Текст книги "Бастард де Молеон"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)

XXVIII. Путь на родину

Аженор понимал всю сложность своего положения.

Свобода, полученная благодаря великодушному заступничеству принца Уэльского, была тем преимуществом, которое могло вызывать зависть у многих людей. Аженор изо всех сил погонял коня, побуждаемый настойчивыми призывами Мюзарона, который, не жалея красноречия, расписывал опасности погони и прелести возвращения на родину, смешно шевеля ушами, радуясь, что ему их пока не отрезали.

Но честный Мюзарон напрасно терял время; Аженор не слушал его. У рыцаря, разлученного с Аиссой, было живым лишь тело. Встревоженная, страдающая, потерянная душа Аженора оставалась в Испании!

Однако в ту эпоху чувство долга было столь сильным, что Молеон, сердце которого возмущалось при мысли, что ему пришлось расстаться с возлюбленной, и трепетало от радости при мысли, что он снова тайно встретится с ней, смело мчался вперед, рискуя из-за миссии, порученной ему коннетаблем, навеки потерять прекрасную мавританку.

Бедного коня совсем не щадили; благородное животное, которое вынесло тяготы войны и терпело прихоти своего влюбленного хозяина, выбилось из сил в Бордо, где его оставил Мюзарон с тем, чтобы забрать на обратном пути.

После Бордо наш путешественник стал менять лошадей и тем самым придумал задолго до изобретательного Людовика XI систему езды на перекладных;[173]173
  Людовик XI (1423–1483), король Франции с 1461 г.; подчинил королевской власти крупных феодалов, присоединив Бургундию и ряд других земель, способствовал развитию торговли и промышленности, учредил почту, обезопасил от разбойников дороги и укрепил дисциплину в войсках.


[Закрыть] и очень скоро наш путешественник, обессиленный, измученный, как с небес упал к ногам доброго короля Карла, который подвязывал персиковые деревья в чудесном саду дворца Сен-Поль.

– О, Боже мой, господин де Молеон, что все это значит и что за новости вы привезли мне? – спросил король Карл, которого природа наделила даром навсегда запоминать человека, даже если он встречал его лишь единожды.

– Сир, – ответил Аженор, опустившись на одно колено, – я привез вам печальное известие: ваша армия в Испании разбита.

– Свершилась воля Божья! – побледнев, воскликнул король. – Значит, армия вернется.

– Армии больше не существует, государь!

– Боже милостивый, – еле слышно прошептал король. – Как поживает коннетабль?

– Коннетабль в плену у англичан, сир.

Король тяжко вздохнул, но ни слова не сказал, хотя чело его сразу посветлело.

– Расскажи мне о битве, – попросил он, недолго помолчав. – Прежде всего, где она развернулась?

– При Наваррете, сир.

– Слушаю тебя.

Аженор рассказал о катастрофе, гибели армии и захвате в плен коннетабля, о том, как он сам спасся почти чудом благодаря Черному принцу.

– Мне необходимо выкупить Бертрана, – сказал Карл V, – если они пожелают назначить за него выкуп.

– Сир, выкуп уже назначен.

– Каков же он?

– Семьдесят тысяч золотых флоринов.

– И кто же назначил этот выкуп? – спросил король, испугавшись размера суммы.

– Сам коннетабль.

– Коннетабль?! По-моему, он слишком щедр.

– Вы полагаете, сир, что он переоценил себя?

– Если бы он оценил себя по достоинству, за все сокровища христианского мира мы не смогли бы вернуть его.

Но, отдав должное Бертрану, король погрузился в мрачные раздумья, смысл которых Аженор отлично понимал.

– Сир, – сразу же сказал он, – ваше величество может не затруднять себя выкупом коннетабля. Господин Бертран послал меня к своей жене, мадам Тифании Рагенэль,[174]174
  Рагенэль, Тифания (ум. в 1371 г.) – первая жена Дюгеклена.


[Закрыть] у которой хранится сто тысяч экю коннетабля и которая внесет их за своего мужа.

