Текст книги "Капитан Памфил"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

X
КАК КАПИТАН ПАМФИЛ, ДУМАЯ, ЧТО ПРИСТАЛ К ОСТРОВУ, ВЫСАДИЛСЯ НА КИТА И СТАЛ СЛУГОЙ ЧЕРНОГО ЗМЕЯ

Когда капитан Памфил вынырнул на поверхность воды, бриг «Роксолана» был слишком далеко, чтобы его могли услышать, и он решил не расходовать напрасно силы, не кричать, а попытался определить, где он находится и какой берег ближе всего. Решив, что это должен быть остров Кейп-Бретон, капитан направился к нему, сверяясь с Полярной звездой, оставшейся справа от него.

Капитан Памфил плавал как тюлень, и все же через четыре или пять часов он начал уставать; впрочем, небо хмурилось, солнце, направлявшее его путь, скрылось, и он, подумав, что пора отдохнуть, перестал плыть матросским стилем на боку и перевернулся на спину.

В таком положении он провел около часа, делая лишь самые необходимые движения, чтобы удержаться на поверхности воды, и глядя, как одна за другой гаснут на небе звезды.

Читатель поймет, что, как бы философски ни был настроен капитан Памфил, он мало веселого мог найти в своем положении. Превосходно зная очертания берегов, он понимал, что до любого из них ему остается три или четыре льё. Почувствовав прилив сил после недолгого отдыха, который он себе позволил, капитан поплыл дальше, и тут он заметил в нескольких футах перед собой какую-то черную поверхность, которую раньше нельзя было увидеть в темноте. Он принял ее за островок или скалу, забытые мореплавателями и географами, и, направившись к ней, вскоре достиг берега. Но ему стоило большого труда на него выбраться, до того скользкой оказалась беспрестанно омываемая волнами земля. Все же после нескольких попыток он добился своего и оказался на маленьком выпуклом островке длиной от двадцати до двадцати пяти шагов, возвышавшемся над водой примерно на десять футов и совершенно необитаемом.

Капитан Памфил быстро обошел свои новые владения. Земля была голой и бесплодной; единственное исключение – деревце толщиной с палку от метлы, длиной от восьми до десяти футов и совершенно лишенное ветвей и листьев, а также несколько еще мокрых травинок, указывающих на то обстоятельство, что во время морских бурь волна полностью покрывала скалу; именно этим капитан Памфил и объяснил чудовищное упущение географов, пообещав себе, как только он вернется во Францию, написать для Общества путешествий ученый доклад и указать в нем на ошибку своих предшественников.

Он дошел до этого места в своих планах и замыслах, когда ему послышался поблизости говор. Капитан огляделся, но, как мы уже сказали, ночь была темной и ничего не было видно. Он снова прислушался и на этот раз ясно различил несколько голосов, однако слов нельзя было разобрать; капитан Памфил хотел окликнуть говоривших, но, не зная, кто приблизится к нему в темноте – враги или друзья, – решил подождать дальнейших событий. В любом случае остров, на который он высадился, был не так далеко от земли, чтобы стоило опасаться голодной смерти в таком оживленном месте, как залив Святого Лаврентия. Поэтому капитан Памфил решил сидеть смирно до рассвета, чтобы самому себя не выдать; в соответствии с этим решением он отправился на другой конец своего острова, как можно дальше от того берега, где слышалась человеческая речь, в некоторых случаях пугающая людей больше, чем рев дикого зверя.

