Текст книги "Бастард де Молеон"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

– Ты веришь в силу талисмана? – тихо спросил другой солдат у державшего меч.

– Сейчас посмотрим, – ответил тот.

– Руби! – приказал Фадрике.

Меч блеснул в руках палача; лезвие сверкнуло как молния, и голова великого магистра, снесенная одним ударом, покатилась по полу.

И в эту самую секунду жуткий вой разнесся под сводами дворца.

Король, который подслушивал у двери, в испуге убежал. Палачи кинулись прочь из комнаты. На месте остались лишь лужа крови, отрубленная голова и пес, который, выбив дверь, лег рядом с бренными останками хозяина.

IX. Как к Бастарду де Молеону попала записка, за которой он приехал

На охваченный тревогой дворец опустились первые вечерние тени, серые и зловещие. Мрачный и встревоженный дон Педро укрылся во внутренних покоях, боясь оставаться по соседству с комнатой, где лежал труп брата. Сидящая рядом Мария Падилья плакала.

– Почему же вы плачете, сеньора? – вдруг ехидно спросил король. – Разве вы не добились того, чего страстно желали? Вы требовали от меня смерти вашего врага и теперь должны быть довольны – его нет!

– Государь, может быть, я в минуту женской гордыни, в порыве безумного гнева и пожелала этой смерти, но Бог простит меня за то, что подобное желание однажды закралось в мое сердце! – возразила Мария. – Я могу поклясться, что никогда не требовала этой смерти.

– Ха-ха-ха, все женщины одинаковы! – вскричал дон Педро. – Пылкие в желаниях, робкие в действиях, они всегда хотят всего, но не смеют ни на что решиться. Когда же находится человек, достаточно безумный, чтобы уступить их желаниям, они говорят, что даже не думали об этом.

– Государь, во имя Неба! Никогда не говорите мне, что ради меня вы пожертвовали братом! – умоляла Мария. – Эта смерть станет моей мукой в земной жизни и вечно будет терзать меня в жизни иной… Прошу вас, скажите правду, признайтесь, что принесли его в жертву ради своей поруганной чести. Я не хочу, вы слышите, не желаю, чтобы вы бросили меня, не сказав, что не я толкнула вас на убийство!..

– Я скажу все, что вы пожелаете, – холодно ответил король, поднявшись и идя навстречу Мотрилю, который вошел в комнату на правах министра и с уверенностью фаворита.

Мария отвела в сторону глаза, чтобы не видеть этого человека, которого возненавидела еще сильнее после казни великого магистра, хотя эта смерть была в ее интересах, и подошла к окну; пока король говорил с мавром, она смотрела на рыцаря в боевых доспехах, который, воспользовавшись беспорядком, вызванном в замке казнью великого магистра, въехал во двор: ни солдаты, ни часовые не удосужились поинтересоваться, к кому он направляется.

Это был Аженор, который приехал, откликнувшись на зов великого магистра; он искал глазами пурпурные портьеры – дон Фадрике сказал, что по ним можно найти его комнату, – и скрылся за углом.

Мария Падилья рассеянно следила за неизвестным рыцарем до тех пор, пока тот не исчез из виду. Тогда, отвернувшись от окна, она посмотрела на короля и Мотриля.

Король оживленно о чем-то говорил. По энергичным жестам было видно, что он отдавал страшные приказы. Донья Мария сразу все поняла; благодаря острому женскому чутью она догадалась, о ком идет речь.

Она подошла к дону Педро в тот момент, когда он подал мавру знак удалиться.

– Сеньор, два подобных приказа в один день вы не отдадите, – сказала она.

– Значит, вы все слышали? – побледнев, вскричал король.

– Нет, я догадалась. О государь! – упав перед королем на колени, воскликнула Мария. – Государь, я часто жаловалась вам на нее, часто настраивала вас против нее, но, молю вас, государь, не убивайте ее, ибо, убив ее, вы тоже будете говорить мне, как сказали по поводу казни дона Фадрике, что это я требовала у вас ее смерти.

