Текст книги "По ком воют сирены"

Автор книги: Александр Чернобук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Вполне вероятно. Или чуть иначе. Какая разница, смысл ты передал совершенно правильно. А теперь скажи, что нам от него надо? Неужели наша цель закрыть этого штемпа на пятерик?

– Ни в коем случае. Нам нужен максимум, – ни секунды не мешкая, ответил Никита.

– Правильно. А это значит: доказать все эпизоды, которых я лично вижу не меньше двенадцати только по столице…

– Четыре из которых с мокрухой, – вставил Никита.

– Точно так. Всех членов группировки…

– А их не меньше семи, – опять добавил Карпов.

– Ну, шесть есть точно. Подтверждено свидетельскими показаниями. И дать этим ублюдкам, как ты говоришь, максимум. То есть, пожизненное. Жаль, вышак отменили. Эти герои его заслужили в полной мере.

– Да уж.

– Эх, прошли славные ГБешные времена, – мечтательно поднял глаза к потолку капитан. – Раскололи б этого Захара за полчаса. Песни пел бы не хуже этого кастрата… Паваротти. Сейчас бы нам сюда тисочки, да пару хороших…

– А я о чем четвертые сутки говорю? Что нам мешает? – оживился лейтенант. – Я сейчас сгоняю. Все оформлю – пуля не успеет пролететь. Расколем козла в шесть секунд.

– Эх, Никита. Сиди. – Серегин сделал властный жест рукой в сторону стула. – Как все поменялось…

– Да что ж изменилось? – Сорвавшийся было к выходу Карпов снова занял свое место. – Всю жизнь бандюков прессовали по полной. Все: и мы, и ментовские. И совершенно оправданно. Действие равно противодействию. Диалектика. Физика, в конце концов, о том же говорит. А я этому скоту даже в морду дать хорошенько не могу. Только начинаю, так вы меня останавливаете, – обиженно перешел на «вы» лейтенант.

– Рассказываю вам, лейтенант, байку про капитана Серегина, – ухмыльнулся в ответ напарник. – Может, это тебе что-то объяснит. Но сначала напоминаю, что в нашем отделе все всех, независимо от звания и должности, называют на «ты» и по имени. Все здесь у нас не так, как у обычных людей, а наоборот: слово «вы» показывает крайнюю степень неуважения к собеседнику.

– Понял тебя. Молодой. Исправлюсь. Весь внимание, Виктор.

– Молодец. Так гораздо лучше. А история такая. Был я в командировке. Года полтора назад. Ликвидировали мы серьезную группировку в одном из шахтерских городов. Разрабатывали долго. Я подключился на завершающем этапе, и то просидел в окружении шахтных стволов и терриконов почти месяц. Захват был тяжелый. С нашей стороны ранили двоих. Местного розыскника убили.

– Слышал, – кивнул Никита. – Хоть здесь еще и не работал, но дело громкое было. Дошло и до нас. Не знал, что ты там участвовал лично. Кажется, их там всех и покрошили…

– Из восьми человек до суда дожили двое. Пятерых положили сразу, один склеил ласты в реанимации.

– Да-да, точно.

– Но я не об этом. Еду я на своем «фольце» после этого дела домой. Уставший, голова ватная, выжатый лимон, короче. Карбюратор еще, зараза, барахлит, нервы портит. Не доезжая километров пятидесяти до города, в какой-то деревне, тормозит меня наш родной гаишник. Лет двадцать с копейками. Старший сержант. Молодой, конопатый, на молоке с творогом воспитанный. Селюк селюком. Гордым тренированным жестом ладонь к козырьку: «Та, та, та, та». Представился. Я ему корку под нос, свои, мол. Собираюсь уже трогаться… А он мне задает вопрос, – капитан сделал паузу, – что за контора такая? Не знаю такой организации…

– Не может быть! – подпрыгнул на месте Никита.

– Отвечаю.

– Ну, а ты что ему?

– Сначала послал спросить у первого попавшегося прохожего. Он не пошел…

– Ну, ты его дальше, – засмеялся Карпов.

– Нет. Туда его я не послал. Честь мундира не позволила. А не пошел он искать случайного пешехода просто за неимением таковых в обозримом пространстве.

