Текст книги "Бастард де Молеон"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 42 страниц)

XIV. Паломники

Поздним вечером, в нескольких льё от Толедо, Аженор и его верный Мюзарон уныло тащились по песчаной, окаймленной хилыми сосенками дороге, отыскивая пристанище, где они, разбитые усталостью, могли бы дать себе недолгий отдых и велеть зажарить зайца, которого стрела оруженосца настигла прямо на лежке. Вдруг они услышали за спиной приглушаемый песком топот копыт резвого мула, который нес на мощной спине паломника; на голове всадника была большая шляпа, с широких полей которой свисало некое подобие вуали.

Этот паломник пришпоривал мула и, судя по всему, умел превосходно ездить верхом.

Великолепный, породистый мул скорее летел, чем бежал, и промчался мимо наших путников так быстро, что они едва смогли расслышать брошенную паломником на ходу фразу «Baya ustedes con Dios».[188]188
  «Ступайте с Богом» (исп.)


[Закрыть]

Не прошло и десяти минут, как Мюзарон снова услышал топот копыт. Обернувшись, он успел лишь развернуть коня Аженора и свою лошадь, как к ним вихрем подлетели четверо всадников.

Их главарь, что скакал впереди, тоже был в одеянии паломника, которое напоминало костюм того, кто промчался раньше.

Правда, у второго паломника, более осмотрительного, под мантией можно было заметить латы, а его лицо скрывало опущенное забрало; даже в темноте это было забавным зрелищем – голова рыцаря в шлеме, на котором красовалась широкополая шляпа.

Незнакомец подъехал так близко, будто хотел, словно ищейка, обнюхать наших путников; но Аженор предусмотрительно опустил забрало и взялся за рукоять меча.

Мюзарон тоже держался начеку.

– Сеньор, не ехал ли здесь верхом на черном муле, быстром как ветер, паломник, вроде меня? – спросил незнакомец на ломаном испанском языке; голос его звучал глухо, как будто доносился со дна пропасти.

Голос этот неприятно поразил Аженора: ему смутно почудилось, что он его где-то слышал. Но долг рыцаря обязывал его дать учтивый ответ.

– Сеньор паломник или сеньор рыцарь, человек, о котором вы спрашиваете, примерно десять минут назад проехал здесь, – сказал он по-испански. – Он, действительно, ехал на муле, таком резвом, что мало найдется коней, способных его догнать.

Мюзарону казалось, что паломник, услышав голос Аженора, тоже несколько удивился, ибо он подъехал еще ближе и нагло сказал:

– Эта услуга, рыцарь, для меня гораздо дороже, чем вы думаете. Кстати, она была высказана столь учтиво, что я был бы рад познакомиться с человеком, который ее мне оказал… По вашему акценту я понял, что мы оба с севера, это повод, чтобы мы получше узнали друг друга. Поднимите, пожалуйста, забрало, чтобы я имел честь поблагодарить вас, глядя вам в лицо…

– И вы тоже откройте забрало, сеньор рыцарь, – ответил Молеон, которого все больше раздражали и этот голос, и эта настойчивая просьба.

Паломник смутился. В конце концов он очень грубо отказался открыть забрало, что подтвердило, насколько его просьба была коварной и корыстной.

Не прибавив больше ни слова, он подал знак своим спутникам и галопом поскакал по дороге, по которой раньше проехал первый паломник.

– Ну и наглец! – воскликнул Мюзарон, когда он исчез в темноте.

– Мне кажется, Мюзарон, что этот гнусный голос я уже слышал, когда попал к наемникам.

– Мне тоже так кажется, ваша милость, и, будь наши лошади не столь усталыми, мы могли бы поскакать за этими мошенниками, от которых можно ждать любого подвоха.

– Какое нам до них дело, Мюзарон, – ответил Молеон, во всем разочаровавшийся. – Мы едем в Толедо, где должны собраться наши друзья. А Толедо недалеко от Монтеля. Это все, что я знаю и хочу знать.

– В Толедо мы получим известия от сеньора коннетабля, – продолжал Мюзарон.

– И возможно, от дона Энрике де Трастамаре, – откликнулся Аженор. – Мы будем получать приказы, станем послушным орудием… Это единственный выход, единственное утешение для людей, которые, потеряв свою душу, уже не знают, о чем им говорить и что делать в жизни.

– О-ля-ля! – воскликнул Мюзарон. – Впасть в отчаяние мы всегда успеем… Как гласит французская поговорка, последней приходит победа…

– Или смерть… Так ведь? Вот что ты боишься прибавить.

– Полно, сеньор, ведь умираем только раз.

