Текст книги "Третья тропа"

Автор книги: Александр Власов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Был Богдан в тот вечер очень возбужден. Получив от Кульбеды наряд вне очереди, он, как ни странно, испытывал безотчетное облегчение. Заплывший глаз не помешал Богдану с искренним радушием встретить комиссара.

– Дождались все-таки политбеседки! – продолжал он в шутливом тоне.

– До чего же ты невезучий! – весело ответил Клим. – Опять не отгадал!.. Самовариков здесь?

– Тут я!

Клим сел у костра и заметил синяк на лице Богдана.

– Эге-е!

– Ага! – подхватил Богдан. – Споткнулся, а там – пень.

– Понятно! – Клим больше не расспрашивал о синяке, развернул газету и прочитал медленно: – В летнем молодежном лагере. Фотоэтюды Владимира Самоварикова.

– Чего? – вылетело из пухлых Вовкиных губ.

– Гонорар пополам – вот чего! – сказал Богдан: он раньше других понял, что там, в газете, напечатано.

Вовка потянулся за газетой и чуть не свалился в костер. Выпучив глаза и надув щеки, он несколько секунд вглядывался в такие знакомые, его собственные снимки, напечатанные на четвертой странице, потом вскочил и колесом завертелся вокруг костра.

Несколько дней назад Клим высмеял робкого фоторепортера, побоявшегося ходить без провожатого по лагерю, а теперь благодарил его. Не сделав ни одного снимка, репортер отобрал несколько готовых Вовкиных фотографий. И вот они – в газете!

И еще одно доброе дело сделал репортер по просьбе комиссара.

– Остановись! – крикнул Клим Вовке, который все еще крутился колесом вокруг костра. – Побереги силы: это еще не все!

Комиссар вынул конверт и вытащил из него фотографию с обнимавшим фонарный столб завучем Вовкиной школы. На оборотной стороне синел угловой штамп какого-то учреждения и шел короткий текст: «Снимок подлинный. Применение технических средств исключено. Экспертизу проводили…» Далее следовали подписи. Все завершала круглая гербовая печать.

Вовку вторая новость обрадовала меньше. Для него она и не была новостью. Уж он-то и без экспертизы знал, что фотография подлинная. Да и боль от застаревшей обиды попритупилась.

– Ты, видимо, не понял, что это значит, – сказал Клим.

– Выгонят его? – спросил Вовка без всякого злорадства.

– Это решит роно, а я только знаю, что теперь у тебя в школе все будет нормально. И еще должен тебе сказать. – Лицо у Клима стало таким, словно он заранее сожалел о чем-то. – Мы в штабе посовещались… Нет у нас права держать тебя здесь. И можешь ты, Володя Самовариков, собрать вещички и покинуть наш лагерь. Завтра машина.

– Ни за что! – крикнул Вовка.

– Ты дослушай! В пионерлагере…

– И слушать не буду!

Вовка зажал ладонями уши, надулся и стал совсем похож на кругленький кипящий самовар.

– Так я и знал! – Клим уткнулся лицом в бороду и, как мальчишка, залился счастливым смехом. – Значит, не так уж у нас плохо!

Кто-то еще засмеялся. И все ребята у костра расхохотались. Смеялись потому, что было им здесь совсем неплохо. Над Вовкой смеялись – над его возмущенным отказом уехать отсюда. Смеялись и над собой – над своими страхами, мучившими перед отправкой в лагерь.

– Что еще вам сказать? – Клим лукаво взглянул на Богдана. – Ты все политбеседу от меня требуешь… Я готов! Но не люблю говорить о том, что всем известно. Подскажи мне! Найди что-нибудь такое, о чем я знаю, а ты нет.

Долго молчал Богдан. Мальчишки с любопытством смотрели на него и ждали. Они видели, что он не просто отмалчивается, а действительно думает.

– Не найдешь! – уверенно произнес Клим. – Время не то!.. Это раньше было… А теперь перед вами, ребята, академики выступают, дипломаты в гости запросто приходят, крупнейшие умы современности находят часок-другой, чтобы побеседовать с вами по радио или телевизору. Что я могу после них добавить? Что могу сказать такого, о чем бы вы не слышали от специалистов, знающих больше чем я?

– Тогда… – начал было Богдан и смутился, прикрыл рукой подбитый глаз. – Нет… Я так!

