Текст книги "Бастард де Молеон"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 42 страниц)

XVII. Как Аженор и незнакомка ехали вместе и о чем они беседовали в дороге

Двум молодым, красивым, остроумным существам, которые, прижавшись друг к другу, едут верхом на лошади по тряской, неровной дороге, просто нельзя не разговориться по душам.

Прекрасная незнакомка первой, по праву женщины, начала задавать вопросы.

– Значит, господин рыцарь, я верно угадала, что вы француз? – г спросила она.

– Верно, мадам.

– И что едете вы в Сорию?

– А вот этого вы не угадали, я сам вам сказал.

– Ладно… Вероятно, вы хотите предложить свои услуги королю дону Педро?

Прежде чем откровенно ответить на этот вопрос, Аженор подумал, что он сопровождает эту женщину только до Сории, с королем он встретится раньше нее, и, следовательно, ему нечего бояться проболтаться; ведь ему есть что сказать, не говоря всей правды.

– Мадам, – ответил он, – на этот раз вы ошиблись. Я не еду предлагать свои услуги королю дону Педро, так как служу королю Энрике де Трастамаре, точнее, коннетаблю Бертрану Дюгеклену, а везу побежденному королю предложения мира.

– Почему это побежденному? – надменным тоном спросила молодая женщина, тут же выразив на лице изумление.

– Конечно, побежденному, если на его соперника возложили корону, – ответил Аженор.

– Ах да! – небрежно заметила молодая женщина. – Значит, вы везете побежденному королю предложения мира?

– И он будет вынужден их принять, ибо дело его проиграно, – пояснил Аженор.

– Вы полагаете?

– Уверен.

– Почему?

– Потому что, имея дурное окружение, а главное – плохих советников, он уже бессилен продолжать борьбу.

– Разве у него дурное окружение?

– Разумеется… Все вокруг: его подданные, друзья, любовница – либо грабят его, либо толкают на зло.

– При чем тут подданные?

– Они бросили его.

– А друзья?

– Они его обирают.

– А что же любовница? – нерешительно осведомилась молодая женщина.

– Любовница толкает короля на зло, – ответил Аженор. Молодая женщина нахмурилась, и по ее лбу словно пробежала легкая тень.

– Вы, вероятно, говорите о мавританке? – спросила она.

– Какой мавританке?

– Новой пассии короля.

– Как вы сказали? – вскричал Аженор, сверкнув глазами.

– Разве вы не слышали, что король дон Педро без ума влюблен в дочь мавра Мотриля? – удивилась молодая женщина.

– В Аиссу! – воскликнул молодой человек.

– Вы знакомы с ней?

– Конечно.

– Почему же тогда вам не известно, что этот гнусный басурман хочет уложить ее в постель к королю?

– Замолчите, пожалуйста! – вскричал рыцарь, повернув к спутнице свое мертвенно-бледное лицо. – Умоляю, не говорите так об Аиссе, если вы не желаете, чтобы наша дружба умерла, еще не родившись.

– Но почему вы требуете, сеньор, чтобы я говорила иначе, если это правда? Мавританка стала или станет признанной любовницей короля, ведь он появляется вместе с ней повсюду, не отходит от штор ее носилок, устраивает для нее серенады и праздники, приходит к ней вместе со свитой.

– Вам точно это известно? – спросил Аженор, весь дрожа, потому что он вспомнил о том, о чем алькальд рассказывал Мюзарону. – Значит, это правда, что дон Педро путешествовал вместе с Аиссой?

– Мне известно многое, господин рыцарь, – ответила прекрасная путешественница, – ибо мы, люди из королевского дома, быстро узнаем новости.

– О, мадам, мадам, вы пронзаете мне сердце! – с грустью произнес Аженор, чья молодость вступила в пору расцвета, который слагается из двух тончайших материй души: доверчивости к чужим словам и наивности в словах собственных.

– Я пронзаю вам сердце?! – с изумлением воскликнула незнакомка. – Вы, наверное, хорошо знаете эту женщину?

– Увы, мадам, я влюблен в нее без памяти! – прошептал рыцарь, охваченный отчаянием.

Молодая женщина сочувственно улыбнулась:

– Но, значит, она вас больше не любит?

– Она признавалась, что любит. О, наверное, коварный Мотриль силой или колдовством принудил ее к измене.

