Текст книги "Я люблю время"

Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 6

Даже если тебя любят, или дают взаймы – не считай себя предметом первой необходимости. А вот если наоборот: вдруг постучались к тебе, когда ты менее всего этого ждешь… То и это еще не повод для радости.

Филарета разбудил тревожный звонок из трубки: Мусоргский, «Картинки с выставки». Значит, незнакомые корреспонденты трезвонят. Но откуда бы им взяться, если оба «интимных» номера, Вила и Светкин, заведены в память совсем на другие «позывные», а никому больше он свой новый телефонный «адрес» не диктовал? Кстати, надо будет не забыть и… Семь утра. С ума, что ли, кто-то сходит?

– Але. Але! Мать вашу! Але? – номер не определен.

– Филя, Фил, это я… Ты слышишь меня? – Ага, Светка плачет.

– Кто я, Свет, ты что ли? Слышу тебя. Что у тебя?

– Я…а-а-а… Фи… Фи… Я… а-аа…

– Что такое? Ну, что случилось? Ты жива?

– Приезжай скорее, пожалуйста… – Фил сосредоточился – все звуки и краски мира отъехали прочь, за пределы сознания, только Светкин плач, только ее голос, со всеми всхлюпываниями и причитаниями… «Это она. Говорит сама и по своей воле. С домашнего телефона. С ней все в порядке. Очень напугана».

– Светик, еду! С тобой сейчас все в порядке? Так ведь? Врач не нужен?

– Не-ет… Не нужен. Приезжай скорее, мне страшно!

– Через пятнадцать минут я у тебя. Никуда не ходи, ничего не трогай, никому не открывай. Можешь пока позвонить Вилу, нечего ему дрыхнуть в такое яркое утро. Слышишь меня?

– Слышу.

– Вон какое солнышко на дворе! Пусть тоже едет к тебе. Он знает как тебя найти?

– Не-ет…

– Как закончим разговор – сразу ему позвони и объясни. Вот его домашний телефон. Займешься делом и оно тебя отвлечет. Пока дозвонишься, пока втолкуешь – а я как раз и подъеду. И еще… Слышишь меня?

– Да. Слы…-ы-ышу-уу-у…

– Солнце – это Ладо! От него имя Лада, слово «ладно» и блюдо оладьи. Скажи вслух: Ладо. Скажи.

– Зачем?

– Скажи.

– Ладо.

– Еще раз.

– Ладо.

– Теперь: оладушек. Быстро скажи!

– Оладу…шек. А зач-еем?…

– Оладушек. Лады. Повтори пару сотен раз то и другое, и я уже у тебя. Но сначала позвони Велимиру и объясни ему, как проехать к тебе. Адрес тот, что ты нам вчера давала?

– Да. Как выйдешь из метро – сразу надо свернуть, не дох…

– Найду, может, я на моторе подъеду. Жди, я уже бегу, дорогая.

Некогда было выдумывать что-нибудь более сложное, сойдет и простейшее: полузаклинание на «ладо». Филарет знал, что его рецепт подействует: девушка в таком состоянии, что готова ухватиться за любую соломинку, а уж он постарался, добавил убеждающего рокота в голос, а спокойный басок прямо в ухо – отличная подкладочка под заклинание. Заодно и разговор с Вилом не даст ей панику продолжить: голос в трубке – словно кто-то рядом, очень хорошо страх отгоняет, а девчонка крепко напугана. Странно, Вил, вроде бы, действительно ни при чем и у нее не ночевал… Что же такое происходит на белом свете? Все как-то непонятно в эти дни… Но не может же все всегда катиться гладкими буднями, и так уж было тихо в последние годы. События – они ведь для того созданы, чтобы волновать, волны нагонять, начинаться и заканчиваться… Может, хватит гостить в этом шумном месте? Пора бы и без людей подышать, душой повеселиться в обнимку с землей и небесами… Нет, прежде надобно разобраться с насущным, а после уже размышлять о вечном. Думай, не думай – а пока непонятно без аргументов и фактов… Стало быть, наша работа в их целенаправленном сборе и основательном осмыслении. И на острова просто необходимо сегодня съездить, не то следок растает, и так уж слабенький.

Таксомоторы в новостройках, да еще в такую рань, – редкость, и Фил без колебаний нырнул в первую попавшуюся маршрутку: любая до метро домчит, а уж с этим номером – точно, ей по меню положено. Он первый пассажир, и это очень даже вовремя.

