Текст книги "Такие дела"
Автор книги: (Александр Чесноков) О'Санчес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
ГЛАВА 12
Вот и нам с Фазером обращение к Леве Веселому стоило реальных денег: мне – примерно так с квартальную прибыль от "Северо-Западного полюса лтд", Фазеру столько же. Дело осталось за мной, поскольку было признано, что "фирма" Фазера-Капо формально и фактически утратила все права на него. Все стороны, как это ни странно может показаться на первый взгляд, остались довольны, а сторон было четыре: первые две – это мы с Ворониным, третья Фазер со товарищи и, наконец, четвертая – сам Лев, Лева Веселый. Лева потому что подтвердил свою репутацию толкового человека и хорошо заработал на арбитраже, мы с Сергеем – понятно почему, но и Фазер рожи не корчил, тельник не рвал и пальцы не гнул, хотя, казалось бы, и заплатил, и без "данника" остался. Почему? А вот почему. Времена изменились, издательство выросло из определенных границ и ему уже требовались такие специфические услуги по безопасности (проблемы копирайта, международного и внутрироссийского, к примеру), обеспечить которые Фазер квалифицированно бы не смог, то есть все равно пришлось бы ему, Фазеру, соседствовать в фирме с дополнительно нанятыми законными "коллегами" (да хотя бы и с нами же!), которые рано или поздно поставят вопрос о соседях-нахлебниках. Он отступился от крышуемого, но не по слабости и из страха, а по вердикту добровольно приглашенного арбитра, то есть клятвы не нарушил и сохранил лицо. Сохранил лицо! Это очень важная штука в бизнесе, да и в обычной жизни – сохранить лицо. Бизнес Фазера темен и нехорош, но и ему требуется незапятнанная по их бандитским понятиям репутация, без которой никто из ему подобных не будет вести с ним дел, доверять ему, выручать, уважать... Без всего этого бандит превращается в "отморозка", изгоя, которого презирают в обоих мирах, на свету и в подполье.
Не принято выражать бурные эмоции на "совещаниях" такого рода, и мы трое пожали друг другу руки (да, и я пожал – и Фазеру и Леве) и разъехались, улыбаясь или матерясь (это кто как – от результата и настроения) уже в машинах.
Тем же вечером мы с Ворониным устроили в хорошем ресторане банкет на четверых (с женами), после которого походка моя оставалась довольно твердой, а вот извилины с мыслями подкачали: они на всю голову пели песни нестройными голосами и разбредались в разные стороны. Жена, впрочем, утверждала, что внешне я был в полном порядке. Серегу загружали с шофером, но кто его за это упрекнет? Разрядка в тот день, по итогам его, была нам просто необходима.
Есть сорт людей, и среди моих знакомых в том числе, для которых слова "разрядка" и "выпивка" – синонимы. Почти обязательно, что со временем они, или такие, как они, "разряжаются" все чаще и чаще, пока не спиваются с круга. Сам не святой, но за последние годы выпивку я разлюбил окончательно, хотя – приходится. Особенно, когда имеешь дело с "красными директорами", руководителями еще советского закала, моими дорогими заказчиками и клиентами. Встреча – коньяк обязательно или – модное теперь виски. Сделка с ними – непременный обмыв, да не по рюмке-другой... Получается, что это вроде как часть моей работы. Не спорю, это не неизбежно: знаю людей, которые успешно ведут дела и никогда их не "обмывают", и завидую им, и хочу научиться действовать так же. Но пока не умею и стараюсь пропускать, половинить, ссылаться на давление. Все равно приходится иной раз капельницы ставить после эдаких "трудовых буден", кровяные тельца очищать от присутствия в них алкоголя. Нет мне никакой радости в "шайтан-воде", не отдыхаю с нею...
Но и я не из железа, мне ведь тоже завидно, что жизнь, беззаботная, спокойная и веселая, бежит все мимо, мимо, я только и наблюдаю ее из окон кабинета и персонального автомобиля, а когда погружаюсь в нее во время работы – так непременно в самую неприглядную гущу: грязь, дерьмо, проблемы, слезы...