– Это великий злодей, – холодно заметила молодая женщина, – который уже принес королю много зла. Но, по-вашему, какую цель он преследует?

– Совсем простую – хочет устранить донью Марию Падилью.

– Значит, вы тоже так думаете?

– Конечно, мадам.

– Но толкуют, будто донья Мария безумно влюблена в короля, – продолжала незнакомка. – Как вы полагаете, страдает ли она от того, что дон Педро столь недостойным образом бросает ее?

– Она женщина, а значит, существо слабое, она погибнет, как погибла Бланка. Правда, смерть одной была убийством, а смерть другой станет искуплением.

– Искуплением!.. По-вашему, выходит, что Мария Падилья должна искупить какую-то вину?

– Это не я говорю, мадам, так люди говорят.

– Следовательно, вы считаете, что Марию Падилью не будут оплакивать, как оплакивают Бланку Кастильскую?

– Конечно, не будут, хотя, когда их обеих не будет на свете, любовницу, вероятно, признают столь же несчастной, как и супругу дона Педро.

– А вам будет ее жалко?

– Да, но я должен жалеть ее меньше, чем кого-либо.

– Почему же? – спросила молодая женщина, в упор глядя на Аженора своими расширенными черными глазами.

– Потому что говорят, будто она посоветовала королю убить дона Фадрике, а дон Фадрике был моим другом.

– Вы случайно не тот франкский рыцарь, – спросила молодая женщина, – которому дон Фадрике назначал встречу?

– Да, и это мне пес принес голову своего хозяина.

– Шевалье! Шевалье! – вскричала молодая женщина, хватая Аженора за руку. – Выслушайте меня: клянусь душой своей, клянусь надеждой Марии Падильи попасть в рай, что не она подала этот совет, а Мотриль!

– Но ведь она знала об убийстве и не помешала ему. Незнакомка ничего не ответила.

– Довольно того, что ее накажет Бог или, вернее, сам дон Педро. Кто знает, не потому ли он сейчас меньше ее любит, что между ним и этой женщиной пролегла кровь его брата.

– Может быть, вы правы, – громко ответила незнакомка, – но потерпите, не спешите!

– Кажется, вы ненавидите Мотриля, мадам?

– Смертельно.

– Чем же он вам так досадил?

– Тем же, чем всем испанцам: он разлучил короля со своим народом.

– Из-за политических интриг женщины редко испытывают к мужчине такую ненависть, которую, мне кажется, вы питаете к Мотрилю.

– Потому что мне тоже есть на что пожаловаться: целый месяц он мешает мне найти моего мужа.

– Каким образом?

– Он окружил короля дона Педро такой слежкой, что до того не может дойти ни одно письмо, ни один гонец не может пробраться ни к королю, ни к его людям. Я сама посылала к моему мужу двух тайных курьеров, которые не вернулись назад. Мне и сейчас неизвестно, сумею ли я попасть в Сорию и попадете ли туда вы…

– Не беспокойтесь, я попаду, ибо еду в качестве посла. Молодая женщина иронически покачала головой.

– Вы попадете в город, если того пожелает Мотриль, – сказала она приглушенным голосом, в котором чувствовалось сильное душевное волнение.

Аженор протянул руку и показал перстень, который дал ему Энрике де Трастамаре.

– Вот мой талисман, – пояснил он.

Изумруд этого перстня крепился двумя скрещенными буквами «Э».

– Ну тогда, – заметила молодая женщина, – вам, может быть, и удастся миновать охрану.

– Если я преодолею охрану, то и вы преодолеете ее вместе со мной, потому что вы в моей свите и к вам должны отнестись с уважением.

– Вы обещаете мне, что если вы проникните в город, то и я проникну вместе с вами?

– Клянусь словом рыцаря!

– Хорошо! В обмен на вашу клятву, заклинаю вас сказать мне, что вам сейчас доставило бы самое большое удовольствие?

– Увы! Вы не можете даровать мне самого желанного.

– Все равно скажите!

– Я хотел бы встретиться с Аиссой и поговорить с ней.

– Если я проникну в город, вы встретитесь с ней и поговорите.

– Благодарю вас! Поверьте, я буду навеки вам признателен!

– А я уверяю вас, что мне вы окажете еще большую услугу!

– Однако это вы дарите мне жизнь.

– А вы дарите мне нечто большее, чем жизнь, – загадочно улыбнувшись, возразила молодая женщина.

