаратом?

– Не выпытывайте! – Вовка снова надул щеки. – Все равно не поверите. Как все!

И Клим больше не расспрашивал Вовку.

На мастерскую шефы не пожалели ни труда, ни денег. Она была оснащена всем, что нужно для столярных, слесарных, электротехнических работ. Широкий светлый коридор проходил из конца в конец по всему зданию. Слева – окна, справа – двери с номерами и табличками: «Слесарный цех», «Столярный цех», «Ремонт обуви», «Швейная мастерская». В это здание ток уже был подведен – включай любой станок, машину и работай.

Но Вовку волновало другое. Опередив Клима, он пробежал мимо первых четырех дверей, остановился у пятой с табличкой «Фотолаборатория» и толкнул ее, но дверь не открылась.

– Сейчас! – Клим позвенел связкой ключей. – Покажешь потом снимки?

– Куда я денусь! – от нетерпения Вовка переступал с ноги на ногу. – А бумага там есть?

Клим молча открыл дверь. Вовка перешагнул порог и замер. Он бывал в разных фотокабинетах – и в скромном школьном, и в районном – при Доме пионеров и школьников, и в самом богатом – во Дворце пионеров. Но нигде он не видел такого продуманного удобства. На окнах – подтянутые кверху черные шторы, лампы дневного и красного света, длинный стол 6 новенькими фотоувеличителями, несколько водопроводных кранов, над ними – пока еще пустой бак для воды, стеллажи с кассетами и ванночками, вдоль стен – закрытые шкафы.

Клим открыл один из них.

– Здесь найдешь всю химию и бумагу, а воду принесешь в ведрах из речки… Когда кончишь – закроешь все, а ключи повесишь на щит у входа в мастерскую.

Клим сходил на Третью Тропу и предупредил Сергея Лагутина, что разрешил Вовке проявить и отпечатать снимки. Комиссара удивило, что в первом отделении работают не все, но он не вмешался, а Сергей ни на кого не пожаловался.

Возвращаясь на штабную поляну, Клим услышал веселый перезвон пустых ведер. Вовка Самоварик бежал к речке за водой, но не по просеке, а по кустам. Видно, не хотел встречаться со своим грозным командиром отделения. Вовка и назад, с полными ведрами, пробирался сквозь кусты. Он слышал саксофонное завывание магнитофона и голос Славки Мощагина:

– Заведи что-нибудь повеселей – скоро въезжать будем!

Магнитофон захлебнулся. Чуть позже по лесу понеслась лихая дробь ударных инструментов. Богдан приветствовал этой записью окончание работ. Осталось только внести в палатку и расставить тумбочки.

– Все! – Славка Мощагин откинул и закрепил полы палатки. – Заходите! Любуйтесь!

Это относилось к тем, кто не участвовал в работе.

Гришка Распутя не двинулся с места, а Забудкин вскочил с пенька. Встал и Богдан.

– Подождите! – крикнул Фимка.

Вдвоем с Димкой они торжественно подняли, вынесли на самое видное место и воткнули в землю свое сооружение. Это был искусно сделанный лук. В натянутую тетиву упиралась широкая, плоская стрела, готовая сорваться и устремиться вдоль просеки к речке. На стреле четкими крупными буквами было написано «Третья Тропа».

Указатель понравился всем, даже Сергею Лагутину. Он и сейчас был против самого названия, но все остальное заставило его без прежней неприязни посмотреть на Фимку и Димку.

– Красиво сработали!.. Название, конечно, не то, но это уж не ваша вина.

– Я лично, – веско произнес Богдан, – одобряю все, включая и название.

– А тебя, между прочим, не спрашивают! – Сергей неохотно повернулся к нему. – И учти – у меня в отделении голосования не будет!.. Кто хочет посмотреть палатку – за мной!

Теперь уже все, кроме Распути, пошли за Сергеем к палатке. Первым нырнул в нее Забудкин. У Сергея глаза сошлись к переносице, когда он увидел, как этот просидевший весь день на пеньке слизняк завалился в обтрепанных брюках и пыльных ботинках в чистенькую опрятную кровать, стоявшую у задней стенки.