– Друг! Время не терпит отлагательств. Скачи до заставы и никого не подбирай, не тормози. Вот полторы сотни, чтобы план не пострадал. Устраивает? – Водитель цапнул было бумажки и отчего-то заколебался…

– У меня же не все до метро едут.

– Ну и что?

– А то… Оборот за одну ходку получается больше, чем одна кабинонаполняемость.

– Понял. Будешь ехать быстро… споро сделаешь ходку – накину полтину на водку: дополню еще полтарь, на дополнительную наполняемость. По полной программе. Вперед!

– Все, едем! И… что за пожар такой? – Водитель лихо вертанул рулем вправо, подрезал «газона», обогнул автобус и даже прыгнул на желтый свет, демонстрируя усердие. Но поперечная улица была пуста, и Фил этого как бы не заметил. Водитель источал странное, совсем не дежурное благорасположение к седоку, словно бы… Как если бы они встречались и общались прежде. Но Филарет готов был поклясться, что никогда ранее он не был знаком с этим человеком. Да, человеком, ничего иного в нем не ощущается.

– Тороплюсь на работу, а в чем ваш вопрос?

– Да так… Сколько я вас вожу до метро и обратно – первый раз вижу, чтобы вы спешили. Обычно вы на маршруте где-то около девяти утра, а сейчас начало восьмого. Плюс – небриты, тоже первый раз вижу.

А-а, как просто. Вот зараза… Ездишь так, ездишь, а тебя, оказывается, знают и все подмечают. Что ли стереть ему из памяти ненужные подробности чужой жизни? Нет, покамест это никому и никак не мешает – пусть помнит, авось пригодится.

– Да вызов срочный, бывает… Припечет – так и не до бритья, лишь бы вовремя успеть.

– Бывает, эт точно. – Водитель пустился рассказывать о срочных вызовах на прежней работе, а Филарет молча кивал головой, время от времени искоса поглядывая на водителя, чтобы тот чувствовал, что его слушают.

– Оп! Я здесь выйду. Держите полтарь, живодер! Но – быстро довез, огромное тебе спасибо! Кабинонаполняемость! Бедная местная культура…

– Да… – дверца хлопнула и водила ничего оправдательного не успел сказать в ответ и вздохнул. День начался и неплохо начался: на таких скоростях он, считай, первого круга еще и не делал, а пара сотен – уже есть, свои, не нарисованные… Еще бы подхватить на обратном пути пару-другую седоков – и можно будет успеть вписаться в свою же очередность.

Филарет быстро провел рукой по щеке, по подбородку, по другой щеке, потер горло – рука занемела от торопливых усилий, стала холодная и неуклюжая как полено, но зато все теперь чисто, не каждый парикмахер выбреет с таким качеством. И по эскалатору ползти некогда: на старт! Простые граждане выплеснули бы немало эмоций, доведись им усмотреть обычным своим человечьим зрением, как здоровенный мужик, молодой, прилично одетый, стриженой головой вперед, лицо на предплечьях, лежа, скользит, словно торпеда, мчится вдоль эскалаторной ленты вниз по пандусу, в узком проеме между сводом стены и резиновым поручнем эскалатора. Главное – внизу вовремя крутануться вокруг своей оси, подобно крокодилу, вывернуться, подпрыгнуть, чтобы не врубиться в стойку-ограничитель, или не сбить пешеходов. А на Василеостровской, к примеру, этот фокус не пройдет, там всюду конструкционные препятствия и приходится использовать иные решения.

В-вжик, прыг – чуть в тетку не врезался, ходу! Пардон муа!… Успел! «…дущая станция…»

Вот, спрашивается, есть ум в человеке, или нет? Чего бы не полететь, раз такая спешка? Как раз бы и уложился в обещанные 15 минут. Что так вся конспирация разрушена, для тех, кто способен видеть тайное, что так… Нет, нельзя. Огласка огласке рознь! Одно дело полет без пушечного ядра и ступы – смотрите на хвастливое и неумное колдовское чудо, все продвинутые жители города, включая… Другое дело – метро, где шанс нарваться на «чужого» «понимающего» (если, к тому же, иметь в виду непосредственно Вила) на таком коротеньком отрезочке пути – весьма невелик, супермал. Оправданно разок пренебречь этим крохотным шансом засветиться по мелочи, в угоду делу и собственной прихоти, а вот по-крупному себя напоказ выставлять, слухи и домыслы плодить – не стоит.