– Нет, не так! – возразил Клим. – Либо полная откровенность, либо никакого разговора.

– Только… не обижайтесь! – предупредил Богдан.

– Принято! – согласился Клим.

– Тогда зачем сейчас нужны комиссары?

И снова Клим залился мальчишеским смехом. У него даже слезы выступили на глазах.

– Это единственное, что тебе неизвестно?

Он смахнул веселые слезы ладонью.

– Шутки шутками, а вопросик не простой!.. Наверно, каждый из тех, кого вы между собой комиссарами называете, по-своему задачу свою понимает. А я. С чем бы сравнить?.. Ну, допустим, артиллеристы народ толковый, грамотный, знающий. Учить их не надо. И все-таки нужен им корректировщик, чтобы по своим из пушек случайно не ударить, чтобы по чужим бить без промаха. Так мне кажется. Одних знаний, по-моему, еще мало. Их надо откорректировать, нацелить туда, куда нужно. Я так свою задачу понимаю.

В тот вечер, как всегда, после отбоя Кульбеда и Славка Мощагин вдвоем прошлись по Третьей Тропе. Мальчишки укладывались спать. Во многих палатках уже выключили свет. Все было спокойно. Дойдя до речки, Славка и сержант вернулись к своей палатке.

– Ложись, – сказал Кульбеда. – Я сейчас…

Он наскоро выкурил сигарету и тоже вошел в палатку. Славка встретил его упреком:

– Зачем вы так оставляете!.. Пропадут – что тогда?

Кульбеда увидел на тумбочке свой бумажник.

– Ну надо же! Забыл! – скрыв удивление, произнес он и заглянул внутрь бумажника – все шестьдесят рублей были на месте. – Целы. Да кто их тронет!

– Смотрите! – предостерегающе произнес Славка. – Лучше все-таки прятать подальше.

Кульбеда промолчал. Раздеваясь, он радостно посмеивался про себя и без труда разгадал загадку таинственного исчезновения и возвращения денег. «Ничего! – подумал он. – Ты еще будешь человеком, Иннокентий!»

В наряде

Богдан всю ночь спал плохо и проснулся раньше всех в палатке. Как зуб, ныл подбитый, совсем заплывший глаз. Чуть позже зашевелился на койке Сергей Лагутин. Зевнул и потянулся к тумбочке за часами. Богдан закрыл здоровый глаз – видеть Сергея не хотелось. Было слышно, как Лагутин сел на койке, завел часы. Богдан уже знал: скоро раздастся ауканье – и Сергей побежит с девчонками купаться. «Любовь крутит!» – зло подумал Богдан.

Легкие быстрые шаги послышались на просеке.

Сегодня Катя была одна и шла к речке не лесом, а прямо по Третьей Тропе. Тихо аукнула она, но могла бы и не аукать: Сергей ждал ее.

Богдан, не глядя, почувствовал, как Лагутин подошел к нему, постоял над ним и перешел к другой койке – разбудил Фимку.

– Вставай! Кухня ждет!.. Подымай всех нарушителей границы!

Фимка досадливо закряхтел – вставать не хотелось.

Не засни! – выходя из палатки, предупредил Сергей. – А то еще по наряду схлопочете!

«Чтоб ты там захлебнулся на речке!» – мысленно пожелал ему Богдан.

Рядом с палаткой раздался глухой удар по мячу. У Сергея стало привычкой: разбежаться, ударить и гнать мяч к речке.

– Опять один? – долетел до Богдана недовольный Катин голос. – Ната из-за этого купаться перестала!

– Может, мне все отделение поднять для твоей Наты? – с усмешкой спросил Сергей.

– Захочу – и подымешь!

– А ты захоти, захоти!

– И захочу!..

Отзвуки этой перебранки становились все тише. Удалялись удары по мячу. Фимка растолкал Димку. Богдан встал сам.

– Ничего себе фингалик! – сочувственно воскликнул Фимка, взглянув на заплывший глаз Богдана. – А ему хоть бы что – побежал, скотина, купаться!

Они вышли из палатки. Взвод еще спал, а им троим пора было идти в столовую. Кухонный наряд заступал на дежурство за полчаса до подъема.

Выйдя на штабную поляну, Богдан остановился так внезапно, что Фимка и Димка наткнулись на него. Он повернулся к ним с победоносным видом:

– Придумал!.. Моя голова – ваши руки!.. Краску беру на себя… За вами – глина! Много хорошей глины… Поняли?