– Как я рад, мой дорогой шевалье, – просияв, заметил Карл, – что он не только славный воин, но и мудрый казначей. Я бы в это не поверил. Сто тысяч экю!.. Ну и ну, да он богаче меня. Так пусть он ссудит мне эти семьдесят тысяч флоринов. Я ему быстро их верну… Но ты-то веришь, что у него есть эти деньга? А если у него их не осталось?

– Почему же, сир?

– Потому, что госпожа Тифания Рагенэль очень ревниво относится к славе своего мужа и ведет себя в родных краях как щедрая и богатая дама.

– Но сир, на тот случай, если у нее больше не осталось денег, добрый коннетабль дал мне другое поручение.

– Какое именно?

– Объехать всю Бретань, возглашая: «Коннетабль – пленник Черного принца, соберите за него выкуп, мужчины Бретани! А вы, женщины Бретани, прядите!»

– Ну что ж, – оживился король, – я дам тебе один из моих стягов и троих рыцарей, чтобы ты провозглашал этот клич по всей Франции! Но, – прибавил Карл V, – делай это лишь в самом крайнем случае. Возможно, что мы и здесь сможем поправить беду под Наваррете. Какое гнусное название. Это слово «Наварра» всегда приносит горе каждому французу.

– Это невозможно, сир, вскоре вы, вероятно, увидите здесь беглеца, короля Энрике де Трастамаре. Англичане станут трубить о победе во все гасконские трубы, а потом, наконец, эти несчастные, израненные, нищие бретонцы вернутся на родину, всем рассказывая о горькой своей участи.

– Да, это верно! Поезжай же, Молеон, и если ты увидишь коннетабля…

– Я увижу его.

– Передай, что ничего не потеряно, если он снова вернется ко мне.

– Сир, он мне велел сказать вам еще кое-что.

– Что же именно?

– Передай королю, шепнул он мне, что наш план осуществляется, что много французских крыс сдохло на испанской жаре, не сумев к ней привыкнуть.

– Храбрец Бертран; значит, он еще шутил в эту жуткую минуту?

– Он по-прежнему тверд, сир, и столь же прекрасен в поражении, сколь велик в победе.

Аженор простился с королем Карлом V, пожаловавшим ему триста ливров, – роскошный дар, который Аженор потратил на покупку двух добрых боевых коней, заплатив за каждого по пятьдесят ливров. Он дал десять ливров Мюзарону, который, придя в полный восторг и спрятав их в кожаный пояс, обновил свой гардероб на Суконной улице. На улице Оружейников Аженор также купил шлем новой конструкции – забрало в нем защелкивалось на пружину – и подарил его оруженосцу, голове которого не раз доставалось от сарацин.

Этот полезный и приятный подарок придал Мюзарону еще более бравый вид и вызвал у оруженосца умиленную гордость тем, что он служит настоящему дворянину.

Они двинулись в дорогу. Как прекрасна была Франция! Было так приятно чувствовать себя молодым, сильным, храбрым, любить, быть любимым, иметь в ленчике[175]175
  Ленчик – деревянный остов седла.


[Закрыть] седла сто пятьдесят ливров и носить новенький шлем, и поэтому Молеон полной грудью вдыхал свежий воздух, а Мюзарон подпрыгивал в седле, выпячивая грудь, словно жандарм; Молеон как будто хотел сказать: «Посмотрите на меня, я люблю самую красивую девушку Испании», а Мюзарон как бы говорил: «Я видел мавров, битву при Наваррете, и на голове у меня шлем за восемь ливров, купленный у Пуането, на улице Оружейников».

В таком радостном настроении прекрасно одетый Аженор подъехал к границе Бретани, где он попросил у владетельного сеньора Жана де Монфора разрешения нанести в его землях визит госпоже Рагенэль и провести сбор денег, необходимых для выкупа коннетабля.

Задача Мюзарона, всегдашнего посредника Аженора, была весьма деликатна. Граф де Монфор, сын старого графа де Монфора, который вместе с герцогом Ланкастерским вел войну против Франции, затаил злобу на Бертрана, главного виновника снятия осады Динана;[176]176
  До 1350 г. Дюгеклен служил командиром в войсках герцога Бретонского Карла де Блуа (1319–1364), который вел борьбу за Бретань с Иоанном IV, графом де Монфором, герцогом Бретонским (ум. в 1345 г.). Дюгеклен вынудил Иоанна IV снять осаду города Динан.