Мелкие горячие иголки впились в подушечки пальцев, повыше, дальше, напоследок обожгли занемевшее запястье под часами – все, отошла рука. Правая бы, наверное, чуть быстрее в норму восстановилась, если бы ею воспользоваться в «бритье», но она правая, мало ли понадобится на более экстренный случай?

Конечно, собрать волосяные пеньки с лица, не повредив корней – элементарно, сие отнюдь не волшебный подвиг, чуть ли ни домовому под силу, и можно было бы не «портить» руку, просто пожелать мыслью, либо словами. Но желания должны быть соразмерны обстановке и результату, а каждый раз поджигать и прикуривать от горящего дома, к примеру, это неоправданная роскошь.

Филарет, сколько себя помнил, всегда любил приключения тела и духа, но склонен был считать себя скорее созерцателем, нежели деятелем. Однако и не чурался суетных развлечений, особенно если обстоятельства не предлагают ничего иного, как вписаться в толпу и дышать духотой, будучи зажатым со всех сторон потными, с утра раздраженными личностями. «Если обстоятельства позволяют – забей на них!» – Так некий Лук придумал и сказал, шапочный приятель Фила. Лук – из обычных людей, довольно странный тип, словосочинитель и доморощенный философ с неустоявшейся судьбой, и время от времени Фил навещает его, а иногда, очень-очень редко – приглашает в гости. Но, ко взаимному облегчению, Лук всегда находит уважительную причину отказаться, и они остаются добрые приятели. Их основное и единственное занятие при встречах – пить чай (Лук непьющий – и Филарет с ним за компанию) и трепаться обо всем и ни о чем. Каждому есть что рассказать, и оба умеют слушать. Фил старше прожитыми годами, Лук – оставшимися. Филарету очень понравилось это луковское высказывание про обстоятельства, и он иногда поступал в полном с ним соответствии.

Еще уминаясь в вагон, Филарет почуял на станции, неподалеку возле себя, двух мелких хищников из людей, двоих карманников. Однако сразу же что-нибудь этакое сотворить с ними и развлечься не было возможности: только-только успел в двери втиснуться, но уже на следующей остановке оба карманника пробились к выходу и послушно перешли в тот вагон, где стоял Филарет. Он осмотрел обоих и колебался недолго: на «отвлекалу», брюнета с мутными глазами, по виду южанина, наслал чесотку и малиновые шелушащиеся пятна по коже лица и рук, а мелкому пухлому пареньку, его напарнику, непосредственно вырезающему карманы, приколдовал запах тухлой рыбы в пах, рот и подмышки. Ничего, ничего, вы и так оба вполне отвратительны, сущность ваша останется прежней, только лишь выскочит наружу, станет видимой. Это простое угощение, господа крадуны, вовсе не кара и не казнь. «Пирог из мух вполне протух! К столу, судари мои!» С запахом он, пожалуй, переборщил – за минуту через полвагона почуялось, но зато с чесоткой вышла истинная потеха: парнишка зачесался как макака, не стесняясь и не колеблясь, быстро-быстро, сзади и спереди, не ботинки бы на ступнях – так и ноги бы подключил. А лицо с десятью румянцами, лицо-то какое задумчивое – прелесть! Теперь обоим джигитам расхлебывать колдовство полные сутки – выдюжат ли, не сойдут ли с ума?… Скандал вспыхнул мгновенно и бушевал весь длинный перегон до очередной станции, Филарет с меланхолической грустью подумал при этом, что человеки потому и суетливы так, и нетерпимы, что век им отмерен едва длиннее комариного, а им все хочется успеть, за все потрогать, всему нарадоваться. Что они так галдят??? Тот, который с запахом – успел чувствительно и громко получить в морду, и не один раз – и все это за считанные минуты. Одного буквально выпнули из вагона, другой, его напарник, обреченный неистово чесаться, тоже принял пинка, а до этого в пятак, но выскочил сам, по-прежнему чешась и роняя на пол мелкие кровавые сопли. А ведь никто еще не успел заметить, что они воришки, иначе могли быть куда более серьезные последствия. Раньше бы на любой толкучке попавшегося карманника законным самосудом порвали бы в куски, теперь же угасли прежние инстинкты и обычаи. Хотя – выпади безопасный шанс и горячее настроение – тоже могут, но… Видимо, все же, под напором цивилизации, биологическое уступает, медленно и неуклонно сдает позиции социуму. А с другой стороны – все звериное, все самое жестокое из звериного, – сохраняется в грудной клетке и ждет своего часа. Почему люди так нетерпимы друг к другу, так бессердечны и жестоки?…

