Текст книги "Я люблю время"

Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Глава 10

– Блаженны сильные духом, ибо их есть завтра земное.

– Ты это к чему?

– Это я о нашем маленьком, но работящем коллективе.

Фил и Вил встретились, как и договаривались, у скамеечки возле парадной Светиного дома.

– Ты точен.

– А ты еще точнее. Минуты на две, наверное? Издалека видно было: я шел, а ты уже стоял.

– Где-то так. Ну и что означают сии демонстрации?

– Где, какие, почему? – Велимир широко раскрыл глаза и с подчеркнутым интересом стал оглядываться, словно бы пытаясь обнаружить эти самые демонстрации, но Филарет остался насмешлив и невозмутим.

– Думаешь, лысый – ты больше понравишься человечеству в целом и дамам в частности?

– Ах, это! Не, ну, право… Это гигиенично, во-первых, и оригинально во-вторых! И не надо тратиться на бриолин и расчески. Ты куда?

– Пешком поднимемся, по пути посмотрим что и как, пешеходные подходы, так сказать, потому что в лифте мы уже проверяли. Не против?

– Хорошо! Пешком так пешком, мне отныне тем более просто: балласт в виде волос сброшен, а аэродинамические качества резко повысились, сопротивление воздуха уже не то, что вчера.

– Вот как?

– Да. И в драке теперь никто не получит передо мною неожиданного преимущества, хватаясь дерзновенною рукой за чуб!

– А разве у тебя был чуб? Я и не заметил. Так, какие-то пакли торчали по сторонам и все. Таких оригиналов-причесочников, как ты в, любом ПТУ сотнями считают, не говоря уже о… – Фил остановился и брезгливо потрогал пальцем звезду в пятиугольнике, нацарапанную на стене.

– Это зависть, Фил, примитивная зависть. Кстати, ты обратил внимание снаружи?

– Обратил. Хрен поймешь – попытка это была, или просто шквал?

– И не говори, одни случайности на пути. Видишь, зря мы на лифте не поехали: нас обгоняют.

– Пустяки. Это Светлана нас заметила из окна и дала отмашку Татьяне, та и помчалась, знакомство укреплять. Она сегодня твоя, между прочим. Счастливчик.

– А между прочим, может, переиначим? Пусть тебе будет в одно жало и Тата, и браслет, а я удовольствуюсь оставшимся?… Оставшейся. Передоговорились?

– Нет. Не передоговорились. И не ори так громко, они уже слушают.

– Это я не ори??? Труба иерихонская, прости меня господи, что язвлю начальника… Девчонки, привет!

«Девчонки» действительно поджидали их на лестничной площадке. Они ахнули и дружно захихикали на новую «прическу» Вила, но больше половины взглядов, как отметил обиженный Велимир, все равно достались его напарнику и шефу.

– Заходите, заходите скорее, а то все соседи изведутся от любопытства! Виля! Ой! Что они с тобой сделали, какой ужас! А можно я лысинку потрогаю?… Филечка, проходи пожалуйста, дорогой.

– Вот настоящий деловой мужчина: всегда при пиджаке, при галстуке. Молодой, аккуратный, представительный, умеет зарабатывать, ваша жена должна быть счастлива за таким мужем!

– Танечка, я уже говорил вам вчера, что я не женат. Не говорил? Мое упущение. Но я говорил. И не собираюсь в ближайшие триста лет. А вот Велимир у нас парень на выданье! Одно плохо – очень богат и весьма застенчив, это вредит ему в общении с прекрасным полом.

– Ничего себе, застенчив! Ваш друг очень такой… веселый. А почему вы сказали, что плохо быть богатым?

– Во-первых, леди Тата, Фил этого не говорил, во-вторых, он соврал, а в третьих я действительно парнишка при казне и абсолютно, вакуумно холост. Приходится проводить время в казино и шантанах, а также в рюмочных, в беспрестанном поиске второй прекрасной половины и долгими вечерами тренироваться на случайных попутчицах жизни. Застенчивость – да, она мне мешает, но я держусь молодцом! Да потрогай, потрогай-те, не поскользнетесь, там уже щетина пробивается. А в щетине седина, да. Но не от прожитых лет, а от немыслимых переживаний, ниспосланных мне злодейкою судьбой. Чур, вон та чашка моя, она элегантнее и больше!