– И чем закончилось? – Никита уже давился хохотом.

– Я его спросил, знает ли он что-либо об организации, называемой повсеместно аббревиатурой КГБ. Оказалось, что наслышан прекрасно и даже друзья у него есть среди сотрудников этого ведомства. К коим относится с глубоким почтением и безграничным уважением.

– А про нас, их приемников, ничего не слышал? – вытирая слезы, выдавил Карпов.

– Абсолютно. А ты говоришь…

– Они там, наверно, еще удостоверения не поменяли.

– За десять с лишним лет? Вряд ли. Вопрос здесь совсем в другом. Это именно то, о чем я тебе хотел сказать. Все изменилось и изменилось очень сильно. Такая тебе вот произвольная зарисовка о нашей теперешней жизни. Вот так, господин лейтенант. Это маленький этюд о сегодняшней мощи организации, в которой ты имеешь честь состоять. Работать приходится очень бережно и аккуратно. Почти шепотом. Возвращаемся к нашим баранам…

– Тем, которые в погонах? – отсмеявшись, Никита, всхлипывая, переводил дыхание.

– Этих тоже достаточное количество. Но я о бригаде Захара. – Взгляд Серегина опять стал сосредоточенным и хмурым.

Никита тоже посерьезнел:

– Есть мысли?

– Ты думаешь, я тебя здесь просто так байками развлекаю? Мне надо было на пару минут отвлечься. Поразмышлять. Я так всегда делаю.

– Помогает?

– А то. Если все будет нормально, к обеду Захар нам всех сдаст.

– ???

– И напишет по всем эпизодам явку с повинной.

– До обеда?

– Да, я думаю, до пятнадцати ноль-ноль.

Никита недоверчиво улыбнулся уголками губ:

– Разрешите полюбопытствовать, это все будет без… тисков и прочих… м-м-м… средств доверительного общения?

– Абсолютно.

– Десять минут назад ты сказал, что мы не в состоянии расколоть этого ганса в принципе. Что изменилось? Поделись своими замыслами. Умираю от любопытства.

– Угадывать будешь?

– Нет. Не томи, Витя. Как мы его колонем, еще и до обеда, до пятнадцати? Да без вспомогательного инвентаря?

Серегин усмехнулся:

– А мы его и не будем трогать. – Выдержав длинную паузу и отметив, что Никита заинтригован до предела, капитан добавил: – Ты забыл одну простую вещь. Если мы не можем его колонуть, то это совсем не значит, что его не сможет расколоть никто. Это за нас сделает Тихон.

– Ха! – фыркнул лейтенант. – Тоже мне новаторское решение. Во-первых, Тихон на Черноморском побережье, в командировке. Во-вторых, он за такое дело собьет с нас никак не меньше ящика коньяка, а это, между прочим, моя месячная зарплата. А в-третьих, когда он вернется, будет уже поздно. Хотя, конечно, если б он взялся за этого Захара со своими психологическими трюками, то, вполне вероятно…

– «Во-первых» и «в-третьих» твои я отбиваю сразу. Олег вернулся вчера утром. Цел, слава Богу. Иммортель везучий. Он сейчас в городе и вполне доступен.

– Да ты что? – Никита опять закружил по комнате, потирая руки. – Это же в корне меняет дело. Хрен с ней, с зарплатой. К тому же, если в пополаме, то какие-то бабульки мне останутся. Питаться не обязательно, а на сигареты хватит. Проживу. Надо с ним встречаться.

– Не боись. От твоих бабок сильно не убудет. Я берусь его уболтать за пару пузырей.

– Это как? По старой дружбе?

– Старая дружба у него была с Саней Змеем, – вздохнул капитан. – Они такое вместе прошли…

– У нас в управлении?

– Не только. Они вместе срочную в Витебской десантной дивизии погранвойск КГБ трубили. Такая служба была… Не позавидуешь… Три вида формы только носили…

– Это во время «перестрелки» было?