Обменявшись этими клятвами и заключив союз, они тем временем въехали в деревню, где должны были расположиться на ночлег; прекрасная незнакомка проворно соскочила с коня Аженора, поскольку жители сочли бы странной эту компанию христиан и цыган, и было решено утром встретиться на дороге, примерно в льё от деревни.

XVIII. Паж

Утром, поднявшись чуть свет, рыцарь уже нашел цыган в условленном накануне месте возле источника, где они завтракали. Как и вчера, все цыгане расположились на прежних местах, и маленький отряд в том же порядке отправился в дорогу.

День прошел за разговорами, самое живое участие в котором приняли Мюзарон и мамка. Но, невзирая на увлекательность и пестроту содержания тех бесед, что вели между собой оба этих столь важных персонажа, мы воздержимся от их пересказа. Мюзарон, хотя и пустил в ход всю свою дипломатичность, сумел выведать у старухи лишь то, о чем вчера уже рассказала молодая женщина.

Наконец они увидели Сорию.

Этот жалкий провинциальный городок, как водилось в те времена, был обнесен крепостными стенами.

– Вот мы и приехали, мадам, – сказал Аженор. – Если вы полагаете, что мавр за всем следит, как вы мне говорили, то не думайте, что он ограничивается проверкой городских ворот и бойниц; у него и за городом должны быть разведчики. Поэтому с этой минуты я прошу вас держать себя осмотрительнее.

– Я уже подумала об этом, – ответила молодая женщина, озираясь по сторонам так, словно хотела получше разглядеть окружающую местность, – и если вы соблаговолите проехать чуть вперед, правда не отъезжая слишком далеко, то уже через четверть часа я буду готова ко всему.

Аженор согласился с ней. Молодая женщина спешилась и увела свою мамку в густые кусты, тогда как мужчины остались наблюдать за дорогой.

– Ну что вы, господин оруженосец, не ломайте себе шею и подражайте в скромности вашему хозяину, – посоветовала мамка Мюзарону, который напоминал тех дантовских грешников,[154]154
  Имеется в виду эпизод из двадцатой песни «Ада», первой части поэмы «Божественная комедия» итальянского поэта, создателя итальянского литературного языка Данте Алигьери (1265–1321); эпизод посвящен наказанию обманщиков, выдававших себя за прорицателей.


[Закрыть] чьи головы повернуты назад, хотя идут они вперед.

Но, несмотря на этот совет, глядеть в другую сторону было выше сил Мюзарона, захваченного приступом неодолимого любопытства.

Он же видел, что обе женщины скрылись в роще каштанов и каменных дубов.

– Я, сударь, – обратился он к Аженору, когда окончательно убедился, что его взгляд бессилен пронзить завесу зелени, скрывшую женщин, – в самом деле очень опасаюсь, что наши спутницы окажутся простыми цыганками, а не знатными дамами, как мы с вами сперва предполагали.

К несчастью для Мюзарона, его господин теперь думал иначе.

– Вы болтун, обнаглевший от моей снисходительности, – резко оборвал его Аженор. – Молчите!

Мюзарон умолк.

Через несколько минут езды таким тихим шагом, что они едва проехали метров триста, до них донеслись громкие и долгие крики: это их звала мамка.

Они обернулись и увидели, что к ним идет молодой человек, одетый по испанской моде; он был в коротком пажеском плаще, с застежкой на левом плече и махал шляпой, прося их подождать его.

Совсем скоро он подошел к ним.

– Вот и я, сеньор, – сказал он Аженору, который с немалым изумлением узнал свою попутчицу; ее черные волосы были забраны под белокурый парик, подложенные плечи делали ее похожей на молодого, крепкого парня; походка была размашистой, и даже цвет лица стал смуглее оттого, что изменился цвет волос.

– Как видите, я приняла свои меры предосторожности, – продолжал «молодой человек», – и, по-моему, ваш паж без труда сможет вместе с вами попасть в город.

И «паж» с легкостью, уже знакомой Аженору, вскочил на круп его лошади.

– А где же ваша мамка? – спросил он.

– Вместе с двумя моими конюшими она останется в соседней деревне до тех пор, пока я их не вызову.

– Тогда все в порядке… Вперед, в город!

И Аженор направился прямо к главным воротам Сории, что были видны в конце аллеи, обсаженной старыми деревьями.

