Текст книги "Я люблю время"

Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

– Я могу разбудить его прежним, как вчера и год назад. Местные врачи мне кое-чем обязаны, как выяснилось, и ждут только моего слова – без скрипа и звука вернут ему прежнее койко-место и соседей, что уже второй час маются за пределами родной палаты. На осколках прежней вашей жизни ты сумела построить новую, какую ни на есть – а свою, себе и ребенку. Теперь ведь она опять рухнет, а что впереди – тебе неведомо, и вам с ним уже не по двадцать лет. Куда он пойдет? К тебе? А дальше? Ничего не умеет и ничего не знает, голый, с подорванным здоровьем. Ведь ему одеться не во что, кроме как в эту пижаму и рубашки с трениками из секонд-хенда? Ты уверена, что всех троих прокормишь? По названию он мужик – а ведь будет дармоедом и долго им будет. Пасть жертвой чужого милосердия – что может быть горше? А?

– Это… Да, я как-то не подумала. И ты… Вил, ты можешь его разбудить прежним? Сумасшедшим? Да? И его оставят здесь, дальше «лечиться»?

– Да.

– У тебя на это есть такая власть?

– Власть? Нет. Возможности, скажем так. Рычаги влияния. Контора у нас могучая.

– Погоди. Ты же говорил, что работаешь в страховой компании?

– Ничего подобного. Это Филарет там работает, а я прикомандирован к нему по одному делу и совсем из другой фирмы, зарегистрированной от Минздрава. Гм… Вспомни. Вот видишь, ты уже вспомнила.

– Да. Я вспомнила, извини, пожалуйста. Ты хороший врач, если так вот взял и не только диагноз поставил, но и… ход болезни переломил. И обратно, получается, тоже можешь?

– Могу.

– И он проснется, как все привыкли, чокнутым, я выброшу газету в урну, салфетку и посуду в сумку, вытру ему рот, суну стольники по карманам – врачу, медсестре, санитарке… Все будет как было…

– Да. И поедем со мной, по моим делам. А вечерком, как дочку уложишь, я тебя встречу и махнем в кино. А потом в клуб куда-нибудь закатимся до утра.

– В клуб? Сто лет не была!

– Да. В бильярд скатаем, по рублю партия, в русский бильярд, а не в тот, где лузы шириной с футбольные ворота, поужинаем с советским шампанским, а то и с настоящим французским, махачкалинского розлива! Потом еще куда-нибудь переместимся. А под утро к тебе. Я тоже давно не отдыхал по-взрослому. Ну так что?

– А Николай?

– А Николай проснется как был, в слюнях. Разве что кошмаров и боли в нем будет поменьше, раза в два примерно. И пореже наполовину.

– Но он же верит мне. Он сейчас, в данную минуту нас не слышит?

– Никоим образом, не беспокойся. Я тебя понимаю, вижу твои сомнения; сердце – сердцем, однако же и ты подумай.

– Вот я и думаю.

– Да, подумай. И прежде всего о себе и о дочери. Как вы жить будете всем табором на твою зарплату, на какие шиши ты будешь одевать его и обувать, где работу ему искать?

– Он мужик, сам должен найти.

– Должен, да не способен, что и выяснилось по опыту прошлой вашей жизни. Это ты теперь по жизни мужик, семью обеспечиваешь и одна на все проблемы. Он ведь не способен был? Не способен. Думаешь, сейчас скорехонько исправится? Ты, женщина, как и положено подруге жизни, должна опорой ему быть, но не только ширмой, которая защищает его от пыли, ветра и визита сантехников, не только костылем-подпоркой на каждый гром и чих, не только дневной-ночной кормилицей-давалицей, не только спасательным кругом, не только отдушиной, куда он может выкрикивать обиды и маниловские мечты о будущем. Погоди, возразить всегда успеешь, дай я еще скажу. Ты ведь мне не безразлична, хотя мы и знаем друг друга чуть да едва. Ты говоришь, что любила его?

– И сейчас люблю.