Велимир еще вчера ощутил, что с Татой проблем в более тесном знакомстве не предвидится, но ему гораздо больше нравилась Света, а то уже упорхнула из кухни, вместе с Филаретом, смотреть качество ремонта, естественно, зачем еще? И там по всей гостиной громыхал его одобряющий бас.

– Ой, Велимир, как они вчера меня достали, эти друзья из ЖЭКа! Сейчас он не ЖЭК, а по-другому называется, но суть одна: подороже взять, поменьше сделать. Воды им подай, подоконник протри, стул поднеси…

– …за водкой сбегай…

– Ага, за водкой! Так я им и побежала бы. Выкинула бы прямо с балкона вместе с водкой и дрелями! Терпеть не могу алкашей и наркоманов. У меня мой первый муж… – Тата осекалась было, но Велимир немедленно поддержал разговор:

– Отлично звучит, пер бакко! Первый муж! Сколько же их было, избранников небес?

– Почему небес? Один он и был. Просто я надеюсь, что не последний! – Тата на всякий случай обожгла обещающим взглядом Вила, но ощущалось, что слухом своим и мыслями она все же в гостиной, рядом с подругой, которая легко и непринужденно пожинает плоды чужих трудов.

– Уж я с ними ругалась! Давайте посмотрим, я вам и им покажу, что там теперь получилось?

– Конечно! Я сам хотел предложить это же самое, но не успел. И еще шут его знает, чем они там занимаются, пока мы с вами на кухне чайник стережем!

– Ну уж вы скажете! Чем они там могут заниматься?

– Насколько я знаю Филарета Ионовича по нашим совместным оргиям, ничем плохим они там заниматься не могут, ибо сказано: «Не искушай, сам выкушай».

– Это намек?

– Нет, просто из меня по утрам святая праведность хлещет. Погодите, дадим им еще десяток секунд, а сами предадимся вербальному общению.

– Вербальному? То есть, вы хотите мне что-то сказать?

Велимир даже слегка удивился, он был уверен, что Тата не знает значения слова «вербальное» и поймет его на свой лад.

– Да. И многое. Кстати, сегодня я почти свободен, на лучшую половину дня, и вы можете составить мне компанию. Или я вам составлю, если первое предложение кажется вам чересчур эксцентричным и эгоцентричным? Согласны, Елена Симпатичная?

– Я не Елена. А… как же ваш рабочий день? Кто за вас будет работать? Света с Филом?

– Ну Тата Прекрасная. Совершенно верно. Нам нужно окучить поставленную перед нами задачу с двух флангов, а поскольку мой – левый, то я и веду себя соответственно. Им же придется надрываться в добросовестных трудах. Ок?

– Что?

– Ок – это звуковая стенограмма слова О'Кей. Я спросил – согласны ли вы?

– Ой, так сразу! Погодите, мне надо подумать. Ребенка мама из школы заберет, потому что я… Можно. Часиков до трех я более-менее свободна, но мне нужно будет быстренько съездить по одному адресу. Вы составите мне компанию?

– Один – один. Безусловно, составлю. И даже перейду на ты, на взаимовыгодных условиях, разумеется.

– Ну, давай попробуем. Мне не нравится Виля, я тебя Вилом буду звать, можно? Это гораздо мужественнее звучит, а то как-то несерьезно. Тебе сколько лет?

– Немного, но гораздо больше, чем тебе. Вот только выгляжу старше. Тихо…

– Что тихо?

– После договорим… Ну, что, дорогие гости? Не надоели ли вам хозяева? Где обещанный, чай, где печеный бык с финкой в боку?

– Да, Вилечка, просто мы заболтались. Идемте все на кухню, там уютнее. А хотите, я здесь накрою? Филя, хочешь, я сюда все принесу?

– Благодарим покорно, Светлана свет-Сергеевна, однако не след нам в доме засиживаться. Поэтому, мы пьем чай, а кому кофе, делаем это на кухне, как вчера, но, в отличие от вчерашних посиделок, совершаем все стремительно, по-суворовски и разбегаемся на исходные позиции. Девушки пока накрывают, я же, на правах старшего бездельника, раздаю инструкции. Мы со Светой едем продолжать то, что вчера делали, на острова, Велимир же стережет звонки и принимает оные на свою трубу, ежели они воспоследуют, а ближе к вечеру, во второй половине дня действует тоже по плану. Что, готово уже? Мастерицы, хозяюшки, ничего не скажешь! Молодцы!