[Закрыть] но, узнав о несчастье Бертрана, молодой граф де Монфор забыл о своей вражде (мы уже отмечали, что та эпоха была временем доблестных поступков и благородных сердец).

– Разрешу ли я сбор денег? – воскликнул он. – Напротив, я требую этого. Пусть на моих землях собирают ту подать, какая потребуется. Я не только желаю видеть коннетабля свободным, но и хочу, чтобы он, вернувшись в Бретань, стал моим другом. Наша земля горда тем, что именно здесь он появился на свет.

Произнеся эту речь, граф с почестями принял Аженора в своем доме, преподнес ему подарок, полагающийся каждому посланцу короля, и, дав ему почетный эскорт, велел препроводить к госпоже Тифании Рагенэль, которая жила в Ла-Рош-Дерьен, в одном из владений семьи Дюгекленов.

XXIX. Госпожа Тифания Рагенэль

Дочь виконта Робера Рагенэля, сеньора Ля Белльер, человека редких достоинств, Тифания Рагенэль была одной из тех образцовых супруг, которых судьба посылает героям лишь тогда, когда либо Бог ниспосылает на одну семью все свои бесценные дары, либо когда заслуги одного супруга обычно полностью затмевают заслуги другого.

Молодую Тифанию Рагенэль бретонцы прозвали волшебницей. Она разбиралась в медицине и астрологии; это она, к великому изумлению встревоженных бретонцев, предсказала Бертрану победу в двух прославленных сражениях; именно она, когда Бертран уставал от войны и желал отдохнуть в своих владениях, снова подвигала его своими советами и предсказаниями на героическую жизнь, благодаря которой он добывал богатство и немеркнущую славу. Ведь вплоть до войны, которую вел Карл де Блуа против Жана де Монфора – во время этой войны Бертран и был призван командовать армией, – бретонский герой имел возможность проявить свои силы, умение и несгибаемое мужество лишь в качестве непобедимого бойца на турнирах и главного сборщика налогов.

Так что Тифания Рагенэль оказывала и на мужа, и на всю Бретань влияние, равное влиянию истинной королевы.

Она была красива, происходила из знатного рода. Своим просвещенным умом она превосходила многих членов совета, который обсуждал налоговые споры, и эти ее драгоценные качества подкрепляло беспримерное бескорыстие супруга.

Узнав, что прибыл гонец от Бертрана, она со свитой фрейлин и пажей вышла встречать Аженора.

Лицо Тифании Рагенэль выражало тревогу; она, словно заранее обо всем зная, облачилась в траурные одежды, что при тогдашних обстоятельствах, когда люди вообще еще не слышали о катастрофе при Наваррете, вселило суеверный ужас в обитателей замка Ла-Рош-Дерьен.

Тифания вышла к Молеону и встретила его на подъемном мосту.

Молеон, мгновенно забыв о своей радости, принял торжественный вид вестника печали.

Сначала он поклонился, потом опустился на одно колено, подавленный величественной внешностью благородной дамы, а еще больше – значительностью привезенных им новостей.

– Рассказывайте, господин рыцарь, – сказала Тифания, – я знаю, что вы принесли мне очень плохие вести о моем супруге, рассказывайте!

Вокруг рыцаря воцарилось гробовое молчание, а на грубых лицах бретонцев появилось выражение самого мучительного страха. Однако все обратили внимание на то, что на знамени и на рукояти меча рыцаря не было траурной ленты, которую полагалось привязывать в случае смерти.

Аженор собрался с мыслями и начал грустную повесть, которую госпожа Рагенэль восприняла, ничуть не удивившись. Только тень печали еще сильнее и горестнее исказила черты ее благородного лица. Госпожа Тифания Рагенэль терпеливо выслушала эту тягостную историю.

– Хорошо, господин рыцарь, – сказала она (подавленные горем бретонцы стенали и громко молились), – значит, вы приехали по поручению моего супруга?

