Текст книги "Бастард де Молеон"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 42 страниц)

XII. Каким образом злодеяние Мотриля обернулось счастливой удачей

Когда рассвет озарил покои доньи Марии, скорбь, охватившая замок дона Педро, стала еще более гнетущей.

Дон Педро спать не ложился; слуги утверждали, будто слышали, как он плачет.

Мотриль провел ночь с большой пользой для себя. Он занимался тем, что уничтожал следы своего злодеяния.

Оставшись наедине с Аиссой и заботливо ухаживая за ней с умением самого искусного лекаря, он с первых же слов, сказанных девушкой, лепил ее еще толком не очнувшуюся память, словно расплавленный воск.

Поэтому, когда Аисса закричала, увидев тело доньи Марии, Мотриль, притворившись, будто испытывает неподдельный ужас, набросил плащ на останки любовницы короля.

Потом, когда Аисса в испуге уставилась на него, пробормотал:

– Бедное дитя, благодари Аллаха, который спас тебя.

– Спас? – переспросила девушка.

– Да, милое дитя, спас от жуткой смерти.

– Кто же меня ранил?

– Та, чья рука еще сжимает твой кинжал.

– Донья Мария?! Такая добрая, такая великодушная! Быть этого не может! Мотриль усмехнулся с той презрительной жалостью, которая всегда производит впечатление на умы, поглощенные какой-либо одной большой целью:

– Любовница короля великодушна и добра к Аиссе, которую король обожает?.. Вы не верите в это, дочь моя?

– Но ведь она хотела увезти меня, – возразила Аисса.

– Чтобы соединить вас, как она говорила, с французским рыцарем, не так ли? – спросил Мотриль спокойным и неизменно доброжелательным тоном.

Аисса, страшно побледнела и присела, поняв, что тайна ее любви в руках человека, больше всех заинтересованного в том, чтобы уничтожить эту любовь.

– Не бойся ничего, – продолжал мавр. – То, что из-за ревности и любви короля не смогла сделать Мария, я сделаю ради тебя. Аисса, ты говоришь, что влюблена. Прекрасно! Я разрешаю тебе любить Молеона и помогу твоей любви. Мне ничего не надо на этой земле, только бы дочь моих султанов жила и была счастлива.

Аисса, оцепенев, слушала эти уверения Мотриля и была не в силах отвести от него взгляд своих глаз, еще утомленных сном, подобным смерти.

«Он обманывает меня», – подумала она, вспомнив о трупе доньи Марии.

– Донья Мария мертва, – в смятении прошептала она.

– Сейчас, дорогая моя дочь, я раскрою вам причину этой смерти… Король страстно влюблен в вас и вчера объявил об этом донье Марии… Она вернулась к себе, опьянев от гнева и ревности. Дон Педро объявил о намерении сочетаться с вами узами брака, что всегда было предметом честолюбивых стремлений доньи Марии… Тогда она решила уйти из жизни и высыпала яд из перстня в серебряный кубок, а чтобы не дать вам восторжествовать и стать королевой и заодно отомстить дону Педро и мне – ведь мы оба, хотя и по-разному обожаем вас, – она взяла ваш кинжал и нанесла вам удар.

– Значит, она ударила меня во сне, потому что я ничего не помню, – сказала Аисса. – В глазах у меня стоял какой-то туман, я слышала глухие удары и приглушенные стоны… По-моему, я встала, почувствовала, как кто-то схватил меня за руки, а потом ощутила острый холод стали.

– Это было последнее усилие вашей врагини, она упала рядом с вами, ибо яд подействовал на нее сильнее, чем на вас удар кинжалом… Я заметил в вас искру жизни, раздул ее, я имел счастье спасти вас.

– О, Мария! Мария! – вздохнула девушка. – И все-таки ты была доброй…

– Вы так говорите, дочь моя, потому что она покровительствовала вашей любви к Аженору де Молеону, – совсем тихо сказал Мотриль с той слишком наигранной доброжелательностью, которая не могла скрыть его глухой злобы, – потому что в Сории она дала ему возможность проникнуть к вам в комнату.

– Вам и это известно?

– Мне все известно… И король об этом знает… Мария опозорила вас в глазах дона Педро, прежде чем вас убить. Но она испугалась, что клевета не заденет душу короля и он простит вас за то, что вы принадлежали другому – ведь мы так снисходительны, когда любим… – Поэтому она воспользовалась кинжалом, чтобы убрать вас из мира живых.