Во время службы под Семипалатинском, среди степей и буранов, я, признаться, слегка разлюбил природу, а теперь вот – вновь полюбил. Я рыбак. Для меня выехать подальше, в безлюдье, к пресной воде на пару суток, с удочками ли, с сеточкой-другой – модель рая земного, отдохновение от всего земного... Сижу бывало в офисе, настроение – ни к черту, все не вяжется, сотрудники бестолковые, ручка не пишет, налоговая зверствует, а вспомню рыбалка послезавтра! – и успокоюсь, и возрадуюсь. Ручку заменил на исправную, бухгалтера выслушал, собственные распоряжения переосмыслил... все не так уж и плохо в этой жизни, а в пятницу – так и вообще "ура!": на Карельский поеду с ребятами!
Как это происходит... Ведь я – не хухры-мухры, я лицо... э-э-э... в какой-то мере материально-ответственное и своим временем распоряжаюсь в очень ограниченных пределах, а тут вдруг – оп – и на двое-трое суток укатил туда, где ни документа подписать, ни совещания провести. Так не бывает, конечно... Все верно, праздник – а рыбалка для меня нечастый праздник надо заранее готовить, планировать. Мой хороший приятель, Валерий Валерианович, директор одной из школ Центрального района, иногда звонит мне и дает совет: там-то и тогда-то должна хорошо идти щучка, а вот здесь через неделю можно отлично половить лещей... Я, пользуясь тем, что он по ручному рыбному промыслу великий дока, не мне чета, расспрашиваю его до упора, а потом прикидываю про себя: где бы мне прорубить на пару суток окно в рыболовецкие Европы с пенатами? И вот нашел: почти все назначенные в пятницу дела можно переделать загодя, во вторник, в среду и в четверг, а остальное, несущественное, перепоручить заместителям. Встреча же с вице-губернатором перенесена аж на будущий месяц. Ну, тогда сам Бог велел рыбу удить. Да еще в такой душевной компании: Валерьяныч, директор школы и педагог Божьей милостью, он же – наш главный спец в области рыбного ужения и мой старинный товарищ, Иваныч, хороший мужик, ныне пенсионер и сторож нашего дачного кооператива, Тиграныч, журналист из питерской газеты, и я, Саныч. Это чтобы забыть, отрешиться от городских дел и забот и собственных статусов, мы, выехав на природу, зовем друг друга сокращенными отчествами.
Сбор у меня на даче, в восемь утра, в пятницу. Раньше – никак не получается, а позже... Зачем время терять? И так, пока всю оснастку проверим, лодки, моторы, наживку, фонарики... Да еще сетки перебрать, да собрать, да в мешки грамотно уложить, чтобы там на озере из мешка исправную, готовую к употреблению сеточку вынуть, а не бороду дедушки Сосипатыча. Мелочь на первый взгляд, а навыка требует. Валерьяныч по удочкам – минимум гроссмейстер, а с сетью плохо знаком, Тиграныч – он и того хуже – ни бе ни ме ни в снастях, ни в самой рыбалке. А я в деревне сызмала привык ко всем этим нехитрым премудростям, мне сети распутывать и укладывать – так скорее в развлечение, чем в обузу. Иваныч снастевое дело знает не хуже моего и вообще рукастый товарищ. Пока мы с ним в паре четыре сети со стены сняли и по мешкам разложили, наши интеллигенты – Тиграныч с Валерьянычем – одну еле-еле увязали, но зато грамотно, сходу вприглядку выучились... С такими можно идти на щуку и леща, не подведут!
Одиннадцать утра, а мы все еще на участке. Причин этому – тьма: на даче работяги достраивают второй этаж, нутрянку (Господи, чую я, что и десять лет пройдет, и двадцать, а все так же дача моя, кровососка, то там, то сям будет в лесах и в строительном мусоре...), раз за разом подходят со своими (не моими) проблемами и дурацкими вопросами; с работы самые доверенные лица то и дело прорываются по секретному телефону, спросить неотложного, жизненно важного совета – где заправиться бензином и в какой цвет выкрасить комнату для переговоров, Иваныч забыл какие-то ключи невестке отдать, чай надо попить, а заварку кто-то куда-то, где-то, Тиграныч едет впервые и вырядился, как в библиотеку, – опять же надо ему сапоги по размеру подобрать да куртку...