– Мария, встаньте, – с мрачным видом сказал король, – и не просите, это бесполезно, все уже предрешено. Или не надо было начинать, или теперь надо кончать; смерть одного влечет смерть другой. Если бы я казнил лишь дона Фадрике, то на сей раз все подумали бы, что он поплатился не за преступление, а пал жертвой моей мести.

Донья Мария испуганно смотрела на короля, словно путник, в ужасе застывший у края пропасти.

– О Боже! – вздохнула она. – Все это падет на меня и моих детей. Люди станут говорить, будто я толкнула вас на это двойное убийство, но, Господь мой, вы все видите. Вы видите, – стенала она, простираясь у ног короля, – что я прошу его, умоляю не превращать эту женщину в призрак моего проклятия.

– Этого не будет, потому что я расскажу обо всем, о моем позоре и об их преступлении. Этого не будет, потому что я предъявлю письмо дона Фадрике его свояченице.

– Но вам никогда не найти испанца, который поднимет руку на свою королеву! – воскликнула донья Мария.

– Поэтому я и выбрал мавра, – невозмутимо ответил дон Педро. – К чему нужны мавры, если не заставлять их делать то, от чего отказываются испанцы?

– О, как я хотела уехать сегодня утром! – всхлипывала донья Падилья. – Зачем я осталась? Но до вечера еще есть время, позвольте мне покинуть дворец. Мой дом будет открыт для вас в любой час дня и ночи, вы будете приезжать ко мне.

– Поступайте как хотите, сеньора, – сказал дон Педро, перед которым, по странному капризу памяти, в эту секунду всплыл образ прекрасной, сладко спящей мавританки из домика в саду и служанок с большими опахалами, что охраняли ее сон. – Поступайте как вам угодно. Мне надоело вечно слышать от вас, что вы уезжаете, но не видеть вашего отъезда.

– Бог свидетель! – вскричала Мария. – Я ухожу отсюда, потому что не желала смерти дона Фадрике, и теперь напрасно вымаливаю жизнь для королевы Бланки.

И прежде чем дон Педро успел помешать ей уйти, Мария быстро распахнула дверь, вступив на порог. Но тут во дворце послышался сильный шум: отовсюду бежали люди, охваченные необъяснимым ужасом, раздавались крики, причину которых нельзя было угадать; казалось, над дворцом, простирая свои огромные крылья, парит безумие.

– Вы слышите? Слышите? – спросила Мария.

– Что происходит? – спросил дон Педро, подходя к ней. – И что все это значит? Отвечайте, Мотриль, – обратился он к побледневшему мавру, который, пристально вглядываясь во что-то, чего не мог видеть дон Педро, спокойно стоял на другом конце вестибюля, одной рукой сжимая рукоятку кинжала, а другой утирая пот, катившийся по лбу.

– О, ужас! Ужас! – слышалось со всех сторон.

Дон Педро нетерпеливо подался вперед, и глазам его предстало действительно чудовищное зрелище. На верхнюю площадку парадной лестницы вышел пес дона Фадрике, ощетинившийся, как лев, окровавленный и страшный; за длинные волосы он осторожно тянул по мраморному полу голову своего хозяина. Слуги и стражники бежали от него с криками, которые услышал дон Педро. Хотя дон Педро был человеком мужественным и хладнокровным, он тоже пытался убежать, но его ноги, как и у мавра, будто приросли к полу. Пес спускался вниз, оставляя за собой широкую кровавую полосу. Приблизившись к дону Педро и Мотрилю, он, словно признав в них убийц, опустил голову на пол и завыл так жалобно, что фаворитка упала в обморок, а король задрожал от страха, как если бы его коснулся крылом ангел смерти; потом пес снова подхватил свою драгоценную ношу и скрылся во дворе.

Еще один человек слышал вой пса и содрогался от ужаса; им был въехавший в алькасар рыцарь в боевых доспехах, которого видела донья Мария; будучи добрым христианином – правда, не менее суеверным, чем мавр, – он, услышав завывания пса, перекрестился, моля Господа избавить его от дурной встречи.