– Королю известно, что Аженор?..

– Он обезумел от ярости и любви… Это он подкупил Хафиза, чтобы заманить вас в замок, ведь я об этом ничего не знал. Король, повторяю, будет ждать вашего выздоровления, чтобы снова завлечь вас… Это простительно, дочь моя, он же любит вас…

– Тогда я умру, – ответила Аисса, – ибо рука моя не дрогнет, не скользнет по моей груди, как скользнула рука Марии Падильи.

– Ты умрешь? Ты мой кумир, мое обожаемое дитя! – вскричал Мотриль, упав перед ней на колени – Нет, ты будешь жить, как я уже сказал тебе, жить счастливой и вечно благословляющей меня.

– Без Аженора я жить не буду.

– Он принадлежит другой, не нашей вере, дочь моя.

– Я приму его веру.

– Он ненавидит меня.

– Он простит вас, когда вы больше не будете стоять между нами. Впрочем, мне это безразлично… Я люблю, и в мире для меня существует только предмет моей любви.

– И даже не существует тот, кто спас вас для вашего любовника? – робко спросил Мотриль с притворной печалью, которая глубоко тронула сердце девушки. – Вы приносите меня в жертву, хотя из-за вас я мог погибнуть?

– Почему же?

– Да, погибнуть… Аисса, вы желаете жить с доном Аженором, я помогу вам в этом.

– Вы?!

– Да, я.

– Вы обманываете меня…

– Почему?

– Докажите мне, что вы искренни.

– Это легко… Вы боитесь короля… Хорошо, я воспрепятствую королю видеть вас. Этого вам довольно?

– Не совсем.

– Я понимаю… Вы хотите вновь увидеть француза.

– Больше всего на свете.

– Подождем, пока вы будете в состоянии вынести поездку, и я отвезу вас к нему, отдам ему мою жизнь.

– Но Мария тоже везла меня к нему…

– Конечно, у нее был свой интерес избавиться от вас, и она предпочла бы не прибегать к убийству… Когда мы предстанем перед судом Божьим, убийство будет тяжким грехом.

Когда Мотриль произносил эти страшные слова, на его бледном лице промелькнула страдальческая гримаса окаянных грешников, которые в адских муках не ведают ни покоя, ни надежды.

– Ну хорошо! И что же вы сделаете? – спросила донья Аисса.

– Буду прятать вас до тех пор, пока вы не поднимитесь на ноги… Потом, как я уже сказал, отдам вас сеньору де Молеону.

– Только этого я и прошу… Сделав это, вы, действительно, станете для меня святым… Хотя король…

– Ну да! Если он разоблачит наш план, он всеми силами будет стремиться его разрушить… Лучшим средством для этого станет моя смерть… Когда я буду убит, вы, Аисса, окажетесь в его власти.

– Или буду вынуждена умереть.

– Неужели вы предпочитаете умереть, а не жить ради этого француза?

– О да! Я хочу жить! Говорите, говорите, что мне делать!

– Надо, дорогое дитя, если король случайно навестит вас, будет говорить с вами, расспрашивать об Аженоре де Молеоне, надо, повторяю, чтобы вы смело настаивали, что донья Мария лгала, утверждая, будто вы любили этого француза, а главное – отрицайте, что вы отдали себя этой любви… Таким образом, король перестанет опасаться француза, прекратит следить за нами, и мы будем свободны и счастливы… Надо также – это, дитя мое, важнее всего, – чтобы вы обо всем вспомнили, а особенно о том, что говорила донья Мария перед тем, как поразить вас кинжалом… Она, вероятно, вынуждала вас признаться королю в вашем бесчестье, но вы отказались, и тогда она нанесла удар…

– Я ничего не помню! – вскричала Аисса, охваченная страхом (любая честная и наивная душа тоже испугалась бы, услышав адскую выдумку мавра). – Я не хочу ни о чем вспоминать. Я не желаю также отрицать, что люблю Молеона. Его любовь – это мой свет и моя вера! Это звезда, которая освещает мне путь в жизни… Я не только не желаю таить мою любовь, но хотела бы объявить о ней всем королям на свете, поэтому не рассчитывайте, что я буду лгать. Если дон Педро спросит меня, я скажу правду.