Снова воцарилась тишина, и капитан Памфил начал надеяться на благополучный исход, когда почувствовал, что земля задрожала под его ногами. Прежде всего ему на ум пришло землетрясение, но на всем своем острове он не видел даже самой маленькой горки, напоминающей вулкан; тогда он вспомнил, что часто слышал рассказы о подводных образованиях, которые внезапно появляются на поверхности воды и остаются там иногда в течение нескольких дней, месяцев, а то и лет, дают время обосноваться колониям, засеять землю, построить хижины, а потом, когда пробьет их час, внезапно разрушаются, как и образовались, без видимой причины, мгновенно скрываются, увлекая за собой слишком доверчивое население, расположившееся на них. В любом случае капитан Памфил не успел ни посеять, ни построить, ему не приходилось сожалеть ни о хлебе, ни о домах, и он собрался продолжать свое плавание, радуясь тому, что чудесный остров пробыл над водой достаточно долго и он на нем отдохнул. Так вот, целиком положившись на волю Божью, он вдруг заметил, к большому своему удивлению, что земля не погружается в море, но как будто плывет, оставляя за собой след, подобный струе за кормой судна. Капитан Памфил оказался на плавучем острове; для него повторилось чудо Латоны, и он направлялся на каком-то неведомом Делосе к берегам нового мира.

Капитан Памфил столько всякого повидал в своей бродячей и полной приключений жизни, что такими пустяками его трудно было удивить; он только отметил, что его остров, проявив сообразительность, на какую никак нельзя было рассчитывать, направился прямо к северной оконечности Кейп-Бретона. Поскольку капитану безразлично было, куда направиться, он решил не возражать, позволив острову спокойно плыть по своим делам, и воспользоваться этим обстоятельством, чтобы передвигаться вместе с ним. Но движение сделало скользкую почву еще более опасной, и капитан Памфил, хоть и хорошо переносил качку, тем не менее поднялся на возвышенную часть острова и, держась за одинокое и лишенное листвы дерево, казалось отмечавшее его центр, стал смиренно и терпеливо ожидать дальнейших событий.

Временами, когда ветер прогонял тучи, показывалась какая-нибудь звезда, сияющая, словно алмаз в небесном уборе; в эти более светлые промежутки времени капитану Памфилу, который весь обратился в зрение и слух (и это легко понять), представлялось, будто он видит черную точку маленького островка, указывающего путь большому острову, двигаясь примерно в пятидесяти шагах впереди него, и, когда волна менее шумно билась о склоны его владений, до ушей капитана с дыханием ветра снова доносились те же голоса, что он уже слышал, неясные и невнятные, как шепот духов моря.

И только когда на востоке стало рассветать, капитан Памфил окончательно во всем разобрался и изумился: как же он, с его-то умом, не осознал своего положения? Маленький островок, двигавшийся впереди, оказался лодкой с командой из шести канадских дикарей; большой остров, на котором находился он сам, – китом, которого бывшие союзники Франции тащили на буксире; лишенное веток и листьев дерево, служившее ему опорой, было убившим морского гиганта гарпуном: войдя в рану на четыре или пять футов, он торчал вверх еще на восемь или девять.

У гуронов, увидевших, что им досталась двойная добыча, вырвался возглас изумления; но они тотчас рассудили, что показывать свое удивление недостойно мужчины, и продолжали молча грести к берегу, не обращая более никакого внимания на капитана Памфила. Сам он, видя, что дикари, несмотря на кажущуюся беспечность, не спускают с него глаз, изобразил полную безмятежность, хотя в действительности странное его положение внушало ему немалое беспокойство.

Когда кит был примерно в четверти льё от северной оконечности Кейп-Бретона, а лодка остановилась; но огромная туша, продолжая двигаться в заданном направлении, мало-помалу приблизилась к суденышку вплотную. Тогда тот, кто казался в команде главным, высокий и крепкий малый пяти футов восьми дюймов ростом, разрисованный синей и красной красками, с татуировкой в виде черной змеи на груди и хвостом райской птицы, вплетенным в единственную прядь волос, оставленную на его выбритой голове, сунул свой большой нож за пояс набедренной повязки, взял в правую руку томагавк и медленно, с достоинством направился к капитану Памфилу.

Со своей стороны, капитан Памфил, повидавший всевозможных дикарей – от тех, что покидают «Лa-Куртий» в первый день Великого поста, до обитателей Сандвичевых островов, злодейски убивших капитана Кука, – спокойно ждал его и, казалось, не обращал на него ни малейшего внимания.