– Да ладно тебе. Сколько лет ты с ним жила и ждала, когда начнут сбываться все его обещания, когда упадет на вас, просыплется дождь золотой и серебряный? Где его деньги? Где слава? Где – не скажу счастливая – где обычная нормальная жизнь? Сегодня вечером праздник закончится, дочка обретет папу, а завтра? Куда вы поставите ее кровать и письменный стол, чтобы ей уроки делать без помех? Как ты мыслишь, сколько времени понадобится, чтобы твоя Ксюха разочаровалась в никчемном папочке? Надеюсь, он не планирует научить ее по запаху отличать маковые посевы от конопляных? В порядке передачи опыта и житейской мудрости?

– Нет!

– Что нет?

– Замолчи. Я умоляю. У нас есть еще время?

– Сколько угодно в пределах одного получаса. Дольше будет просто неприлично и нечестно по отношению к остальным сумасшедшим.

– А ты можешь разбудить его нормальным?

– Да. Относительно нормальным разумеется, ибо все мы с придурью, если смотреть на нас незамыленным марсианским взглядом. Проснется таким же дееспособным, каким он был, скажем, в двадцать лет. Это я могу.

– И он не сорвется в прежнее состояние? Рецидив возможен? И если да, на какую ремиссию можно рассчитывать – год, два, пять?

– Он будет излечен. Вполне здоров будет, а не подлечен. Это означает, что психика его никогда не вернется в сегодняшнее больное состояние, если сам он этого не захочет и не приложит к этому усилия, как в прошлой его жизни. Он даже от влияний наркоты свободен, я порвал ту ниточку, что постоянно, всю оставшуюся жизнь искушает бывшего нарка взяться за нее и пойти, пойти, пойти за грезами туда, в логово Минотавра. Но он может все восстановить, если постарается, связать порванное, вернуть утраченное. И сделать это еще до наступления Нового года. Тут уж не сторож я похоти его.

– Разбуди его, пожалуйста. Пусть он проснется здоровым, и мы уйдем. Мы можем отсюда уйти? Что с его больничным?

– Можете. Все документы оформлены в надлежащем порядке. Но. Подумай еще раз, Тата, спроси свой разум и сердце – куда и зачем вы уйдете? Вы четвертый год чужие люди, ты доказала себе и всему миру, что способна прожить сама, собственными силами. А он отнюдь не доказал этого. Ты могла бы жить, худо-бедно, улучшая с каждым годом, а будешь прозябать.

– Буди. Будь что будет. Выдержала раз, попробую еще.

– Вот же самурай в юбке. Пардон, в сарафане. А как же наш найтклуб и кино сегодня вечером? Мы только-только успели познать друг друга, а тут хрясь!…

– Вилечка, не мучай меня, кто бы ты ни был. Я тебе благодарна за все, что ты для меня и для нас сделал, честно. Спасибо, низкий тебе поклон. Разбуди его прежним, каким он был до болезни и оставь нас с ним наедине с нашими проблемами.

– Вот как. Где же это наедине, когда с одной стороны батальоны проблем, и с другой вы вдвоем… даже втроем. А ты с мамой советовалась? Ведь она сколько раз тебя предупреждала, еще когда вы только-только познакомились. Опять она за валокордин вплотную возьмется? А при ее давлении…

– Откуда ты знаешь про маму и валокордин? Я ведь ничего тебе…

– Стоп, стоп. Моя ошибка! Откуда бы мне знать, действительно? Гм… Тата, а у тебя ведь наверняка кроме мужа с дочкой есть родные и близкие, ты с ними бы посоветовалась, прежде чем в прорубь нырять?

– Да уж как-нибудь. Буди, Вилик, буди, и еще…

– Я все понял.

– Нет, ты еще ничего не понял. Сегодня утром… Грубо говоря, это был сон и давай о нем забудем.

– Сон? Сон – это сказка-шизофреник. Разве сны бывают такими яркими и кайфовыми?

– Значит, бывают. Я тебе серьезно говорю: было и забыто.

– Понимаю, ситуация поменялась. Мне нравится, что ты такая деловая. Вылитая Джоди Фостер из молчащего ягнятника. Не нервничай, не кусай губки, еще половины от получаса не прошло. А как же забыто, когда мы у Светки то и дело пересекаться будем? Ведь мы реально заняты по совместной работе.

– Да. Но ты же сам говорил, что это аккордное дело, не на постоянной основе, а типа командировки?