– Да, госпожа, – ответил Молеон.

– И за него, плененного в Кастилии, будет назначен выкуп?

– Он сам его назначил.

– Во сколько же?

– В семьдесят тысяч золотых флоринов.

– Это совсем немного за столь великого полководца… Но где он намерен достать так много денег?

– Он ждет их от вас, госпожа.

– От меня?

– Да. Разве не у вас те сто тысяч золотых экю, что коннетабль привез из последнего похода и положил на хранение в монастырь Мон-Сен-Мишель?[177]177
  Этот монастырь, основанный в середине X в. в честь архангела Михаила (русский перевод его названия: «Гора святого Михаила»), представлял собой неприступную крепость на скале среди песков, заливаемых морем во время прилива.


[Закрыть]

– Верно, господин гонец, именно столько денег он привез, но они истрачены.

– Как истрачены! – невольно вырвалось у Молеона, вспомнившего слова короля. – На что?

– На что, я полагаю, они и предназначались, – продолжала Тифания Рагенэль. – Я взяла у монахов деньги, чтобы вооружить сто двадцать воинов, оказать помощь двенадцати рыцарям нашей земли, воспитать девять сирот, а поскольку у меня ничего не осталось, чтобы выдать замуж двух дочерей одного нашего друга и соседа, то я заложила мою посуду и мои драгоценности. В доме осталось лишь самое необходимое. Но, несмотря на нашу бедность, я надеюсь, что не нарушила воли мессира Бертрана, и думаю, он одобрил и поблагодарил бы меня, будь он с нами.

Эти слова – «будь он с нами», которые благородные уста Тифания Рагенэль произнесли с нежностью и достоинством, исторгли слезы у всех собравшихся.

– Коннетаблю, сударыня, остается лишь поблагодарить вас, чего вы поистине заслуживаете, и надеяться на помощь Бога, – сказал Молеон.

– И его друзей, – послышалось сразу несколько голосов.

– Так как я имею честь быть верным слугой мессира коннетабля, – объявил Молеон, – я приступаю к выполнению задачи, которую мессир Дюгеклен возложил на меня, предвидя то, что и случилось. В моем распоряжении королевские фанфары, знамя с гербом Франции, и я отправляюсь в поездку по Бретани, чтобы провозглашать сбор выкупа. Все, кто жаждет увидеть мессира коннетабля свободным и здоровым, встанут как один и внесут деньги.

– Я это сделала бы сама, – сказала Тифания Рагенэль, – но будет лучше, если это сделаете вы, получив сперва разрешение у его милости герцога Бретонского.

– Я уже получил разрешение, мадам.

– Тогда, милостивые государи, – сказала Тифания Рагенэль, окидывая уверенным взглядом увеличивающуюся толпу, – как вы слышали, все, кто хочет проявить к этому шевалье интерес, который они проявляют к имени Дюгеклена, должны считать гонца от Бертрана своим другом.

– И первым буду я, – послышался голос всадника, только что подъехавшего. – Робер, граф де Лаваль, я даю сорок тысяч экю на выкуп моего друга Бертрана. Деньги я привез, их несут мои пажи.

– Пусть дворяне Бретани в меру своих возможностей последуют вашему примеру, великодушный друг, и коннетабль сегодня вечером будет на свободе, – сказала Тифания Рагенэль, умиленная подобной щедростью.

– Поедемте со мной, господин рыцарь, – обратился граф де Лаваль к Молеону. – Я предлагаю вам гостеприимство в моем доме… Сегодня же вы начнете сбор денег, и – даю вам слово! – их будет немало. Пусть госпожа Тифания побудет наедине со своим горем.

Молеон почтительно поцеловал руку благородной даме и, сопровождаемый благословениями народа, – люди сбежались сюда, узнав о его приезде, – последовал за графом.

Мюзарон был вне себя от радости. Он едва не задохнулся в объятиях бретонцев, которые хватали его за ноги и целовали его стремена, словно он был сеньором-знаменосцем.