– Не молодцы, а молодицы. Еще три минуты, пока чай как следует заварится. А что у вас за такое дело?

– Служебная тайна, Танечка, архисекретная. Впрочем, пока я увлеку на балкон Велимира для микросовещания, вы можете выпытать эту тайну у Светы.

– Я ничего не собираюсь выпытывать!

– Филя шутит, Таточка, не обижайся, ты просто не привыкла к ним, они такие прикольные. Если вы хотите секретничать, то давайте очень быстро, потому что чай успеет завариться и остыть, а греть его вновь нельзя, потому что вся энергетика из него выветрится, а витамины разрушатся и придется все заново заваривать. Лучше потом просовещаетесь, сколько вам нужно будет.

– Нет, мы сейчас и быстро. Как натужно ты вздыхаешь, Вилли, не стоит, не разжалобишь: вперед, вперед, вперед!

– Быстро же ты завоевал женское сердце, товарищ начальник.

– Умолкни. Начнем по порядку: вот браслет, держи.

– Суй сюда. – Велимир подставил левый рукав рубашки с накладным карманом. – Боишься в руки брать, через платочек только?

– Так же как и ты. Не боюсь, но не хочу наводить на него след и тень. Ты ведь тоже его ни разу не коснулся. Зачем тебе эта Тата?

– И я не боюсь, но из тех же соображений в контакт с ним не вступаю и пока не собираюсь. Так же как и со Светкой, между прочим, в отличие от некоторых брокеров, славящихся своей половой несдержанностью!

– Не мели ерунды. Так зачем ты ее зацепил?

– Кого, Тату?

– Тату, именно Тату, Татьяну. Ворочай мозгами и языком побыстрее.

– Фил, ну вот что ты из себя воображаешь, спрашивается? Ты видел следы на дверях, на твоей же защите, что вчера к полуночи Тата оставила?

– Так Светка же не открыла.

– Она и не услышала. А Тата, тем не менее, попыталась! Ты это заметил, но и я не дурак. Какая разница, где и как я буду браслетик водить-носить? Лишь бы в другой от вас со Светой части города, и не ловча, не химича. Так?

– Что значит «ловча и химича»? Проверяем источник притяжения странностей. Ладно, твое дело проверять, но, полагаю, Татьяна ни при чем. Хотя угроза вторжения как бы налицо… Но это фикция, формальное сходство.

– А ветер опять – по окнам ночью?

– Так разве это ветер? Пустяк, не ураган же. Может, это совпадение, просто ветер.

– Не Филаретом тебя следовало наречь, но Фомою. А уж за прозвищем-прицепом к этому славному имени дело бы не стало.

– Тебе есть еще что сказать? Нет? Идем пить чай и разбегаемся. Труба заряжена?

– Да, шеф. Вопросов нет. Вечером, как договорились?

– Как договаривались, только мы еще не договорились толком. Созвонимся.

В этот раз чае– и кофепитие не затянулось: опытному глазу видно было, что Филарету не терпится начать действовать, но абсолютно то же самое можно было сказать и о Велимире. В двадцать минут все было кончено, все мосты сожжены – следовало оторваться от остатков питий и яств, встать, собраться, выйти в город и приняться за работу. Тате, естественно, потребовалось зайти домой, чтобы привести себя в порядок и взять все необходимое, Велимир увязался за ней, успев исподтишка погрозить кулаком Филарету, но тот даже не усмехнулся, просто едва заметно качнул ртом и щеками направо-налево и отвернулся.

Велимиру Света нравилась гораздо больше, чем Тата, однако он не устоял перед минутным искушением и встречным энтузиазмом, все-таки не удержался, и они с Татой вышли из дома на час позже, чем это предполагалось по плану. Впрочем, плана как такового и не было: главное – действовать порознь, а Филарет и Света уже уехали, где-то с полчаса, на такси. Точно на такси, значит, вызывали по телефону. Вот уж любители комфортной жизни – в духоте, в переполненном автобусе им, видите ли, никак.

– Виля, ты что там бормочешь? Забыл что-нибудь? Дай-ка, поправлю… надо было погладить. Давай вернемся, это секундное дело утюжком пройтись…

– Нет, извини. Это я проговариваю про себя, что сегодня нужно успеть сделать во второй половине дня и не забыть. Ничего сейчас не будем гладить, даже твои ноги. Куда едем?