– Так и есть.

– А сколько длиться будет ваша командировка?

– Ну… Неделю. От силы полторы-две. Это в самом расперекрайнем случае – две. А может, и на днях закончим, в пределах одной недели.

– Тогда я в ближайшие дни постараюсь не общаться со Светкой, а значит и с вами, то есть с Филом и с тобой видеться не буду. Так будет лучше для нас всех. Я ей по телефону объясню в двух словах, что занята, что муж, то, сё. Буди! Вилик, мы договорились?

– Есс.

– Без обид?

– Безз. Но с глубокими сожалениями. Ты понимаешь хоть реально-то, на что себя обрекла? О, как трудно выйти в открытое море, правя против течения!

– Что?

– Это я так, думаю о твоем будущем.

– Ой, давай вот не будем по новой все заводить. Как бы его одежду получить? У него есть цивильная, должна быть у кастелянши. Я привозила, у меня справка и опись. Где теперь и кого искать? Или лучше не связываться и сбегать в универмаг и по-быстрому купить чего-нибудь попроще, лишь бы до дому доехать. А там уж я…

– Так Азарот Вельзиевич должен был распорядиться, мы договорились, что он сразу все организует, без задержки. А вот и он!

Тер-Тефлоев, открывший дверь, шагнул в сторону, и в коридорном проеме показалась старуха-нянечка, низенькая, с пустым безмятежным лицом, на вытянутых руках горка выглаженной одежды, а сверху ботинки в полупрозрачном пакете.

Тер-Тефлоев положил на тумбочку стопку больничных документов, предназначенных Тате и ее мужу, тотчас же вышел, не произнеся ни слова, а следом нянечка, тоже без единого звука, как сомнамбула, она даже и не взглянула на десятку в Татиной руке.

– По-моему, здесь все психи.

– С кем поведешься. Так я его бужу? Вот его история болезни, кстати, спрячь подальше, авось не пригодится. Жена-героиня, понимаешь… Бужу?

– Буди. И пусть мне повезет на этот раз. Нам всем!

– Пусть повезет. Время залечит что угодно и кого угодно, как-нибудь – да будет!

Неожиданно легко, здесь же на узенькой набережной, поймали покладистого частника, молчаливого и тихого, Тата с мужем устроились на заднем сидении, а Велимир ехать отказался, поскольку им отныне было не по пути. Помахали друг другу ручкой: «Чао!», «Пока!», чтобы никогда уже больше…

А что? Как раз все удачно сложилось: Тата теперь по уши в своих проблемах, и под ногами путаться не будет. Помощник-испытатель – вот он… Где-то рядом должен быть… Впереди лучшая и большая половина дня. Хорошо. Велимир спохватился про себя: забыл спросить у Таты, зачем она вечером приходила к Светке, защитную магию на дверях беспокоила?… Может быть это очень важно? Вряд ли, просто любопытно, а значит, можно полюбопытствовать без риска обрушить скучным ответом игру на самом интересном месте… После секундного колебания Велимир все же потянулся, потянулся мыслью и приоткрыл самый краешек Татиной памяти и сознания… Тьфу, пропасть! Собиралась она посплетничать о нем и Филарете, кто кому больше нравится, с той и другой стороны! Можно было бы и так догадаться, без «подглядываний».

Велимир скосил глаза на предплечье, повыше, тряхнул им, чтобы проверить – в кармане ли обруч с камешком?… На месте. Руки в брюки – и вперед, куда глаза глядят. Но не мешало бы и пожрать. А потом на окраины, лучше в какой-нибудь парк. Велимир шел, вновь переживая в памяти подробности эпизода в больнице, а тот, кого он называл Тер-Тефлоевым, покорно следовал в одном шаге от него, слева сзади.

– Ты бы хоть сменил бы халат на что-нибудь гражд… О, уже? Молодец. А чего такой сутулый, ну-ка распрямился! Вот, совсем другое дело – кавалергард! Теперь видно, что терапевт Бесенков впрок тебе пошел. И клыки спрячь, не зоопарк. Может, ты на меня скалишься?

– Нет, владыка.