Еще Филарет подумал, что иногда он не любит большие города, малые города, посады и вообще места, где кучкуются людишки, хоть в действующей и поныне столице Поднебесной империи, хоть в разрушенной и забытой ныне индейской столице Куско, что скученность – обычный спутник бедности, что мужик в полутора метрах толпы от него – уже не карманник, пусть и похож чем-то на тех двоих, а «щупальщик», сексуально «озабоченный», и что надо бы не забыть почиститься, выйдя из вагона, наверняка хватанул пыли и грязи на пиджак и брюки. И что Светку не поймешь – на кого она чаще косяки мечет: на него или Велимира? Вроде бы на него. Велимир моложе (еще бы он оказался старше!), стройнее, хлипче, на лицо смазливее, но… – Да, да, выхожу.

Добраться до Светкиного дома оказалось еще проще, чем Фил предполагал ранее, даже и «верхнего чутья» включать не пришлось.

– Кто там??? – Фил постарался встать перед дверным глазком почетче, чтобы лицо на свету и недалеко, но и чтобы не вплотную.

– Я, я, Света, открывай. Это Фил.

– Господи… Ты же обещал через 15 минут, я уже извелась, я уже думала, что что-то случилось! Заходи скорее. Уже Татку позвала и в милицию позвонила…

– Ну, опоздал на 10 минут, не ближний свет от меня до тебя добираться. Зато уже все, уже здесь. Ого, у тебя тут погром и преизрядный! Какую еще милицию? Какую Татку?

– А знаешь, как страшно? Это Таня, моя подруга со шко… Ты куда?

– Спокойно, мне в аптеку, буквально две минуты.

– Нет! Не уходи ни в какую аптеку! Мне ничего не надо! Я сейчас с ума сойду, я и так уже корвалолу напилась… Со мной все… У меня ничего… Нет!

– Тихо, я сказал. Я для себя бегу. Понос у меня, флора в желудке барахлит, понятно? Мне только один сорт таблеток помогает, по рецептам. Я мигом. Дверь закрой.

О поносе Филарет брякнул, абы что сказать, лишь бы не тратить долее времени, он уже почуял и ментовку, и чье-то приближающееся острое бабское любопытство.

– Татьяна? – Молодая женщина, окликнутая перед самым входом в парадную, подняла глаза, вздрогнула и сразу же оглянулась по сторонам – убедиться, что не одна на улице.

– Да. А…

– Домой. Дверь плохо закрыта. Никаких звонков не было. Да, дверь плохо закрыта и лучше перепроверить. Э, красавица, куда так спешишь, а? Погоди, я только хотел время спросить… Ц, ц, ц… Зачемь убижаль? Савсэм за кавказца приняль миня дэвушка…

Да, теперь патрульная машина. Ну, с этими проще…

– Третий слушает, вас слушает… Отбой войскам, ложный вызов. Жека, разворачивайся, покатили к «Пятерочке», срочно, подростки там вандалят.

Филарет удостоверился, что все «посторонние» визиты надежно отменены, отпятился подальше от парадной и задрал голову. В округе все чисто, дальние сигнальчики не в счет, они вполне в пределах магического фона. По крайней мере, с полуночи, в диаметре полукилометра никто нигде ничего серьезного на наколдовывал. Фил открыл глаза и нацелился на светкины окна – ничего там особенного и ужасного не видать. Хоть так смотри, хоть этак… Сама она, быть может, стекла и рамы высадила?… Аптека – вон она, в пределах прямой видимости, но пока до нее, пока обратно… Стало быть, примерно пара-тройка минут в запасе еще есть. И Фил, не доверяясь первому впечатлению, пустился в галоп, обежал дом кругом, пытаясь охватить глазами и чутьем все окружающее… Ну, чудеса, ну, город чудес! После такого вчерашнего и нынешнего и в колобка поверишь, и в золотую рыбку…