– А… ты точно меня ничем… не подведешь? Я могу на тебя рассчитывать?

– Да точно, точно. Еще здоровее станешь. Я каждой фрикцией по сто и больше микробов убивал, об стенки плющил, ты только посчитай, сколько это миллионов вышло!

– Какой же ты хвастун и трепло, правильно Светка говорила! Ой, какой же ты…

– Плохой?

– Нет, Вилик, ты очень и очень славный! Но балбес и балабока!

– Тебе понравилось?

– Что понравилось?

– Ничего, проехали.

– Да, понравилось, и не сердись! Знаешь анекдот на тему, что чаще – любовь или Новый год? Вот он точь-в-точь про меня. Ну будь ласка, не дуй губки, ну Вилик! Я женщина, я стесняюсь обсуждать вслух такие темы.

– Угу, необузданно лобзать и подбадривать истошными криками, призывая соседей в свидетели своего эмоционального триумфа, ты не стесняешься, а смиренно и почтительно поблагодарить того, кто был к тебе так добр… Прощаю. Но ты будешь танцевать мне стриптиз, как провинившаяся.

– Я? Провинившаяся? Мальчик, ты меня с кем-то перепутал.

– Ничего не перепутал, абсолютно все так делают, чтобы загладить передо мной вину. Женщины, я женщин имею в виду. Мужчинам же латную рукавицу в лицо – и на нож, пока не проморгались!

– И много у тебя таких женщин?

– На этой неделе? Сейчас попробую сосчитать… Из постоянных?

– Господи, с кем я связалась!

– Ты сказала. Но, довольно молитв и суесловий: куда едем?

– А ты не рассердишься на меня снова?

– Нет.

– Не сердись, пожалуйста. Я понимаю, что мы оба абсолютно свободные люди, и если я попросила тебя съездить со мной за компанию, то только потому, что мне так осточертело мотаться туда одной… С тобой лучше. Дело минутное, но тягостное для меня. Это мой бывший муж. Я везу ему кое-какие вещи и поесть. В больницу. А потом я с тобой поезжу за компанию, если захочешь?

– А чем он у тебя болен?

– Он сумасшедший. У него серьезно расстроена психика. В прошлом наркоман, хотя и сейчас ведет себя как постоянно обкуренный. А иногда, когда у него наступает просвет – плачет и просит его оттуда забрать. Но куда я его заберу? Сам видел, какие у меня хоромы, нам с дочкой еле-еле. Ведь я и квартиру продала, а «однюшку» купила, чтобы деньги были – его лечить. Кого только я не звала: и экстрасенсов, и бабок-знахарок… Все без толку, а денежки тю-тю.

– Грустно. А врачи что говорят?

– Кто что говорит. Паранояльная шизофрения, мания преследования. А кто говорит – органика. Чуть ли ни рак мозга.

– Параноидальная. Давно ли?

– Года три, как лежим в стационаре и еще раньше по врачам и дома намучилась. Лечение бесплатное, но условно-бесплатное.

– Тогда это не рак мозга, давно бы окочурился.

– Слушай, Велимир. Вот зачем ты так сказал? Чтобы лишний раз сделать мне больно? Так мне и без тебя хватает этих радостей. Вот зачем ты мне так сказал?

– Тихо, тихо, не заводись не по-детски. Сказал, чтобы отвлечь и кое-что понять.

– Что понять? Развлечь, да? Спасибо, родимый, ты славно меня развлек. Вот что, давай-ка мы с тобой в разные стороны. Я пойду прямо, а ты…

– Заткнись и иди рядом.

– Что??? Чт…

– Забудь три пары последних фраз в нашем диалоге. Гм… Тогда это не рак мозга, Татик, иначе бы он уже умер.

– Что??? Ой! Типун тебе на язык, умеешь же утешить… Ох, ты извини, что крикнула ни с того ни с сего, нервы… показалось… Ты куда меня привел?

– Куда, куда, на обочину проезжей части, где можно поймать мотор такси и заплатить ему по счетчику местною валютой и прервать, наконец, твои искренние извинения по каждому пустяку. О! На ловца и зверь. Садимся. Плачу я, адрес называешь ты, чтобы все, как говорит наш босс Филарет, по-честному было.