– Смотри мне! Я заверну вот в это кафе, перекушу малость, а то все сыты, довольны, один я позабыт-позаброшен. Стой смирно, прохожих не задирай. Я постараюсь быстро – и поедем на лоно природы в парк Сосновку.

Глава 11

Слава, деньги, власть, секс – все это не пустяки, если на них не размениваться. И все это есть, или может быть у меня, но я редко ими злоупотребляю, ибо сказано: умеренность – роскошь королей, а я ли не сам себе король королей? Впрочем, время от времени и от умеренности следует воздерживаться.

Чем еще мне люб человеческий образ жизни – так это возможностью и способностью удивляться, когда его ведешь. Прелестно и восхитительно дурачиться, дурачить себя и других! Живя, пересекая вплавь и вброд повседневность, вольно или невольно ты представляешь себе, прогнозируешь одно – а тебе встречается другое. Ты сличаешь реальность с прогнозом, обнаруживаешь сто разниц и диву даешься: если простец – просто удивляешься отличиям, если круток или подкруток – себе поражаешься, своей способности заблуждаться так разительно.

Короче, шагнул я сквозь дверь, из Пустого Питера к себе – и варежку отвесил!

Мой Бруталин, оказывается, ринулся выполнять мои повеления, касаемо внешнего вида моих слуг и своего собственного, а также, поскольку это не противоречило моим указаниям и ничем не угрожало моему благополучию и здоровью, развернулся и вдоль по интерьеру, но самую чуть. «Разведи руками и мычи от полноты чувств, господин Зиэль и удивись, удивись, мышь тебе в голову, на своих питомцев!» – Вот что мне сказали декоративные перемены в исполнении джинна Бруталина, моей властью назначенного старшим над остальными домашними слугами-джиннами. В коридоре, сразу же слева, меньше чем в метре от входа, возник вбитый в стену гвоздь, а на нем повисла на белом шнурке, который одновременно и рамка, не знаю как назвать: композиция не композиция, картина не картина – в общем, на черном псевдобархатном прямоугольном поле (словно бы квадрат Малевича чуточку растянулся вниз под собственной тяжестью), во множестве мест дырявом, расположились в несколько рядов шесть глаз. Не три пары, а именно шесть разных глаз, каждый из которых как бы высовывается из прорехи. Там, где прореха не закрыта глазом – видна подкладка, желтоватая, непонятного материала. Вполне возможно, что художник Бруталин сделал подкладку из содранной с кого-то кожи, я бы не удивился, ибо – есть сходство.

Глаза я мгновенно идентифицировал, что, все-таки, не помешало мне ошалеть на славу – очень уж неожиданная выдумка. Слева направо, сверху вниз – все мои домашние джинны оказались помещены – насколько я проник в замысел Бруталина – в «таблицу ожидания»: Бергамот, Боливар, Баромой, Бельведор, Брюша, Баролон.

Каждому из них Бруталин позволил глядеть из таблицы наружу, но почему-то – оставил наблюдающими по одному глазу от каждого.

– Зело очумляюще и преизрядного зраку! – вскричал я в виде приветствия Бруталину. – Ну, брат, и задал ты мне перфомансу!

– Рад служить сагибу! – Для себя Бруталин отчубучил аттракцион еще того покруче: на противоположной от картины стене, почти на самом углу маленькой прихожей, в стену оказался вбит еще один гвоздь, а на нем на витой шерстяной нити, зеленое с желтым, повисла здоровенная пробирка, заткнутая пробкой, прозрачная, белого стекла, а в ней-то и угнездился наш Бруталин, как он есть, только маленький и с букетом в руках! То, что он теперь в полный рост, с ногами – это я еще раньше сам ему прямо приказал, остальное – личная инициатива бойца. Увидев меня и услышав мое приветствие, Бруталин вымахнул из пробирки и отвечал уже, стоя передо мною в «натуральный» размер (чуть ниже меня), босыми ногами по линолеуму, кланяясь, разумеется. Дурацкий букет был по-прежнему в его руках, но соответственно увеличился в размерах, и я смог его рассмотреть: два непонятных желтых сухих цветка на длинной, вверху расщепленной и внизу свитой в кольца ветке, напоминающей змею раздвоенным хвостом вверх.