Фимка и Димка ничего не поняли.

– Ну и не надо! – усмехнулся Богдан. – Понимать не обязательно. А глина чтоб была к вечеру! Хоть из-под земли!.. За это освобожу вас от наряда.

И он, больше не останавливаясь и ничего не объясняя, пошел к кухне. Вопросительно переглядываясь, двинулись за ним и Фимка с Димкой.

– Ната! Принимай работничков! – весело крикнула старшая повариха, увидев мальчишек. – Сначала накорми, а потом – на картошечку! К обеду много потребуется!

– Не-ет! – из кладовки послышался приветливый смешок. – Сначала умываться! Знаю, что не умывались!.. Мальчики! Идите…

Ната выглянула из кладовки и забыла, что хотела показать ребятам, где можно умыться. Она не знала, что сегодня в наряде будет Богдан, и уже совсем не думала встретить его таким.

– Ой! – со стоном воскликнула она испуганно и громко.

Старшая повариха встревожилась, вышла из кухни и тоже увидела у Богдана заплывший глаз.

– Ох ты, горемычный!.. Дай-ка посмотрю. – Жаркими от плиты пальцами она коснулась опухоли и приоткрыла глаз. – Может, тебе не работать, а в санчасть…

– Еще чего! – стойко стерпев боль, проворчал Богдан. – Синяков не видели?

Пока Фимка с Димкой плескались у рукомойника, Ната приготовила тампон из спитого чая и, усадив Богдана на табуретку, перевязала глаз. Богдан не сопротивлялся. От влажной марли боль утихла. Быстро и ловко сновали вокруг его головы руки Наты. Бинт ложился ровно, аккуратно. Вспомнил Богдан, как она умело вытащила у него занозу.

– Тебе бы врачом, а не поваром.

– А тебе бы не драться.

– Кто сказал? – сердито дернулся Богдан. – Дура какая!.. Никто и не дрался! Споткнулся!..

– Зачем ты такой грубый?.. Я к тебе очень-очень хорошо отношусь.

– Знаем мы вас! – проворчал Богдан.

Когда горн протрубил подъем, кухонный наряд уже завтракал. Динамики разнесли по просекам бодрый незнакомый голос физрука, который только вчера – в день официального открытия – приехал в лагерь.

– Проснулись! Проснулись! – покрикивал он, как клубный затейник. – Потянулись!.. Хорошо-о!.. Побежали из палаток! Все побежали!.. Погодка – чудо!.. Вдохнули поглубже!.. И-и-и на зарядку-у-у, становись!

– Так они тебе и выбежали! – хохотнул Богдан.

– Распутя и не повернулся! – добавил Фимка. – А Раскольник сон еще досматривает!

Уже гремела маршевая музыка для первого упражения – ходьба на месте, а с просек все еще доносились голоса командиров:

– Подъем! Подъем!

– Выходи!.. А ну быстро!

– Начальство не спит! – Богдан повел глазом в сторону штабной избы. – Череп все гвозди вколачивает!

На крыльце капитан Дробовой усиленно доказывал что-то подполковнику Клекотову, рубя по воздуху крепко сжатым кулаком.

– Встряхнуть! Встряхнуть! – повторял он полюбившееся словцо.

– Вероятно, заочное проведение зарядки нецелесообразно, – спокойно ответил Клекотов. – Надо посоветовать физруку к подъему приходить к палаткам. Сегодня в одном взводе, завтра в другом, пока не привыкнут.

Динамики продолжали передавать команды физрука, сидевшего в штабе:

– Второе упражнение… начи-най!

– Куда? Куда? – долетел из первого взвода чей-то доведенный до отчаяния голос. – Я тебе спрячусь!

Зарядка прошла неудачно. Часть мальчишек выбралась из палаток лишь к самому концу. Но к завтраку все четыре взвода пришли без опоздания четкими колоннами. У мальчишек уже начал появляться навык ходить в строю, была бы охота.

Поев наскоро, Славка Мощагин зашел на кухню. Наряд чистил картошку и бросал ее в круглый чан с водой.

– Это ты хорошо сделал, – Славка указал на повязку. Он и зашел на кухню только затем, чтобы посмотреть, как у Богдана с глазом. – Мы через час – на землянику, а вы, когда одни останетесь, уже не ходите туда больше, за границу.

