Текст книги "Блэк. Эрминия. Корсиканские братья"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 34 страниц)

XVII

Мы прибыли в Винсент без пяти девять.

Еще одна коляска остановилась одновременно с нашей: это была коляска де Шато-Рено.

Мы въехали в лес двумя разными дорогами. Наши кучера должны были поставить коляски рядом на большой аллее.

Через несколько минут все были на месте встречи.

– Господа, – сказал Луи, – вы знаете – никаких соглашений.

– Однако… – проговорил я, приближаясь.

– О, мой друг, помните, что после того доверия, которое я вам оказал, вы не должны настаивать на том, чтобы с чем-то соглашаться или что-то предлагать.

Я склонил голову перед этой безоговорочной волей, которая для меня была волей свыше.

Мы оставили Луи у коляски, а сами направились к де Буасси и де Шатогранду.

Барон Жиордано держал в руке коробку с пистолетами.

Мы обменялись приветствиями.

– Господа, – сказал барон Жиордано, – в наших обстоятельствах уместно будет ограничиться самыми короткими приветствиями, потому что с минуты на минуту нам могут здесь помешать. Наша обязанность была принести оружие – вот оно. Можете их проверить, они только что куплены у оружейного мастера, и мы даем слово, что господин Луи де Франчи их даже и не видел.

– Излишне было давать слово, месье, – ответил виконт де Шатогранд, – мы знаем, с кем имеем дело.

И, взяв пистолет, в то время как де Буасси взял другой, оба секунданта проверили их исправность и уточнили калибр.

– Это пистолеты для обычной стрельбы, ими еще никогда не пользовались, – сказал барон. – Мы привезли оружие, а вам его заряжать.

Молодые люди взяли по пистолету, точно отмерили одинаковое количество пороха, взяв наугад две пули, и вбили их в дула деревянными молотками.

Во время этой операции, принимать участие в которой у меня не было ни малейшего желания, я подошел к Луи, встретившему меня улыбкой.

– Не забудьте ни о чем, что я вас просил, – сказал он мне, – и добейтесь от Жиордано, которого я также просил в письме, оставленном для него, чтобы он ничего не рассказывал ни моей матери, ни брату. Позаботьтесь также о том, чтобы газеты ни словом не обмолвились об этом деле, или, уж если и напишут что-нибудь, то пусть не упоминают имен.

– Вы все еще находитесь в этом ужасном убеждении, что дуэль будет для вас роковой? – спросил я.

– Я убежден в этом больше, чем когда-либо. Вы мне, по крайней мере оставьте это право, хорошо? Чтобы я принял смерть как настоящий корсиканец.

– Ваше спокойствие, мой дорогой де Франчи, настолько велико, что это дает мне надежду, что вы сами в это не верите.

Он достал часы.

– Мне осталось жить еще семь минут, – сказал он, – возьмите, вот мои часы, сохраните их, я вас прошу, в память обо мне: это великолепный брегет.

Я взял часы и пожал руку де Франчи.

– Надеюсь вернуть их вам через восемь минут, – сказал я.

– Не будем больше об этом говорить, видите, к нам идут, – ответил он.

– Господа, – сказал подойдя де Шатогранд, – здесь справа должна быть поляна, которой я сам воспользовался в прошлом году. Давайте ее поищем. Это будет лучше, чем в аллее, где нас могут увидеть и помешать.

– Ведите нас, месье, – сказал барон де Жиордано Мартелли, – мы пойдем за вами.

Виконт пошел первым, мы следом, образуя две группы. Действительно, скоро мы оказались, после почти незаметного спуска, посреди поляны, которая раньше, несомненно, была прудом. После того как пруд высох, образовался овраг, окруженный со всех сторон склонами. Площадка, как будто специально созданная, чтобы служить театром для сцены, подобной той, которая здесь должна была разыграться.

– Месье Мартелли, – спросил виконт, – вы не хотите вместе со мной отсчитать шаги?

Барон ответил утвердительным жестом, и, идя рядом с де Шатограндом, они отмерили двадцать шагов.