– Ты думаешь, я боюсь смерти?

– Помилуй Бог, ваша милость, мне досадно, что вы совсем ее не боитесь. Коротая время в подобных разговорах, они дотащились до вожделенной венты.[189]189
  Вента – здесь: корчма, постоялый двор.


[Закрыть] Это был уединенный дом – таковы в Испании эти приюты, благословенные прибежища, где путники днем находят спасение от солнца, а ночью от холода; он словно оазис в пустыне, чьих границ страстно желают достичь, но часто не могут пересечь, ибо, прежде чем оазис отыщется, погибают от голода, жажды и усталости.

Когда рыцарь и его верный Мюзарон поставили лошадей в конюшню – вернее, заботу эту взял на себя достойный оруженосец, – Аженор, войдя в низкую комнату венты в ярком свете очага, среди спящих беспробудным сном погонщиков мулов увидел двух паломников, которые, вместо того чтобы беседовать, сидели, повернувшись друг к другу спиной.

«Вот оно что! Я-то думал, они друзья», – удивился Аженор.

Когда в залу вошли два новых постояльца, паломник с вуалью на шляпе отодвинулся поглубже в тень.

Паломник с закрытым забралом не сводил глаз с другого паломника, как будто подкарауливал, когда приоткроется хоть краешек его вуали.

Этого не случилось. Безмолвный, неподвижный, явно чем-то раздосадованный, таинственный паломник, чтобы не разговаривать с назойливым соседом, притворился, будто крепко спит.

Постепенно погонщики мулов ушли на двор и, завернувшись в накидки, улеглись спать рядом со своими животными; у очага остались Молеон, отужинавший вместе с оруженосцем, и оба паломника – один из них бодрствовал, другой спал.

Человек с закрытым забралом обратился к Аженору с избитыми извинениями за то, что так грубо расстался с ним на дороге, потом спросил, не намерен ли он вскоре отправиться к себе в комнату, где ему, вероятно, будет спать удобнее, чем на этой скамье.

Аженор, так и не открывший забрало, упрямо намеревался оставаться в зале, хотя бы для того, чтобы досадить незнакомцу, но неожиданно его осенила мысль, что, сидя здесь, он ничего не узнает. Ему было совершенно ясно, что паломник с вуалью не спит. Следовательно, этих людей, которые очень хотели остаться наедине, должно что-то связывать.

Аженор жил в такое время и в такой стране, когда любопытство часто спасало человеку жизнь.

Он сделал вид, будто собирается пойти в комнату, предоставленную ему хозяином венты, но встал за дверью; крепкая и массивная, она неплотно сидела на петлях, и щели позволяли видеть, что происходит в зале.

Аженор рассудил верно, ибо его ожидало зрелище, достойное внимания. Когда Аженор вышел, паломник с закрытым забралом, оставшись наедине с тем, кого считал спящим, встал и прошелся по комнате, чтобы убедиться, крепок ли сон соседа.

Спящий паломник не шелохнулся.

Тогда человек с закрытым забралом на цыпочках подкрался к нему и протянул руку, чтобы приподнять вуаль, скрывавшую лицо паломника.

Но он не успел к ней прикоснуться: паломник вскочил и разгневанно спросил:

– Что вам угодно? Почему вы нарушаете мой сон?

– Он был не слишком крепок, господин завуалированный паломник, – насмешливо ответил человек с закрытым забралом.

– Но это не значит, что его надо нарушать, господин проныра с железным лицом.

– Вероятно, господин паломник, у вас есть веские причины, чтобы никто не узнал, какое у вас лицо – железное или как у простых смертных?

– Это никого не касается, и, если я ношу вуаль мшит, я не желаю, чтобы видели мое лицо, по-моему, это ясно.

– Сеньор, я ведь очень любопытный и ваше лицо все равно увижу, – усмехнулся человек с закрытым забралом.

Паломник быстро задрал подол мантии и выхватил длинный кинжал.

– Сперва вы увидите вот это, – пригрозил он. Человек с закрытым забралом на мгновение задумался, потом задвинул тяжелые засовы двери, за которой подслушивал Аженор. И сразу же распахнул выходившее на дорогу окно, через которое в залу ворвались четверо вооруженных до зубов людей в доспехах.

– Вы сами видите, сеньор, – обратился он к паломнику, – что защищаться бесполезно и даже невозможно. Поэтому, чтобы сохранить свою драгоценную жизнь, извольте ответить мне всего на один вопрос.

Паломник, сжимавший в руке кинжал, дрожал от ярости и страха.

– Вы дон Энрике де Трастамаре? – спросил бандит.