Но даже наша легендарная российская расхлябанность с безалаберностью отступает наконец перед великой жаждой отвалить подальше от грешного города и благ его, и забот, и прелестей, и бед его. Поехали, аминь!
Тиграныча, как курящего человека, мы к курящему же Иванычу определили, а Валерьяныч со мной... Или я с Валерьянычем, это смотря кто в данный момент за рулем сидит... Ехать недалеко, километров под двести, но последние тридцать такие хреновые, что всех остальных стоят. Есть у нас с Валерьянычем отличное озеро на примете, мы туда пару раз в год обязательно наведываемся, тем более, что путь туда, ближе к концу, пролегает аккурат мимо дома его матушки, а она всегда встречает нас такими щами, что, кажется, и без самой рыбалки можно обойтись. Вот и на этот раз встретили нас по русскому обычаю: сразу за стол! Но уж тут напрягли мы силу воли, быстро-быстро щец, замелькали ложками, да кружечку чайку, да огромное спасибо... Ах ты, елки-палки! Уже шестой час на дворе, Валерьяныч, ехать надо, сомы заждались нас и плотвички...
– Да, да, да!.. Еще на вечерней зорьке поэкспериментируем!.. Мамочка, все, пора нам, пока, пока!.. На обратном пути заеду!
Ох, как длинна и тягомотна бывает дорога к счастью, которое оказывается таким мимолетным... Едем мы, едем, по колдобинам да через лужи, мотор воет, голова мотается, как у мандарина китайского, и все кажется вот-вот озеро, места-то все знакомые... Нет, рано... и опять не то... Это память и нетерпение играют с нами кривые шутки. И только окончательно смиришься, настроишься терпеть и ждать, как – тпр-р-ру, ехать дальше некуда – берег. Восемнадцать часов тридцать минут пополудни. Прибыли.
Еще в городе мы дружно решили отказаться от всех этих буржуазных излишеств, вроде плиты, мангала, палатки со спальниками. Доехали мы сюда на двух "Нивах". Спички есть, а сухих дров в окрестностях – хоть Антарктиду топи. Переночевать можно и в машинах, места хватит. Еды кой-какой захватили, остальная в озере плескается.
– Тиграныч, – говорю, – ты не храпишь, часом?
– Нет, – отвечает журналист, а у самого глаза честные-пречестные...
– Точно не храпишь? Лучше сразу признайся, я тогда у костра себе буду ночевку готовить, уж очень я храпа боюсь.
– Точно не храплю, – убежденно отвечает мне Тиграныч и, как потом на практике выяснилось, бессовестно врет. Но и я хорош: поверил журналисту!
– Ну тогда разбиваем лагерь, братцы, и пытаемся что-нибудь добыть на ужин...
Душа поет, комаров мало, все при делах: Иваныч костер разводит, Тиграныч с Валерьянычем дрова ищут, а найдя – приносят... больше, больше, друзья, чтобы на всю ночь хватило... Я лодку накачиваю, снасти достаю... Вроде бы и буднично все это, да пока и не рыбалка как таковая, а лишь нудная подготовка к ней, но я ценю и люблю эти первые часы, когда крохотная группа людей, можно считать – команда, некий коллективный организм, прибыла на место, шумит, ворочается, фонарями и фарами светит, что-то носит, выбрасывает, ветвями шуршит, словно вьет себе гигантское гнездовище, обживается... Все еще впереди, а спартанский наш быт почти налажен костерок горит, две рогатинки с перекладиной для котла с водой готовы, одна лодка накачана, мотор проверен, сейчас и безмоторная вторая, как мячик, зазвенит, удочки – здесь, сеть – здесь, наживка – есть, дрова – целую гору наносили, машины закрыты...
– Господа-ребята, слушайте все сюда! Какого нам рожна еще нужно, чтобы начать рыбалку? А, мужики?
– Червяка насадить...
– Подплыть вон к тому затончику...
– Закинуть сеть в лодку, мотор включить и туда, за островки!