– Не совсем понимаю смысл сей цветочной аллегории, но – стоп. Я сам попробую догадаться при случае, а ты подскажешь мне, если только я попрошу этого. Ок?

– Как прикажет сагиб.

– Значит, так… В целом новации утверждаю. Теперь по частностям. Пока сидишь в пробирке – можешь держать цветы, как вылез оттуда – изволь руки высвободить. Ферштейн?

– Да, сагиб.

– Во, так гораздо лучше, функциональнее. Почему Баролона низверг в самый низ таблицы ожидания? Я тебя спрашиваю!

– Он претендовал на большее. Но сагиб меня назначил главным.

– Все верно. Однако, Баролон – джинн прихожей и имеет право на своей территории на свою долю уважения. Переместить наверх.

– Сделано, сагиб! – Ха! Баролон желотоглаз, а я не замечал этого раньше.

– Нормально. Что, Брюша, дискриминируют тебя эти дылды?

– Нет, господин.

– Не обидно в самом низу?

– Нет, господин

– Никто не смеется над тобой?

– Нет, господин. – Странные ощущения испытываешь, когда шесть непарных глаз косятся на тебя со стены. И вообще…

– Так. Когда я к кому-то из вас обращаюсь, вы должны покинуть временное прибежище, в данном случае – таблицу ожидания – и предстать передо мною в положенном виде. Всем понятно?…

Оп, придурок жизни! Я даже вздрогнул от неожиданности, но рассмеялся: все семеро выпрыгнули из таблицы и плотной шеренгой выстроились в тесной прихожей, маленький Брюша у самых дверей, правофланговый, конечно, Бруталин. Сам виноват, поскольку задал общий вопрос, а перед этим повелел – вот они и выполнили повеление.

– Все по местам, кроме Бруталина и Баролона.

– Баролон, не сердись на Бруталина, понял?

– Да, господин.

– Позаботься о новых роликах, старые закончились. Поговори с Боливаром, поищите в сети по каталогам и сконструируй наилучший образец. Упор на скорость, но и маневренность чтобы не хуже, чем у прежних была. Понял?

– Да, господин.

– Ты славный малый. По правде сказать, все забываю, маневренность у старых была неважной. Подшеруди, усовершенствуй, насколько это возможно без привлечения внечеловеческого. Понял? Без этих волшебных штучек.

– Средствами, способами и материалами, на сегодняшний день доступными обычным людям этого мира?

– Толково сказано. Да. Погоди… Какого именно мира?

– В котором господин изволит проживать большую часть нынешнего времени.

– Да. – Я двинул пальцем, и Баролон послушно прыгнул на место. Да… Пожалуй… да, так удобнее, так мне больше нравится. Таблица ожидания! Надо же – выдумал!

– Брюша.

– Да, господин.

– Погоди… Баролон, и ключи восстанови, рюкзак и термос я сам куплю. Брюша, мою любимую обстановку: Море дождей…

– Сделано, господин. – Брюша, согласно приказу, подготовил мне лунный пейзаж, отворил с поклоном убогую дверцу в убогий сортир, и я взгромоздился на стульчак. И уже как бы на Луне – впечатление полное и адекватное! Я люблю это странное место – Луну. Холод и вакуум не терзают меня, ибо им не велено, единственный проводник звуков для моих ушей – это я сам, тело мое. Контрастность такая, что части моего тела, попавшие в тень, кажутся мне отсеченными – хоть пальцами шевели для проверки. Земля висит, всегда на одной высоте, и мне грустно смотреть на нее. Замирание под ложечкой гораздо сильнее, чем на Марсе. Но Марс не приглянулся мне, а Луна вот – по душе. Она честнее, как бы: нет атмосферы – так напрочь ее нет. Свет – светом, тень – так уж тень. А Марс… И не Луна он, и не Земля, Недолунок какой-то… Что сегодня выдумает мне Брюша?

Я набираю полную грудь воздуха (понятно, что не из лунных он полей, а просто… вдыхаю и все) и выдыхаю: прозрачнейшим кисейным призраком опадает он прямо от губ и вниз, на лунную почву… Луна не ведает облаков и клубов пыли, каждая соринка там, каждая песчинка – летят и падают порознь, даже сталкиваясь, не поддерживают друг друга в парении или полете.