Филарет спохватился вдруг и придирчивым оком чистюли и денди оглядел себя с ног до головы: так и есть – метрополитеновская грязь маленькими, но заметными порциями, точечно, неопрятно и прочно осела на брюки и пиджак. И галстук. И рубашка в двух местах. В трех, в четырех даже! Мелкие жирные темные пятнышки, но особенно на дневном свету видны преотлично. Непорядок. Проходящая мимо молодая мамаша с коляской шарахнулась в сторону, и Фил понял, что последние слова он протрубил вслух. Он зыркнул по сторонам – больше никого поблизости – пробормотал скороговорку – аж пар пошел от сухой одежды и дым повалил… Зато теперь чисто. Зря пиджак и галстук надел – уже в такую рань жарковато, а будет и того хуже. Так, надобно подмести следы от заклинаний (мало ли, Вил тоже захочет и сумеет вынюхать окружающее, подобно тому, как он только что делал) и быстро-быстро наверх – Света опять запаниковать готова.

Нет, но это же надо, а!? Света, перепуганная до смерти ночными событиями, дверь тем не менее, закрыть за Филом забыла. Может, это он внизу возле парадной чересчур резко внушил подруге Тате насчет двери, что и на Свету хватило? Еще раз ее отвлечь на быт…

– Воды дай, пожалуйста, таблетку запить. Вот и я, видишь как быстро. И ты тоже – срочно-срочно и еще скорее!

– А, сейчас, бегу, Филечка! Сейчас… Или тебе молока?

– К поносу – молока? Ты уже ку-ку, да?

– Извини. На, запей. Но знаешь, если тебе вот так посреди ночи в окно застучат… Держи, кипяченая, только теплая.

– Пустяки, быстрее усвоится. Спасибо. О-о… Ты меня спасла. Теперь моя очередь тебя спасать… Что случилось-то?

– Под утро. А я, такая, смотрю… Мне сначала показалось, что птица. Потому что, когда я еще маленькой была, а мы тогда жили на Охте, но не на самой Охте, а чуть ближе к… Ой, кто это?

– Я это! Лихой и грозный! Что же вы двери не закрываете, мистеры хорошие? Ого, вот это тус прогудел! Вы дрались тут ночью, что ли??? Фил, вы по какому такому праву тут зажигаете без меня? Ну, и чего тут?…

– Чего, чего… Ничего. Я здесь сам как десять минут. Проходи прямо в обуви, Света разрешила. Помоги раму вправить. Ну-ка, толкнули! Тебе она тоже позвонила?

– Угу. Вся как зомби, заикалась, но хихикала. Сказала, что ты уже в дороге, но и меня зачем-то позвала. Очень боится, говорит… Свет, ты где?

– Чайник поставила и кофе мелю! Я здесь, на кухне.

– Не отвлекай ее, пусть хлопочет, это успокаивает. А ее кофемолочка, похоже, на авиационном двигателе. О как воет!

– Да я и не отвлекаю. Погоди, я подойду спрошу, а то не услышит… Свет, где твой благоверный инструменты хранит?

– Что!?…

– Молотки, гвозди, пассатижи, отвертки, отмычки…

– А! Сейчас… Вот ящик. Разберетесь?… А что вы хотите?

– Мало-мал отремонтируем возможное. Иди, иди, мели, вари, справимся.

– Ну, что скажешь? – Стекла хрустели под ногами, рама никак не хотела стать на место, но помочь ей заклинанием Филарет не решался, и Вил тоже.

– Что… Стекла убрать, новые вставить, рамы перекрасить, мусор подмести – и флэток будет как был. В сущности, не такой уж разор. Разве что посудного стекла набито много и тряпья рваного навалом. Похоже на колонию хиппи после нападения панков.

– Ну что ты мне дурака изображаешь? – Фил зацепил пальцем осколок стекла, торчащий в раме, зафыркал, оставил раму в покое и всем корпусом развернулся к Велимиру, держа кровоточащий палец на весу. Он даже рявкнул, но вполголоса, чтобы не привлечь Светиного внимания. – Ты мне Ваньку тут не строй. Есть соображения – скажи, сам-то я в растерянности. Смотри – никаких ведь следов, ни птичьих, ни человечьих. На взлом никак не похоже. Но не ментов же звать? Или все же вызвать? Как сам-то считаешь?