– Правильно говоришь, Иваныч! Я с тобой, а творческая интеллигенция пусть неподалеку от машин, на прямой видимости, удочками промышляет. С Богом!..
Когда работает электрический моторчик лодочный, с непривычки даже не по себе: весло поднял – капли в озеро зашлепали, их слышно, а моторчик так он тих, словно бы и нет его, а лодку – не он, а водяной мчит на крейсерской скорости.
Вечер. Сегодня мы только ставим сети, а утром спозаранку поедем проверять. Попутно и спиннинг забрасываем, и донку... Так, сяк... Плотвичка, да другая, да окунек, да ершик, да карасик... Всякий рыбный мусор идет. Он, мусор этот, вкусный – хоть вари его, хоть жарь, но настоящему рыбаку для престижа и удовольствия нужны язи, щуки, лещи размером с акулу, судаки... Четыре сетки поставили, пятая про запас... Ну-ну, что они там принесут...
Тиграныч с берега двух рыбешек поймал, обе – плотва, а Валерьяныч отплыл на лодочке к месту, по приметам выбранному, да с четверть ведра аналогичной мелочи в три удочки и надергал за то время, что мы в дальнем походе с сетями надрывались. Отлично, значит будет у нас к ночи поближе рыбный суп. Уж и не знаю, остались ли в России люди, которые до сих пор неспособны отличить рыбный суп от ухи, но на всякий случай скажу: рыбный суп – это та же уха, но подается без водки. Вот если бы это была не просто рыбалка, а необходимая для дела поездка с нужными людьми, тогда да – без ушицы бы не обошлось, а сегодня честно отдыхаем, поэтому – рыбный суп. Народ подобрался малопьющий или вообще непьющий, но поесть охочий: столько рыбы и картофеля с луком начистили, словно бы подмогу из города ждем. Шашлыки из колбасок, хлеб, овощи, крепкий чай...
– Валерьяныч, переваришь, ей-ей! Пора картохи сыпать!
– Ну кого ты учишь, Игнат Саныч? Батя доверял мне уху варить, когда я еще ходить и говорить не умел... Перчику... Пожалуй, что пора. А, Тиграныч?
– Нихт ферштейн, не розумию...
– Иваныч?
– Давно уже пора, вон как в животе урчит! Мужики... Никто ничего?.. Не завалялась?.. С устатку для порядку...
Тут уж я вступаю:
– Иваныч, мы же загодя все обсудили: ни водки, ни пива, ни одеколона с самогоном. Только чай и кофе, чего ты в самом деле? Напиток "Байкал" есть.
– Да нет, я же не против. Просто – условные рефлексы, как у подопытной собаки: рыбалка – водка, охота – водка...
– Вот и отвыкай от ненужных рефлексов. Смотри вокруг: сколько посуды подопытные-то набросали! Ладно, прибрать за собой не могут, так еще разбить и под ноги бросить норовят! Вечером кураж да веселье, – бей да гуляй, наутро – голову ни поднять, ни наклонить... Пусть лежит, авось как-нибудь само рассосется, природа больша-ая! Эх, прибирать здесь, предчувствую, опять нам придется, не оставлять же так?
– Только не сегодня, Саныч... Попробуй суп, готов ли?
– Валерьяныч пусть пробует, он его с детства вместо грудного молока употреблял, ему виднее. Как, Валерьяныч?
– Ложки, тарелки – все к столу!
Котел большой, супу в нем почти до краев, а глаз все-таки жадничает: хватит ли на всех? Хватило... Ели – вкуснотища! – наворачивали до седьмого пота, с добавками, со встречными планами... Вчетвером едва половину одолели – ф-фуу, не лезет больше!
– Игнат Саныч, ты самый вместительный, еще тарелочку!