Но тут рыцаря испугали растерянные слуги, которые разбегались во все стороны, толкая и сбивая друг друга с ног. Не теряя достоинства, рыцарь, сжимая кинжал, стоял, прислонившись к платану, и смотрел, как проносятся мимо эти бледные призраки; наконец он заметил пса, а пес увидел его.

Пес шел прямо на него, ведомый тем чутьем, благодаря которому он безошибочно признал в рыцаре друга своего хозяина.

Аженор оцепенел от ужаса. Эта окровавленная голова, этот пес, похожий на волка, несущего добычу, эта толпа мертвенно-бледных слуг, что бежали, хрипло крича, – все казалось ему одним из тех кошмаров, которые мерещатся больным в лихорадке.

Пес приближался к рыцарю с какой-то горестной радостью и наконец положил к его ногам голову, покрытую пылью; потом задрал морду и завыл так уныло и душераздирающе, как не выл раньше. На мгновение похолодев от страха, Аженор подумал, что сейчас у него разорвется сердце; потом, поняв, что же произошло, он наклонился, расправил прекрасные волосы и увидел спокойные, кроткие, хотя и затянутые уже пеленой смерти, глаза друга. Рот его был как у живого, не искривился, и казалось, что на посиневших губах еще блуждает обычная улыбка дона Фадрике. Аженор опустился на колени, и крупные слезы покатились по его щекам.

Он хотел унести эту голову, чтобы воздать ей последние почести, и лишь тут заметил, что в зубах несчастного великого магистра зажат маленький пергаментный свиток; он разжал зубы кинжалом, развернул его и с жадностью прочел:

«Друг, нас не обманули роковые предчувствия: мой брат убивает меня. Сообщи об этом королеве Бланке, ей тоже грозит опасность. Ты хранишь мою тайну, помни обо мне».

– Да, сеньор мой, – прошептал рыцарь. – Верь мне, я свято исполню твою последнюю волю! Но как мне выбраться отсюда?.. Сам не пойму, как я сюда попал… Голова идет кругом, я ничего больше не соображаю, и рука дрожит так сильно, что кинжал, который я не могу вложить в ножны, сейчас упадет…

Рыцарь, действительно, встал с колен бледный, дрожащий, почти обезумевший и пошел прямо перед собой, натыкаясь на мраморные колонны и вытягивая вперед руки, словно пьяный, который боится разбить себе лоб. Наконец он оказался в великолепном саду, где росли апельсинные, гранатовые деревья и олеандры, а из порфировых чаш, будто водопады серебра, струились потоки воды. Он подбежал к одной из чаш, жадно напился, освежил лицо, окунув лоб в ледяную воду, и попытался сообразить, где он; взгляд его привлек слабый свет, пробивающийся сквозь деревья. Он побежал на этот свет; женщина в белом, склоненная над узорчатой оградой балкона, узнала его, громко вздохнула и прошептала его имя. Аженор поднял голову и увидел протянутые к нему руки.

– Аисса, Аисса, – вскричал он и бросился из сада к балкону мавританки. Девушка с выражением глубокой любви подала ему руки, потом вдруг в испуге отпрянула:

– О Аллах! Француз, ты ранен?

У Аженора руки были в крови; но вместо ответа и излишне долгого объяснения, он одной рукой взял девушку за локоть, а другой показал на пса, бредущего за ним. Увидев это жуткое зрелище, девушка громко вскрикнула; Мотриль, возвращавшийся к себе, услышал ее крик. Он приказал принести факелы; затем раздались шаги Мотриля и его слуг.

– Беги, – закричала девушка, – беги! Если он тебя убьет, я тоже умру: ведь я люблю тебя.

– Аисса, я люблю тебя! – воскликнул рыцарь. – Будь мне верна, и мы встретимся снова!

Потом, прижав девушку к сердцу и поцеловав в губы, он опустил забрало шлема, обнажил длинный меч и, спрыгнув с низкого балкона, бросился бежать, ломая ветки и топча цветы; вскоре он выбрался из сада, пересек двор, выбежал за ворота и, сильно удивившись, что никто даже не пытался его задержать, заметил вдалеке Мюзарона, который твердо сидел в седле, держа в поводу прекрасного черного коня, подаренного доном Фадрике Аженору.