– Куда нам! – Богдан пихнул ногой большую корзину с картошкой. – От нее не уйдешь. Не лучше земляники!

Славка сочувственно улыбнулся.

– Все-таки лучше, пожалуй, – конец хоть виден. Ну, счастливо, ребята! Я пошел.

– Иди, иди, командир! И не бойся! – Богдан подмигнул здоровым глазом. – Сегодня пограничных инцидентов не будет.

Накормив лагерь завтраком, девчата перетаскали всю посуду к баку с теплой водой. Мыть тарелки мальчишкам не поручали – перебьют половину. Этим занималась Катя, а Ната сразу после завтрака начинала подготовку к обеду. Она заглянула в чан – чищеной картошки было на донышке. Понаблюдав за ребятами, неумело, толсто срезавшими кожуру, Ната принесла нож и села рядом с ними. Пока каждый из них возился с одной картофелиной, она управлялась с тремя.

Несколько минут все работали молча. Натруженно вздыхали Фимка и Димка. Богдан беспокойно вертел забинтованной головой – обдумывал что-то. Взбулькивала вода – картошка с четырех сторон сыпалась в чан.

– Слушай! – обратился Богдан к Нате. – Сделай доброе дело!

– Сделаю! – с готовностью ответила она, обрадованная тем, что Богдан заговорил с ней и не просто заговорил, а есть у него просьба.

– Ты за троих работаешь! – польстил ей Богдан. – Мы и вдвоем с тобой очистим картошку. Отпусти Фимку и Димку на часик – нужно им! – Он провел по горлу тупой стороной ножа. – Вот так нужно!

Фимка и Димка забыли про задание, которое дал им утром Богдан, но они рады были любому предлогу, только бы избавиться от картошки. А Ната не стала интересоваться, куда и зачем нужно им отлучиться. Она задала только один важный для нее вопрос:

– А дело в самом деле доброе?

– Кому как, – уклончиво ответил Богдан.

– А по-моему, – возразила Ната, – если доброе, так оно всем доброе. Пусть идут, раз надо.

Фимка и Димка, как по команде, отложили ножи.

– Подождите! – остановил их Богдан. – Пойдете, когда все уедут в колхоз… За границу – ни ногой, но чтобы найти – хоть из-под земли!

«Он про глину!» – вспомнили мальчишки, но им было все равно, лишь бы отделаться от кухонных обязанностей.

Лагерь собирался на работу в этот день так же трудно и долго, как и вчера. Даже дольше. Капитан Дробовой, отдав по трансляции приказ строиться, не утерпел и добавил, что вчера работали плохо и что сегодня придется не только прополоть новые участки земляничной плантации, но и ликвидировать вчерашние огрехи. Это сообщение не воодушевило мальчишек.

Из кухни было видно, как приехали колхозные машины, как из штаба выскочил физрук, остановился на крыльце, не зная, куда податься в первую очередь, и побежал во второй взвод – подгонять мальчишек. И все-таки этот взвод пришел к машинам не первым, а третьим. Сержант Кульбеда и Славка Мощагин справились с ребятами раньше других – через 23 минуты после приказа Дробового.

За эти минуты комиссар Клим вконец измочалил свою бороду. Капитан Дробовой маятником мотался из угла в угол комнаты, а подполковник Клекотов изучал список работ, которые колхоз мог предложить мальчишкам. Это были обычные сельскохозяйственные работы – не хуже и не лучше десятков других совершенно необходимых и полезных дел. Для любого пионерского лагеря они вполне бы подошли, потому что не требовали ни особых навыков, ни большой физической силы. Трудолюбие, самодисциплина и терпение – вот и все, что было нужно. Но как раз этого и не хватало мальчишкам. Клекотов чувствовал, что ни одна из предложенных колхозом работ не зажжет ребят, не пробудит в них интереса к труду. Внутренним чутьем угадывал он, что таким мальчишкам необходимо что-то и более трудное физически, и, может быть, чуточку опасное или, по крайней мере, необычное, с романтическим привкусом. Перегородить широкую реку, выкопать глубоченный колодец, вскрыть курган с древними захоронениями, проложить в глухом лесу дорогу, высушить болото – вот за это, думал Клекотов, они взялись бы с удовольствием. Справились бы или нет – вопрос другой, но взялись бы горячо.