Гурон остановился в трех шагах от европейца и стал смотреть на него; капитан Памфил, решив ни на шаг не отступать, в ответ уставился на гурона с тем же спокойным и безмятежным видом, какой напустил на себя дикарь. Наконец, после десяти минут взаимного изучения, гурон произнес:

– Черный Змей – великий вождь.

– Памфил из Марселя – великий капитан, – ответил тем же провансалец.

– Но почему, – продолжал гурон, – мой брат покинул свой корабль и сел на кита Черного Змея?

– А потому, – ответил капитан Памфил, – что команда выбросила его в море, он устал плыть и устроился отдохнуть на первом, что ему подвернулось, не заботясь о том, кому это принадлежит.

– Хорошо, – сказал гурон. – Черный Змей – великий вождь, и капитан Памфил станет его слугой.

– Ну-ка повтори, что ты сказал, – перебил его насмешливо капитан Памфил.

– Я говорю, – продолжал свою речь гурон, – что капитан Памфил будет грести на лодке Черного Змея, когда он будет на воде; понесет его палатку из бересты, когда он станет путешествовать по суше; разжигать для него костер, когда наступит холод, и отгонять мух в жару; починит его мокасины, когда они износятся; взамен всего этого Черный Змей даст капитану Памфилу остатки своего обеда и ненужные ему самому старые бобровые шкурки.

– А если эти условия не понравятся Памфилу и Памфил не согласится на них? – спросил капитан.

– Тогда Черный Змей снимет с Памфила скальп и подвесит его перед своей дверью рядом с теми скальпами семи англичан, девяти испанцев и одиннадцати французов, которые уже там находятся.

– Хорошо, – согласился капитан, видя, что сила не на его стороне. – Черный Змей – великий вождь, и Памфил будет ему служить.

После этих слов Черный Змей сделал знак команде, дикари тоже высадились на кита и окружили капитана Памфила. Вождь что-то сказал своим людям, и они немедленно принесли на тушу много маленьких ящичков, бобра, двух-трех птичек, убитых стрелами, и все, что необходимо для разведения огня. Тогда Черный Змей сел в пирогу, взял в каждую руку по веслу и стал грести к берегу.

Капитан засмотрелся на удалявшегося великого вождя, восхищаясь скоростью, с какой летела по воде маленькая лодка; тем временем к нему приблизились три гурона: один развязал его галстук, второй снял с него рубашку, а третий стащил с него штаны, в кармане которых были часы; на смену им пришли двое других, один из них держал в руке бритву, второй – своего рода палитру, составленную из маленьких ракушек, наполненных желтой, красной и синей красками; они знáком велели капитану Памфилу лечь; пока остальная часть команды раскладывала костер, как будто это был настоящий остров, ощипывала птиц и потрошила бобра, эти двое занялись туалетом нового своего товарища: один выбрил ему голову, оставив лишь прядь, какую дикари обыкновенно сохраняют, другой обмакивал свою кисть в разные краски и водил ею по всему телу капитана, разрисовывая его по последней моде щёголей с берегов реки Оттава и озера Гурон.

Покончив с этой предварительной обработкой, оба лакея капитана Памфила отправились: один – за пучком перьев, вырванных из хвоста птицы, которую тем временем опаливали, второй – за шкурой бобра, чье мясо начали жарить; вернувшись со всем этим к своей жертве, они укрепили пучок перьев в единственной пряди, оставшейся от прежней шевелюры капитана, и обвязали ему бедра шкурой бобра. Закончив процедуру, один из гуронов подставил капитану Памфилу маленькое зеркальце: он выглядел омерзительно!

Тем временем Черный Змей добрался до берега и направился к довольно большому дому, белевшему на фоне моря и заметному издали; вскоре он вышел оттуда вместе с человеком в европейском платье и, насколько можно было судить по его жестам, сын безлюдных степей показывал представителю цивилизации добычу, захваченную им в открытом море и привезенную ночью к берегу.