Громкий хрип слышался за спиной рыцаря; Аженор обернулся и сразу понял, почему стражники не слишком рвались отрезать ему путь к отступлению. За ним бежал пес, который не хотел покидать единственного оставшегося у него друга. В это время Мотриль, испуганный криками, поспешил к Аиссе. Он застал бледную девушку у окна; Мотриль хотел ее расспросить, но первые его вопросы она встретила угрюмым молчанием. Наконец мавр понял, что случилось.

– Здесь кто-то был? Отвечайте, Аисса…

– Да, – сказала девушка. – Голова брата короля. Мотриль посмотрел на Аиссу более внимательно. На ее белом платье отпечаталась окровавленная ладонь.

– У тебя был француз! – вскричал взбешенный Мотриль. Аисса смерила его гордым взглядом и на сей раз не удостоила ответом.

X. Каким образом Бастард де Молеон проник в замок Медина-Сидония

Утром после того жуткого дня, когда первые лучи Солнца озарили вершины Сьерры-де-Арасена, Мотриль, закутанный в свободный белый плащ, прощался с королем доном Педро у подножия парадной лестницы алькасара.

– Я ручаюсь за моего слугу, – сказал мавр, – именно такой человек, государь, может отомстить за вас, у него твердая и быстрая рука. Впрочем, я прослежу за ним. Пока же прикажите разыскать этого француза, сообщника великого магистра, и, если схватите его, будьте безжалостны.

– Хорошо, – сказал дон Педро, – поезжай и возвращайся быстрее.

– Сеньор, для большей скорости моя дочь поедет верхом, а не в носилках, – ответил мавр.

– Почему ты не оставляешь ее в Севилье? – спросил король. – Разве у нее нет здесь дома, прислуги и дуэний?

– Сеньор, я не могу ее оставить. Необходимо, чтобы она повсюду была со мной. Это мое сокровище, и я берегу его.

– Ага, мавр, ты помнишь историю графа Хулиана и прекрасной Флоринды.[73]73
  Флорин – золотая монета крупного достоинства; чеканилась во Флоренции с середины XIII в. и имела хождение в других европейских странах. Название монеты происходит от латинского слова tlos – цветок, так как на ней был помещен геральдический знак Флоренции – лилия.


[Закрыть]

– Я не должен ее забывать, – ответил Мотриль, – потому что именно благодаря ей мавры проникли в Испанию, и я, следовательно, обязан ей честью быть министром вашего величества.

– Но ты не говорил мне, что у тебя такая красавица-дочь, – заметил дон Педро.

– Это верно, дочь у меня очень красивая.

– Такая прекрасная, что ты молишься на нее, стоя перед ней на коленях, да?

Мавр притворился, будто его совсем смутили слова короля.

– На коленях?! – воскликнул мавр. – Кто сказал это вашему величеству…

– Никто, я сам видел, – ответил король. – Но она тебе не дочь.

– О, сеньор, надеюсь, вы не думаете, что она моя жена или любовница!

– Так кто же она?

– В свое время король об этом узнает. А пока я отправляюсь исполнять повеления вашего величества.

И, простившись с доном Педро, мавр ушел.

Девушка, закутанная в длинную белую накидку, которая позволяла видеть лишь ее большие черные глаза и изогнутые брови, действительно, входила в свиту мавра, но последний лгал, когда говорил, будто она должна сопровождать его в поездке. В двух льё от Севильи, он свернул с дороги и спрятал Аиссу в надежном месте, во дворце богатой мавританки, которой доверял.

А сам, помчался галопом и, не останавливаясь на отдых, сократил себе путь.

Вскоре он пересек Гуадалете в том месте, где погиб король дон Родриго[74]74
  Последний король (Родерих, Родриг, 710–711) вестготского государства в Испании, разрушенного мусульманским завоеванием; пропал без вести во время битвы при Херес-де-ла-Фронтера.