Но не успели они проехать и две трети аллеи, как их окружил отряд мавров, который выслали навстречу дозорные, заметившие их с крепостной стены.

Аженора расспросили о цели его приезда. Как только он заявил, что его целью являются переговоры с доном Педро, мавры взяли их под охрану и отвели к начальнику стражи городских ворот, офицеру, поставленному на этот пост самим Мотрилем.

– Я прибыл от коннетабля Бертрана Дюгеклена с поручением провести переговоры с доном Педро, – ответил Аженор, которого начальник стражи снова спросил о цели приезда.

Услышав это имя, уважать которое научилась вся Испания, офицер забеспокоился.

– Кто едет вместе с вами? – осведомился он.

– Как вы видите, мой оруженосец и мой паж.

– Хорошо, ждите здесь, я передам вашу просьбу сеньору Мотрилю.

– Поступайте как вам угодно, – возразил Аженор, – но учтите, что разговаривать я буду только с королем доном Педро, а не сеньором Мотрилем или с какой-либо другой особой. И прошу вас быть поучтивее и не затягивать этот допрос, который меня оскорбляет.

Офицер поклонился.

– Вы рыцарь, – ответил он, – вам должно быть известно, что приказ командира для меня закон, и поэтому я обязан исполнять все, что мне предписано.

Потом он обернулся и сказал солдатам:

– Ступайте и передайте его светлости первому министру, что иностранец от имени коннетабля Дюгеклена просит у короля аудиенции.

Аженор посмотрел на своего пажа, который показался ему сильно побледневшим и взволнованным. Мюзарон, привыкший к разным передрягам, не волновался из-за таких мелочей.

– Приятель, – обратился он к молодой женщине, – ваши меры предосторожности приведут к тому, что вас, несмотря на весь этот маскарад, опознают, а нас повесят как ваших соучастников. Но это пустяки, лишь бы мой хозяин остался доволен!

Незнакомка улыбнулась; всего мгновенье понадобилось пажу, чтобы снова воспрянуть духом: молодая женщина, видимо, не раз смотрела в лицо опасностям.

Она уселась в двух шагах от Аженора и прикинулась совершенно безразличной ко всему происходящему.

Наши путники, пройдя несколько комнат, набитых стражниками и солдатами, в эту минуту находились в кордегардии,[155]155
  Кордегардия – помещение для военного караула, а также для содержания под стражей.


[Закрыть] расположенной в башне, куда вел только один вход.

Все глаза были устремлены на эту дверь, в которую, как ожидалось, вот-вот должен был войти Мотриль.

Аженор продолжал беседовать с офицером; Мюзарон завел разговор с несколькими испанцами, которые расспрашивали его о коннетабле и своих друзьях, служивших у дона Энрике де Трастамаре.

Пажа тут же окружили пажи начальника стражи городских ворот, сновавшие взад-вперед, и обошлись с ним как с безобидным ребенком.

По-настоящему охраняли только Молеона, хотя он своей учтивостью совершенно успокоил офицера. Впрочем, что мог сделать один против двухсот!

Испанский офицер предложил французскому рыцарю фрукты и вино; чтобы их принести, слугам начальника стражи надо было пробраться через шеренгу охранников.

– Мой господин привык все брать только из моих рук, – сказал юный паж Аженора и пошел вместе со слугами в жилые комнаты.

В этот момент все услышали, как часовой подал команду «Смирно!», и крики «Мотриль! Мотриль!» были слышны даже в кордегардии.

Все встали.

Аженор почувствовал дрожь, пробежавшую по жилам, опустил забрало и сквозь железную решетку поискал глазами юного пажа, чтобы его успокоить, но того не было.

– А где же наша попутчица? – шепотом спросил он у Мюзарона.

Тот с величайшим спокойствием ответил по-французски:

– Сеньор, она сердечно благодарит вас за ту услугу, которую вы ей оказали, проведя в город Сория, и просила меня передать вам, что она вам бесконечно признательна и совсем скоро вы убедитесь в этом.

– Что ты мелешь! – с удивлением воскликнул Аженор.

– То, что она велела мне сказать вам перед уходом.

– Уходом?!

– Ну да, клянусь честью! Угорь не так ловко выскальзывает из сети, как она проскользнула между часовыми. Я видел, как в тени промелькнуло белое перо ее берета, а поскольку с тех пор я его не видел, то пришел к выводу, что она сбежала.