Вскоре житель Кейп-Бретона в свою очередь сел в лодку с двумя рабами и, подплыв к киту, обошел его кругом и осмотрел, но высаживаться все же не стал; затем – вероятно убедившись, что гурон не обманул его, – повернул обратно к острову, где его ждал неподвижно сидевший вождь.

Через минуту рабы белого человека отнесли разнообразные предметы, которые на таком расстоянии трудно было разглядеть, в пирогу краснокожего; вождь гуронов снова взялся за весла и стал грести к недолговечному острову, где он оставил свою команду и капитана Памфила.

Он высадился в то самое время, когда бобровое мясо и дичь в меру зажарились, съел хвост бобра и птичьи крылышки, а остатки своего обеда, по установившемуся обычаю, отдал слугам и, казалось, очень рад был среди них увидеть капитана Памфила.

Потом гуроны принесли вождю отнятые у пленника трофеи, чтобы он выбрал среди доспехов, полученных в качестве военной добычи, то, что больше всего ему понравится.

Черный Змей довольно презрительно осмотрел галстук, рубашку и брюки капитана; напротив, часы, которыми он явно не умел пользоваться, стали предметом его особого внимания. Покрутив и повертев их во все стороны, подвесив за маленькую цепочку, покачав на большой, он решил, что имеет дело с живым существом; он поднес часы к уху, внимательно послушал, как они идут, еще немного покрутил в руках, стараясь понять устройство, затем приложил одну руку к сердцу, а другой снова поднес хронометр к уху; окончательно убежденный в том, что часы – животное, поскольку пульс у них бьется наподобие его собственного, бережно уложил их рядом с черепашкой размером не больше пятифранковой монеты и толщиной с половинку грецкого ореха: он бережно хранил ее в коробочке, богато инкрустированной ракушками (легко догадаться – черепашка была частью личного сокровища вождя). Наконец он, как будто удовлетворенный своей долей добычи, оттолкнул ногой галстук, рубашку и брюки, великодушно предоставив их в распоряжение команды.

Покончив с едой, Черный Змей, гуроны и пленник сошли с кита в пирогу. Теперь капитан Памфил увидел, что принесенные дикарями предметы были: два английских карабина, четыре бутылки водки и бочонок пороха; Черный Змей, считая ниже своего достоинства самому возиться с китом, которого он убил, выменял на него у колониста алкоголь, оружие и боеприпасы.

В эту минуту обитатель Кейп-Бретона снова появился на берегу в сопровождении пяти или шести рабов, сел в лодку большего размера, чем та, в какой он совершал первую свою поездку, и опять вышел в море. В миг, когда он отошел от берега, Черный Змей приказал всем покинуть кита, чтобы не внушать никаких опасений новому владельцу туши. После этого началось обучение капитана Памфила. Один из гуронов, рассчитывая поставить его в затруднительное положение, дал ему весло; но Памфил, прошедший путь от юнги до капитана, так легко, умело и ловко управлялся с этим орудием, что Черный Змей в знак своего полного удовлетворения дал ему поцеловать свой локоть.

Тем же вечером вождь гуронов и его команда высадились на большом утесе, стоявшем посреди залива Святого Лаврентия на некотором расстоянии от другого, меньшего утеса. Одни немедленно начали ставить берестяную палатку (дикари Северной Америки почти постоянно носят с собой такие палатки, отправляясь в путешествие или на охоту). Другие, рассыпавшись вокруг скалы, принялись искать в углублениях устриц, мидий, морских ежей и прочие дары моря, набрав такое количество их, что, когда Великий Змей насытился, осталось еще довольно еды для всей команды.

Покончив с ужином, Великий Змей приказал принести коробку, в которую он спрятал часы, чтобы взглянуть, не случилось ли с ними чего-нибудь. Как и утром, он взял их с величайшей осторожностью, но тотчас же заметил, что сердце их перестало биться. Он поднес часы к уху и ничего не услышал; тогда он попытался согреть их своим дыханием, но, видя бесплодность всех своих стараний, с выражением глубокого презрения протянул часы прежнему владельцу со словами:

– Держи свою зверюшку, она сдохла.