– Опомнись, Иваныч! Куда я ее – на голову вылью? Во (стучу по животу)! До отказа! А еще чай пить... Сейчас мы его крышкой накроем, да в сторону, к утру настоится и позавтракаем с нашим удовольствием!.. Говорю, а сам-то знаю, помню, что редко когда утром ночная уха бывает востребована... Разве что юшка с похмелья, но и то редкость, потому что вечером с голодных глаз ушицу погуще стараются делать, а к утру разбухнут крупы, превращая уху в кашу с рыбой, с картошкой и без юшки... Ну и ладно, а вдруг завтра утром иначе будет? Навалимся и очистим котел... Господи, какая ерунда лезет в сытую голову... Разморило... Надо будильник настроить да спать ложиться, чтобы рассвет не проспать... Да надо еще с Тигранычем поговорить, неторопливо, без суеты – зря, что ли, приехал он сюда? Нет, не зря; просто задумал я, в рамках будущего брэнда, некую долгосрочную пиарную акцию, прославляющую и освещающую деятельность славной ассоциации "БЕРЕЗА". Да не крикливые глупости, какими наш голубой экран полон, с кривляниями и дурацкими слоганами, а хорошие аргументированные статьи о нашем житье-бытье, о правилах, нормах, философии... не раз я беседовал с Тигранычем и понял, что по многим проблемам мы с ним... как бы это почетче выразить... словно на одну волну настроены, не только говорим, но и думаем на одном языке. А это важно: мне легче объяснять ему – чего мы хотим, ему легче формулировать и формировать в статьи то, что ему внутренне понятно и не против шерсти...
Тесно в "Ниве" и ночевать неудобно, сидения разложились в какие-то горбатые узкие корыта, внутри душно, колко, жестко, а за окном комары-людоеды дежурят, звенят-перезваниваются, нас на ужин приглашают...
Пока Тиграныч не заснул и не захрапел, мы с ним, эх, славно поговорили. И о политике, и о семье, и о работе... Это, конечно, вовсе не значит, что у нас по всем пунктам согласие во взглядах и мнениях, но позицию друг друга понимаем (не обязательно – принимаем!) без переводчика... Несмотря на несколько армянское отчество, Тиграныч чистокровный русак, патриот, а по экономическим воззрениям – западник крайне правого толка, ему и Гайдар с Чубайсом левоваты; много курит, совсем не пьет, семейный, дети старше моих.
Плохо, что он – атеист, безбожник. Ну как же это так, если поразмыслить? Отбросив несущественное, получим, что для атеиста и над ним нет никакого высшего нравственного императива, критерия, по которому он мог бы сверять слова, поступки, самую жизнь! Нет, а значит – "все позволено"? Если ты, в чаяниях и помыслах своих, подсуден только собственной совести, а она давно ушла из организма, значит нет тормозов и пределов той человеческой составляющей, которая унаследована от зверя?.. Что-то я распроповедовался... Сам ведь не так давно еще был и атеистом, и безбожником. Но кого я никогда не слушал и не слышал, и сейчас не люблю, так это благостных проповедников с постными мордами...
Каждый – и дикарь, и цивилизованный сапиенс – имеет право отстаивать не только истины свои, но и заблуждения. Уважай чужие взгляды и вероятность того, что плюнут в твои – значительно уменьшится.
Да, было время (а ведь недавно, буквально несколько лет тому назад!..), когда не верил я ни в Бога, ни в черта, все чаще и чаще стал обнаруживать в себе признаки проступающей крутости, абсолютно все стал понимать в этой жизни и объяснять ее в сто раз лучше любых окружающих...
Понадобилось мне вывернуться наизнанку, вытряхнуть душу до соринки и еще раз наизнанку, чтобы что-то новое, сокровенное обнаружить в себе и понять, почему вот так оно цветет, а так – гниет, кто я и где в этом кратчайшем из миров... Может быть, сам Господь явил мне чудо, может быть, вся жизнь моя к этому чуду подводила...
Есть в подлунном мире, на земле Российской, удивительная и пресветлая реальность: Свято-Успенский Псковско-Печерский монастырь...
Но об этом я чуть позже расскажу, поподробнее, если кому интересно, а пока спустимся на землю, поближе к озерной воде...