Отложив список, Клекотов сказал Дробовому:

– Выберите время и попробуйте съездить в лесничество.

– Я вас понял! – капитан перестал шагать по комнате. – Если надо – съезжу на край света!.. Но и вы поймите меня. Если даже сговоримся с лесником, земляника должна быть обработана до конца!

– Это правильно! – поддержал его Клим.

– И второе! – продолжал Дробовой. – Встряхнуть!

Клекотов и Клим рассмеялись: это слово они слышали от капитана в сотый раз.

– Да-да! Встряхнуть! – повторил Дробовой. – Не упустить возможность! До двадцать второго остались считанные дни!

К предложению капитана Дробового комиссар и начальник лагеря относились с одинаковой настороженностью. Они не сомневались, что это средство – сильнодействующее, но каковы будут последствия? Может быть, оно только один раз подхлестнет мальчишек, но не оставит никакого следа. Тогда стоит ли его применять?

– А поймут ли нас там? – спросил Клим, задрав бороду к потолку и подняв кверху палец. – Одобрят ли? Не скажут ли, что это непедагогично?

Комиссар задал эти вопросы только потому, что сейчас, сию минуту, не мог ни отвергнуть, ни принять предложение. Он пока ни на что еще не решился и отнюдь не из опасения, что в городе их обвинят в непедагогичности.

– Там, – Клекотов шутливо взглянул вверх, – нас поддержат, если все будет хорошо. Но не миновать нам разноса, если случится неудача.

Капитан Дробовой говорил всегда и везде то, что думал. Так же прямо, не учитывая ни тона, ни подтекста, воспринимал он и слова других. Не по душе пришлись ему высказанные в полушутливой форме страхи перед городским руководством.

– Заявляю официально! – желчно произнес он. – Беру всю ответственность на себя! И не боюсь, потому что хочу выполнить возложенную на меня обязанность!

Фраза получилась высокопарной, но не было в ней ни единой фальшивой нотки.

У Клима не повернулся язык сострить по поводу нетерпимого им пафоса.

– Не обижайте нас! – улыбнулся Клекотов. – Мы тоже не такие уж робкие!.. Город городом, а на месте видней. Кроме нас, решать некому, а сомнения большие: дети все-таки!

– Напоминаю! – Дробовой опять рубанул кулаком по воздуху и выдал по складам: – О-со-бый наш лагерь! О-со-бый!.. Не забывайте!

Подполковник Клекотов вздохнул.

– Да помню я, помню!..

Как только машины увезли мальчишек в колхоз, Фимка с Димкой ушли из кухни. Богдан без стеснения использовал доброту и уступчивость Наты. Почти весь день наряд занимался какими-то своими делами. Фимка с Димкой исчезали и возвращались, измазанные глиной, уходил и Богдан. Ната работала за них и не жаловалась. Ее радовало, что Богдан потеплел к ней и, вернувшись из очередной отлучки, принес водяную лилию.

– Это тебе.

– Спасибо! – зарделась Ната и догадалась: – Купаться ходите?

– Нет.

– А что же вы делаете?

–. Тайна!.. Даже они не знают, что делают! – сказал Богдан про Фимку и Димку, которые перед обедом отмывали руки от липкой глины. – Моя тайна!

Старшая повариха видела, что наряд отлынивает от работы, но она с материнской жалостью относилась ко всем лагерным мальчишкам и никогда не делала замечаний присланным на кухню ребятам. Ради подруги молчала и Катя – пусть Ната поступает как ей хочется.

К завтраку следующего дня поварихам надо было приготовить два праздничных торта. Комиссар Клим предупредил, что будут два именинника. И сразу после обеда Ната начала готовить красители для крема. Богдана заинтересовала эта пищевая химия. Он не отходил от Наты, помогал ей выжимать сок из тертой свеклы и моркови, чистить лук и варить из шелухи краску. Потом Ната взбивала цветные сливочные кремы.

– А если б вместо крема глина, – спросил Богдан, – она тоже бы цветной стала?

– Я не пробовала! – засмеялась Ната.

– А мы попробуем! – сказал Богдан.

Последний раз Фимка с Димкой ушли из кухни, когда весь лагерь был на военных занятиях. Мальчишки унесли с собой припасенную Богданом бутылку с отваром из луковой шелухи. А сам Богдан словно решил искупить свою вину перед поварихами – взялся по-настоящему за работу. Начал он с дров и наколол на весь завтрашний день.