Без слов, задохнувшись от негодования, Сергей деревянно дошагал до кровати. Вид у него был такой, что Забудкин, вцепившись пальцами в одеяло, заверещал:

– Моя!.. Это моя!.. У двери сыро и холодно!.. Косточки ноют.

Сергей взял его за шиворот, оторвал от кровати, крутанул и швырнул к выходу. Опрокидывая стулья, Забудкин пролетел мимо стола и вывалился бы из палатки, если бы сержант не успел перехватить его. Мальчишка прижался к нему, а Кульбеда заговорил неторопливо, спокойно и не так уж складно, но по-чему-то слушали его внимательно, не прерывая. Сначала он похвалил Сергея:

– Силен у вас командир!.. Ох и силен – ничего не скажешь!.. У нас в деревне тоже силач был – подковы гнул, хоть правой, хоть левой… Всякое ему подсовывали. Жиманет пальцами – и в крошку!.. Кто-то под спор ему стакан сунул… Он и его – аж стекла брызнули. А один осколок насквозь через ладонь вышел… Зажило быстро. Только пальцы не те стали, не железные.

Всякие были и небылицы про силачей, запросто сгибавших подкову, слышали или читали все. И не содержанием немудреного, назидательного рассказа подействовал на ребят Кульбеда, а голосом, что ли, – мирным, домашним, своим искренним желанием дружбы и добра.

Забудкин всхлипнул, потерся, как котенок, носом о гимнастерку сержанта и, осмелев, с упреком сказал Сергею:

– Обижаешь!.. А кого обижаешь?..

– Ты бы не лез в сапогах на кровать! – виновато ответил Сергей. – И вообще – вперед работать надо, а потом место себе выбирать!

– Ты так бы и объяснил ему! – посоветовал Славка Мощагин. – Без рук!

На штабной поляне запел горн. Кульбеда взглянул на часы.

– Ужин.

Сергей обрадовался – этот сигнал прервал неприятный разговор.

– Отделение – станови-ись! – крикнул он и заспешил из палатки.

Мальчишки потянулись за ним. Забудкин остался, нерешительно поглядывая то на выход, то на койку, которую он выбрал для себя. Кульбеда взял его за плечи, повернул лицом к выходу и, как сына, шлепнул сзади по мягкому месту.

– Иди, иди! Не откалывайся!

В палатке остались Кульбеда и помрачневший после горна Славка.

– Ты, значит, так, – сказал сержант, отлично понимая муки командира взвода. – Ты, когда выйдешь, не торопись, посмотри, все ли построились отделения… Они построятся! Не волнуйся!.. Вот тогда и скомандуй: «Второе, третье, четвертое отделения – смирно! Бего-ом марш!..» Когда они станут подбегать к первому отделению, не прозевай, дай команду: «Стой!» И получится у тебя колонна по четыре в ряд. Только командуй от сердца, без спешки, громко! Голос командира – он до пяток пронять должен! И не страхом! Страх нагонять – слабость разводить… Ты голосом душу у людей взбодри, силу в них вдохни, веру в твою команду!

Они вдвоем вышли из палатки. Сергей Лагутин выравнивал свое отделение. Впереди каланчой возвышался Гришка Распутя. Сигнал на ужин заставил его встать из-под ели без командирского напоминания. Кульбеда прошел мимо него, негромко, но так, чтобы Гришка услышал, произнес:

– Богатырь!

Распутя глянул на него сверху вниз, выпрямился и стал еще выше.

На просеке около своих палаток заканчивали построение три других отделения. Славка Мощагин подышал глубоко, как перед броском в воду, и по Третьей Тропе понеслась его первая, не очень уверенная, но громкая команда:

– Второе, третье, четвертое отделения!.. Смирно!..

Вечерний звон

К хорошему привыкают быстро. Никого уже не удивил вкусный ужин. И Гришка Распутя, как должное, принял от Наты добавку, которую она принесла, не дожидаясь, когда он вопросительно взглянет на раздаточное окно.