– Да, только их и не хватало нам для комфортного бытия. Зачем грязь облизываешь? Вот пластырь: на, заклей.

– Пустяки, уже все.

– Извини, что перебил, но… И почему мы их так боимся, ментов этих?

– Мы их не боимся, но они будут отвлекать и досаждать нам ненужными хлопотами. Повестки, перекрестные допросы со «слоником», очные ставки, объяснительные, телеги на работу. А тебя еще и в вытрезвитель упекут, несмотря на полное отсутствие выхлопа. За один только внешний вид. Оно нам надо? Дело за нас кто будет делать?

Велимир поджал узкие губы и укоризненно покачал головой:

– Совесть, видимо, у нас не чиста, если от родной милиции прячемся. А что ты на меня сразу буром? Мне, знаешь, тоже как-то странно. Стоило нам заняться этим делом – сразу же фигня в полный рост повалила: труп, цыгане, непонятный налет…

– Труп уже был до…

– А узнали после, когда согласились. Не знаю, я в непонятках. Надо вместе усиленно думать. Или отказаться от дела, а заодно и от бабок, что нам Игоряныч намерял.

– Отказаться – не вопрос, да посул уж больно велик, не каждый день такие морковки обещают нашему брату.

– Ха! Как раз обещают-то, может, и почаще, чем каждый день, а отвечать за базар – нет никого. Дай молоток, инвалид, мне отсюда удобнее шарахнуть.

– Слушай, Вил… Нет, Света! Не надо никуда нести, мы сами придем! Да, туда, на кухню придем, куда еще, не здесь же среди разора сидеть… Сейчас уже идем, вторую раму вставим. «За базар отвечает», «Ходит в непонятках», «ставит на бабки» всяческая мелкотравчатая срамота, или тупая шпонка четырнадцати лет, насосавшая из телевизора блатной романтики ублюдков, гопников и шнырей, а ты взрослый человек, зачем тебе эти скудоумные словеса? Это ведь «очень пошло», как любит наша Светлана Сергеевна повторять в твой адрес.

– Ну, а чо? Все так говорят.

– Нет, не все. Я подобного говна в своем словарном запасе не держу.

– А очень многие употребляют. И наш Игоряныч так говорит.

– Именно. Это по нему издалека видно. Так нет у тебя идей?

– Есть. – Вил вытянул шею и понизил голос. – Думаю, это связано и с нашим делом, и – только не смейся – со Светой. Да, да с ней.

Фил опять замер, грозно глянул из-под насупленных бровей… и задумчиво полез рукой за голову – тереть ухо, шею и затылок…

– Да, Света! Идем уже!… А я не смеюсь, Вил, я сам отчего-то сходным образом думаю. Пойдем, дерябнем по чашечке.

– Садитесь, мальчики, сюда и сюда. А я вот здесь, возле плиты, мне тут удобнее. – Света не успела присесть, как опять заметалась по крохотной кухне, касаясь то рукой, то бедром Фила, сидевшего спиной к плите. Велимиру оставалось только вздыхать завистливо. – Ой, только у меня и нет ничего к чаю… Вот трюфели и немножко печенья. Ну, что, как твоя диарея?

– Какая диа… А, понос? Все прошло, таблетка помогла. Даже и в сортир напоследок бежать не пришлось, Вил свидетель. И к чаю нам ничего не надобно, ибо мы пьем кофе.

– Точняк! Я за ним очень тщательно следил – в сторону толчка даже и не глянул. Впрочем, однажды я отвлекся, сколачивая раму, а он зачем-то выходил на балкон… Смотрю потом – палец облизывает! Всем нам приятного аппетита!

– Мальчики, это пошло! Фу! Немедленно перестаньте! Как вам не стыдно? Руки мыли?

– Мыли, мыли, сама же полотенце давала. Ладно, не будем развивать «пошлое», как ты выражаешься, направление, но эту тему чур ты первая завела.