Мотриль побледнел. Это последнее препятствие, казалось бы слабое, уничтожало все плоды убийства: простое упрямство ребенка связывает по рукам и ногам здорового мужчину, который, идя вперед, способен увлечь за собой целый мир.

Он понял, что настаивать дальше не имеет смысла. Он и так предавался сизифову труду:[187]187
  Сизиф – герой древнегреческой мифологии, известный хитрец и обманщик. За свои грехи был обречен в подземном царстве мертвых вечно втаскивать на гору огромный камень, который в последний момент срывался вниз. Выражение «сизифов труд» вошло в поговорку как обозначение бесполезной работы.


[Закрыть] вкатывал камень на вершину горы, но тот снова скатывался вниз. У Мотриля больше не было ни времени, ни сил, чтобы начать все сначала.

– Дочь моя, вы будете поступать как вам угодно, – сказал он. – Единственный закон для меня – это ваша польза, как ее истолковываете вы, ваше сердце и ваш каприз. Если вы этого желаете, то и я хочу того же… Я прекрасно понимаю, что ваше признание лишит меня головы, ибо мне всегда приходилось утверждать, что вы невинны и чисты, я никогда не допускал, чтобы возникали какие-либо подозрения насчет вас… Так что вашу вину, то есть ваше счастье, я оплачу своей головой… Так велит Аллах, да исполнится его воля!

– Но я же не способна лгать, – сказала Аисса. – Кстати, почему вы должны позволять королю говорить со мной? Удалите его… Это легко, ведь вы можете перевезти меня в укромное место, одним словом, спрятать меня… Мое здоровье, моя рана – это веская причина. В этом вам хорошо поможет само мое состояние… Но лгать! О нет, ни за что! И никогда я не отрекусь от Аженора!

Мотриль тщетно пытался скрыть радость, которую породили в его душе слова Аиссы. Уехать вместе с Аиссой, на время избавить ее от вопросов дона Педро, тем самым ослабив его гнев и ненависть, его горе и память о Марии… Выиграть месяц означало добиться всего, и этот шанс на спасение предлагала ему сама Аисса. Мотриль горячо за него ухватился.

– Если вы желаете, дочь моя, то мы уедем, – сказал он. – Надеюсь, вы не питаете отвращения к замку Монтель, комендантом которого король меня назначил.

– Для меня отвратительно лишь присутствие дона Педро. Я поеду туда, куда вам будет угодно.

Мотриль поцеловал руку и подол платья Аиссы; потом, нежно взяв ее на руки, перенес в соседнюю комнату. Он распорядился убрать тело доньи Марии и, призвав двух мавританок, в преданности которых не сомневался, приставил их ухаживать за раненой девушкой, заставив поклясться жизнью, что они не будут разговаривать с Аиссой и никого к ней не допустят.

Уладив таким образом все дела, он, приведя в порядок свои мысли и напустив на себя озабоченность, отправился к королю.

Дону Педро пришло из города много писем. В них сообщалось, что в окрестностях появились посланцы из Бретани и Англии, что ходят слухи о готовящейся войне, что принц Уэльский окружил новую столицу железным кольцом, чтобы, грозя наступлением своей непобедимой армии, заставить дона Педро выплатить военные расходы и превратить его признательность в звонкую монету.

Эти новости опечалили дона Педро, но не обескуражили. Он велел послать за Мотрилем, который вошел в королевский покой в ту самую минуту, когда король отдал этот приказ.

– Ну как Аисса? – с тревогой осведомился дон Педро.

– Мой господин, рана ее опасна и глубока… Мы не спасем эту жертву.

– Еще одно несчастье! – воскликнул дон Педро. – О, это уж слишком… Потерять донью Марию, которая страстно меня любила, лишиться Аиссы, которую я люблю до безумия, возобновить жестокую, беспощадную войну – это слишком много, Мотриль, этого не вынесет сердце одного человека.

И дон Педро показал своему министру донесения, пришедшие от градоначальника Бургоса и из соседних городов.

– Мой король, необходимо на время забыть о любви, – сказал Мотриль, – надо готовиться к войне.

– Казна пуста.

– Подати наполнят ее… Подпишите указ о подати, которую я у вас просил.

– Надо будет сделать это… Могу ли я увидеть Аиссу?