[Закрыть] после знаменитой битвы, что продолжалась неделю, и между Тарифой и Кадисом увидел возвышающийся на равнине замок Медина-Сидония, окутанный печалью, которая всегда царит над обителями узников.

В этом замке уже давно жила в обществе единственной служанки белокурая и бледная молодая женщина. Словно опаснейшего преступника, ее окружала многочисленная стража; безжалостные глаза беспрерывно следили за ней и тогда, когда она, бессильно опустив руки и склонив голову, медленно прогуливалась в садах, опаленных солнцем, и тогда, когда, лежа у окна, забранного железными решетками, она грустно всматривалась вдаль, вздыхая по свободе и следя за бесконечными, вечно живыми волнами необъятного океана.

Это была Бланка Бурбонская, жена дона Педро, которую он оставил после первой брачной ночи. Она медленно чахла в слезах и сожалениях о том, что в жертву бесплодному призраку тщеславия принесла то сладкое будущее, которое однажды забрезжило перед ней в голубых глазах дона Фадрике.

Когда бедная женщина видела, как по равнине возвращаются девушки, неся корзины с виноградом херес или марбелла, когда слышала, как они поют о своих милых, которые шли к ним навстречу, сердце ее переполняла тоска, а из глаз катились слезы. И она, размышляя о том, что могла бы родиться вдали от трона и быть свободной, как одна их этих юных смуглых сборщиц винограда, вызывала в памяти дорогой для нее образ и тихо шептала имя, что произносила очень часто.

С тех пор как Бланка Бурбонская находилась здесь в заточении, Медина-Сидония казалась проклятым местом. Стража не подпускала к замку ни одного путника, всегда подозревая, что он либо сообщник, либо, по крайней мере, друг. Но каждый день королеве выпадал миг свободы или, вернее, одиночества: это был час, когда дозорные, которые сами стыдились, что так зорко стерегут женщину, предавались сиесте, спасаясь от палящего солнца, и дремали, опершись на копья, либо под сенью какого-нибудь ветвистого платана, либо в тени белой стены.

Тогда королева спускалась на террасу, которая выходила на заполненный водой ров, и если видела вдали какого-нибудь путника, то в мольбе протягивала к нему руки, надеясь, что он станет ей другом и отвезет весточку от нее королю Карлу, но никто еще не ответил на зов узницы.

В один прекрасный день она увидела на дороге из Аркоса двух всадников: один из них, несмотря на то, что солнце, подобно огненному шару, висело над его шлемом, казалось, чувствовал себя бодро в полном боевом облачении. Он так гордо держал копье, что в нем сразу можно было узнать храброго рыцаря. С первого мгновения, как она его заметила, Бланка, не отрываясь, смотрела на него. Он быстро мчался вперед на крепком черном коне и явно держал путь из Севильи в Медину-Сидонию. Несмотря на то, что все гонцы из Севильи до сих пор были вестниками несчастья, королева Бланка, увидев рыцаря, почувствовала скорее радость, нежели страх.

Заметив ее, рыцарь тоже остановился.

Смутное предчувствие надежды заставило забиться сердце узницы; она подошла к перилам, перекрестилась и, как обычно, подняла руки.

Незнакомец, пришпорив коня, галопом помчался прямо к террасе.

Испуганным жестом королева показала на часового, который дремал, прислонившись к дереву.

Рыцарь спешился, сделал знак оруженосцу подойти к нему и о чем-то пошептался с ним несколько минут. Оруженосец отвел лошадей за скалу, чтобы спрятать их там, вернулся к хозяину, и оба подошли к огромному миртовому кусту, откуда можно было слышать голос с террасы.

Достойный рыцарь, который, подобно Карлу Великому,[75]75
  Карл Великий (742–814) – франкский король из династии Каролингов, с 800 г. – император.


[Закрыть] собственной рукой был способен начертать пером лишь те знаки, что имели форму кинжала или меча, приказал оруженосцу быстро написать карандашом – Мюзарон всегда носил его с собой – несколько слов на плоском камне.