Капитан Памфил, весьма дороживший своими часами – ведь их ему подарила жена, – не заставил вождя повторять это дважды и надел цепь себе на шею; он был счастлив вновь вступить в обладание своим брегетом; заводить его он поостерегся.

С рассвета они продолжили свой путь на запад, вечером высадились в маленькой уединенной бухточке острова Антикости, а на следующий день, около четырех часов пополудни, обогнув мыс Гаспе, вошли в реку Святого Лаврентия, по которой должны были подняться до озера Онтарио, откуда великий вождь рассчитывал попасть в озеро Гурон, на берегу которого стоял его вигвам.

XI
КАК КАПИТАН ПАМФИЛ ПЯТЬ ДНЕЙ ПОДНИМАЛСЯ ПО РЕКЕ СВЯТОГО ЛАВРЕНТИЯ, А К ВЕЧЕРУ ШЕСТОГО ДНЯ СБЕЖАЛ ОТ ЧЕРНОГО ЗМЕЯ

Капитан Памфил, как мы видели, смирился со своей участью быстрее и легче, чем можно было бы ожидать от такого жестокого и независимого человека. Дело в том, что в течение бурной своей жизни – мы показали читателю лишь наиболее блестящую сторону ее – он попадал в самые разные положения и вследствие этого привык быстро принимать окончательные решения. Вот и сейчас, видя (как мы уже упомянули), что сила не на его стороне, он немедленно почерпнул из запасов философии, сберегаемых им для подобных случаев, показное смирение; на эту удочку и попался Черный Змей, хотя он и был очень хитер.

Справедливости ради прибавим, что капитан Памфил, любитель великого искусства мореплавания, не без удовольствия предался непосредственному изучению той стадии, какой это искусство достигло у диких народов Верхней Канады.

Шпангоуты лодки, в которую сел шестым капитан Памфил, были сделаны из очень прочного, но в то же время гибкого дерева и покрыты сшитыми между собой кусками бересты; швы были крепко просмолены. Внутри лодка была выложена очень тонкими еловыми дощечками, находившими одна на другую, словно черепица на крыше.

Наш беспристрастный наблюдатель не мог не оценить по достоинству труд мастеров, создавших средство передвижения, благодаря которому он, хоть и вопреки своей воле, отправился с севера на юг; одним-единственным жестом – но жестом знатока – он показал, как ему нравится легкость лодки. Действительно, эта легкость давала ей два огромных преимущества: во-первых, при равном числе гребцов она меньше чем за пять минут намного обогнала бы самую лучшую английскую лодку; второе, чисто местное преимущество, заключалось в том, что ее легко можно было вытащить на сушу и два человека без труда могли нести лодку в тех случаях, когда пороги, часто встречающиеся на этой реке, порой вынуждают мореплавателей идти вдоль берега два или три льё. Правда, эти два преимущества уравновешены одним недостатком – малейшее неверное движение мгновенно опрокидывает суденышко. Но это неудобство перестает существовать для людей, которые, подобно канадцам, живут в воде столько же, сколько на суше. Ну а капитан Памфил, как мы видели, принадлежал к семейству тюленей, ламантинов и прочих амфибий.

К вечеру первого дня плавания по реке лодка остановилась в маленькой бухточке у правого берега. Команда немедленно вытащила лодку на сушу и стала устраиваться на ночлег на земле Нью-Брансуика.

Черный Змей был так доволен смышленым и послушным рабом в те двое суток, которые они провели вместе, что не только, как и накануне, отдал ему лакомый кусок от собственного ужина, но и подарил шкуру буйвола с несколькими волосками – она должна была служить ему подстилкой, однако пленник вынужден был обойтись без одеяла. Но, поскольку наши читатели вспомнят (если обладают хорошей памятью), что всю его одежду составляла шкурка бобра, покрывавшая тело от нижних ребер до середины ноги, они не удивятся тому, что достойный негоциант, привыкший к климату Сенегамбии и Конго, почти всю ночь провел передвигая с места на место своего бобра и стараясь таким образом поочередно согреть разные части своей особы. Однако у всего есть хорошая сторона, и бессонница помогла ему узнать, что он вызывает у своих спутников упорное недоверие: при малейшем движении с его стороны он видел, как приподнимается чья-то голова и два глаза, по-волчьи сверкающие в темноте, тотчас устремляют взор на него. Капитан Памфил понял, что за ним наблюдают, и осторожность его удвоилась.