– Аисса слаба, как цветок над пропастью. Даже легкий ветерок может унести ее в бездну смерти.

– Она заговорила?

– Да, господин.

– И что сказала?

– Несколько слов, которые все объясняют. Видимо, донья Мария хотела заставить Аиссу опозорить себя ложным признанием, чтобы погубить ее репутацию в ваших глазах. Отважное дитя отказалось, и ревнивая донья Мария ударила ее кинжалом.

– Аисса рассказала это?

– Она это повторит, как только окрепнет… хотя я очень боюсь, что в этом мире мы больше не услышим ее голос.

– О Боже! – простонал король.

– Ее может спасти лишь одно средство… Есть такое предание в моей стране: раненому обещана жизнь, если он в туманную ночь новолуния приложит к ране волшебную траву.

– Надо достать эту траву, – прошептал король с исступлением суеверного влюбленного.

– Эта трава в здешних краях не растет, ваша светлость… Я встречал ее только в Монтеле…

– В Монтеле? Пошли человека в Монтель, Мотриль.

– Я не сказал, господин, что эту траву надо прикладывать к ране, пока она на корню… Уверяю вас, это превосходное средство! Я увез бы Аиссу в Монтель, но не знаю, выдержит ли она дорогу.

– Ее понесут так же осторожно, как несет себя птица, когда парит в воздухе, расправив оба крыла, – сказал дон Педро. – Пусть она уезжает, Мотриль, пусть уезжает, а ты останешься со мной.

– Только я, господин, могу произнести волшебное заклинание во время обряда.

– Значит, я останусь один.

– Нет, господин, ведь как только Аисса поправится, вы приедете в Монтель и останетесь с нею.

– Да, Мотриль, верно, ты прав… Я больше не расстанусь с ней и буду счастлив… Ну, а как быть с телом доньи Марии? Надеюсь, ей воздадут королевские почести.

– Я слышал, господин, – сказал Мотриль, – что ваша вера запрещает хоронить самоубийцу на кладбище. Посему необходимо, чтобы церковь не узнала о самоубийстве доньи Марии.

– Об этом не должен знать никто, Мотриль.

– А как же слуги…

– Я объявлю при дворе, что донья Мария умерла от лихорадки, и, если я скажу так, никто и возражать не посмеет…

«Слепец, слепец! Безумец!» – подумал Мотриль.

– Решено, Мотриль, ты едешь с Аиссой, – сказал дон Педро.

– Сегодня же, мой господин.

– А я позабочусь о похоронах доньи Марии, подпишу указ о подати, обращусь с манифестом к моей армии, к моему дворянству… я предотвращу грозу.

«А я укроюсь в надежном месте!» – подумал Мотриль.

XIII. Каким образом Аженор узнал о том, что приехал слишком поздно

Оставив солдат и офицеров, этих влюбленных в войну, погруженными в обсуждение различных замыслов, планов боевых действий, тонкостей воинского искусства, Аженор продолжал стремиться к цели, которая заключалась в том, чтобы найти Аиссу, свое бесценное сокровище.

Любовь у Аженора стала одерживать верх над честолюбием, даже над воинским долгом, потому что молодой человек, спеша попасть в Испанию, чтобы получить известия об Аиссе, страдал оттого, что выкуп, который в минуту геройской гордыни коннетабль назначил за себя, повезли в Бордо посланцы короля Франции и люди графа де Лаваля.

И поскольку страницы об этом не будет хватать в нашем рассказе – ведь ее недостает в жизни Аженора, – мы заполним ее историческими фактами; и посему вынуждены в нескольких словах сообщить, что Гиень ужаснулась в тот день, когда неизменно великодушный принц Уэльский отпустил из Бордо пленника, выкупленного за золото всей Франции.

Первым делом Бертран быстро примчался в Париж благодарить короля. Остальное мы с вами увидим, если еще об этом не знаем. Что касается коннетабля, то отныне мы выступаем как его подлинные и беспристрастные историки.

Итак, Аженор и его верный Мюзарон, делая большие переходы, направлялись в замок, где дон Педро надеялся овладеть Аиссой.

Аженор понимал, что надо торопиться. Он слишком хорошо знал дона Педро и Мотриля, чтобы тешить себя иллюзиями.