Потом он сделал королеве знак отойти назад, потому что хотел забросить камень на террасу.

Камень, взлетев в воздух, упал на пол недалеко от королевы. Звук от его падения разбудил солдата, погруженного в тяжелый сон; он открыл глаза, но ничего не заметил, кроме неподвижной, опечаленной королевы, которую привык видеть каждый день на том же месте, и вскоре снова задремал.

Королева подобрала камень и прочла следующие слова:

«Вы ли несчастная королева Бланка, сестра моего короля?»

Ответ королевы был прекрасен в своем страдальческом величии. Она скрестила руки на груди и так сильно кивнула головой, что к ногам ее упали две крупные слезы.

Рыцарь, почтительно поклонившись, снова обратился к оруженосцу, который уже приготовил камень для второго письма.

– Пиши, – сказал Аженор:

«Госпожа, можете ли Вы выйти на эту террасу в восемь вечера. У меня к Вам письмо от дона Фабрике[76]76
  Дон Фабрике де Кастилья (1334–1358) – внебрачный сын короля Кастилии Альфонса XI, правившего с 1312 по 1350 г.; брат Энрике Трастамаре и сводный брат короля Педро I Жестокого, по приказу которого был убит за участие в заговоре; великий магистр (глава) духовно-рыцарского ордена Святого Иакова, основанного в Кастилии в 1175 г.


[Закрыть]».

Оруженосец написал.

Второе послание долетело столь же счастливо, как и первое. Бланка радостно встрепенулась, потом надолго задумалась и ответила: «Нет».

Тогда был брошен третий камень.

«Есть ли способ пробраться к вам?» – спрашивал Аженор, вынужденный жестами заменить голос, который мог бы разбудить часового, и записку, которую его обессиленная рука уже не могла перебросить через ров. Королева показала рыцарю на дерево: по нему он мог забраться на стену; потом указала в стене на дверь, что вела в башню.

Рыцарь поклонился: он все понял.

Но тут проснулся солдат и снова встал на пост.

Рыцарь какое-то время прятался, потом, улучив момент, когда часовой отвлекся и внимательно смотрел в другую сторону, вместе с оруженосцем проскользнул за скалу, где их ждали лошади.

– Сеньор, мы с вами проделали тяжелую работу, – сказал оруженосец. – Почему бы сразу не послать королеве записку великого магистра? Уж я бы не промахнулся.

– Потому что записка может случайно оторваться от камня, а королева не поверит, что она потерялась. Оставим это дело до вечера и поищем способа пробраться на террасу тайком от часового.

Наступил вечер, а Аженор так и не придумал, как проникнуть в крепость. Наверное, было уже половина восьмого. Аженор стремился попасть в замок, если возможно, без насилия, скорее с помощью хитрости, нежели силы. Но у Мюзарона, по обыкновению, имелось свое мнение, совершенно отличное от мнения его господина.

– Что бы вы ни делали, сеньор, – заметил он, – нам все равно придется дать бой и убивать. Посему ваша щепетильность мне кажется необоснованной. Убийство – всегда убийство. Оно будет грехом и в половине восьмого, и в восемь. Поэтому я утверждаю, что из всех способов, которые вы предлагаете, единственно приемлемый мой.

– Что это за способ?

– Сейчас увидите. На посту как раз стоит гнусный мавр; мерзкий басурман таращит свои белые глазищи так, словно уже охвачен адским пламенем, в котором в один прекрасный день он должен сгореть дотла. Соблаговолите, ваша милость, прочесть «In manus»[77]77
  «In Manus» (буквально: «В руки») – слова из предсмертной фразы Иисуса на кресте: «Отче! В руки Твои предаю дух Мой», ставшей христианской предсмертной молитвой.


[Закрыть] и мысленно окрестить неверного.

– И что это даст? – спросил Аженор.

– А то, что в этих обстоятельствах и должно нас заботить. Мы убьем его тело, но спасем душу.