– Да, в «славные» времена перестройки, – правильно понял его Серегин. – Сколько тогда крови при развале Союза пролито было. А Тихон на острие… Ну, это он тебе как-нибудь сам расскажет. Молодость у него очень лихая была. Голливудские боевики блекнут перед этими приключениями… А как он опером конторы стал… Про это вообще легенды ходят…

– Он и сейчас…

– Да, пожалуй, толковей его в управе опера нет.

– Это да, – в глазах Карпова загорелся огонек восхищения. – Я о нем как о былинном богатыре рассказываю…

– Что-то в этом есть. Хотя он реальный, тут, рядом с нами, ежедневно жизнью рискует. Разве что лицо свое гримировать постоянно вынужден, да в управлении по тем же причинам редко появляется. И не, как Илья Муромец, с булавой абстрактные границы государства на коне бдит, а в самой гуще событий вертится. Ну ладно, давай вернемся к нашей теме. – Серегин постучал ногтем указательного пальца по папке с делом, над которым они работали.

– Жаль, что с пятой графой у Захарова такой прокольчик.

– Какой? – Помедлив, Никита добавил: – Не понял. Что ты имеешь в виду?

– В анкете, в графе «родители», у Захарова Сергея Алексеевича мать украинка, а отец…

– Молдаванин. – Карпов передернул плечами. – И что из этого? Мне эта информация никуда не влазит.

– А то, что если бы там было написано «чеченец», это было бы совсем другое дело. Тихон к этой нации о-о-очень трепетно неравнодушен. Очень. – Серегин многозначительно поднял левую бровь.

– Я об этом что-то слышал. Но так, краем уха. Суть мне неизвестна. Откуда такая нелюбовь? Так просто, или есть определенная причина?

– Есть. Отца у него в Грозном убили.

– Во, блин. Отец из наших?

– Нет, отец у него был учителем. Простым школьным учителем. То ли истории, то ли русского языка и литературы. Не помню точно.

– А за что тогда его убили? Не понял.

– Как за что? За то, что русский. – Серегин выразительно посмотрел лейтенанту в глаза. – Вот так вот. Давно, правда, это случилось. В самом конце восьмидесятых. Но для Олега срока давности не существует.

– Да, – неопределенно протянул Никита, – теперь понятно.

– Это еще не все. Дальше, больше. Он перевез чуть позже мать в Буденовск…

– И она попала…

– Точно. Практически сразу же в лапы к Басаеву.

– И что? – Никита затаил дыхание.

– Нет. Там ничего. Обошлось. Мать пережила этот кошмар. Сейчас она здесь, в столице.

– Да. Если так, то конечно. Очень даже может быть. Даже наверняка, – Никита, прикурив сигарету, резюмировал: – ты предлагаешь сказать Тихону, что наш Захар чеченец?

– Зачем так прямолинейно? Намекну прозрачно насчет национальности, а там посмотрим. К тому же во время срочной службы, я слышал, Олег побывал в плену у молдаван. Это тоже эпизодик характерный. – Серегин потянулся к телефону. – Пора звонить.

– Не рано? – Карпов озабоченно взглянул на часы. – Еще семи нет. Человек вчера из командировки. Отдыхает, наверное.

– Главное, чтоб поздно не было. Ты его плохо знаешь. Отдыхал он вчера. А сейчас уже вполне мог срулить на прыжки свои. Экстремал доморощенный. Без парашюта жить не может. Еще хуже будет, если уже сранья на рыбалку свалил. Тоже любитель. Там мы его точно не найдем. Рек и озер в округе хватает, – усмехнулся Серегин и заговорил в трубку уже совсем другим голосом:

– Привет, майор! Не шуми, Олег! Сам должен понимать, отдел нервничает. Все в ожидании. В Черном море накупался, вина напился, с шоколадными дамочками накувыркался. Приехал, дело закрыл и молчком сверлит дырочку для ордена. А выставляться? А курортные истории? А коллеги? Забыл про нас? Когда тебя ждать? У нас тут к тебе темка есть интересная. Серьезная. Фигурант непростой национальности. Тебе будет в жилу. Ну, разумеется. Да-да, жидкая валюта, как положено. Ага. Понял. Часа в два, после прыжков, – Виктор положил трубку и с усмешкой посмотрел на напарника: – Вот так вот! А ты – рано, рано.