«Как знать, не пошла ли донья Мария из слабости или из страха на сделку с совестью, – спрашивал себя Аженор, – не показался ли ей более выгодным союз с мавром Мотрилем, чем угроза разрыва с доном Педро; что если фаворитка, разыгрывая из себя снисходительную супругу, закрывает глаза на прихоть своего царственного любовника?»

От этих мыслей закипала горячая кровь Аженора. Теперь он рассуждал только как влюбленный, то есть нес вздор, казалось не лишенный здравого смысла.

В пути он размахивал копьем, удары которого частью доставались мулу Мюзарона, частью спине славного оруженосца; результат оказывался неизменным: разбуженный ударом, Мюзарон начинал погонять лошадь. В дороге также произносились речи, из которых мы извлечем самую суть и воспроизведем в назидание читателям.

– Понимаешь, Мюзарон, если я хоть час поговорю с доньей Марией, – рассуждал Аженор, – то мне станет известно все, что происходит сейчас, и я узнаю, как мне поступать в будущем.

– Нет, сударь, вы ровным счетом ничего не узнаете и в конце концов попадете в лапы негодяя-мавра, который подкарауливает вас, как паук муху.

– Вечно ты твердишь одно и то же, Мюзарон. Неужели сарацин стоит христианина?

– Сарацин, когда он что-то задумал, стоит трех христиан. Это все равно, что вы спросили бы: стоит ли женщина мужчины? А ведь мы каждый день видим мужчин, которых покоряют и побеждают женщины. И знаете почему, сударь? Потому что женщины всегда думают о том, что они хотят сделать, тоща как мужчины почти никогда не делают того, над чем им следовало бы подумать.

– К чему ты клонишь?

– К тому, что какая-то интрига сарацина помешала донье Марии прислать к вам Аиссу.

– И что дальше?

– Дальше? Мотриль, который помешал донье Марии привезти вам вашу возлюбленную, ждет, вооружив душу и тело, что он поймает вас в ловушку, как ловят жаворонков в зеленеющих хлебах, убьет вас, и Аисса вам не достанется.

Аженор ответил ему гневным криком и пришпорил коня. Он подъехал к замку, который поразил его своим печальным видом. Камни красноречивы, они говорят на языке, внятном избранным душам.

Аженор пристально вглядывался в озаренное светом молодой луны здание, где находилась вся его любовь, вся его жизнь. Пока он предавался созерцанию, в таинственных и неприступных боковых пристройках замка свершилось чудовищное убийство, триумф Мотриля.

Измученный долгой дорогой и почти полным неведением, уверенный в том, что перед ним именно то место, какое он искал, Аженор, проведя долгие часы за осмотром стен замка, добрался вместе с Мюзароном до деревушки, расположенной по другую сторону горы.

В ней, как нам уже известно, жили пастухи. Аженор попросился к ним на ночлег и щедро заплатил им. Ему даже удалось раздобыть пергамент и чернила; руками Мюзарона он написал письмо донье Марии; оно было заполнено нежными сожалениями и изъявлениями признательности, а также тревогами и сомнениями, которые были выражены со всем французским изяществом.

Для большей уверенности в том, что его послание прибудет по назначению, Аженору очень хотелось послать в замок Мюзарона; но оруженосец обратил внимание хозяина на то, что он, будучи известен Мотрилю, подвергается гораздо большим опасностям, нежели обыкновенный гонец, какой-нибудь пастух-горец.

Аженор согласился с этим доводом и послал пастуха отнести письмо.

После этого он улегся рядом с Мюзароном на козьи шкуры и стал ждать.

Но сон влюбленных подобен сну безумцев, честолюбцев и воров: он очень неспокоен.

Уже через два часа Аженор был на ногах и, стоя на склоне горы – отсюда, несмотря на большое расстояние, можно было ясно видеть ворота замка, – поджидал возвращение гонца.

В письме было сказано:

«Благородная госпожа, добрейшая и преданнейшая интересам двух бедных влюбленных, я вернулся в Испанию, словно пес, которого тащат на цепи. Ни от Вас, ни от Аиссы нет известий, умоляю Вас, дайте мне знать о себе. Я в деревне Куэбра, куда доставят Ваш ответ, что несет мне жизнь или смерть. Что случилось? На что мне надеяться, чего опасаться?»