Рыцарь еще не совсем понимал, что намеревался предпринять Мюзарон. Однако, поскольку он питал полное доверие к фантазии своего оруженосца, которую уже не раз имел возможность оценить, Аженор уступил просьбе Мюзарона и стал молиться. В это время Мюзарон спокойно – так он действовал бы на деревенском празднике, стремясь выиграть в качестве трофея серебряную кружку, – поднял арбалет, вложил стрелу, прицелился в мавра, и в ту же секунду раздался резкий свист. Аженор, который не сводил глаз с часового, увидел, как закачался его тюрбан, а сам он раскинул руки. Обмякнув, солдат разинул рот, словно хотел закричать, но из его глотки не вылетело ни единого звука; захлебнувшись кровью, он, поддерживаемый стенкой, к которой привалился спиной, остался стоять почти прямо и неподвижно.

Аженор повернулся к Мюзарону; тот, улыбаясь, закидывал за спину арбалет, из которого только что выпустил стрелу, поразившую мавра в сердце.

– Видите, сеньор, – сказал Мюзарон, – В том, что я сделал, есть два преимущества: во-первых, я против воли неверного, отправил его в рай; во-вторых, помешал ему крикнуть «Стой! Кто идет?» Теперь вперед, никто нам больше не мешает, на террасе никого, путь свободен!

Они спрыгнули в ров, который перешли вброд. Вода стекала по латам рыцаря, словно по чешуе рыбы. Мюзарон же, неизменно предусмотрительный и исполненный достоинства, снял верхнюю одежду, и водрузил ее на голову. Когда они добрались до дерева, он быстро оделся; пока его хозяин отряхивался, выплескивая воду из всех отверстий доспехов, Мюзарон первым вскарабкался на макушку дерева, на высоту крепостной стены. – Ну, что там? – спросил Молеон.

– Ничего, – ответил оруженосец. – Правда, вижу дверь, ее никто не охраняет. Ваша милость разнесет ее двумя ударами топора.

Молеон тоже забрался на дерево и сам смог убедиться в правдивости слов Мюзарона. Путь был свободен, и лишь указанная дверь, запиравшаяся на ночь, преграждала проход с террасы в покои пленницы.

Как и советовал Мюзарон, Аженор, просунув между камней острый кончик топора, сорвал замок, потом – два засова.

Дверь открылась. За ней оказалась витая лестница, служившая потайным ходом в покои королевы; парадный вход находился во внутреннем дворе. На втором этаже они нашли еще одну дверь, в которую рыцарь постучал три раза, но ему никто не ответил.

Аженор догадался, что королева опасается неожиданностей.

– Не бойтесь, мадам,[78]78
  Мадам – в данном случае обращение к королеве, равнозначное словам «государыня», «ваше величество».


[Закрыть] это мы.

– Я прекрасно вас слышала, – ответила из-за двери королева. – Но не обманываете ли вы меня?

– Я вас не обманываю, мадам, – сказал Аженор, – потому что я вскрыл дверь, чтобы дать вам возможность бежать. Я убил часового. Мы перешли ров – это было делом нескольких минут, – и через четверть часа вы будете на свободе, далеко отсюда.

– Ну а от этой двери есть у вас ключ? – спросила королева. – Я же заперта.

Вместо ответа Аженор проделал ту же операцию, что так успешно удалась ему с нижней дверью. Через несколько минут дверь в комнаты королевы тоже была взломана.

– О Боже мой, как я вам благодарна! – воскликнула королева, увидев своих освободителей. – Но… но где же дон Фадрике? – спросила она дрожащим, еле слышным голосом.

– Увы, мадам, – медленно ответил Аженор, преклонив колено и протягивая королеве пергамент, – дон Фадрике… Вот его письмо.

При свете лампы Бланка прочла письмо.

– Значит он в опасности! – вскричала она. – Эта записка – последнее прощание человека, идущего на смерть!

Аженор промолчал.

– Во имя Неба! Во имя вашей дружбы с великим магистром, скажите, погиб он или жив? – умоляла королева.

– В любом случае, как вы понимаете, дон Фадрике приказывает вам бежать.