Я на несколько секунд вновь остался один на один с де Франчи.

– Кстати, – сказал он, – вы найдете мое завещание на столе, там, где я писал, когда вы вошли.

– Хорошо, – ответил я, – будьте спокойны.

– Господа, если вы готовы… – сказал виконт де Шатогранд.

– Я готов, – ответил Луи. – Прощайте, мой друг, спасибо за все, что вы сделали для меня, не считая того, – добавил он с меланхолической улыбкой, – что вы для меня еще сделаете.

Я взял его за руку: она была холодной, но не дрожала.

– Послушайте, – сказал я ему, – забудьте видение этой ночи и цельтесь как можно лучше.

– Прощайте!

По дороге он встретил барона Жиордано, который держал предназначенный ему пистолет, взял его, взвел курок, даже не посмотрев на него, пошел на свое место, отмеченное носовым платком.

Господин де Шато-Рено стоял уже на своем.

В полном молчании оба молодых человека поприветствовали своих секундантов, затем секундантов своих противников, а потом друг друга.

Шато-Рено казался привычным к подобного рода делам. Он улыбался как человек, уверенный в своих силах. Возможно, он знал, что Луи де Франчи сегодня впервые взял в руки пистолет.

Луи был спокоен и холоден, его красивая голова была похожа на мраморный бюст.

– Итак, господа, – объявил де Шато-Рено, – вы видите, мы ждем.

Луи посмотрел на меня в последний раз, а потом, улыбнувшись, поднял глаза к небу.

– Господа, приготовьтесь, – сказал Шатогранд.

Затем он стал считать, хлопая в ладоши:

– Раз… два… три…

Два выстрела слились в один.

В это же мгновение я увидел, как Луи де Франчи, дважды обернувшись вокруг себя, опустился на одно колено.

Де Шато-Рено остался стоять: был слегка задет лишь лацкан его редингтона.

Я поспешил к Луи де Франчи.

– Вы ранены? – спросил я.

Он попытался мне ответить, но не смог: на губах его появилась кровавая пена.

Тогда он бросил пистолет и поднес руку к правой стороне груди.

Мы с трудом рассмотрели на его редингтоне дырку, в которую бы мог войти кончик мизинца.

– Господин барон, – закричал я, – бегите в казарму и приведите полкового хирурга.

Но де Франчи собрал силы и остановил Жиордано, сделав ему знак, что это уже бесполезно.

Тут он упал на второе колено. Де Шато-Рено тотчас удалился, но оба его секунданта приблизились к раненому.

Мы же тем временем расстегнули редингтон и разорвали жилет и рубашку.

Пуля вошла под шестым ребром справа и вышла немного выше левого бедра.

При каждом вздохе умирающего кровь фонтанировала из обеих ран.

Было очевидно, что рана была смертельной.

– Господин де Франчи, – сказал виконт де Шато-гранд, – мы огорчены, поверьте, всей этой печальной историей, и мы надеемся, что вы не держите зла на господина де Шато-Рено.

– Да… да… – пробормотал раненый, – да, я прощаю его… но пусть он уедет… пусть он куда-нибудь уедет…

Затем, с трудом повернувшись ко мне:

– Помните о своем обещании, – проговорил он. – А теперь, – сказал он, улыбаясь, – посмотрите на часы.

Он вновь упал и издал тяжелый вздох.

Это был его последний вздох.

Я посмотрел на часы: было ровно девять часов десять минут.

Потом я закрыл глаза Луи де Франчи: он был мертв.

Мы отвезли труп домой, в то время как барон де Жиордано поехал сделать заявление в комиссариат полиции квартала; вместе с Жозефом я поднял его в комнату.

Бедный парень заливался горючими слезами.

Входя, я помимо своей волн посмотрел на часы. Они показывали девять часов десять минут.

Конечно, их просто забыли завести, и они остановились, отмечая это время.

Через минуту барон Жиордано вернулся вместе с судебными исполнителями, которые, предупрежденные им, принесли свои печати, чтобы опечатать квартиру.