– На подобный вопрос, заданный в такой форме, да еще в таких условиях, – сказал паломник, – можно отвечать, лишь готовясь к смерти, если я тот, о ком вы говорите Поэтому я буду защищать свою жизнь, ведь я и есть тот граф, чье имя вы произнесли.

И он величественным жестом поднял вуаль, открыв свое благородное лицо.

– Граф! – вскричал Молеон из-за двери, которую хотел высадить.

– Это он! – с дикой радостью заорал человек с закрытым забралом. – Я был уверен в этом, друзья мои! Мы долго за ним гнались. От самого Бордо, а это не близко! Хватит, уберите кинжал, граф, мы не собираемся вас убивать, мы хотим взять за вас выкуп. Бес меня задери, мы ребята покладистые, спрячьте кинжал, спрячьте!

Аженор с удвоенной силой молотил по двери, которую хотел разнести в щепки, но дуб не поддавался.

– Выйдите и успокойте малого, что колотит в дверь, – обратился к своим дружкам человек с закрытым забралом, – а я останусь уговаривать графа.

– Бандит! – с презрением сказал Энрике. – Ты хочешь выдать меня моему брату.

– Если он заплатит больше, то выдам.

– Я же говорил, что лучше уж погибнуть здесь, – воскликнул граф. – На помощь! Ко мне!

– Не кричите, сеньор, а не то мы будем вынуждены вас прикончить, – сказал бандит. – За вашу голову дон Педро, наверно, заплатит меньше, чем за вашу живую и невредимую персону. Впрочем, нам и придется удовольствоваться только головой.

– Это мы еще посмотрим, – вскричал Аженор, который каким-то сверхчеловеческим усилием высадил дверь и яростно набросился на четырех спутников разбойника.

– Из этого следует, что придется вас убить, – изрек бандит, выхватив из ножен меч, чтобы атаковать Энрике. – У вас, сеньор, очень неумный друг, прикажите ему не вмешиваться.

Но едва он успел произнести эти слова, как с улицы вошел третий паломник, которого, разумеется, никто не ждал.

На нем не было ни шлема с опущенным забралом, ни шляпы с вуалью. Он считал, что ему вполне достаточно мантии паломника. Весь его облик: широкие плечи и огромные руки, круглая голова и умное лицо – предвещал, что на подмогу явился сильный и смелый защитник.

Он стоял на пороге и, не обнаруживая ни гнева, ни страха, удивленно смотрел на переполох в зале венты.

– Здесь что, драка? – спросил он. – Эй, христиане, кто тут прав, кто виноват?

Его уверенный и властный голос перекрывал шум подобно тому, как рык льва заглушает вой бури в ущельях Атласских гор.

Услышав этот голос, сражающиеся повели себя странно.

Граф издал изумленный, радостный крик; человек с закрытым забралом в ужасе отпрянул к стене; Мюзарон закричал:

– Клянусь жизнью, это же сеньор коннетабль!

– Ко мне, коннетабль, на помощь, они хотят меня убить! – кричал граф.

– Это вы, мой граф! – взревел Дюгеклен, разорвав мантию, чтобы она не стесняла его движений. – А это кто, скажите-ка на милость?

– Друзья, – обратился бандит к пособникам. – Мы должны или убить этих людей, или погибнуть. Мы с оружием, они безоружны. Нам подарил их дьявол. Ведь вместо ста тысяч флоринов нас ждут двести тысяч! В бой!

Едва бандит успел произнести эти слова, как коннетабль с бесподобным хладнокровием вытянул руку, легко, словно барана, схватил его за горло и, швырнув себе под ноги, прижал к полу. Потом вырвал у него меч.

– Вот я и с оружием, – сказал он. – Трое против троих, ну, начинайте, пташки мои ночные.

– Мы пропали! – вскричали сообщники бандита и выскочили на улицу через незакрытое окно.

Аженор бросился к лежавшему на полу бандиту, поднял его забрало и воскликнул:

– Это же Каверлэ! Так я и знал!

– Эту гадину надо раздавить немедленно! – воскликнул коннетабль.

– Это я беру на себя, – ответил Мюзарон, приготовившись ножом добить бандита.

– Пощадите, – прохрипел разбойник, – сжальтесь! Не позорьте свою победу.

– Да, пощадим его! – воскликнул граф, в горячем порыве радости обнимая Дюгеклена. – Слишком много милосердных деяний должны мы свершить, чтобы возблагодарить Господа, который свел нас вместе… У нас нет времени на этого мерзавца: подарим ему жизнь, он сам найдет место, где его повесят.