Сбежал я на рассвете от палача Тиграныча и от его храпения, да с Иванычем проверили мы сетки. Потом всеобщий подъем, завтрак, уборка территории за себя и за предыдущего парня... Как я и думал – половину котла рыбной супо-каши пришлось отдать птичкам... Самый волнующий момент в рыбалке, это дележ улова. Валерьяныч всю добычу вывалил на брезент, бормочет, типа – "это тебе", "это опять тебе", а сам на щуку так и косится! Истинный рыбак, потомственный. Таких щук на рынке по три в день он может себе позволить, но – это совсем, совсем не то... И вовсе не от жадности он так, а от подлинного рыбацкого азарта. И я вдруг поймал себя на мысли, что хорошо бы мне на щучку лапу-то наложить: сеть моя, объезжал и проверял на рассвете я... Какой кошмар! Явно, быть мне на пенсии рыбаком-профессионалом.
– Валерьяныч, выражу общее мнение, если приговорю тебя ко владению щукой. Ты один справишься с ней в кулинарном смысле, как по всем правилам положено, а у нас же одна профанация выйдет. Как, мужики?
– Пусть берет, его заслуга. (Валерьяныч точно подсказал, где она, зубастая, может барражировать.) – Иваныч-то на леща глаз положил, щука ему – так... разве что на руке отмерить в разговоре с приятелями...
– Естественно, мы "за"! Кстати, а мне чем меньше добычи, тем благодарнее будут вам мои домашние. – Это Тиграныч смеется...
Валерьяныч словно бы помолодел на двадцать лет от удачи, дальше руки у него так и замелькали, весело и споро.
– Разбирайте добычу, господа! Мне, Санычу, вам, Тиграныч, и вам, Иваныч.
Вышло той добычи примерно по килограмму с маленьким хвостиком на брата. Да-а... Вот этими самыми руками, сквозь тину и туманы, не доспав, без ванны и душа, как робинзоны... Я однажды из любопытства и для забавы прикинул на карандаш среднюю себестоимость улова: дорога туда и обратно, с топливом, с естественным износом, продукты, амортизация рыболовного снаряжения, трудозатраты, из расчета среднего за день, еще по мелочи... На уровне лучших сортов осетрины наши пескарики и ершики обходятся! А то и икорки... Шучу, конечно, – не за пропитанием ездим, а просто отдохнуть, отвязаться, никого не трогая и никому не мешая.
Не знаю как кому, а на меня в те рыбацкие дни умиротворение нисходит, я словно бы чувствую... не то чтобы гармонию с окружающим миром, а способность в себе эту гармонию обрести. Особенно остро я ощутил эту способность в себе, когда судьба и дело завели меня в места, где расположился и живет сотни лет уже упомянутый мною Свято-Успенский Псковско-Печерский монастырь... Своего рода час истины коснулся меня в тот день...
ГЛАВА 13
Не зря говорят: "Друзья познаются в беде!".
При жизни Воронина мы с ним дружили; не так чтобы не разлей вода в любое время суток, но тепло общались, без напряжения и со взаимной охотой. Но куда более тесно, в делах и по жизни, связан он был со своими компаньонами, друзьями пионерского детства. И вот умер Серега. Закончились венки, некрологи, траурные речи, для живущих продолжились будни.
Долю Сергея во всех делах унаследовала его вдова, Ирина, а вместе с долей и проблемы с компаньонами. Они прикинули про себя, что компаньон в лице Ирины Ворониной будет им грустным и горьким напоминанием об ушедшем друге, а заодно и тяжелой финансовой обузой. Ирина – далеко не глупая женщина и тотчас поняла причину и суть организационно-правовой возни, затеянной Лешиком, Ванечкой, Жекой – друзьями покойного мужа, да и ее друзьями, как она считала...
Ну и обратилась ко мне, поскольку ей некому больше пожаловаться и не на кого надеяться. Она и ко мне-то обратилась для очистки совести и на всякий случай, типа ухватилась за соломинку... И правильно обратилась, они ведь, компаньоны Серегины, и меня собирались поменять в пользу не знаю кого...
Дело это, честно говоря, несложное, да противно было влезать в очередное отхожее место, которое снаружи выглядело как замок эльфов...