– Когда его на все хватает? – пробормотал Никита.

*******

Вошедший выглядел дерзко. Весь. От носков дорогих туфель на ногах до коротко стриженой макушки. На покрытом ссадинами и синяками лице застыла брезгливая усмешка. В глазах светилась уверенность несломленного человека. Похоже, он воспринимал происходящее как испытание судьбы, которое ему необходимо пройти с честью, и был к этому полностью готов.

Стильный костюм темно-синего цвета был уже изрядно помят и испачкан. Белая рубашка вся в грязных разводах. Галстука, брючного ремня и шнурков в ботинках не просматривалось, что не оставляло повода для сомнений о последнем месте его пребывания. Он потер руками в наручниках щетину на подбородке:

– Не примите мою небритость как дань последней моде или элементарную бестактность. Просто в СИЗО почему-то мне не дают бриться, – почти весело заявил он с порога.

Тихон в ответ не издал ни звука. Только кивнул сопровождающему Захара на наручники. Тот вопросительно поднял бровь, хотел что-то сказать об опасности такого шага, но, вспомнив, кто будет вести допрос, молча снял браслеты и незамедлительно ретировался.

– А неплохо вы тут поживаете, – подследственный оглядел кабинет, – не то, что ментовские… И мебелишка стильная, модерновая. Импортная, небось? Обойки фирмовые, компьютер с плоским мониторчиком, телефончик японский… И…

Его взгляд упал на шуршащее покрытие пола. Захар замолчал и начал с интересом его осматривать. Поверх ковролина, прибитого под плинтус, была постелена по всей площади пола толстая строительная пленка. Целлофан неприятно потрескивал под ногами.

Захар недоуменно пожал плечами, потер запястья и без приглашения сел на стул напротив Тихона. Их разделял стол. Захар продолжал улыбаться, фиксируя цепким взглядом все детали кабинета.

Кроме странного покрытия пола, в глаза бросались выбоины в стене. Как будто кто-то в припадке бешенства колотил в нее чем-то острым и металлическим. Дырочки были маленькими, круглыми и глубокими. Они располагались на стене как раз за спиной допрашиваемого.

Что-то было не так и со столом. Через мгновение Захар понял – полированная поверхность была абсолютна пуста. Ни листа бумаги, ни бланка, ни блокнота, ни ручки, ни карандаша, ни барсетки, ни пачки сигарет, ни зажигалки, ни часов, ни пепельницы, ни календаря, ни подставки – ничего.

Да и с типом этим что-то не то. Еще и слова не проронил. Сидит, молча разглядывает. Причем совсем не так, как обычные следаки, которые ловят взгляд, гипнотизируют, устрашающе вращают зрачками.

Тихон же дискретно, и бесстрастно словно сканируя, осматривал лицо подозреваемого: левая часть лба, правая, переносица, левая щека с родинкой, другая чистая, один глаз, другой, синяк на скуле, кровоподтек на виске…

Неторопливо, не прерывая осмотра, достал сигарету и зажигалку. Закурил. Не глядя, достал из-под столешницы пепельницу, поставил рядом с собой, стряхнул пепел. Подпер свободной рукой щеку. Выпустил к потолку через угол рта плотную струю дыма. Молча докурил сигарету. Раздавил окурок о дно пепельницы и убрал ее назад в стол.

– Ты чего, в гляделки со мной решил поиграть? – не совсем уверенно поинтересовался допрашиваемый.

В ответ ни звука. Такой же пристальный и бесстрастный взгляд. Захар обескуражено отвел глаза и скользнул взглядом по стенам. Задержался на отверстиях в стене. Затем перевел его на пол. Какие-то рычажки в мозге клацнули. Он вздрогнул всем телом. Взглянул в каменное лицо Тихона:

– Ты чего, падла цветная, молчишь?

Фраза вылетела сама собой, без участия мозга. Захар сразу же замолчал. В голове вихрем пронеслись ранее услышанные истории о ментовском и особенно конторском беспределе. Внутренне заметался. Еще раз мазнул взглядом по лицу оперативника. Оно было так же бесстрастно.