– Слава Богу! – прошептал Аженор. – Но ты помалкивай! В соседних комнатах загремели шаги множества людей. Стремительно вошел Мотриль.

– Кто этот человек? – спросил мавр, бросив острый, пронизывающий взгляд на Молеона.

– Этот рыцарь, присланный мессиром Бертраном Дюгекленом, коннетаблем Франции, желает говорить с королем доном Педро.

Мотриль приблизился к Аженору, который, опустив забрало, являл собой этакую железную статую.

– Вот, смотрите, – сказал Аженор, сняв железную перчатку и показывая изумрудный перстень, который дал ему король Энрике де Трастамаре в качестве опознавательного знака.

– Что это? – спросил Мотриль.

– Изумрудный перстень доньи Элеоноры, матери дона Педро.

Мотриль поклонился.

– И чего же вы хотите?

– Я скажу это королю.

– Вы желаете видеть его светлость?

– Да, желаю.

– Вы говорите дерзко, шевалье.

– Я говорю от имени моего властелина короля дона Энрике де Трастамаре.

– Тогда вам придется подождать здесь, в крепости.

– Подожду. Но предупреждаю вас, что долго ждать я не намерен.

Мотриль иронически улыбнулся.

– Хорошо, господин рыцарь, ждите, – сказал он. И вышел, поклонившись Аженору, чьи глаза сквозь железную решетку шлема казались раскаленными углями.

– Стерегите крепко, – шепнул Мотриль офицеру, – это важные пленники, за которых вы мне отвечаете головой.

– Как прикажете с ними поступать?

– Об этом я скажу вам завтра. До тех пор никого к нему не допускать, вы меня поняли?

Офицер отдал честь.

– Дело ясное, – с полнейшим спокойствием сказал Мюзарон, – по-моему, нам крышка, а эта каменная коробка станет нашим гробом.

– Я упустил великолепную возможность задушить этого нехристя! – воскликнул Аженор. – О, если бы я не был послом… – прошептал он.

– Величие тоже имеет свои неудобства, – философически заметил Мюзарон.

XIX. Ветка апельсинного дерева

В этой тюрьме, куда их на время заперли, Аженор и его оруженосец провели весьма тревожную ночь; офицер, исполняя приказ Мотриля, больше не появлялся.

Утром Мотриль собирался наведаться в тюрьму; предупрежденный о приезде Аженора в последнюю минуту – он уже был готов отправиться с королем доном Педро на бой быков, – мавр имел в распоряжении ночь, чтобы поразмыслить, как ему следует действовать; он еще ничего не придумал, судьбу посла и его оруженосца должен был решить второй допрос.

Еще можно было рассчитывать, что Мотриль разрешит посланцу коннетабля предстать перед доном Педро, но лишь в том случае, если мавру каким-либо образом удалось бы разгадать цель миссии Аженора.

Великая тайна импровизаторов в политике всегда заключается в том, что им заранее известны те материи, по поводу которых приходится импровизировать.

Покинув пленников, Мотриль направился в амфитеатр, где король дон Педро устраивал для своего двора бой быков. Этот праздник, который короли обычно давали днем, на сей раз проходил ночью, что придавало ему больше великолепия; арену освещали три тысячи факелов из благовонного воска.

Сидящая в окружении придворных, которые с благоговением взирали на это новое светило, озаренное милостью короля, Аисса смотрела, ничего не замечая, и слушала, не вникая в слова.

Король, мрачный и озабоченный, пристально вглядывался в лицо девушки, пытаясь прочесть ту надежду, что беспрестанно внушали ему неизменная бледность ее такого чистого лобика и унылая пристальность ее задумчивых глаз.

Человек необузданного сердца и неукротимого темперамента, дон Педро напоминал удерживаемого на месте скакуна; его нетерпение выражалось в нервных подрагиваниях, причину которых тщетно пытались разгадать собравшиеся гости.

Неожиданно чело короля совсем помрачнело.

Глядя на холодную как лед девушку, король подумал о своей пылкой любовнице, оставшейся в Севилье, вспомнил Марию Падилью – Мотриль говорил ему, что она неверна и изменчива, как фортуна, – молчание которой подтверждало предположения мавра; он страдал вдвойне – от холодности присутствовавшей здесь Аиссы и от любви к далекой донье Марии.