И вдруг (но ожиданный «вдруг») краешек глаза засигналил мне: шевеление по левому борту! Как такое может быть?… Он движется, и не метеорит при этом… «Что за дурацкие бредни!» – захотелось мне крикнуть рассерженным голосом, и всыпать Брюше по первое число здесь же, на лунной поверхности, прямо перед унитазом. Но предмет упорно двигался мне навстречу в полной тишине, увеличивался в размерах, и я прозрел, узнал восьмиколесный экипаж: Луноход! Странно… Я так запомнил, что он в Море Ясности десантировался… Как же все-таки обманчивы на Луне расстояния и размеры: только что на самом горизонте показался и вот уже неподалеку и целый танк, а подъехал поближе – вовсе и не танк, разве что эльфийский. Эх, Луна, ты и теперь, небось, все та же, что и тридцать лет назад, не одряхлела, не сморщилась. Надо будет выбрать время да слетать, да найти останки бедного Луноходика… Думаю, ржавчина его еще не съела, мародеры на запчасти не растащили. Ай да Брюша, ай угодил! Не отвечай, просто знай, что я доволен. Теоретически, Брюша мог бы мне и первых астронавтов организовать, как они там по лунной поверхности скачут вокруг меня и флаг втыкают, однако мне неинтересно смотреть на человечество и его представителей, когда я дома отдыхаю, я их, людей, и так каждый день вижу слишком много и встречаю слишком часто.

Баромой также наготове: распахивает передо мной дверь в ванную, мыло, полотенце, вода, озон, крем – только мигни! Но, поскольку ни одного специального пожелания от меня не было, то и захожу я в простую ванную комнату, низенькую, тесную, набитую фаянсом и чугуном, умываюсь, утираюсь… И это правильно, ибо мне вдруг совсем не до термов стало, не до легкодоступных русалок. Казалось бы, утер мне нос дизайнер Бруталин, сумел поразить мое Ячество; мало того, и малышок Брюша от него не отстал, придумал мне развлечение-удивление – так это оказалось всего лишь прелюдией к большому удивлению, – без малого шоком именуемому! Дзинь… дзинь-дзиинь!…

Телефон! Мне звонит телефон, но не трубка, а простой «атээсный». Никто и никогда не сумеет ошибиться ко мне звонком, попасть пальцем по соседней цифре и в итоге услышать мое «алё, слушаю вас». Так уж я решил и запрет мой непреодолим для всех, больших и малых мира сего. Не дано и социологам, и агентам по недвижимости, и квартирным ворам, и скучающим подросткам просто взять – и дозвониться до меня неучтенным мною образом. Кто же тогда звонит??? Это не по работе, я знаю – верхним чутьем достоверно знаю, ибо сам запретил их разумам помнить обо мне в ближайшую неделю. Это и не Светка, и тем более не партнер, потому что мы знаем друг у друга номера трубок и после первого утра совместной работы условились звонить только с трубы на трубу, разве что в самом крайнем-распрекрайнем случае… Но на тот случай я бы точно «знал», что это звонит кто-то из них двоих. А я не знаю. Не знаю! – уж это чудо так чудо – я бы, кажется, меньше удивился, если бы сюда сейчас Арсений Игоревич верхом на Луноходе въехал. Возьмем же слуховое устройство аппарата телефонного и прижмем же его к уху, и да познаю я пределы и границы могущества своего и да не убоюсь разверзшейся за ними бездны!

Да-с. Нет, но все же… Идиот: называется – все предусмотрел! Может, мне действительно перекинуться навеки в лося или в бархан? Мозгов у меня от этой операции явно не убавится, зато перестанет мучить стыд… «На сегодняшнее июня за вами числится задолженность по оплате…» Ой, держите меня за руки! Тупой телефонный робот свершил то, что не под силу величайшим колдунам планеты и окрестностей: пробился через мое инкогнито и все слои защиты. Да он и не заметил подвига, ибо это допустили мои повеления насчет «все как у людей»! Я лично захаживаю в отделение этого… как его… Петроэлектросбыта и плачу за телефон, несмотря на то, что практически никогда им не пользуюсь. Вот это-то финансовое гусарство меня и подвело: как зайду, да как уплачу за полгода вперед, а потом забываю. А тарифы – не будь дураки – подрастают, а месяцы не бегут – летят! Надо будет обязательно зайти завтра и погасить задолженность… в размере чего-то там с копейками. Хороший мне урок, хороший щелчок по носу. Вот так и впредь надо сначала думать, а потом уже к фантастическим умозаключениям готовиться.