Тихон, снова, не глядя достал пепельницу, поставил ее на стол, большим и указательным пальцами размял сигарету и клацнул зажигалкой. Вторую сигарету он выкурил также неторопливо, как и первую. После того, как с ней было покончено, он выложил на стол сразу три предмета.

Лист бумаги был аккуратно придвинут к Захару. Шариковая ручка легла сверху. Последним, с глухим ударом, на стол был помещен пистолет. Захар заворожено уставился на матовую поверхность «Тульского Токарева». Тихон положил руку на рукоятку «ТТ» и оттянул курок:

– У тебя пять минут, – и взглянул на часы.

Его голос хлестанул подследственного не хуже кнута. Захар дернулся, затем весь сжался и, просидев в состоянии ступора секунд пятнадцать, схватил ручку. Лист бумаги начал быстро покрываться мелкими, словно мышиные следы, буквами.

*********

– Отчет твой я прочитал, – проворчал вместо приветствия полковник, протянул для рукопожатия похожую на ковш экскаватора лапищу и сразу нахмурил брови.

– Петрович, добрый день, – пытаясь выглядеть предельно серьезным, отозвался Тихон, пожимая, как всегда, с легкой опаской эту исполинскую длань.

– Чего скалишься? – сразу же насторожился полковник, несмотря на то, что на лице у Тихона не было и тени улыбки.

– Я? – изобразил на лице полнейшее непонимание Тихон. – С чего Вы взяли? И мысли такой не было. Хотя готов сию же минуту понести любое наказание по надуманному поводу.

– Понял уже?

– А то. Сразу же. Сколько лет вместе. Раз начальство встречает хмуро, несмотря на превосходно проведенную не далее, чем два дня назад, операцию, значит, пора зубрить новую легенду и примеривать новый грим.

– Ну, ты как не меняй свою внешность, я-то тебя все равно узнаю, – усмехнулся Смирнов.

– Это ты, а ты ― исключение. А больше никто. С того момента, как я сегодня зашел в управу по временному пропуску, ни один человек со мной не поздоровался. Хотя…

– Что, и кореш твой Серегин тоже тебя не признал?

– По внешнему виду нет. Пришлось самому обозначаться.

– Ну, ты…

– Именно я. – Тихон улыбнулся и сел в одно из двух кресел, стоящих в углу кабинета рядом с журнальным столиком.

Полковник Смирнов нейтрально крякнул, встал из-за своего рабочего стола и присел в кресло напротив Тихона.

– Вообще-то, Олег, согласно последним нормам этики, такое расположение говорит о максимальной лояльности и безграничном доверии хозяина кабинета к посетителю. И демонстрировать его должен я. То есть…

– Понимаю. Я должен был дождаться приглашения, – Тихон легко вскочил и с нарочито подобострастным видом занял прежнее место. – Давай начнем с начала. Хмурь брови, Петрович…

– Прекрати паясничать. Когда ты уже…

– Никогда, – Олег снова плюхнулся в кресло.

– Вот я этого и опасаюсь.

– И абсолютно напрасно. Опасаться неизбежного, по меньшей мере, неразумно.

– Олег, остановись. По поводу последнего задания… Ты молодец. Четко все исполнил. Как по нотам…

– Судя по наличию и кнута, и пряника, дело серьезное и срочное. Не томи, Петрович, рассказывай, что там за тема нарисовалась.

Полковник со вздохом встал, прошел к столу, взял тоненькую папку и вручил ее Тихону:

– Ознакомься, торопыга. Лишаешь удовольствия почувствовать себя начальником. Нет, чтоб как все нормальные сотрудники, внимательно выслушать, покивать с пониманием, принять адекватно и критику, и похвалу…

– Петрович, ты же знаешь, я в предварительных ласках не нуждаюсь, со мной можно просто и сразу, – отозвался Тихон, не поднимая головы от нескольких листков, исписанных разными почерками.

Полковник замолчал и, чтоб не мешать подчиненному изучать документы, отошел к окну, закурил.