– Но к чему бежать, если он погиб? – вскричала королева. – Если он умер, зачем мне жить?

– Чтобы исполнить его последнюю волю, мадам, во имя его и вас потребовать мести от вашего брата, короля Франции.

В эту секунду внутренняя дверь в покои распахнулась; появилась бледная и перепуганная мамка Бланки, что приехала с ней из Франции.

– О мадам, замок заполнили вооруженные люди, приехавшие из Севильи, – сказала она. – Они говорят, что вас хочет видеть посланец короля.

– Надо уходить, мадам, нельзя терять ни минуты, – сказал Аженор.

– Наоборот, – ответила королева, – если они сейчас не найдут меня в замке, за нами бросятся в погоню и непременно схватят. Будет лучше, если я приму этого посланца, а потом, когда он успокоится, увидев меня и поговорив со мною, мы убежим.

– Ну, а если ему даны зловещие приказы, если у него дурные намерения? – возразил рыцарь.

– От него я узнаю, жив или мертв дон Фадрике, – упрямо настаивала королева.

– Хорошо, мадам, если вы принимаете этого человека лишь поэтому, я сам скажу вам правду: увы, дон Фадрике мертв!

– Если он погиб, какое мне дело, зачем приехал сюда этот человек! – возразила королева Бланка. – Думайте о себе, мессир де Молеон, вот и все.

Потом, поскольку рыцарь все еще хотел ее удержать, она величественным жестом велела ему повиноваться и вышла.

– Сеньор, послушайте меня, – сказал Мюзарон, – оставим королеву заниматься ее делами, раз она так хочет, и подумаем, как нам выбраться отсюда. Мы нелепо погибнем здесь, сеньор, я предчувствую это. Отложим на завтра бегство королевы, а сперва…

– Молчи! – приказал рыцарь. – Королева будет свободна сегодня ночью, или я умру!

– Тогда, сеньор, давайте хотя бы поставим двери на место, чтобы мавры ничего не заметили, если пожелают осмотреть террасу. Они же найдут труп часового, сеньор.

– Брось его в воду.

– Это мысль, но хороша она не больше, чем на час… Он всплывет, этот упрямец.

– Бывают случаи, когда час – это целая жизнь! – патетически воскликнул рыцарь. – Ступай!

– Как мне хотелось бы и уйти, и быть с вами! – воскликнул Мюзарон. – Если я останусь, они найдут мавра, если уйду, то буду бояться, как бы с вами не случилось несчастья, пока я оставлю вас одного.

– А что, по-твоему, со мной случится, если при мне и кинжал и меч?

– Гм! – пробормотал Мюзарон.

– Ступай же, не теряй времени.

Мюзарон уже пошел к двери, но внезапно остановился:

– Ага! Слышите, сеньор, этот голос?

До них, действительно, донеслись обрывки нескольких, довольно громко сказанных слов, и рыцарь это слышал.

– Похоже, это голос Мотриля! – вскричал Аженор. – Но быть этого не может!

– От мавров всего можно ждать – и ада и волшебств, – возразил Мюзарон, бросаясь к двери с такой поспешностью, которая свидетельствовала о его желании поскорее оказаться на вольном воздухе.

– Если это Мотриль, тем более надо идти к королеве! – вскричал Аженор. – Ведь если это он, королева погибла.

И он собрался уступить своему великодушному порыву.

– Сеньор, вы знаете, что я не трус, – сказал Мюзарон, удерживая его за рукав кольчуги. – Я просто осторожен, не скрываю этого и этим горжусь. Так вот! Подождите еще несколько минут, добрый мой сеньор, а потом, если пожелаете, я последую за вами в ад.

– Ладно, подождем, может, ты и прав, – согласился рыцарь.

Однако голос слышался по-прежнему, становясь все более угрожающим; напротив, голос королевы, которая всегда разговаривала тихо, постепенно звучал все резче. За этим странным разговором последовало недолгое молчание, потом – чудовищный крик.

Аженор не смог устоять на месте и выбежал в коридор.