– Тихо всем господам и дамам! Считаю заседание открытым, объявляю повестку дня и состав выступающих. Первое: кофе горячий и очень хороший. Второе: Вил, захлопни уста и не греми ложкой, и не перебивай хотя бы несколько секунд, а лучше – помолчи до вечера. Третье: Света, рассказывай, что тут было. Как умеешь, так и рассказывай, хоть с пятого на десятое. Мы примчались ни свет, ни заря, две рамы высажены, как носорог пробежал, ты (тьфу-тьфу) в полном порядке. Будет справедливо, если ты введешь нас в курс дела. Не волнуйся, ничего не бойся и просто расскажи все, что видела и запомнила. А я, и иногда… – и иногда! – Вил, мы с Вилом будем тебя спрашивать. Все все поняли? Отлично. Рассказывай, Света.

Двухкомнатная распашонка в старом постхрущевском доме, в панельной девятиэтажке. Низенькие потолки, тоненькие стены, кухня для одиноких карликов. Но зато всюду хорошо пахнет, нет этих навязчивых дешевых освежителей воздуха – веет уютом, несмотря на разор, правильно сваренным кофе, Светкиными духами – французскими конечно. Счастливый мореман в рамочке – Светкин муж, надо думать. А вот совместной фотографии почему-то нет. Да, пылесос в этом жилище явно без дела не простаивает: все эти пуфики-муфики, подушечки-удушечки… Но и дело знает – всюду чисто, ни пылинки, если не считать руин в большой комнате. Меховые игрушки и игрушищи – ну куда нынче без них современной молодой женщине? Не поймешь: игрушка на шкафу или шкаф под игрушкой? А зеркал сколько!…

И еще зеркальный шкаф прямо напротив двухспального ложа – канешна! И, главное, стекла в нем все уцелели! Это Светке повезло, потому – шкаф явно не из дешевых: Арсений Игоревич расщедрился, видимо. Или муж в рейсе бабла на мебель нашинковал.

– Вил… Извини, Света… Вил, встань, будь друг, и еще вскипяти водички, все равно не слушаешь, а только головой вертишь.

– Ни хрена себе! Я не кашеваром в контору нанимался! Как это я не слушаю? «Проснулась от удара в окно, словно птица стукнулась, потом опять вроде заснула… Потом стук большим стал, прямо как на барабане, потом…»

– Все равно отвлекаешься, сбиваешь Свету.

– Ой, да конечно! Ничего он не сбивает! Давайте я поставлю, я мигом. Вилечка, сиди, дорогой мой. Мне же только руку протянуть, все сделаю в один момент. Всем то же самое?…

– Мне, пожалуй, сахару положи, но половину кофейной ложечки, не больше, только чтобы обозначить его присутствие. Или, может быть, у тебя кусковой есть, по типу рафинад?

– Вот рафинада нет. Но я могу сбегать купить, тут рядом.

– Некогда сегодня, и так нормально. Спасибо, Света, потом я сам куплю, только напомни.

– А мне ван смо… То же самое, Свет, это я на английском освежаю оксфордский прононс. А по вторникам я больше на кембриджский выговор налегаю, чтобы им обоим не обидно было за своего великого питомца.

– Ой, круто! Ты там учился, Вилечка? По обмену? – Девушка, очень довольная, что «кофейный» предлог сработал и она получила передышку от бесконечных и бесчувственных вопросов, побежала в прихожую, молоть новую порцию кофе – вой кофемолки в пределах кухни был бы невыносим для присутствующих. Мужчины переглянулись

– Иногда мне кажется, что ты придурок.

– А в остальное время?

– А в остальное время – что дешевый клоун. Тупой коверный, из тех, что Бим и Бом. – Филарет для убедительности прицелился указательным пальцем прямо в переносицу своему собеседнику, но тот и не расстроился, даже рассмеялся.

– Чувствительно обижаешь, начальник! Я не клоун, а простой веселый добрый малый. И, если позволишь, как командарм комбригу?… Предложение у меня есть.

– Смотря какое. Слушаю?

– Дай-ка и я у нее спрошу разные подробности? Быть может, я не сумею проделать это столь великолепным басом, как твой, дружище сэр, но… Рекомендую обратить внимание, геноссе: ведь я ни разу не встрял в твои дубовые допросы? Ни – разу.

– Ну… Задай, если мои дубовые, посмотрим из какого материала твои… – Воистину – несокрушимо спокойствие Филарета: и Свету, и Вила, со всеми их несовершенствами, он выдерживает запросто; без скрипа и спеси уступая им в мелочах, он, тем не менее, четко взял бразды правления в свои руки. Света безоговорочно приняла его верховенство, однако и Велимир его не оспаривает, и если паясничает, то лишь в частностях, не споря по существу. Вот и сейчас: Велимир корректно испросил разрешение, и оно легко было ему дано.