На следующее утро гуроны пустились в дорогу еще до рассвета; они все еще не покинули устья реки, такой широкой в этом месте, что она кажется впадающим в море озером. Ничто не мешало ходу лодки, течение почти не ощущалось: направление ветра, попутного или противного, не имело большого значения для суденышка. По обеим сторонам глазу открывались бескрайние просторы, растворяющиеся на горизонте в голубом небе, а на фоне его белыми точками виднелись дома. Время от времени в тех далях, где взгляд, затерявшись, переставал что-либо различать, показывались снежные вершины гор, принадлежавших к той цепи, что тянется от мыса Гаспе до истоков реки Огайо; но расстояние было очень большим, и невозможно было определить, небу или земле принадлежит это мимолетное видение.

Весь день прошел среди этих пейзажей, в которые капитан Памфил, казалось, пристально вглядывался и которыми любовался; однако эти впечатления, как бы ни были они сильны, ни на миг не отвлекли его от выполнения матросских обязанностей. Черный Змей, которому он вдвойне угодил своим хорошим вкусом и доброй службой, в минуту досуга протянул ему уже набитую трубку. Капитан Памфил тем выше оценил эту милость, что был лишен подобного удовольствия с тех самых пор, как Двойная Глотка зажег его носогрейку, погасшую во время бунта на «Роксолане», поэтому он, поклонившись, произнес:

– Черный Змей – великий вождь!

На эту любезность Черный Змей в свою очередь ответил:

– Капитан Памфил – верный слуга.

На этом беседа завершилась, и оба принялись дымить.

Вечером гуроны высадились на острове; церемония ужина свершилась как обычно, ко всеобщему удовлетворению. Но опыт предыдущей ночи вызвал у капитана Памфила тревогу: как ему удастся защититься от холода, более сильного, как известно каждому, на окруженном водой острове, чем на лесистом континенте? Развернув свою буйволиную шкуру, он обнаружил внутри шерстяное одеяло: решительно, Черный Змей был не таким уж плохим хозяином, и, не будь у капитана Памфила других планов на будущее, возможно, он остался бы у него на службе; но, как ни приятно было ему лежать на острове посреди реки Святого Лаврентия, подстелив под себя шкуру буйвола и укрывшись шерстяным одеялом, он предпочитал свою койку на борту «Роксоланы». Однако, хотя его временное ложе ей уступало, капитан, тем не менее, проспал на нем до рассвета беспробудным сном.

На третий день к одиннадцати часам вдали показался Квебек. Капитан надеялся, что Черный Змей остановится в этом городе, поэтому, едва увидев его, принялся грести так усердно, что уважение к нему со стороны великого вождя сильно возросло, но вместе с тем это рвение помешало капитану уделить водопаду Монморанси столько внимания, сколько тот заслуживал. Однако его предположение было ошибочным: лодка прошла перед гаванью, обогнула мыс Диаминт и пристала к берегу против водопада Шодьер.

Было еще совсем светло, и капитан Памфил смог полюбоваться великолепным зрелищем воды, падающей с высоты в сто пятьдесят футов на ширине в двести шестьдесят; снежной пеленой, покрывающей ковер зелени, и скалами, изредка возвышавшими над чудесными лесами по берегам свои белые вершины, которые были лишены растительности и напоминали старческие лбы. Ужин и ночевка прошли как обычно.