– Здесь, судя по всему, планируется чистый экономический развод. Правда, на большие бабки. Но это сути не меняет. Кидок на лавэ, он и есть кидок на лавэ. Наш-то отдел здесь, каким боком цепляется? Не пойму что-то, – через несколько минут подал голос оперативник.

– Не все так просто, – Смирнов перестал созерцать ландшафт за окном и сел в кресло. – В столицу съезжаются интересные, даже, в какой-то степени, уникальные люди. И, как я уже сказал, это именно наши клиенты. Ознакомишься более детально, войдешь в тему, сам все поймешь. Есть еще и другой аспект…

– Ага, – протянул Тихон, – я догадался, типа политический.

– Ну, назовем его условно так. И хохмочки свои оставь. Генерал санкционировал операцию еще вчера. Ты должен понимать…

– Все понял. Не надо лишних слов, хотя бы в этом кабинете. После длительного, очень длительного, а именно – двухдневного отдыха опять начинаю работать под прикрытием. Кто я буду теперь?

– Вот его дело. Ознакамливайся со спецификой. – Смирнов взял со стола увесистую папку. – Краснеть не придется, субъект примечательный. Давно за ним охотились. Брать будем на днях, перед самым твоим внедрением. Успеешь день другой в камере с ним пообщаться.

– Да-а-а-а-а. Личность колоритная. – Тихон пролистнул несколько заглавных станиц. – Я так могу и забыть, кто я есть на самом деле.

– Я думал, ты уже давно забыл.

– Да нет, пока местами помню. Не все, конечно, – озорно улыбнулся во все тридцать два зуба Тихон.

– Я наслышан. Привычек ты своих не меняешь. Не успел подругу в постели толком согреть – за парашют и в воздух.

– Твоя осведомленность, Петрович, меня не удивляет и не шокирует уже лет пятнадцать. Так что на какой-то особый эффект не рассчитывай. Однако я серьезно сомневаюсь, что это тебе Нинка сказала. Она на меня никогда, слава Богу, не жалуется. А уж в этом вопросе – тем более. Повода не даю.

– Что она только нашла в тебе? – скривился полковник. – Такая красивая, молодая, интеллигентная…

– Умная, – поддакнул Тихон, продолжая улыбаться. – Университетское образование. Филолог.

– Вот, вот. Ты жениться на ней думаешь? Сколько лет девчонке голову морочишь?

– Восемь, – неуверенно пожал плечами майор. – Или семь. Надо посчитать. А что? Нас все устраивает. Разлука любовь цементирует.

– Это тебя устраивает. А она делает вид. Подстраивается, потому, что любит тебя, балбеса, безмерно. А что чего цементирует, я бы тебе сказал…

– Скажи.

– Ну ладно, – махнул рукой полковник. – Это бесполезно. Я вообще-то про две бутылки «Хеннесси», которые за Захара тебе обломятся, хотел сказать. А про твою личную жизнь, ляпнул так, ни к селу ни к городу, – он саркастически усмехнулся и прищурился.

– А это для меня новость. Расколол я его минут двадцать назад. Совсем коллеги расслабились. Сами расколоть не смогли, – скривился Олег. – И еще никакого коньяка не видел.

– Увидишь. Серегин забегал, про твои психологические изыски рассказывал. Так я ему сказал, чтоб меньше «Хеннесси» тебе не покупали. Заслужил.

– А объем?

– Что объем?

– Ну, пол-литра, семьсот пятьдесят, литр?

– А это я не учел, извини, – соболезнующе развел руки Смирнов.

– Ха, так они купят двухсотграммовые. Стопудово.

– Да ну, брось. Они так с Карповым восхищались твоим методом. Оба. Взахлеб. Обещали все исполнить в лучшем виде…

– Обещать, Петрович, не значит жениться. Хорошо если двести, а то «Хеннесси» есть и в стограммовой таре…

– Так, ладно. Иди ознакамливайся с материалом.

– Все понял. Пошел вживаться в образ.

– Идет год за три. Не забывай. Все ж не просто так мантулишь.

– Утешение слабое. Особенно если учесть, что я уже на пенсии. Если так пойдет и дальше, то через небольшое количество лет у меня будет честно заслуженный двойной пенсионный стаж. Интересно, а деньги тоже удвоятся? Суммы выплат там будь здоров. Лишний блок сигарет в месяц, как-никак. Это вам не хухры-мухры.