Гостеприимство графа де Лаваля обещало слишком скупому и бдительному оруженосцу несколько славных дней, и к тому же Мюзарону – надо это признать – очень хотелось бы увидеть хотя бы отблески огромной кучи золота.

От общины к общине сборы быстро увеличивали массу денег. Скромная хижина отдавала дневной заработок; замок вносил сто ливров – стоимость пары быков; не менее великодушный и не менее патриотически настроенный горожанин отрывал от себя фамильное блюдо или кружева с жениных юбок. За неделю Аженор собрал в Ренне сто шестьдесят тысяч ливров и, вычерпав все деньги в округе, решил начать разработку другой золотой жилы.

Кроме того, как гласит легенда, достоверно известно, что женщины Бретани ради свободы Дюгеклена стали прясть усерднее, чем они это делали раньше, стремясь прокормить своих детей и одеть своих мужей.

XXX. Курьер

Уже неделю Молеон жил неподалеку от Ренна, у графа де Лаваля, и однажды вечером, когда он возвращался домой, везя мешок с деньгами, что были надлежащим образом зарегистрированы писцом герцога и представителем госпожи Тифании Рагенэль, славный рыцарь, ехавший из города в замок глубоким, окаймленном живыми изгородями оврагом, заметил двух мужчин, которые выглядели странно и доверия не внушали.

– Что за люди? – спросил Аженор Мюзарона-оруженосца.

– Сдается мне, это кастильцы! – воскликнул Мюзарон, бросая косые взгляды на всадника и его пажа, которые сидели на андалусских низкорослых конях и, надев шлемы и прижимая к груди щиты, повернулись спиной к изгороди, чтобы видеть французов и обратиться к ним, когда те будут проезжать мимо.

– В самом деле, доспехи испанские, а длинные тонкие и плоские мечи выдают кастильцев.

– Вам это ничего не напоминает, мессир? – спросил Мюзарон.

– Конечно, напоминает… Но, по-моему, всадник хочет с нами поговорить.

– Или отнять у вас мешок с деньгами, сеньор. К счастью, при мне арбалет.

– Оставь в покое свой арбалет. Ты же видишь, они не взялись за оружие.

– Сеньор! – крикнул чужеземец.

– Вы ко мне обращаетесь? – по-испански ответил Аженор.

– Да.

– Что вам угодно?

– Скажите мне, пожалуйста, как проехать к замку де Лаваля, – попросил всадник, проявляя учтивость, которая повсюду отличает порядочного человека, будь он даже и простым кастильцем.

– Я еду в замок, сеньор, – сказал Аженор, – и могу проводить вас, но я должен предупредить, что хозяина нет дома: сегодня утром он уехал к соседу.

– Значит, в замке никого нет? – с видимым разочарованием спросил чужеземец. – Ну что ж! – пробормотал он. – Придется опять искать!

– Но, сеньор, я же не сказал, что в замке никого нет.

– Вы, наверное, не доверяете нам, – сказал чужеземец, – подняв забрало шлема; оно, как и у Молеона, было опущено: этой благоразумной привычке следовали тогда все путники, которые в те беспокойные и разбойные времена всегда боялись нападения или коварства.

– О, Господи Иисусе! – воскликнул Мюзарон, едва кастилец открыл свое лицо.

– Что с тобой? – удивился Аженор.

Чужеземец смотрел на них, тоже удивленный этим восклицанием.

– Это Жильдаз! – прошептал Мюзарон на ухо хозяину.

– Какой еще Жильдаз? – тем же тоном спросил Молеон.

– Тот человек, кого мы встретили в дороге, он сопровождал донью Марию! Сын той доброй старухи-цыганки, которая приходила договариваться с вами о встрече в часовне.

– Боже мой! – с тревогой прошептал Аженор. – А зачем они явились сюда?

– Нас, наверно, преследуют.

– Смотри в оба!

– О, вы же знаете, что мне не нужно об этом напоминать. Во время их разговора кастилец с опаской наблюдал за собеседниками, потихоньку пятясь назад.

– Ерунда! – воскликнул Аженор, немного подумав и успокоившись. – Ну что может сделать с нами Испания в самом центре Франции?

– Ничего, разве расскажут что-нибудь новенькое, – ответил Мюзарон.