На следующий день лодку спустили на воду с зарей. Несмотря на свой философский настрой, капитан Памфил начинал ощущать некоторое беспокойство. Он не мог не видеть, что, забираясь в глубь континента, он удаляется от Марселя и побег становится более трудным делом; теперь он греб с небрежностью, какой великий вождь у него еще не замечал, но которую прощал ему за прошлые заслуги; вдруг взгляд пленника остановился на горизонте; весло замерло в руках, отчего (поскольку матрос у противоположного борта продолжал грести) лодка два раза повернулась вокруг своей оси.

– Что случилось? – спросил Черный Змей, приподнимаясь со дна лодки, где он лежал, и вынув изо рта трубку.

– Дело в том, – протянув руку к югу, ответил капитан Памфил, – что или я перестал понимать в навигации, или на нас надвигается довольно странная гроза.

– И где мой брат видит какой-нибудь знак, указывающий на то, что Господь приказал буре: «Шуми и разрушай»?

– Черт возьми! – возразил капитан. – На нас несется черная как чернила туча.

– У моего брата глаза крота, – продолжал вождь. – То, что он видит, вовсе не туча.

– Шутник! – сказал капитан Памфил.

– У Черного Змея орлиный глаз, – ответил вождь. – Пусть белый человек подождет, а потом решает.

В самом деле, мнимая туча двигалась вперед с такой скоростью и силой, какой капитан никогда не замечал ни у одной настоящей тучи под любым ветром; три секунды спустя наш достойный моряк, хоть и доверял своему опыту, вынужден был в нем усомниться. Не прошло и минуты, как все его недоумения окончательно рассеялись и он признал, что Черный Змей был прав: туча оказалась не чем иным, как несметной стаей летевших на юг голубей.

В первое мгновение капитан Памфил не поверил своим глазам: птиц было так много и они летели с таким шумом, что нельзя было представить себе подобную тучу, даже если бы в нее собрались все голуби на свете. Небо, еще сохранившее лазурный цвет на севере, на юге было полностью покрыто чем-то вроде бескрайней серой пелены, причем так далеко, насколько достигал взгляд. Вскоре эта пелена закрыла солнце, мгновенно преградив путь его лучам. Казалось, навстречу мореплавателям двигались сумерки. В тот же миг над лодкой пронесся с невероятной скоростью своеобразный передовой отряд, состоявший из нескольких тысяч птиц; почти сразу же вслед за ним последовала главная армия, и дневной свет померк, словно между небом и землей простерлось крыло бури.

Капитан Памфил, остолбенев от изумления, взирал на это чудо природы; индейцы же, привыкшие к этому зрелищу, возобновлявшемуся для них каждые пять-шесть лет, напротив, испускали радостные крики и готовили стрелы, собираясь воспользоваться посланной им Богом крылатой манной небесной. Черный Змей спокойно и неторопливо тоже заряжал ружье, показывая этим, что он глубоко убежден в беспредельности живой тучи, проносящейся над его головой. Наконец он поднес ружье к плечу и, не дав себе труда прицелиться, выстрелил; на мгновение открывшееся отверстие, похожее на просвет колодца, пропустило луч света и немедленно затянулось снова; десятков пять голубей, попавших в очерченную дробью окружность, дождем посыпались в лодку и вокруг нее; индейцы подобрали всех птиц до одной, к великому удивлению капитана Памфила, который не видел никакого смысла в том, чтобы так стараться, когда еще одним или двумя выстрелами и даже не отклоняясь вправо или влево команда лодки могла убить необходимое для своего пропитания количество голубей. Но, обернувшись, капитан увидел, что вождь снова улегся, положил ружье рядом с собой и взял трубку.

– Черный Змей уже закончил свою охоту? – спросил капитан Памфил.

– Черный Змей одним выстрелом убил достаточно голубей для своего ужина и ужина его свиты; гурон не поступает как белый человек, бесцельно уничтожающий создания Великого Духа.

«Вот как, – сказал самому себе капитан Памфил. – Недурное рассуждение для дикаря; но я был бы не прочь увидеть еще три или четыре прорехи в этом пернатом саване, простертом у нас над головами, хотя бы для того чтобы убедиться, что солнце по-прежнему на своем месте».