– У юриста проконсультируйся. Потом, когда время будет, – полковник протянул руку, давая понять, что аудиенция окончена.

– Всенепременно, Петрович. Как только, так сразу, – Тихон стиснул грабарку шефа и молниеносно отдернул руку, тем самым, избежав медвежьего захвата:

– Нет уж, такое нам не подходит. Эта конечность мне нужна, причем, не только как память о босоногом детстве. Я в ней еще иногда держу пистолет. А он периодически спасает жизнь, и не только мою.

– Иди, Олег, – Смирнов с досадой махнул рукой, указывая на двери, – как только ты меня всегда выкупаешь? Не пойму.

– По глазам, Петрович. По глазам. До свидания.

– Счастливо. Успехов тебе.

Тихон, уже взявшись за ручку двери, по традиции обернулся и посмотрел в суровое лицо полковника. Было такое ощущение, что эта маска воина не способна никогда изменяться под влиянием каких-либо эмоций. Посерьезневшее лицо Олега тоже было бесстрастно. Невозможно было даже предположить, что какие-то мгновения назад эти два человека шутили, смеялись и подначивали друг друга.

Несколько секунд они пристально смотрели в глаза друг другу, затем обменялись едва заметными кивками, и Тихон выскользнул за дверь.

Се ка

Мужчина лежал на кровати, на ворохе скомканных простыней. Он был абсолютно голый. Верблюжье одеяло неширокой полосой прикрывало небольшую часть бедер. Его грузное немолодое тело причудливо украшали шрамы и татуировки. Полосы от ножевых порезов, рваные края затянувшихся пулевых отверстий, красные строчки порванных каппеляров на месте бывших гематом причудливо гармонировали с размытыми рисунками, выполненными синей тушью.

Среди этих рисунков легко угадывались: голова рычащего тигра; нож в руке, запястье которой сжимает стальное кольцо кандалов с фрагментом цепи; обоюдоострый кинжал, обвитый змеей; трефовая масть в контуре игральной карты.

Удивление у праздного обывателя обычно вызывала только одна татуировка – римский легионер в полном боевом облачении: в короткой тунике, подпоясанной широким ремнем, сандалиях на бечевках до колен, шлеме с высоким гребнем, с мечом и щитом в мускулистых руках. Остальные рисунки вызывали широкую гамму чувств: от плохо скрываемой брезгливости до откровенного страха. И только знающему человеку многое могли рассказать эти размытые символы.

Например, гордый стан римского легионера понимать следовало так: тело, на которое нанесен этот символ, принадлежит лицу, склонному к хулиганству, жестокости и садизму. Значит, шутить с этим человеком не стоит. Но понимали истинный смысл немногие.

Чего было больше – повреждений кожи насильственным путем или добровольным, сразу сказать было сложно. Уж больно причудливо переплеталось все это на теле лежащего мужчины. Причем, характерные белые пятна, оставшиеся после вывода татуировок, занимали тоже не последнее место.

Если шрамы были разной степени свежести, и последним багровеющим рубцам можно было дать от силы полгода, то все татуировки были выполнены довольно давно – пару десятилетий назад – никак не меньше. И первые, и вторые очень явственно характеризовали эту личность в целом.

Человека, лежащего на кровати, обычно все знакомое окружение называло Секой. То, что изначально его именовали Игорем, он помнил, а вот свою настоящую фамилию, как и возраст, вспомнить получалось не всегда, а если и удавалось, то с большим трудом.

Вырос Сека в рабочем послевоенном поселке среди шахтных стволов и терриконов. Босоногое детство не радовало приятными воспоминаниями. Дважды судимого отца, горняка-забойщика, прирезали в пьяной драке, когда Игорю было около пяти лет. Его образ был смутно-размытым, а вот запах его он помнил до сих пор. Кисловато-приторная, самогонно-табачная, резкая вонь становилась чуть ли не осязаемой при любом воспоминании о папаше.