По дороге Тата все сомневалась: сама она примелькалась за эти годы в больничных интерьерах, но как и под каким предлогом провести туда Велимира – не представляла: больница была старая, государственная, вся насквозь советских обычаев, а денег и так в обрез, чтобы еще выкраивать из них и платить за совместное прохождение в палату. Зачем ему это надо?…

Однако, на удивление, никто из обслуживающего персонала даже не попытался ни задержать их, ни подачку выцыганить, так и пошли они в дальний корпус, сквозь больничную вонь и скорбную ауру желтого дома, в накинутых на плечи халатах, но без тапочек и бахил.

– Ты никогда не говорил, что ты врач.

– Если учесть, что мы с тобой знакомы меньше двух суток, то этот мой грешок не из смертельных. А?

– Да, но… Сейчас зайдем и сразу к гардеробной. Не тормозись и по сторонам не оглядывайся, как сто раз здесь бывал, не то в один миг прицепятся. Главное, чтобы дали халаты, тогда точно пустят. А если что, то ты меня здесь подожди, ладно? Идем.

– Ладно. Но видишь – ровно два халата несут, а ты боялась. Деньги – сила.

– Я не боялась. Погоди, я тапочки достану. И тебе надо полиэтиленовые мешки на ноги купить, рубль пара. Тебе сколько, двадцать пять?

– Больше. Не надо ни доставать, ни покупать. Пропустят, им за халаты заплачено.

– Двадцать восемь?

– Еще больше. Пойдем, приглашают…

– Не может быть. Хорошо сохранился, Вилик. Тридцать? Тридцать пять?

– Гораздо больше.

– Сто, что ли?

– Обижаешь! Стал бы я жить из-за каких-нибудь ста лет?

– Да ну тебя!… Спасибо, спасибо я знаю, сто раз ходила. Вилик, за мной, скорее, скорее, пока они не передумали!

– Не передумают. Давай сумки мне, сама же следи за дорогой и отбивайся от буйных.

– Ты не врешь мне, что врач?

– Не вру, увидишь. Слушай, далеко еще? Этак мы через финскую границу перейдем, не выходя из вонючих коридоров.

– Уже пришли. Коленька, здравствуй, солнышко!

Это была пустая палата, почему-то вдруг безлюдная, если не считать единственного обитателя, плохо побритого доходягу лет тридцати, одетого в отвратительного вида пижаму, байковую, мерзкого розоватого отлива, всю в неотстиранных пятнах – и на груди, и на штанах. Семь других кроватей также были обитаемы, но владельцев было не видать.

– Коленька, а рубашка твоя где, в клеточку, что я приносила?

– Кто такие? Пароли, явки, пистолеты – все на бочку! – Тата без опаски на крик подошла к своему бывшему мужу и платочком протерла ему рот.

– Так где рубашечка, дорогой? Скажи и сейчас будем кушать. Сейчас я постелю на тумбочке салфеточку, на нее поставим тарелочку, а в тарелочку положим картошечку, огурчик и котлетку. Как ты себя чувствуешь, как тебе спалось?

– Все ништяк. Травку принесла?

– Нет травки, Коленька, травка вредная, врачи ее запретили. Надо будет тебе побриться.

– Слушай, Тата, какая у него странная симптоматика…

– Еще какая странная. Бывают дни, так он только и знает реветь как корова, только и упрашивает меня забрать его отсюда, аж дрожит – не успокоится. Я ведь два раза забирала его на праздники и все, закаялась с тех пор: ведь он чуть не сжег нас всех во второй-то раз – все ему холодно было… и здесь мгновенно все украли, что можно, и в первый раз, и во второй.

– Кто тебя осматривает, кто назначает способы лечения, дозировку лекарств?

– Старый карагач. Страшный старый синий Карагач. Это его тайное имя… Береги его.

– Кто?

– Главврач главпалач. Гав, гав! Ты Троцкий?

– Ты поосторожнее с вопросами, не то опять разволнуется и…

– Тата, сядь и помолчи, не отвлекай, меня, мой друг, не отвлекай. Я начинаю сеанс лечения. Один вопрос можешь задать сейчас, все остальные – после.

– Один? Ну ладно… Я… Все это очень странно. Чем ты его хочешь лечить? Экстрасенсорикой? Это не опасно?