Барон хотел отправить письма друзьям и знакомым умершего, но я попросил его прежде прочитать письмо, которое написал ему Луи де Франчи перед нашим уходом.

Это письмо содержало просьбу скрыть от Люсьена причину его смерти, просьбу никого не посвящать в эту тайну и похороны устроить без помпы и шума.

Барон Жиордано взял на себя все эти хлопоты, а я сразу же навестил господ де Буасси и де Шатогранда, чтобы попросить их хранить молчание об этом трагическом поединке и предложить де Шато-Рено на какое-то время покинуть Париж, не говоря ему по какой причине они так настаивают на его отъезде.

Пообещав помочь в моем деле, насколько это в их власти, они пошли к де Шато-Рено, я же отнес на почту письмо, адресованное мадам де Франчи, в котором сообщалось, что ее сын только что умер от воспаления мозга.

XVIII

Вопреки обычаям, эта дуэль наделала мало шума.

Даже газеты, эти громогласные и лживые общественные рупоры, промолчали.

Всего лишь несколько самых близких друзей провожали тело несчастного молодого человека на Пер-Лашез. Единственно, несмотря на неоднократные настоятельные просьбы к де Шато-Рено, он отказался покинуть Париж.

Был момент, когда я следом за письмом Луи к семье хотел послать свое письмо, но хотя цель и была возвышенной, ложь по отношению к смерти сына и брата мне претила. Я был убежден, что Луи перед этим долго боролся с собой и что у него были важные причины, о которых он мне рассказал, чтобы решиться на это.

Я рисковал быть обвиненным в безразличии или даже в неблагодарности, сохраняя молчание. И я был убежден, что и барон де Жиордано также переживал.

Через пять дней после случившегося, где-то около одиннадцати часов вечера, я работал за столом у камина, один, в довольно мрачном расположении духа, когда вошел мой слуга, быстро закрыл за собой дверь и весьма взволнованным голосом сказал, что господин де Франчи хочет со мной поговорить.

Я повернулся и пристально на него посмотрел: он был очень бледный.

– Что вы сказали, Виктор? – переспросил я.

– О, месье, – ответил он, – правда, я сам ничего не понимаю.

– Какой еще господин де Франчи хочет со мной поговорить? Ну!

– Друг месье… я видел как он приходил к вам один или два раза…

– Вы с ума сошли, мой дорогой! Вы разве не знаете, что пять дней назад мы пережили горечь его потери?

– Да, месье, и вот из-за этого, месье видит, я так Взволнован. Он позвонил, я был в прихожей и открыл дверь. Я сразу же отскочил, когда увидел его. Он вошел и спросил, дома ли месье. Я был так взволнован, что ответил да. И он мне сказал: «Ступайте сообщите ему, что господин де Франчи просит разрешения с ним поговорить», вот почему я пришел.

– Вы сошли с ума, мой дорогой! Прихожая была слабо освещена, и вы, конечно, плохо видели, вы все еще не проснулись и не расслышали. Вернитесь и спросите еще раз имя.

– О, это совершенно бесполезно, и уверяю, месье, что не ошибаюсь: я хорошо видел и хорошо слышал.

– Тогда пусть войдет.

Виктор, весь дрожа, вернулся к двери, открыл ее и потом, оставаясь внутри комнаты, сказал:

– Пусть месье соблаговолит войти.

И я услышал, несмотря на то, что ковер их приглушал, шаги, которые пересекли прихожую и приблизились к моей комнате, затем почти сразу же я действительно увидел, как на пороге двери появился господин де Франчи.

Признаюсь, что первым охватившим меня чувством было чувство ужаса. Я поднялся и сделал шаг назад.

– Извините, что беспокою вас в подобный час, – сказал мне господин де Франчи, – но я приехал всего лишь десять минут назад, и вы понимаете, что я не хотел ждать до завтра, чтобы прийти поговорить с вами.

– О, мой дорогой Люсьен, – воскликнул я, бросившись к нему и обняв, – это вы, это ведь вы!

И помимо воли я прослезился.