Вернулись Фимка и Димка. По их многозначительным взглядам Богдан понял, что они успешно закончили свое дело. Отложив топор, он впрягся в тележку, уставленную большими, опустевшими за день бидонами.

– За мной!

Заскрипели колеса, задребезжали бидоны – Богдан бегом покатил тележку к речке. Фимка с Димкой рысцой припустились сзади. С грохотом и перезвоном промчалась тележка по Третьей Тропе.

– Берегись! – весело кричал Богдан вернувшимся с занятий мальчишкам.

– Разойдись! Не зевай! – орали Фимка с Димкой.

На речке, наполняя бидоны водой, Богдан все-таки проверил:

– Вышло?

– Лучше настоящего! – похвалился Фимка.

– Мне лучше не надо! – нахмурился Богдан. – Мне нужно, чтоб как настоящий, а не лучше!

– Копия! – заверил его Фимка.

А Димка спросил:

– Теперь скажи – зачем?

– На телевидение пошлем – пусть покажут ваши поделки в передаче «Умелые руки»! – Богдан засмеялся и опять впрягся в тележку. – Взялись!

Вверх по просеке потяжелевшая от воды тележка двигалась медленно. Мальчишкам пришлось попыхтеть. Особенно крутым подъем был на участке от первого отделения до штабной поляны. Здесь Богдан, Фимка и Димка налегли на тележку изо всех сил.

Сергей Лагутин прекратил свою обычную вечернюю тренировку с футбольным мячом, вкатил его на постоянное место – на плоский бугорок возле палатки и крикнул:

– Поможем водовозам! – Он подбежал к тележке и стал подталкивать сзади. – Распутин! Где ты?

«Не подлижешься!» – с веселой злостью подумал Богдан.

Гришка Распутя лежал у муравьиной кучи и наблюдал за постепенно утихавшей к вечеру хлопотливой жизнью муравьев. Услышав, что его зовут, он лениво встал, длинными неторопливыми шагами нагнал тележку, уперся в нее руками, и все почувствовали, как она полегчала.

– А они умные, – произнес Гришка.

– Кто? – спросил Фимка.

– Муравьи.

– Это смотря с кем сравнивать, – съязвил Сергей.

Мальчишки поняли его намек, а Гришка помолчал и добавил:

– И дружные.

Докатив тележку до штабной поляны, Сергей Лагутин вернулся в отделение, а Гришка продолжал толкать ее до самой кухни.

После ужина и уборки посуды обязанности кухонного наряда заканчивались. Ната приготовила новую примочку из чая, усадила Богдана и, заменив высохший тампон, перебинтовала глаз.

– Я знала, что ты такой.

– Какой?

– Не такой, как все про тебя говорят. И работать умеешь, когда захочешь.

Подошла Катя. Хотела сделать Нате приятное, а получилось наоборот. Она спросила у Богдана:

– Ты купаться любишь?

– Когда жарко.

– А мы с Натой утром ходим. Приходи на речку до подъема.

– Нам до подъема не положено! – усмехнулся Богдан.

– А Сергей ходит!

Помрачнел Богдан.

– Твой Сергей – к-командир, а я, я – уголовник!

– Сам виноват! – и не хотела, да выпалила Катя.

Ната зажала подруге рот.

– Катя! Умоляю!..

Она говорила еще что-то, но Богдан не слышал – сорвался, как подхлестнутый, и ушел.

Месть

Сергей Лагутин проснулся оттого, что кто-то, выходя из палатки, зашуршал пологом. Дело обычное, и это не могло встревожить командира. Он скорее по привычке к порядку, чем из каких-то других соображений, оглядел койки. Свет фонаря с просеки проникал через слюдяное оконце и падал прямо на Вовку Самоварика. Он спал вниз лицом, засунув правую руку под подушку, из-под которой торчало фоторужье. Вовка и во сне не расставался с аппаратом.

Свернувшись в комок и с головой накрывшись одеялом, похрапывал Забудкин. Койки Фимки и Димки были сдвинуты вплотную. Мальчишки вечером долго говорили между собой про какие-то «прыгучие» мины, да так и заснули рядышком.

Койка Богдана пустовала. Он отсутствовал довольно долго, и Сергей Лагутин уже хотел встать, но Богдан вернулся.