– Чем, чем? Не более опасно, чем дышать. Болит у него душа, а не сома, ибо так и называется его заболевание – душевное. Соответственно и будем лечить, безо всякой этой… экстрасенсорики. Формы процесса на вид могут быть самыми разными – сколько лекарей, столько и способов. Этот, мною применяемый, будет напоминать изгнание бесов; можно было бы и гипнозом обернуть, но я выбрал тот, который мне прико… удобнее в сей момент. Не дрожи так, Николай, не пытайся действовать против меня мышцами своими, скелетом своим, лядвиями и зубами своими. Сядь на стул и покорно внимай слову моему. Длань моя на челе твоем, да другая на темени. Слышишь ли ты меня?

– Да. Я слышу тебя.

– Все что чужого в тебе, лихого в тебе – пусть выйдет вон. Выйдет вон, и трижды скажу – пусть выйдет вон и оставит тебя, не возвращаясь более. И врата те будут затворены, пока сам не откроешь их, по недомыслию своему, или слабости душевной. Слышишь ли меня?

– Ви… Велимир, мне страшно, он так дрожит…

– Это не он дрожит, а болезнь его. Николай, не спи и не бойся, слушай меня и слово мое.

– Может, я ему…

– Татасядьпожалуйстанемешаймнесидиинешевелисьиртанераскрывай, что бы ты ни увидела. Замри, Татьяна, замри, пока я не разрешу, все вопросы после.

Вздохнула и наполовину открылась дверь, Тата побледнела вдруг и положила левую руку под грудь.

– А-а-а, Татьяна Владимировна, вы словно по часам, никогда не пропустите нас посетить. Здравствуйте, здравствуйте.

– Добрый день. – Тата жалко улыбнулась и попыталась встать, может быть и загородить от взглядов пришедшего то, что не надо бы видеть никому из персонала.

Вошедший был худ, сутул и высок, почти в два метра. В халате он был зеленом, также длинном, почти до полу, зеленая шапочка глубоко сидела на овальном вытянутом черепе, однако даже по выбритым вискам и подбородку видно было, что он жгучий брюнет. Велимира он как бы не замечал пока, сверлил зрачками перепуганную Тату.

– Ну-с, что у нас здесь происходит? Шаманите, Татьяна Владимировна? Я же вас неоднократно предупреждал!

– Я…

– Тихо, тихо, Николай, все идет хорошо, не трепещи, сиди и дыши. Вот так…

– Простите, а вы кто такой будете и что делаете в нашей больнице?… – Вошедший не шел – надвигался: медленно и грозно, переведя взор на Велимира.

– Я дядя доктор. Велимиром кличут. А вы – тоже врач?

– Представьте себе – да. Азарот Вельзиевич Тер-Тефлоев, врач сего стационарного лечебного учреждения. Уберите ручки с головы пациента, уберите, иначе придется звать санитаров по вашу душу. И уж точно милицию.

– Я, пока нам подбирали по росту и размеру гостевые халаты, совершенно случайно ознакомился со списком врачебного персонала, Азарот Вельзиевич, и никакого такого Тер-Тефлоева в них не обнаружил. Равно как и вашего коллегу сменщика, терапевта Бесенкова… А вот и он, кстати. Заходите, Акакий Акакиевич…

Тата сидела, обомлев, и ничего не понимала, однако Велимир улыбнулся ей, повернувшись на миг, посмотрел в глаза, и она обмякла, успокоилась, словно бы погрузилась в свои мысли.

Дверь, послушная радостному призыву Велимира, вздохнула еще раз и в комнату вошел второй врач, ростом с первого, чуть пошире, быть может, как и Велимир – начисто лысый, без шапочки, с рыжими бровями. Халат его был того же салатного цвета, что и у Тер-Тефлоева, но расстегнут на две верхние пуговицы и не так свеж.

– У нас проблемы?

– Да, вот лекарь-конкурент пожаловал, отрубатель энергетических хвостов. И почему он назвал тебя Акакий Акакаиевич?

– Не знаю. Но он об этом пожалеет, да немедленно! И-и…

Если Тер-Тефлоев приближался к Велимиру медленно, вкрадчиво, буквально по сантиметру, то второй буквально прыгнул в его сторону, но вдруг замер, словно споткнулся. И замолк. И Тер-Тефлоев также замер с полуоткрытым ртом, и его неподвижность позволила Велимиру увидеть там изрядных размеров клыки: два верхних и два нижних.

– Вот молодец! Хорошо, Николай, хорошо… Слышишь меня?

– Да. Слышу. И… ой… что-то я не… Таня, ты?