– Бергамот!

– Да, господин!

– Продумай меню сегодняшнего ужина, а мы с Боливаром пока поработаем. Сделай что-нибудь из того, что я уже пробовал, но успел подзабыть за давностию времени. Что-нибудь вкусное, сытное и разнообразное. Навороты вовсе не обязательны, упор на то, чтобы мне елось не спеша и вкусно. Боливар!

– Да, господин.

– Пойдем к компьютеру, покажешь мне, что сумел надыбать насчет турбулентности и прочих завихрений. Нашел что-нибудь?

– Да, господин. На свое разумение отсеял я большую часть найденного, оставив с десяток перспективных статей и заметок, с последующей возможностью развернуть их в более подробные или по гиперссылкам перейти к смежным, если господин этого пожелает.

– Ну так к делу! Сначала просто перечень с заголовками.

Боливар, пожалуй, самый «смышленый» из моих джиннов, ибо его призвание не только отображать действительность во всей ее полноте, начиная от простейших и грубейших звуков и запахов, до самых прихотливых желаний и затейливых алгоритмов, но также и конструировать эту самую действительность, преобразовывать некие информационные посылы в новые, пока еще не существующие событийные результаты, творить так называемую виртуальную реальность…

Если бы ко мне нагрянул гость из человеков, он обнаружил бы в простой однокомнатной квартире простой хороший компьютер, может быть даже с электронно-лучевым монитором. Обыкновенный, двухмерный, без запахов, без «сенсоров»… Для него так бы это все и выглядело, без «наворотов». Но когда я… но всемогущему мне… но для меня, любимого… Ах, стоит мне лишь подойти да усесться на мое скромнейшее рабочее место…

Я здесь играю в самую, быть может, увлекательную игру из придуманных разумом: в настоящего волшебника, который играет в искусственное волшебство. Иной раз так заиграешься, что стираются все грани между компьютерной фантазией и живой обыкновенной магией.

Есть такая знаменитая компьютерная игрушка-стрелялка, старинная, чумовая, где надо бегать по всяким зданиям и подземельям, да под великолепное музыкальное сопровождение сокрушать вражескую рать разнообразным оружием – от лазерного взрыва, до бензопилы и кастета. ДУУМ называется. Я частенько впрыгиваю туда, чтобы поиграть. Пришлось, правда, не дожидаясь новых версий, усовершенствовать игрушку, чтобы верх-низ был нормальным, чтобы детали были прописаны как положено, чтобы кровь была кровью, а следы пуль и снарядов на стенах – настоящими следами, либо руинами. На высших уровнях сложности даже мне подчас приходится туго, хотя до летального исхода им меня никогда не додавить, это понятно. Никаких «темплеев», никаких «ботов», только я и Боливар, играющий за монстров. Порою, в мечтах, меня разбирает острый интерес: взять да и совместить эту игру и кое-какие реалии Древнего Мира – кто кого?… Против «морева», полагаю, даже «Найтмар» последнего уровня не продержался бы и часу…

Сейчас мне не до игры, ждет работа. Заманчиво, конечно, попрыгать часок да пострелять, но Боливар справки подготовил… «Торнадо и смерчи» – на стол, «эффект сверхзвукового порога и…» – на стол, «Дельфины и турбулент…» в корзину, «кольца чакры» – туда же… – Да не чавкай же так, идол! – Джинны знают, что если их обозвали – «идол», то это притворный гнев, не от сердца и эмоций, а для порядку, соответственно Боливар умеряет звук и по-прежнему урчит, хрустит и чавкает, удаляя ненужное файло, просто делает это тише, деликатнее.