– Где был? – шепотом спросил Сергей.

– А где ночью бывают? – вопросом ответил Богдан и лег.

Повязка на его голове белела в полутьме, и Сергей, вспоминая неприятную стычку, подумал: «Дрянь-парень, конечно. Таких бить и бить! А все-таки не болтун. Получил – и молчит. Извиниться, что ли, перед ним?» Сергей, пожалуй, уже сделал бы это еще днем, но Богдан почти все время был в наряде на кухне. «Придется к слову – извинюсь завтра!» – решил Сергей и с этой успокаивающей мыслью заснул.

А Богдан, возвратившись в палатку, старался больше не спать. Он слышал, как прохаживался по Третьей Тропе ночной патруль из четвертого отделения, как мальчишки ломали где-то сушняк для костра, как сердито закричал на них потревоженный филин. И еще кто-то прошел мимо палатки – шагал тяжелее, чем мальчишки. Где-то на середине просеки он встретился с патрулем. Богдан по голосу узнал капитана Дробового и подумал с каким-то даже одобрением: «Не спит Череп!»

Под утро долетел басовитый гудок парохода с той реки, в которую впадала безымянная лагерная речка. Потом свет фонаря начал растворяться в утреннем свете и совсем погас. Кто-то в штабе выключил электричество. Богдан зевнул и, наверно, все-таки задремал, потому что время вдруг сделало скачок, и очнулся он от тихого Катиного ауканья. Сергей Лагутин уже сидел на койке. Бросив на плечо полотенце, он вышел из палатки. Богдан подошел к оконцу.

– Встал? – с обычной усмешечкой встретила Сергея Катя. – Тебя бы на недельку к нам на кухню – научился бы просыпаться с солнышком!

– Пораньше тебя могу! – ответил Сергей и огляделся: все было на своих местах, и мяч стоял на плоском холмике.

Катя заспешила к речке, а Сергей разбежался, рассчитывая ударить по мячу так, чтобы он догнал ее и пролетел над самой головой.

Сергей мог бы поклясться, что именно так и ударил, но мяч не полетел. Тяжело и медленно он скатился с плоского бугорка, пошел под уклон и камнем бултыхнулся в яму, вырытую для стока воды из рукомойников.

Выпучив глаза и распахнув в беззвучном крике рот, Сергей стал заваливаться на спину, подтягивая к животу правую ногу, которую, казалось, рвали на части раскаленными железными клещами.

– Вот теперь квиты! – прошептал Богдан и пожалел, что не разбудил Вовку Самоварика, – снять бы этот моментик!

Вовка безмятежно спал. Фоторужье торчало из-под подушки. Боясь упустить время, Богдан схватил аппарат и, не зная, готов ли он к съемке, на авось наставил его на Сергея и подбежавшую к нему Катю.

Больше всего Катю испугало молчание Сергея. Он катался от боли по земле, и рот у него был распахнут в крике, но ни звука не вылетело из горла.

– Что с тобой?.. Перестань! – испуганно говорила она, пытаясь распрямить судорожно подтянутую к подбородку ногу Сергея. – Живот?.. Или сердце?.. Да не молчи же ты!

– Нога, – услышала Катя и взглянула на ступню.

Нога на сгибе внизу уже потеряла свою форму. Растягивая кожу, вокруг надувался нездорового цвета лоснящийся обруч.

– Вставайте! – отчаянно закричала Катя. – На помощь!.. Сюда!

– Тихо ты! – простонал Сергей. – Я молчу, а ты орешь как бешеная!

– Скорей! Скорей! – не слушая его, кричала Катя.

На просеке показались ночные патрульные, еще не снявшиеся с дежурства. Но раньше других прибежал сержант Кульбеда – босиком, в трусах.

Выскочил из палатки и Славка Мощагин. Вокруг Кати и Сергея быстро собралась толпа заспанных и напуганных мальчишек. Посыпались вопросы. А Сергей сам еще не знал, что с ним произошло, и путано, неуверенно пролепетал про бугор, по которому он ударил вместо мяча.

Кульбеда ощупал поврежденную ногу, и его рябое лицо стало озабоченным.

– Боюсь за кости. Их тут много, в ступне, понапихано. Надо в санчасть! – он сцепил руки. – Кто носить умеет?