На собрании пайщиков я, по просьбе Ирины Анатольевны, выступил с небольшим отчетом о проделанной работе. Доклад мой включал формальную и неформальную части. В формальной я, опираясь на изыскания аудиторских и юридических служб, показал им некоторые существенные изъяны в бизнес-нравственности Евгения Андреевича, одного из компаньонов, по отношению к соратникам. В неформальной рассказал им о перспективе, которая ожидает их в части обеспечения всех видов безопасности в случае, если они откажутся от услуг ассоциации "БЕРЕЗА". Капатилов, по кличке Фазер, будет очень рад вернуться в родные места, а скрывать от него никто ничего не будет. Другие же конторы, если компаньоны обратятся к ним в поисках альтернативы Фазеру, тоже будут очень "рады" перспективе немедленного конфликта с мощной бандитской крышей (которая в случае победы, кстати, будет брать много больше и только черным налом) и скорее всего откажутся от этой чести.
Это вкратце я здесь изложил, своими словами. А вообще – там – мой доклад продолжался целых двадцать минут, если считать время ответов на многочисленные и нервные вопросы. А к докладу у меня была наготове папка с документальными выжимками и копиями, а к папке – в виде информационного обеспечения – кейс с подшивками документов и оперативной информации, а к кейсу – дежурный штат юристов, аудиторов, экономистов, оперативников, которые во время нашего совещания у себя на рабочих местах ждали моих звонков и запросов, не имея права никуда отлучиться. Всю эту громоздкую оперативно-информационную пирамиду я завел у себя не от воспаленных амбиций, нет, необходимость она, а не роскошь. В Москве этому меня научили. Мы, северяне болотные, привыкли спорные дела тянуть да перекладывать на потом, в надежде, что само утрясется, а там, в столице, время и деньги считают с куда большим пристрастием. Речь шла о возврате банковских кредитов и процентов к ним. Гиперинфляция заставляла торопиться, как в сказке о Золушке, и москвичи вопросы ставили ребром. И – дошлые же ребята у них документы, подтверждающие обоснованность их позиций, имеются, а у нас... наших... тоже... но где-то там в Петербурге, надо позвонить и дать команду искать... Нет, за такой срок мы выписок с собой не брали... Потому что не знали... Ну и так далее.
На ровном месте кое-что из своего кровного не уберегли, не сумели отстоять проценты – крупная была сумма, однако же... Вот так. Но я не жалею, за учение всегда приходится платить...
На ребят – наследников из издательства жалко было смотреть. Как взятые с поличным мелкие мошенники в прямом эфире "Дежурный патруль"...
Ирина долю свою сохранила, мы продолжили контракт... Но дух сотрудничества и чувство локтя ушли безвозвратно вместе с Сергеем Ворониным... Отношения наши с ними – любезные, деловые и безнадежно прохладные.
А жизнь все равно продолжается, бежит куда-то, с нами или без нас... Сегодня – с нами, то есть со мной... и с тобой, дорогой собеседник, коль скоро ты читаешь эти строки... Иногда так и хочется спросить ее: зачем?...
После той истории с "Северо-Западным полюсом лтд" прошло совсем немного времени, а события шли потоком, скучать не приходилось. Жизнь у меня – сугубо сидячая: стул в кабинете, табуретка на кухне, самолетное кресло, автомобильное седло... Тем не менее, при таком сидячем образе жизни, большую часть жизни я провожу в командировках, зарубежных и отечественных. Одна из таких командировок забросила меня в древний город Псков, где я в компании видных бизнесменов и чиновников из местных, решал вопросы по обеспечению безопасности одного из политических штабов во время очередной выборной кампании... Не то чтобы там кто-то кого-то отстреливать собирался, но провокации, угрозы, "прослушка", "подглядка" – все это не исключалось, чем псковитяне хуже столичных законодателей социальных мод? Там черным пиаром не брезгуют, значит, и здесь он желанный гость. Кстати, еще до этого слушал я, слушал – пиар, пиар... Что за пиар такой уродский, что это за слово новое и противное на нашу многострадальную русскую речь свалилось? Выяснил: оказалось, пи и ар – английское прочтение первых букв в термине "паблик релейшнс". Грубо говоря – социальная, политическая реклама тех или иных личностей либо общественных институтов, образований – обществ там, партий...