– Да, – сказал он, – это я.

Я подсчитал, сколько времени прошло: едва ли письмо должно было дойти, не говоря уже о Суллакаро, но даже и до Айяччо.

– О, Боже мой, – воскликнул я, – так вы ничего не знаете!

– Я знаю все, – сказал он.

– Как это все?

– Да, все.

– Виктор, – сказал я, поворачиваясь к слуге, все еще не пришедшему в себя, – оставьте нас, или лучше вернитесь через четверть часа с сервированным подносом: вы поужинаете со мной, Люсьен, и вы останетесь здесь ночевать, не так ли?

– Я согласен со всем этим, – сказал он, – я не ел от самого Оксерра. Тем более меня никто не знает, и к тому же, – добавил он с очень печальной улыбкой, – из-за того, что все принимают меня за моего бедного брата, меня не впустили в его дом, и я ушел, оставив всех в сильном смятении.

– Это и понятно, мой дорогой Люсьен, ваше сходство с Луи так велико, что даже я сам сейчас был поражен.

– Как! – воскликнул Виктор, который все еще не мог собраться с силами и уйти. – Месье – это брат?…

– Да, но сейчас идите и принесите нам поесть.

Виктор ушел, мы остались одни.

Я взял Люсьена за руку, подвел к креслу и сам сел рядом с ним.

– Но, – проговорил я, все больше поражаясь тому, что вижу его, – вы, должно быть, были уже в дороге когда узнали эту ужасную новость?

– Нет, я был в Суллакаро.

– Невозможно! Письмо вашего брата едва ли еще пришло.

– Вы забыли балладу о Бюргере, мой дорогой Александр. «Мертвые ходят быстро!»

Я содрогнулся.

– Что вы хотите сказать? Объясните, не понимаю.

– А вы не забыли, что я вам рассказывал о видениях в нашей семье?

– Вы видели вашего брата? – воскликнул я.

– Да.

– Когда же?

– В ночь с шестнадцатого на семнадцатое.

– И он вам все сказал?

– Все.

– Он вам сказал, что он мертв.

– Он мне сказал, что убит: мертвые не лгут.

– А он вам сказал, как это произошло?

– На дуэли.

– С кем?

– С господином де Шато-Рено.

– Не может быть! – воскликнул я. – Нет, вы узнали об этом каким-то другим путем?

– Вы думаете, что я расположен шутить?

– Извините! Но, в самом деле, то, что вы говорите, так необычно. И все что с вами происходит, с вами и вашим братом, настолько выходит за рамки привычного…

– Что вы не хотите в это верить, не так ли? Я понимаю! Но посмотрите, – сказал он и распахнул рубаху, показывая мне синюю отметину на коже над шестым правым ребром, – в это вы верите?

– Действительно, – воскликнул я, – именно на этом месте была рана у вашего брата.

– И пуля вышла вот здесь, не так ли?… – продолжил Люсьен, показывая пальцем над левым бедром.

– Фантастично! – воскликнул я.

– А теперь, – сказал он, – хотите я вам скажу в котором часу он умер?

– Говорите!

– В девять часов десять минут.

– Послушайте, Люсьен, расскажите мне все по порядку: я ума не приложу, о чем вас спросить, чтобы услышать ваши невероятные ответы. Мне больше по душе связанный рассказ.

XIX

Люсьен облокотился на кресло, пристально поем стрел на меня и продолжил:

– Да, Боже мой, все очень просто. В день, когда убили брата, я выехал на лошади ранним утром, собираясь навестить наших пастухов со стороны Карбони. Как вдруг, после того как я посмотрел на часы и убрал их в карман жилета, я получил такой сильный удар под ребро, что потерял сознание. Когда я вновь открыл глаза, то уже лежал на земле и меня поддерживал Орланди, который поливал мне водой лицо. Моя лошадь была в четырех шагах от меня, она стояла, повернув морду ко мне, раздувая ноздри и отфыркиваясь.

– Так что же с вами случилось? – спросил Орланди.

– Боже, – ответил я, – да я и сам ничего не знаю, А вы не слышали выстрела?