И когда дон Педро вспоминал эту женщину – он обожал ее так безудержно, что его страсть приписывали колдовству, – из груди его вырывался горький вздох, который, словно порыв бури, заставлял всех придворных, не сводящих глаз с короля, пригибать головы.

В один из таких моментов в королевскую ложу зашел Мотриль и, окинув присутствующих острым взглядом, сразу понял, в каком подавленном настроении они находятся.

Он сообразил, что за буря бушует в сердце дона Педро, угадав, что ее причина кроется в холодности Аиссы, и бросил на девушку – та сидела невозмутимо-спокойно, хотя отлично все понимала, – взгляд, исполненный угрозы и ненависти.

– А, это ты, Мотриль, – сказал король. – Ты пришел не вовремя, я скучаю.

– У меня есть новости для вашей светлости, – сказал Мотриль.

– Важные?

– Разумеется. Разве я посмел бы беспокоить моего короля по пустякам?

– Ну ладно, говори.

Министр склонился к уху дона Педро и прошептал:

– Прибыло посольство, которое к вам прислали французы.

– Смотрите, Мотриль, – ответил король, не расслышав, казалось, того, что сказал ему мавр, – видите, как скучно Аиссе при дворе. Мне в самом деле кажется, что вам лучше бы отослать эту молодую женщину назад в Африку, по которой она так сильно тоскует.

– Ваша светлость ошибается, – возразил Мотриль. – Аисса родилась в Гранаде и, не зная своей родины, где никогда не была, не может тосковать по ней.

– Может, она тоскует о чем-то ином? – спросил, побледнев, король.

– Я так не думаю.

– Но тогда, если нет причины для тоски, ведут себя совсем по-другому. В шестнадцать лет весело болтают, смеются, живут, а эта девушка – настоящая покойница.

– Вы же знаете, государь, что никто не может сравниться в серьезности, целомудрии и сдержанности с восточной девушкой, потому что, как я вам уже говорил, Аисса, хотя и родилась в Гранаде, по крови происходит от самого Пророка. Аисса носит на челе тяжелый венец, венец страдания, поэтому у нее и не может быть свободной улыбки и болтливой веселости испанских женщин; никогда не слышавшая ни болтовни, ни смеха, она не способна вести себя как испанки, то есть, словно эхо, откликаться на суету, что ей чужда.

Дон Педро закусил губы и влюбленно посмотрел на Аиссу.

– За один день женщина не переменится, – продолжал Мотриль, – а те из женщин, что долго сохраняют свою честь, долго хранят и свою любовь. Донья Мария сама почти навязалась вам, а поэтому и забыла о вас.

В эту минуту, когда Мотриль произносил эти слова, ветка апельсинного дерева, брошенная с верхних ярусов, опустилась на колени дона Педро с точностью пущенной в цель стрелы.

Придворных возмутила подобная дерзость; многие из них повскакали с мест, чтобы посмотреть, откуда бросили ветку.

Дон Педро взял ветку, к которой была прикреплена записка. Мотриль подался вперед, чтобы взять ее, но дон Педро остановил его взмахом руки.

– Это послано мне, а не вам.

Увидев почерк, король радостно вскрикнул, а когда прочел первые строки, лицо его просветлело.

Мотриль с тревогой следил за тем, какое действие оказывает на короля содержание записки.

Вдруг дон Педро встал.

Поднялись и придворные, готовые следовать за ним.

– Оставайтесь, – сказал дон Педро, – праздник еще не кончился, я желаю, чтобы вы остались.

Мотриль, не зная, как оценить это неожиданное событие, тоже хотел последовать за королем.

– Останьтесь! – приказал король. – Такова моя воля. Мотриль, вернувшись в ложу, вместе с придворными терялся в догадках насчет сего странного происшествия.

Он приказал повсюду искать виновника столь дерзкой выходки, но поиски оказались напрасны.

Сотни женщин держали в руках апельсинные ветки и цветы, поэтому никто не смог сказать Мотрилю, кто послал записку.

Возвратившись во дворец, Мотриль расспросил юную мавританку, но Аисса ничего не видела, ничего не заметила.

Он попытался проникнуть к дону Педро; к королю никого не допускали.

Мавр провел жуткую ночь: впервые столь важное событие ускользнуло от его бдительности; он не мог подтвердить свои опасения чем-либо конкретным, но предчувствия подсказывали, что его влиянию нанесен тяжелый удар.