Каверлэ в порыве благодарности поцеловал ноги великодушного принца.

– Пусть убирается на все четыре стороны, – согласился Дюгеклен.

– Убирайся, разбойник, – недовольно проворчал Мюзарон, распахивая перед Каверлэ дверь.

Каверлэ не заставил себя упрашивать: он выбежал из зала с такой прытью, что его нельзя было бы догнать даже на лошади, если бы граф передумал.

Поздравив себя со счастливой удачей, граф, коннетабль и Аженор завели разговор о будущей войне.

– Как видите, я не опаздываю на встречи, – заметил коннетабль. – Я ехал в Толедо, о чем мы с вами договорились в Бордо. Значит, вы рассчитываете на Толедо?

– Я очень надеюсь, что Толедо распахнет передо мной ворота, – сказал граф.

– Но уверенности в этом нет, – ответил коннетабль. – С тех пор как я разъезжаю в этом одеянии, то есть за четыре дня, я узнал о положении в Испании больше, чем за два года. Толедцы стоят на стороне дона Педро.

Это означало, что придется осаждать город.

– Дорогой коннетабль, ради меня вы подвергались множеству опасностей.

– Дорогой государь, я даю слово лишь однажды. Я обещал, что вы будете королем Кастилии – так будет, или я умру, – и к тому же мне надо взять реванш. Поэтому, как только я получил свободу в Бордо благодаря вашему хладнокровию, я за десять дней побывал у короля Карла и вернулся на испанскую границу. Уже неделю я разыскиваю вас в Испании, ведь мой брат Оливье и Виллан Заика получили сообщение, что вы ненадолго заезжали в Бургос, направляясь в Толедо.

– Верно, я заезжал в Бургос… Я жду под Толедо высших командиров моей армии и переоделся паломником только в Бургосе…

– И бандиты тоже, ваша светлость, приняли такой вид и этим подали мне одну мысль. Переодевшись паломниками, командиры могут пробираться незамеченными, чтобы готовить места расположения войск. Теперь все щеголяют в такой одежде, сегодня каждый хочет совершить путешествие в Испанию. И даже негодяй Каверлэ оделся так же, как и мы. Главное, что мы встретились. Вы выберете резиденцию и призовете к себе всех испанцев, ваших сторонников. А я призову рыцарей и солдат из всех стран. Нельзя терять ни минуты. Дон Педро еще не утвердился на троне, он потерял своего лучшего советника, донью Марию, – единственное существо, которое было дорого ему в этом мире. Мы должны воспользоваться его нерешительностью и начать войну, пока он не успел опомниться.

– Донья Мария мертва! – воскликнул Энрике. – Это верно?

– Я точно знаю это, – печально сказал Аженор. – Я видел, как везли ее тело.

– Ну, а где дон Педро?

– Неизвестно. Он похоронил свою несчастную жертву в Бургосе и после этого исчез, – ответил коннетабль.

– Как исчез? Разве это возможно? Но вы сказали, что донья Мария его жертва. Расскажите мне об этом подробнее, коннетабль, я целую неделю не решался говорить ни с одной живой душой.

– Как донесли мне мои лазутчики, произошло вот что, – начал свой рассказ коннетабль. – Дон Педро влюбился в мавританку, дочь этого проклятого Мотриля… Донья Мария заподозрила неладное, она даже узнала о сговоре короля с мавританкой. Оскорбленная до бешенства, она вонзила кинжал в сердце соперницы, а потом отравилась.

– Нет, сеньоры, нет! – вскричал Аженор. – Это невозможно… Это было бы таким гнусным злодеянием, таким черным предательством, что солнце померкло бы от ужаса…

Король и коннетабль с удивлением посмотрели на молодого человека, который столь пылко выражал свои чувства, но не могли получить от него никаких вразумительных объяснений.

– Простите меня, господа, – смиренно сказал Аженор, – у меня есть дорогая для меня и горькая тайна, одну половину которой донья Мария унесла с собой могилу, а другую я хочу благоговейно хранить.

– Ты влюбился, бедный мальчик? – спросил коннетабль. Вместо ответа на этот вопрос Аженор сказал:

– Я в полном вашем распоряжении, сеньоры, и готов умереть, служа вам.

– Я знаю, что ты верный человек, – ответил Энрике, – честный, умный, неутомимый слуга. Поэтому рассчитывай на мою благодарность, но скажи нам, что тебе известно о любви дона Педро?

– Мне известно все, государь, и если вы приказываете говорить…

– Где сейчас может находиться дон Педро – вот все, что нам хотелось бы узнать.