Нет, все же вспомнилось, как шел я однажды, лет эдак несколько назад, по новостроечной улице Кржижановского, пейзажем и сумеречностью своей архитектуры мало уступающей интерьерам ДУУМа, и на перекрестке имел наглость переходить дорогу хоть и на зеленый свет, но поперек мотору, в котором ехали сопляки быковатые, братки-бандиты, общим числом – четверо. Странные – они хотели чувствовать себя одновременно блатотой и хулиганами!

Чуть было в меня не врезались, проказники, да еще и покрыли мои седины, плечи и уши грязными ругательствами. Впрочем, я редко ношу седину и не помню – была ли она при мне в тот день? Я конечно, сделал им замечание, но форму выбрал самую вежливую, тактичную и деликатную, чтобы они, напоследок, поняли, что кроме тупой и грубой силы есть в этом прекраснейшем из миров место доброму слову, кротости, уважению, вежливости. Почему напоследок? А как же? Что же мне их после этого, после таких оскорблений – живыми оставлять? Кроме того, у меня в тот день как раз высвободилось время, рабочий день закончился, свидание не состоялось и меня осенило: отчего бы и не опробовать новую фишку в новой игрушке? Одним словом, они, чтобы не портить себе настроения, решили проучить неучтивого фраера, вылезли из машины, да вдруг – откуда ни возьмись – идея к ним пришла и всем однозначно понравилась: не калечить на месте, а взять с собой, в штаб-квартиру, сунуть в подвал и там уж позабавиться, покуражиться, не стесняясь криками и свистками лохов и ментов. Я не стал спорить с обкуренными вооруженными людьми, тем более, что их было маловато для моих планов, и кротко дал себя увезти, куда они пожелали.

Десять их было на «точке», восьмерых я прихватил с собой, поиграть в ДУУМ, а двоих оставил жить припадочными заиками, все же сохранив им жизнь, потому что оба они, хотя и также, как остальные, были вне себя от негодования на наглого чмошника-пешехода, но сжалились надо мною и не хотели, чтобы меня «мочканули», предлагали побить и отпустить. Их я тоже взял, но в качестве зрителей, как бы в амфитеатр посадил, чтобы сверху все-все было видно. А потом вернул и положил на место.

Нет, это можно было со смеху лопнуть – какие у них были рожи, у этих восьмерых, когда они обнаружили вместо тесного подвального бомбоубежища, служившего им тайником и «зинданом», пыточной, сексодромом и тюрьмой подземной, просторный и угрюмый игровой мир с голодными монстрами на горизонте. А тупые! Пока я им все объяснил словами и пинками, пока научил пользоваться вооружением и аптечками, пока втолковал, что от меня не откупиться и «оборотками» не запугать… Шустрее всего, между прочим, они освоились не с волынами, а с аптечкой, но это естественно: я самому борзому и крикливому при всех, еще до игры, бензопилой отмахнул без наркоза обе ноги и, немного подождав, утешил, подлечил его двумя аптечками, на 10% и на 25%, так что одна нога у него полностью отросла, а другая почти по колено и он мог самостоятельно передвигаться, уклоняться от опасностей, пусть и не так бодро, как остальные. Но через час это уже было не принципиально.

Первые полчаса я стоял и ходил неподалеку и отстреливал наиболее опасных монстров, чтобы ребята успели привыкнуть и освоиться на местности. Пальбу в себя с их стороны я не замечал, сделав скидку на сильное душевное волнение каждого.

Короче говоря, я скорехонько довел их до места, где прятались розовые демоны, с пастями до колен, и летающие шары-пасти, красные с сине-фиолетовым, да и скормил постепенно всех восьмерых. Двое счастливчиков, по моему недосмотру успели сами погибнуть в перестрелке с зомбарями, остальных сожрали заживо. Последний из моих новобранцев-хулиганов, самый хитрый и ловкий, видя такое дело, решил выбрать меньшее из зол и прыгнул в лаву, да я успел вынуть его оттуда на последнем проценте здоровья, подлечить, чтобы все понимал, но не мог уползти куда-нибудь в легкую смерть. Еще двое, кто смотрели сверху на нашу командную игру, до сих пор заики, как им и велено, а все же готов биться об заклад четыре к одному, что им и вне моих заклинаний до смерти не избавиться от псевдоэпилептических припадков и ночного энуреза.