Мотриль еще не ложился, когда его вызвал дон Педро; мавра провели в самые отдаленные покои дворца.

Дон Педро вышел из своей комнаты навстречу министру и, выходя, тщательно задернул портьеру.

Король выглядел бледнее обычного, но эту видимую усталость придавало ему отнюдь не горе; наоборот, на его губах блуждала довольная, умиротворенная улыбка, а его взгляд был мягче и радостнее, чем всегда.

Он сел, дружески кивнув Мотрилю, но мавру все-таки показалось, что он заметил на лице короля выражение твердости, которую тот не проявлял в отношениях с ним.

– Мотриль, – начал он, – вчера вы сказали мне о посольстве, присланном французами.

– Да, ваша милость, – ответил мавр, – но, так как вы мне не ответили, я не счел своим долгом продолжать.

– Кстати, вы не сочли нужным сообщить мне, – продолжал дон Педро, – что на ночь заперли их в башне у Нижних ворот!

Мотриль вздрогнул.

– Как вы об этом узнали, сеньор? – пробормотал он.

– Узнал, и все! Узнал нечто очень важное. Кто эти иностранцы?

– Полагаю, что французы.

– Но почему же вы их заперли, если они назвались послами?

– Именно «назвались», слово верное, – ответил Мотриль, которому хватило нескольких мгновений, чтобы вновь обрести хладнокровие.

– А вы утверждаете обратное, не так ли?

– Не совсем так, государь, ибо мне неизвестно, являются ли они…

– Если вы сомневались, то вам не следовало их арестовывать.

– Значит ли это, что ваша светлость приказывает?

– Сию же минуту доставить их ко мне. Мавр отпрянул и сказал:

– Но это невозможно…

– Черт возьми! Неужели с ними что-то случилось? – вскричал дон Педро.

– Ничего не случилось, сеньор.

– Тогда поспешите искупить вашу вину, потому что вы нарушаете обычай. Мотриль улыбнулся. Ему было хорошо известно, с каким пренебрежением, если он кого-либо ненавидел, король дон Педро относился к этому обычаю, на который теперь ссылался.

– Я не допущу, – сказал Мотриль, – чтобы мой король остался беззащитен перед угрожающей ему опасностью.

– За меня не беспокойтесь, Мотриль! – воскликнул дон Педро, топнув ногой. – Бойтесь за себя!

– Мне бояться нечего, ведь мне не в чем себя упрекнуть, – возразил мавр.

– Неужто вам не в чем себя упрекнуть, Мотриль? Поройтесь-ка хорошенько в своих воспоминаниях.

– На что вы намекаете, ваша светлость?

– Я хочу сказать, вы не очень жалуете послов, и тех, что приезжают с Запада, и тех, что прибывают с Востока.

Мотриля начала охватывать смутная тревога; постепенно этот допрос принимал угрожающий оборот, но поскольку Мотриль еще не понял, с какой стороны грянет гром, то он замолчал и выжидал.

– Мотриль, вы в первый раз арестовываете послов, которых посылают ко мне? – спросил король.

– Почему же в первый!? – ответил мавр, ставя все на карту. – Их приезжало, наверное, не меньше сотни, но ни один никогда меня не миновал.

Король в ярости вскочил.

– Если я нарушал свой долг, – оправдывался мавр, – не допуская к дворцу моего короля убийц, нанятых Энрике де Трастамаре или коннетаблем Бертраном Дюгекленом, если я из множества людей преступных принес в жертву несколько невинных, я готов оплатить своей головой вину собственного сердца.

Король спохватился и, снова сев, продолжал:

– Хорошо Мотриль, принимая во внимание ваши оправдания, которые, наверное, правдивы, я прощаю вас, и пусть подобное больше не повторится – понятно вам? – пусть любой гонец, которого посылают ко мне, встречается со мной, неважно, из Бургоса он или из Севильи. Что касается французов, то они, как мне известно, настоящие послы, а посему я желаю, чтобы с ними обращались как с послами. Поэтому пусть их немедленно освободят из башни и с почестями, положенными их званию, препроводят в самый красивый дом города; завтра я приму их на торжественной аудиенции в большом зале дворца. Ступайте!

Мотриль, опустив голову, ушел, подавленный изумлением и ужасом.