– Нет.

– Мне кажется, что мне сюда попала пуля.

И я показал ему место, где ощущал боль.

– Во-первых, – заметил он, – не было никакого выстрела ни из ружья, ни из пистолета, а во-вторых, у вас нет дырки на сюртуке.

– Значит, – ответил я, – это убили моего брата.

– А, это другое дело, – ответил он.

Я расстегнул сюртук и нашел отметину, которую только что вам показал. Единственное, она поначалу была свежей и казалась кровоточащей.

На какое-то мгновение я потерял контроль над собой, настолько я был сломлен этой двойной болью: физической и моральной. Я хотел вернуться в Суллакаро, но я подумал о матери: она ждала меня лишь к ужину, и надо было как-то объяснить причину возвращения, а мне ей нечего было сказать.

С другой стороны, я не хотел, будучи не совсем уверенным, объявлять ей о смерти брата.

Я продолжил свой путь и вернулся домой лишь в шесть часов вечера.

Моя бедная мать встретила меня как обычно: было очевидно, что она ни о чем не догадывается.

Сразу после ужина я пошел в свою комнату. Когда я проходил по коридору, который вы помните, ветер задул свечу.

Я хотел спуститься, чтобы вновь ее зажечь, когда вдруг заметил сквозь дверные щели свет в комнате брата.

Я подумал, что Гриффо, должно быть, что-то делал в этой комнате и забыл унести лампу.

Я толкнул дверь: восковая свеча горела около кровати брата, а на кровати голый и окровавленный лежал мой брат.

Признаюсь, минуту я стоял, застыв от ужаса, потом подошел.

Я дотронулся до него… Он уже был холодным. Он получил сквозную рану именно в том месте, где я почувствовал удар, и несколько капель крови стекали с лиловых краев раны.

Для меня стало ясно, что мой брат убит.

Я упал на колени, склонил голову у кровати и, закрыв глаза, прочитал молитву.

Когда я их вновь открыл, то увидел, что нахожусь в полной темноте, свеча погасла, а видение исчезло.

Я ощупал кровать, она была пуста.

Знаете, я, признаюсь, считал себя достаточно храбрым, но, когда я на ощупь выходил из комнаты, у меня волосы дыбом стояли, а по лицу струился пот.

Я спустился, чтобы взять другую свечу. Мать, увидев меня, вскрикнула.

– Что с тобой? – спросила она. – И почему ты такой бледный?

– Со мной ничего не произошло, – ответил я.

И, взяв другой подсвечник, я ушел наверх.

На этот раз свеча больше не гасла, и я зашел в комнату брата. Она была пуста.

Восковая свеча исчезла, и не было никаких вмятин на матрасе.

На полу лежала моя первая свеча, которую я вновь зажег.

Несмотря на то, что новых доказательств не было, я к тому времени уже достаточно видел, чтобы убедиться.

В девять часов десять минут утра мой брат был убит, я вышел и спал той ночью очень неспокойно.

Как вы понимаете, мне потребовалось много времени, чтобы заснуть. Наконец усталость поборола волнение и мной овладел сон.

Но это все продолжалось уже в виде сна: я видел, как разворачивалось действие, я видел мужчину, который его убил, и слышал, как произнесли его имя: его звали де Шато-Рено.

– Увы! Это все слишком правдоподобно, – проговорил я. – Но зачем вы приехали в Париж?

– Я приехал, чтобы убить того, кто убил моего брата.

– Убить его?…

– О, не беспокойтесь, не по-корсикански: не из-за ограды или со стены, нет, нет, по-французски: в белых перчатках, жабо и манжетах.

– А мадам де Франчи знает, что вы приехали в Париж с этим намерением?

– Да.

– И она отпустила вас?

– Она поцеловала меня и сказала: «Езжай!» Моя мать – настоящая корсиканка.

– И вы приехали!

– Вот он я.

– Но когда ваш брат был жив, он не хотел, чтобы за него мстили.

– А он изменил свою точку зрения с тех пор как умер, – сказал Люсьен, горько усмехаясь.