– Господа, соблаговолите дать мне неделю, и я отвечу вам, где он находится, – сказал Аженор.

– Дать неделю? – спросил король. – Что вы на это скажете, коннетабль?

– Я скажу, государь, что неделя уйдет у нас на подготовку нашей армии, на ожидание подкреплений и денег из Франции. Мы абсолютно ничем не рискуем.

– Тем более, ваша светлость, – подхватил Молеон, – что, если мой план удастся, вы будете располагать знанием настоящих причин войны, а ее истинного виновника, дона Педро, я с большой радостью выдам вам.

– Он прав, – согласился король. – Если один из нас будет схвачен, кончится война в Испании.

– О нет, государь! – воскликнул коннетабль. – Я клянусь вам, что если вы попадете в плен и вас разрубят на куски – этого, я надеюсь, Бог не допустит, – то я приложу все силы, чтобы наказать нечестивца дона Педро, который хладнокровно убивает своих пленных и водит дружбу с неверными.

– Я тоже так думаю, Бертран, – живо ответил король. – Не заботьтесь обо мне… Если я буду взят в плен и убит, то отбейте у врага мое тело и бездыханным положите на трон Кастилии: я заявляю, что считал бы себя счастливым победителем, если бы к подножию этого трона швырнули труп дона Педро – этого бастарда, предателя, убийцы.

– Государь, это я вам обещаю, – прибавил коннетабль. – Ну а теперь предоставим свободу этому молодому человеку.

– Где мы встретимся? – спросил Молеон. – Под стенами Толедо, который будем осаждать?

– Через неделю?

– Через неделю, – ответил Аженор.

Энрике нежно обнял молодого человека, который совсем сконфузился от подобной чести.

– Не смущайтесь, – сказал король, – я хочу доказать вам, что вы, деливший со мной трудные минуты моей судьбы, будете делить со мной и ее счастливые мгновения.

– А я тоже обязан ему свободой, которой наслаждаюсь, – заметил коннетабль, – обещаю помочь ему всеми своими силами в тот день, когда он потребует моей помощи в чем угодно, где угодно и против кого угодно.

– О господа, господа, вы переполняете меня радостью и гордостью! – воскликнул Молеон. – Вы, столь знатные люди, относитесь ко мне с таким вниманием… Ведь вы на этой земле олицетворяете для меня самого Бога, вы открываете мне Небо.

– Ты этого достоин, Молеон, – сказал коннетабль. – Скажи, нужны ли тебе деньги?

– Нет, ваша милость, нет.

– Но задуманный план потребует от тебя многих хлопот, и богатые подарки не помешают…

– Сеньоры, вы помните, что однажды я захватил шкатулку с драгоценностями этого бандита Каверлэ, в которой было сказочное богатство, но для меня это было чересчур много, и я без сожалений с ним расстался, – ответил Молеон. – Во Франции я получил от короля сто ливров, это для меня целое состояние, ведь мне на все хватает…

– О, как прекрасно сказано, – со слезами на глазах пробормотал Мюзарон из своего угла.

Король услышал его.

– Это твой оруженосец? – спросил он.

– Верный, храбрый слуга, – ответил Молеон, – он облегчает мне жизнь и не раз спасал меня.

– Он тоже получит награду. Подойди ко мне, оруженосец, – сказал граф, сняв брошь в виде выложенной жемчужинами раковины, – возьми это, и в тот день, когда ты или кто-нибудь из твоих потомков будет испытывать нужду, эта вещь, переданная в мои руки или в руки моего наследника, составит целое состояние… Бери, оруженосец, бери.

Мюзарон опустился на колени; сердце его готово было выскочить из груди.

– А теперь, мой король, – сказал коннетабль, – воспользуемся темнотой, чтобы добраться до места, где вас ждут ваши офицеры, ведь мы напрасно отпустили этого Каверлэ. Он, утроив свои силы, может снова напасть на нас и на этот раз действительно взять в плен хотя бы для того, чтобы доказать нам, что он далеко не дурак.

Они вооружились и, веря в свою неустрашимость и свои силы, добрались до леса, где было трудно на них напасть и невозможно их догнать.

Тут Аженор спешился и простился со своими могучими покровителями, которые пожелали ему удачи и счастливой дороги.

Мюзарон ждал приказов хозяина, готовый погнать лошадей в любую сторону.

– Куда мы едем? – спросил он.

– В Монтель… Ненависть подсказывает мне, что рано или поздно мы отыщем там дона Педро.

– Кстати, ревность – чувство полезное, – заметил Мюзарон, – она позволяет видеть даже то, чего нет. Ладно, едем в Монтель.