– Да, Вы правы, Это Таня, ваша супруга… Тата, вы слышите меня?

– Да. Ой!…

– Не ой, а медицина. Имеет место быть внезапная ремиссия и очень удачная, на мой взгляд. Мы с коллегами сейчас уйдем в кабинет, проведем небольшой консилиум, наметим дальнейшим курс лечения, а вы займитесь важным делом: пусть Николай как следует покушает, а мы решим насчет возможности выписки и дальнейшего восстановления, амбулаторного.

– Подожди, Вил. Подождите, господа, я ничего не понимаю!

– Я все объясню, но чуть позже. Время дорого, и коллег ждут другие больные.

– Пойдемте в кабинет, господа, не будем мешать встрече родственников в обеденный час. Где у вас свободный кабинет, показывайте, Азарот Акакиевич!

Безмолвные и послушные врачи вышли из палаты, пересекли коридор наискосок и остановились. Дверь тотчас отворилась, оттуда молчаливой вереницей вышли пять человек, четыре женщины и мужчина, все медицинский персонал, и так же молча, не поворачивая голов и даже не моргая, ушли вдаль по коридору.

Велимир по-хозяйски пересек кабинет, обогнул стол и плюхнулся в кресло.

– Итак?

Двое врачей словно бы опомнились: они глянули друг на друга, стремительно развернулись к Велимиру, глаза их сверкнули черным пламенем, клыки, кривые и ослепительно белые, стали видимы и у того, кого Велимир назвал Акакием Акакиевичем; клыкастые Тер-Тефлоев и Бесенков пригнулись вперед, как перед стартом и… вновь замерли. Велимир засмеялся, указывая на них пальцем и громко чихнул. Оба «врача» грянулись на колени.

– Как??? Вы захотели черною неблагодарностью отплатить мне, лучшему психотерапевту Северо-Запада? Стыдитесь, господа бесы, стыдитесь! Ведь я на ваших глазах спас, извлек вас из этого больного, насквозь прокуренного тела, напичканного никчемными лекарствами и тухлою пищей! В нем и так уже полстакана крови осталось, не эритроциты – одно название, душа сморщилась, испитая донельзя, а вы еще коммуналку из нее соорудили. Позор… Позор! Что молчим? Стыдно? Стыдно, я спрашиваю, в робкой надежде на вашу сознательность, еще не окончательно угасшую среди распутной и не благостной жизни? Распечатываю вам уста, но не сквернословия ради, а для доверительного общения.

– Нет.

– Нет.

– Ах, нет… Им не стыдно. Ну, тогда, господа бесы, у меня для вас три новости: плохая, нейтральная и хорошая. С какой начать? А?

Бесы молчали. Они все так же стояли на коленях, но взоры их, по-прежнему устремленные на Велимира, утратили прежнюю пылкость, клыки спрятались под серые губы, длинные руки покорно висели вдоль длинных туловищ.

– Молчите? Стало быть, делегируете мне право выбора. Ок, начну с нейтральной. Итак, нейтральная новость: я захватил вас в плен.

Следующая – плохая новость: мне сегодня понадобился помощник для неких деяний, нечистый парень, как раз из числа таких вот отморозков, как вы, чтобы помощник этот некоторое время неразлучно находился при мне, дыша одним со мною воздухом, созерцая те же пейзажи, что и я, и вообще, отравляя эти пейзажи и самый воздух своим мерзким присутствием.

И, наконец, хорошая новость: помощник мне нужен только один. Кто из вас лишний – решайте сами. Итак: кто смел, тот и съел. Бокс!

Бесам не надо было объяснять, что делать дальше! – миг! – они схлестнулись сразу, кинжально, стремясь опередить один другого, запустить бесовские когти свои и клыки в такую же бесовскую плоть, точно такую же – да чужую.

– Коленька… Ты кушай, кушай, не обращай внимания, что я расклеилась. На вот, запей.

– Тата…

– Ты ешь, здесь я, не задумывайся, кушай!

– Таня, который сейчас год?

– Это потом, потом, Коленька! Не волнуйся…

Ах, эти разговоры – в больнице ли, в узилище, при встрече и перед разлукой, разговоры скорбные, радостные и сумбурные… И ведь сердца навстречу рвутся, в попытке скорее-скорее расспросить, объяснить, пожалеть, отвлечь и порадовать – а слова непослушны, никчемны, в полном беспорядке вываливаются в пропахший больничными нечистотами воздух, как вещи из раззявленной сумочки. Междометий не много в нашем языке, но они так часты в обыденной беседе, что скуден становится разговор и вязок, вспоминать его дословно – только досадовать. Однако же люди пытаются понимать друг друга и понимают.