– Взгляни и успокойся, – сказал ему вождь, указав рукой на юг.

В самом деле, по южной стороне небосклона начал разливаться золотистый свет, на севере же, напротив, пейзаж был погружен во мрак; должно быть, голова колонны достигла, по меньшей мере, устья реки Святого Лаврентия. Она проделала за четверть часа тот путь, который лодка прошла за четыре дня. Впрочем, серая пелена продолжала двигаться так, словно духи полюса тащили ее к себе, и свет с той же быстротой, как прежде тьма, стремительными потоками заливал горы, струился в долинах и растекался по прериям. Наконец летучий арьергард дымкой скользнул по солнечному лику, и светило, освободившись от последнего покрова, продолжало улыбаться земле.

Как бы храбр ни был капитан Памфил и как бы ни мала была опасность, заключавшаяся в явлениях, которые только что происходили перед его глазами, все же ему было не по себе, пока длилась эта искусственная ночь. Поэтому он с искренней радостью приветствовал свет, снова взялся за весло и принялся грести; прочие слуги Черного Змея тем временем ощипывали голубей, убитых выстрелом из ружья их предводителя и их собственными стрелами.

На следующий день лодка прошла мимо Монреаля, как раньше – мимо Квебека; Черный Змей не проявил ни малейшего желания останавливаться в этом городе, напротив, он сделал знак гребцам направиться к противоположному берегу реки. Вождь обитавшего там индейского племени, куривший сидя на корточках у воды, обменялся с Черным Змеем несколькими словами на незнакомом капитану языке. Через четверть часа гуронам встретились первые пороги, но, вместо того чтобы попытаться преодолеть их с помощью крюков, укрепленных на этот случай на дне лодки, Черный Змей приказал пристать к берегу и вышел из лодки; капитан Памфил последовал за ним. Гребцы подняли лодку на плечи, вся команда потянулась за ними и, не пытаясь преодолеть течение, спокойно шла по берегу реки. Через два часа пороги остались позади, лодку снова спустили на воду, и она полетела по реке.

Так они плыли около трех часов. Внезапно спутники капитана Памфила оторвали его от размышлений, хором издав радостный вопль, к которому не присоединился лишь их вождь. Этот крик был вызван зрелищем не менее любопытным, чем вчерашнее; но на этот раз чудо произошло в воде, а не в небесах. Стая черных белок перебиралась с востока на запад, как за день до того с юга на север перемещались голуби, и плыла через реку Святого Лаврентия. Без сомнения, белки уже давно собрались на берегу и ждали благоприятного ветра: ширина реки в этом месте почти четыре мили, и эти зверюшки, хотя они отличные пловцы, не смогли бы ее переплыть без посланной им Богом помощи. В самом деле, через час после того, как с гор Портленда и Бостона задул приятный бриз, вся эта живая флотилия сошла на воду и безмятежно плыла через реку с попутным ветром, распустив хвосты вместо парусов и работая лапками ровно столько, сколько было необходимо, чтобы удерживать заданное направление.

Дикари любят полакомиться мясом белки еще больше, чем мясом голубя, поэтому команда лодки тотчас приготовилась к охоте на переселенцев; сам великий вождь, казалось, не пренебрегал подобным развлечением. Он взял сарбакан, открыл берестяную коробочку, восхитительно украшенную мехом лося, и достал из нее десятка два крошечных стрел длиной не больше двух дюймов и тонких, как стальная проволочка; один конец такой стрелы был заострен, на другом был укреплен пушок чертополоха таким образом, чтобы заполнить трубку, из которой пускали стрелу. Два индейца последовали его примеру, еще двоим приказали грести. Что касается капитана Памфила, то ему, как и последнему из команды, поручили подбирать убитых зверьков и извлекать из их трупов маленькие орудия, с помощью которых индейцы собирались лишать жизни белок. Через десять минут лодка подошла на расстояние выстрела и охота началась.