– Вот это меня и пугает. Я больше боюсь событий, чем людей. Ладно! Давай расспросим их.

– Наоборот, помолчим. А если это посланцы Мотриля?

– Но ты же помнишь, что видел этого человека вместе с Марией Падильей.

– А разве вы не видели Мотриля вместе с доном Фадрике?

– Это верно.

– Поэтому будем начеку, – сказал Мюзарон, перекинув на грудь арбалет, который висел у него за спиной.

Кастилец заметил это.

– Чего вы боитесь? – спросил он. – Может быть, мы неучтиво вам представились? Или вам не понравился мой вид?

– Нет, – пробормотал Аженор, – но… зачем вы едете в замок господина де Лаваля?

– Я отвечу вам, сеньор. Мне необходимо встретиться с рыцарем, который гостит у графа.

Мюзарон сквозь глазницы забрала понимающе взглянул на своего господина.

– С рыцарем? И как его зовут?

– О сеньор, не требуйте от меня нескромности в обмен на услугу, которую вы мне оказываете. Я лучше подожду, пока по этой дороге проедет другой, менее любопытный путник.

– Правильно, сеньор, правильно. Я больше не стану задавать вам вопросов.

– У меня появилась большая надежда, когда я услышал, что вы говорите со мной на языке моей страны.

– Надежда на что?

– На близкий успех моей миссии.

– У этого рыцаря?

– Да, сеньор.

– Какой вам вред оттого, что вы его назовете, если я все равно узнаю его имя, когда мы приедем в замок?

– Там, сеньор, я буду под кровом господина, который не допустит, чтобы со мной обходились дурно.

Мюзарона осенила счастливая мысль. Он всегда был храбр, когда его господину угрожала опасность.

Он решительно поднял забрало и подъехал к кастильцу.

– Vala me Dios![178]178
  Храни меня Бог! (исп.)


[Закрыть] – воскликнул тот.

– Ну, Жильдаз, здравствуй, – сказал Мюзарон.

– Вы тот, кого я ищу! – закричал Жильдаз.

– А я тут как тут, – сказал Мюзарон, вынимая из ножен тяжелый нож.

– Именно вас я и искал, – сказал Жильдаз. – Значит, сеньор – ваш хозяин?

– Какой сеньор, что за хозяин?

– Значит, рыцарь – это дон Аженор де Молеон?

– Да, это я, – ответил Аженор. – Ладно! Пусть свершится моя судьба: я хочу скорее знать, что меня ждет, добро или зло.

Жильдаз сразу же бросил на него недоверчивый взгляд.

– А если вы меня обманываете? – спросил он.

– Ты же знаешь моего оруженосца, дурень!

– Да, но не знаю господина.

– Ты что, негодяй, не доверяешь мне? – вскричал разозленный Мюзарон.

– Я не доверяю никому на свете, если нужно хорошо выполнить мое дело.

– Смотри, смуглорожий, как бы я тебе не всыпал! Нож у меня острый.

– Эка невидаль! – усмехнулся кастилец. – Шпага у меня тоже острая… Вы не слишком благоразумны… Если я погибну, кто исполнит мое поручение? А если погибнете вы, кто вообще о нем узнает? Пожалуйста, поедемте мирно в усадьбу де Лаваля, пусть там кто-нибудь посторонний покажет мне сеньора де Молеона, и я сразу же исполню приказ моей госпожи.

При слове «госпожа» сердце Аженора учащенно забилось.

– Добрый человек, ты прав, а мы нет! – воскликнул он. – Ты, наверное, послан ко мне Марией Падильей?

– Вы скоро это узнаете, если вы на самом деле дон Аженор де Молеон, – ответил упрямый кастилец.

– Поехали! – вскричал молодой человек, сгорая от нетерпения. – Вон там, видишь, башни замка, поехали скорей! Ты будешь доволен, добрый человек… Вперед, Мюзарон, вперед!

– Пожалуйста, позвольте мне ехать впереди, – попросил Жильдаз.

– Изволь, только тони, гони быстрей.

И четверо всадников пришпорили коней.