Где город, там и пригород, где гость, там и экскурсия по достопримечательностям с последующим общепитием...
– Игнат Александрович, а ты наш монастырь видел когда-нибудь?
– Нет, не видел. Развалины или музей?
– Что ты, дорогой! Действующий монастырь, да какой! Подобных ему во всем мире нет. Он не видел, понимаете ли, наше восьмое чудо света! Все. Завтра же везем уважаемого Игната Александровича в Свято-Успенский!..
И так жарко и вдруг мои гостеприимные заказчики загорелись этой гуманитарно-просветительской идеей, что я вздохнул про себя, улыбнулся с умеренным энтузиазмом и кивнул в знак полного согласия: "Замечательно, с удовольствием, завтра в 10-00, я записал".
Ну, не в десять, конечно, однако сели по машинам и поехали.
Ехать-то было недалеко, с полсотни километров от Пскова в сторону эстонской границы... Не знаю, не знаю... Думаю, что если кто-нибудь из нашего поколения без сердечного стеснения говорит: эстонская граница, белорусская, украинская, казахская граница, значит у него и сердца нет. А может, это я такой сентиментальный... Впрочем, городок Печоры, куда мы продвигались по неплохим псковским дорогам, в свое время был отдан по Тартусскому договору так называемой буржуазной Эстонии, а теперь снова наш, как это и должно быть исконному русскому городу, стоящему на российской земле.
Осень псковская, Пушкиным воспетая. Солнце такое тихое, приветливое, небо синее... Ельнику хоть бы что – зелен и все тут, а в лиственном лесу словно бы карнавал: не просто "багрец и золото", а сотни, тысячи оттенков и желтого, и красного, и черного, и зеленого... И все это не навязчиво, не крикливо, как это бывает в тропиках, а... душевно. Компания наша была исключительно мужская. Вышли мы из машины, чтобы еще издали, с холма увидеть монастырь, поднимаемся по тропинке и – все вдруг вполголоса стали разговаривать, чуть ли не шепотом, хотя безлюдно в округе, да и мы вроде бы не на охоте... Как в храме... Воздух чистый, звонкий, небо глубокое... Поднялись, огляделись – вот они, купола, – сиреневые, синие с золотом на белых стволах, цвета нашей осени золотой!
"Красиво, – думаю, – здорово, что сюда поехали". Очень хорошо тот момент я запомнил: стою чуть в сторонке от остальных, дышу во всю грудь, любуюсь небом, куполами, березами, но сам – весь еще турист туристом, уши развешены, глаза круглые, аппетит нагулян, мобила в кармане...
– Перед вами XV век, господа! Пять с четвертью веков тому назад был освящен храм Успения Пресвятой Богородицы, как сказано в местных свитках: "ископанный в горе основателем монастыря преподобным Ионой Шестником..." это уже один из нашей компании, продвинутый вице-градоначальник на память цитирует строки из рекламного буклета. И тут же чей-то голос (батюшки! Это же мой голос!): "Братцы, давайте помолчим, уважим чужой устав". Замолчали...
Пока распорядитель из наших псковских друзей договаривался об экскурсии, мы помаленечку разредились, разбрелись кто куда на неширокой площади и каждый остался словно бы сам с собой... Тихо, тихо здесь, покойно... Покой и вечность, и безмятежность духа. Пятьсот лет! А еще до этого пустынники в пещерах... Это не "пиар", не декорации к рекламному ролику: здесь оклеветанный игумен Корнилий, светоч, строитель и мученик, голову на плахе сложил по приказу самого Ивана Васильевича и был им же собственноручно казнен. И отрубленную голову нес грозный царь, и дорога с той поры кровавою прозвалась. И тело его, игумена Корнилия, – не прах, а мощи – до сих пор покоится здесь, так же, как и мощи преподобного Марка Пустынножителя... Здесь иноки, год за годом, поколение за поколением, век за веком – жили, молились и берегли стены, уклад свой, историю, память предков, святость этого места... И сберегли! Пятьсот лихих и страшных российских лет ураганом прокатились по континенту, а у этих стен замерли, отхлынули прочь...