– Погоди. Я словно бы в клочьях тумана весь… был… а сейчас хочу знать. Умереть мне на этом месте, но – доверься, пойми, что мне сейчас только правда полезна: не мучай и скажи без предисловий – сколько я здесь?

– Ты здесь четвертый год.

– Что??? Прости… Значит, мне уже тридцать лет?

– Да, а мне двадцать восемь. Видишь, какая я уже старая?

– Ты не старая, ты просто устала. Слушай, Тата…

– Да, Коля? Сядь, сядь. Ты в порядке? Давай, я тебе еще…

– В порядке я, не надо, я сам. Слушай, Тата, я, похоже, выздоровел. Действительно. У меня ведь крыша съехала и очень серьезно, наверное, если я тут четыре года провел?

– Что на это скажешь? Да, было дело, серьезнее не бывает. Ты ведь и поджигать нас пытался, и вены резать… А что… А как теперь? Что ты сейчас чувствуешь?

– Если честно – то страх. Какой кошмар… Тата, можно, я буду есть и говорить – что-то пробило меня на хавчик, как после козырного косяка.

– О, Господи, только еще косяка ему не хватало! Боже мой…

– Не плачь, ну не плачь, это я фигню спорол! Ничего мне не надо, никакого косяка, только вырваться отсюда. Лапушка моя. Что за мужик с тобой?

– Это… Знакомый врач, я его привела.

Дверь раскрылась и закрылась бесшумно, а в палате уже Велимир, бодрый, с игривой улыбочкой на худощавом лице, глаза блестят, лысый лоб тоже.

– Ого, отменный аппетит у вас, Николай, приятно посмотреть! Ну-с, на поправку дело идет, явно, что на поправку! И коллеги мои того же мнения.

– Он… он… Я его давно таким не видела, много лет, он абсолютно нормален.

– Тихо, тихо, тихо, тихо, уважаемая Татьяна Владимировна, не спуг-ни-те, врач здесь не вы, хотя в ваших словах пожалуй что рождается натуральная подлинная правдивая истина. Николай!

– Да? Так я действительно здоров, так что ли?

– Почти. Вы поели, или еще будете?

– Нет! Да! Поел, все, я уже сыт. Спасибо.

– За обед вы вашей супруге спасибо скажите, не мне. Тогда, коль скоро вы насытились, пожалуйста, сядьте поудобнее и поспите. Да… Спите. Я разбужу, когда надо будет. Тата?

– Ты его гипнозом усыпил? Так вот сразу? Он ничего не слышит?

– Примерно. Тата, день и жизнь продолжаются, у нас есть толика времени, и мы должны ее использовать по максимуму. Готова? Поменьше рассуждений и почетче ответы, ладно?

– Да, я поняла. Готова. А где…

– Вносят изменения в больничные карты. Он вышел из своей болезни полностью, и только от него зависит – быть ему здоровым всегда, или на краткую побывку.

– Ты просто гений. Ведь я его действительно много лет таким не…

– Ты сказала мне, что он тебе бывший муж, а ведь вы не разведены.

– Ну какое это имеет значение? По сути-то отдельно жили… Живем. Так ему хоть какая-то защита, что у него семья и близкие…

– А родители?

– Отец, вроде бы жив, где-то во Владивостоке, но у него другая семья, и они друг с другом не знаются лет десять.

– Понятно. Других же родственников у него нет. То есть, в переводе на коммунально-бытовой язык, ты его берешь жить к себе, в однокомнатную квартиру.

– А что, есть варианты? Куда еще? Да, ко мне в «однюшку».

– А кто он по профессии?

– Никто. Закончил ВГИК, по курсу сценаристов, но писателей сейчас как собак нерезаных. Со сценариями у него не заладилось, он и в кинооператоры собирался, и в режиссеры.

– Тогда вопрос тебе: на фига?

– Что на фига?

– Человек с несмываемым пятном в анамнезе, без профессии, без стержня и корней, на хрена он тебе нужен?

– Как это? Ты о чем? Он же мне муж, и я его люблю.