– Вот уже и я. Кладем, включаем… Чайничек уже тоже согрелся… Филе пол-ложечки, как просил, а Вил – сам сахар клади, по вкусу. Мальчики, конфеты берите, не стесняйтесь.

– Отлично! Света, а ты не могла бы буквально по минутам вспомнить, что ты делала вечером? Нет, это мы уже слышали. Сейчас вспоминай только после того, как Таня твоя ушла. Именно подробно: встала, пошла, села, надела…

Света на всякий случай стрельнула взглядом в «начальство», покорно отставила чашечку, аккуратно положила в блюдечко половинку шоколадной конфеты, розовой салфеточкой вытерла длинные пальчики, сплела их в замок, подняла глаза к потолочному небу и взялась вспоминать. Филарет не мог не отметить, что Вил вопросы ставит цепко и остро. Вот девушка смешалась и покраснела и не «может» вспомнить, что именно она делала лежа в постели после того, как выключила телек…

– Так, это я уже слышал. Серьги сняла, хорошо. Умничка, ушки надо беречь. Дальше? Куда пошла? Кипяченую, надеюсь?… Из носика прямо? Какая прелесть. Извини, дорогая, я же по-доброму. Попила, опять легла… дальше… ты чего застопорилась? Говори смелее, ну же? Руки были поверх одеяла?

Фил забеспокоился, попытался было приструнить не в меру неделикатного компаньона, но девушка внезапно раскололась и обоим открылась правда, однако несколько с неожиданной стороны:

– Я вдруг вспомнила… я забыла вывести в шапку одного документа реквизиты. Документ такой срочный… мог быть… Я же дела не передавала, бросила все как есть и ушла. Вспомните, вы же мне сами не дали ничего доделать…

– А мы тебя и не виним, Светик. Они там разберутся, а наших дел важнее – на свете не сыскать.

– Но все равно я так не привыкла… Вот я и решила сказать им, предупредить…

– Света, друг мой, пожалуйста, не части и не бормочи, ничего не разобрать. Кому им?

– На работе…

– Кому им, Света? Что и кому ты решила сказать о шапке важного недоделанного документа?

– Ну какое это имеет значение! Арсению. Игоревичу. Хотела я позвонить и предупредить по поводу шапки документа. Его предупредить.

– И?

– Вот и – и!… Трубка временно недоступна. Домашний телефон не отвечает.

– Домашний не отвечает? Это уже интересно. Так, так?… – Филарет поднял голову и навострил уши, пожалуй, из чистого любопытства, поскольку нужных именно по делу подробностей ждать из грядущих откровений не стоило. Но эмоции… Они закипают и подступают подспудно – и вдруг как молоко на плите!… Надо не упустить момент.

– Нет, я не совсем правильно выразилась. Там женский голос, я не стала дальше спрашивать… Елена Антоновна трубку взяла.

– Жена, что ли? – Велимир был настойчив и непривычно строг, Света сама не понимала, почему она послушно отвечает…

– Да.

– Понятно. И ты, конечно, с ней разговаривать не стала?

Света помотала головой.

– А потом?

– А потом заснула. – Филарет с неудовольствием зыркнул на Вила, он уже пожалел, что позволил тому расспрашивать – неужели тот сам не чует момента, – но смолчал. Велимир в свою очередь поерзал, поерзал, чихнул в кулак и опять:

– И все? Сразу заснула?

– Поплакала и заснула. Еще вопросы будут? – Девушка с презрением оглядела обоих мужчин – нарощенные ноготки надменно забарабанили по фарфоровой чашечке. – И заревела навзрыд.

– Что такое, Светик, дорогуша? Зачем плакать? На, попей… Ну-ка вытрем носик… Мы же не от нечего делать спрашиваем, ты же понимаешь.

– А почему он так со мной поступает? Что я ему плохого сделала?…

– Потому что мужчины, за редким исключением… за двумя редкими исключениями – отъявленные мерзавцы.

– …раньше за вечер по пять раз звонил… что жить без меня не может… что соскучился… Цветы дарил… Руки целовал…