Славка Мощагин шагнул к нему и хотел вместе с сержантом из четырех рук сделать замок для переноски Сергея. Пока Славка, торопясь и путаясь, разбирался со своими руками, над Сергеем наклонился Гришка Распутя, поднял его и понес к штабной поляне.

Сергей не протестовал – чувствовал, что сам идти не сможет. От боли он скрипел зубами. Но еще больней стало ему, когда он вдруг увидел Богдана. В глазах у того не было ни торжества, ни злорадства – спокойный, холодный взгляд с прищуром. Взгляд судьи, чей приговор только что приведен в исполнение. И понял Сергей, кто поставил для него ловушку.

– Больно же! – негромко сказал он, глядя Богдану в глаза.

– Я знаю, – отозвался Богдан.

– Не разговаривай! – прикрикнула на Сергея Катя и не удержалась: – Кого ты разжалобить вздумал? Ему все равно!.. А ты, – Катя взяла Гришку под локоть, – не споткнись смотри!

Обсуждая происшествие, мальчишки расходились. Спать никому больше не хотелось. Сержант Кульбеда, одевшись, побежал вслед за Гришкой и Катей. Фимка подошел к Богдану, взял за рукав и потащил за палатку, где их уже ждал Димка. Богдан догадывался, о чем будет разговор, но не думал, что он произойдет в такой форме. Димка вынул из кармана перочинный ножик и, не пожалев лезвия, провел по земле черту – отделил Богдана от себя и Фимки.

– Ты – там, мы – здесь! И больше к нам не суйся!

– А будешь приставать, – добавил Фимка, – подстроим хуже, чем ты Лагутину. Месяц будем думать, а подстроим!

Они повернулись и ушли, оставив Богдана около черты. Он постоял над ней, приподнял ногу и вдруг исступленно принялся топтать и затирать ботинками взрезанную ножом бороздку.

– Кто мое ружье трогал? – послышался из палатки возмущенный голос Вовки Самоварика. – Убью, если испортили!

Вовкин крик еще больше взвинтил Богдана. Закусив губу, он ворвался в палатку, раздернул на груди рубашку и пошел на Вовку, страшный, разъяренный.

– На! На! Убей!.. Я трогал! Я!.. Убей! Убей!

Вовка попятился.

– С ума сошел!.. Да я так, нарочно, чтоб попугать!

– Нет, ты убей! Убей! – наступал на него Богдан.

– Отстань! – испуганно пролепетал Вовка и забился в угол, загородился стулом. – Я – чтоб больше не брали!

Богдан как слепой наткнулся на стул и, обессилев, опустился на него. Вовка, оказавшись сзади Богдана, стоял и боялся пошевелиться.

Долго приходил в себя Богдан, а когда заговорил, Вовка удивился переходу от истошного крика к почти спокойной интонации.

– Сегодня проявишь и покажешь.

– Проявлю! – обрадовался Вовка. – Отчего не проявить!

– И покажешь! – повторил Богдан. – Хочу на память, если получилось…

Еще до завтрака все узнали, что у Сергея Лагутина кости не повреждены, но сильно растянуто сухожилие. Первое отделение третьего взвода осталось без командира. Во всех других отделениях у командиров были помощники из числа юных дзержинцев, а в первом – ни дзержинцев, ни помощника. Комиссар Клим предложил назначить Вовку Самоварика. В штабе никто не возражал. Сержант Кульбеда и Славка Мощагин тоже согласились. Но всякие новые назначения должен был утверждать Большой Совет лагеря. Поэтому с утра всем членам Совета – командирам отделений, взводов и сержантам-инструкторам – сообщили об экстренном заседании, назначенном на 20.00.

Клим побывал в санчасти. Сергей Лагутин лежал на кровати. Туго забинтованная нога была обложена грелками с холодной водой. На вопросы комиссара от отвечал рассеянно, согласился на выдвижение Вовки Самоварика, но видно было, что мысли его заняты чем-то другим. И Клим ушел: он не любил насильно влезать в чужую душу. А Сергей уже давно, как только улеглась нестерпимая боль, неотступно думал о случившемся. Не техника подстроенной ловушки занимала его. Он решил, что в мяч напихали земли или в камеру вместо воздуха накачали воду. Какая разница! Неизмеримо важнее было понять: почему так произошло? Где начало обоюдной злобы, которая заставила Сергея ударить Богдана и вызвала ответную месть? Где конец тяжелым для обоих враждебным отношениям?