В это время вошел слуга, неся ужин: мы сели за стол.

Люсьен ел как обыкновенный беззаботный человек.

После ужина я проводил его в отведенную ему комнату. Он поблагодарил меня, полол мне руку и пожелал спокойной ночи.

Такое спокойствие наступает у сильных натур после принятия ими твердого решения.

На следующий день он вошел ко мне сразу, как узнал от слуги, что я встал.

– Вы не хотите поехать со мной в Винсенн? – спросил он. – Дело в том, что я собираюсь сходить поклониться месту гибели брата. Если у вас нет времени, я поеду один.

– Как это один! А кто вам покажет место?

– О, я его легко узнаю, разве я вам не говорил, что оно предстало перед моим взором во сне?

Мне было любопытно узнать, насколько было точным это необыкновенное видение.

– Я еду с вами, – сказал я.

– Хорошо. Собирайтесь, а я тем временем напишу Жиордано. Бы позволите мне использовать вашего слугу, чтобы он отнес письмо?

– Он в вашем распоряжении.

– Спасибо.

Он вышел и вернулся через десять минут с письмом, которое вручил слуге.

Я отправился искать коляску. Мы сели, и поехали в Винсеннский лес. Когда мы добрались до перекрестка, Люсьен спросил:

– Мы уже приближаемся, не так ли?

– Да, в двадцати шагах отсюда мы входили тогда в лес.

– Вот мы и приехали, – проговорил молодой человек, останавливая коляску.

И он не ошибся.

Люсьен не колеблясь вошел в лес, как будто он уже много раз бывал здесь. Он повернул направо к оврагу, потом ненадолго остановился, чтобы сориентироваться, и пошел вперед точно к тому месту, где упал его брат, затем наклонился к земле и, увидев под ногами красноватое пятно, сказал:

– Это здесь.

Он медленно опустил голову и поцеловал траву.

Поднявшись, он с горящими глазами пересек дно оврага и направился туда, откуда стрелял де Шато-Рено:

– Он стоял здесь, – сказал он, топнув ногой, – и здесь вы его увидите лежащим завтра.

– Как это завтра? – спросил я.

– Да. Он негодяй, и завтра я посчитаюсь с ним.

– Но, дорогой мой Люсьен, – сказал я, – вы же знаете, что во Франции обычно дуэль не влечет за собой каких-либо других последствий, кроме естественных для поединка. Господин Шато-Рено дрался с вашим братом, которого он вызвал. Но вы-то здесь непричастны.

– По-вашему, выходит, что у господина де Шато-Рено было право потребовать сатисфакции у моего брата только потому, что он предложил свою помощь женщине, которую Шато-Рено трусливо обманул? И вы считаете, что он мог вызвать на дуэль моего брата? Господин де Шато-Рено убил моего брата, который никогда не держал в руках пистолет. Он убил его с таким спокойствием, словно стрелял вон в ту косулю, которая смотрит на нас, а я, значит, не имею права вызвать де Шато-Рено? С этим я не согласен!

Я молча склонил голову.

– Впрочем, – продолжил он, – вам ничего не придется делать для этого. Не беспокойтесь, сегодня утром я написал Жиордано, и, когда мы вернемся в Париж, все будет сделано. Вы думаете, что де Шато-Рено не примет мой вызов?

– Господин де Шато-Рено, к сожалению, имеет репутацию смельчака, которая, должен признаться, не позволяет мне иметь ни малейшего сомнения в этом отношении.

– Ну, что же, отлично, – сказал Люсьен. – Пойдемте завтракать.

Мы вышли из аллеи и сели в коляску.

– Кучер, – сказал я, – улица де Риволи.

– Нет, нет, – сказал Люсьен, – завтракать отведу вас я… Кучер, в «Кафе де Пари». Ведь там обычно обедал мой брат?

– Мне кажется, да.

– И там я назначил свидание Жиордано.

– Ну, что ж, поехали в «Кафе де Пари».

Через полчаса мы были у дверей ресторана.