Пастух не возвращался. Вдруг ворота замка раскрылись, и Аженор почувствовал, как сильно забилось его сердце; однако из ворот вышел не ожидаемый гонец.

Длинная вереница неизвестно откуда взявшихся солдат, женщин и придворных (хотя король приехал в летнюю резиденцию с горсткой людей) – одним словом, целая процессия следовала за носилками, везущими покойника, что можно было установить по черным коврам, украшавшим носилки.

Аженор счел это дурным предзнаменованием. Но едва он успел об этом подумать, как ворота снова закрылись.

– Очень странная задержка – обратился он к Мюзарону, который с недовольным видом кивнул в ответ. – Пойди узнай, в чем дело, – прибавил Молеон.

И Аженор уселся на пригорочек, поросший запыленным вереском.

Не прошло и четверти часа, как Мюзарон вернулся, ведя с собой солдата, которого явно пришлось долго упрашивать прийти сюда.

– Я повторяю вам, – кричал Мюзарон, – что вам заплатит мой хозяин, и заплатит от души.

– Кому и что надо заплатить? – спросил Аженор.

– Сеньор, важная новость…

– Что за новость?

– Сеньор, это солдат из эскорта, который везет тело в Бургос.

– Черт побери, говори, чье тело?

– Беда, сеньор! Ох, беда, дорогой мой господин! Мне вы не поверили бы, а вот ему, наверное, поверите… Ведь тело, что везут в Бургос, – это донья Мария де Падилья!

У Аженора вырвался крик отчаяния и недоверия.

– Это правда, – подтвердил солдат. – И мне надо спешить занять место в эскорте.

– О, горе, горе! – воскликнул Молеон. – Ну, а Мотриль в замке?

– Да нет, сеньор, – ответил солдат. – Мотриль уехал в Монтель.

– Уехал?! И носилки с ним?

– Да, сеньор, в них увезли умирающую девушку. Девушку? Мюзарон, Аисса умирает! Я тоже умираю, – вздохнул несчастный рыцарь, навзничь рухнув на землю, словно его действительно хватил удар; это сильно испугало славного оруженосца, совсем не привыкшего к обморокам своего господина.

– Вот все, сеньор рыцарь, что мне известно, – сказал солдат, – да и узнал-то я об этом случайно. Сегодня ночью мне пришлось нести девушку, сраженную кинжалом, и отравленную сеньору Марию.

– Будь проклята эта ночь! О, горе, горе! – стенал полуобезумевший молодой человек. – Вот, друг мой, возьмите эти десять флоринов, как будто вы и не принесли мне весть о беде моей жизни.

– Спасибо, сеньор рыцарь, и прощайте, – крикнул солдат, бросившись бежать через вересковую пустошь.

Мюзарон, приложив ко лбу ладонь, смотрел вдаль.

– Посмотрите-ка вон туда, – воскликнул он. – Вы видите, ваша милость, там, вдалеке, за холмом, людей и носилки, что движутся по равнине. Вон, видите, верхом на лошади наш враг, сарацин в белом плаще.

– Мюзарон, давай оседлаем коней и растопчем этого негодяя! – вскричал рыцарь, которому придали сил жестокие страдания. – Если Аиссе суждено умереть, то я хотя бы приму ее последний вздох.

Мюзарон позволил себе положить руку на плечо господина.

– Ваша милость, никогда нельзя верно оценить только что случившееся, – заметил он. – Нас двое, а их дюжина. Мы устали, а они полны сил. Кстати, нам известно, что они едут в Монтель, там мы их и настигнем. Видите ли, ваша милость, мы должны полностью выяснить все, чего нам не смог рассказать солдат. Надо узнать, почему донью Марию отравили, а донье Аиссе нанесли удар кинжалом.

– Ты прав, мой верный друг, – согласился Аженор. – Делай со мной что хочешь.

– Я сделаю вас победителем и счастливцем, господин мой. Аженор в отчаянии отрицательно покачал головой. Мюзарон знал, что от отчаяния есть лишь одно лекарство – занять делом тело и ум.

Он повез хозяина обратно в лагерь, где бретонцы и преданные Энрике де Трастамаре испанцы уже почти не таились и все громче объявляли о своих намерениях с тех пор, как до них дошла еще непроверенная новость об освобождении Дюгеклена, а особенно после того, как они убедились, что их силы возрастают с каждым днем.