Быстро спившаяся мамаша пошла по мозолистым шахтерским рукам практически сразу же после смерти мужа. Пошла, пошла, и не вернулась. Сгинула неизвестно где. Ребенок остался совсем один. Родственники не давали о себе знать Может, их и не было вовсе. Но, как известно, природа пустоты не терпит. Воспитанием занялась улица. Результат был закономерен. С малолетки Игорек вышел Секой, вполне сформировавшимся босяком при понятиях, с папиросой в зубах и финкой за голенищем сапога. С тех пор прошло почти четыре десятка лет, но понимание жизни и ее законы оставались для него неизменными.

Мелькали годы, как в калейдоскопе. Он давно сбился со счета, сколько времени прошло за забором, сколько на воле. А напомнить уже было некому. Подельники как юных, так и зрелых лет давно уже вручили монеты старику Харону и затерялись за вратами Аида.

Грабежи, разбои, водка, перестрелки, колючая проволока, изоляторы, рестораны, золото, море, пальмы, деньги, наркота, следаки, шлюхи, суки, вохры, кровь подельников, мусоров, жертв и … своя. Все смешалось.

Многое стерлось из памяти. И это не удивительно. При такой динамичной жизни запомнить все просто невозможно. Сейчас уже вполне реально было считать себя заслуженным пенсионером определенного движения. И, как следствие, смело требовать талоны на усиленное питание, льготный проезд в общественном транспорте, поздравительные открытки и подарки к памятным датам. Только от кого? От какой государственной инстанции? В какое учреждение петицию подавать? В исполком по фактическому месту жительства? Или по прописке? Так нет же ни постоянного места жительства, ни, тем более, прописки.

Сека усмехнулся ходу своих мыслей. Но как-то вяло, нехотя. Эти размышления занимали небольшую часть мозга, остальная была занята совсем другим. Был другой объект, которому он уделял большее внимание.

В одной руке он держал пульт от телевизора, которым непрерывно переключал каналы, в другой дымилась сигарета. Но и за телевизором наблюдал вполглаза. Все его внимание занимало обнаженное женское тело в двух шагах от кровати. Оно было великолепным. Молодое, гибкое и прекрасное…

Девушка не смотрела в его сторону. Она была полностью занята собой. В данный момент ее ничто не интересовало в окружающем мире. Наблюдая за ее телодвижениями, Сека усмехнулся, вспомнив, как несколько дней назад состоялось знакомство с этой красавицей…

*******

Он сидел в летнем кафе и приканчивал вторую пол-литровку водки. Занятие это стало уже привычным. Практически ежедневно, едва начинало темнеть, он отправлялся в одно из пяти летних кафе, располагающихся неподалеку.

Периодически, в зависимости от состояния души, знакомился с посетителями этих непретенциозных заведений. Собутыльники и собутыльницы попадались самые разнообразные. Подстать городу. Мелкие каталы, инженеры, студенты, слесари, официантки, непризнанные гении в широком ассортименте – от поэтов и философов до доморощенных политологов с четким видением своего плана вывода страны из кризиса.

Иногда встречались уникальные экземпляры. Запомнился разговор с одной молодой парой. Ребятам было года по двадцать три, они учились в институте, а подрабатывали в неком престижном заведении. Он охранником, она официанткой. В разговоре Сека ввернул легендарную фразу Остапа Бендера: «Может, вам и ключ от квартиры, где деньги лежат?» Заметив в глазах визави непонимание, поинтересовался:

– Вы что, Ильфа и Петрова не знаете?

Слава Богу, в советских тюрьмах проблем с библиотеками не было, а времени читать у Секи там более чем хватало.

Он ожидал услышать в ответ что-то типа: «Ах, ну да! Это же «Двенадцать стульев»! Не тут-то было. Подрастающее поколение заявило на полном серьезе:

– Понимаете, Игорь, наш кабак другим людям платит. Эти фамилии нам ничего не говорят.

– Больше вопросов не имею, – только и смог пробормотать изумленный Сека.

За последние месяцы общение под рюмку водки за пластмассовыми столиками под теплым южным небом было его единственным развлечением. Днем он отсыпался, смотрел телевизор, а с вечера до утра предавался полностью своему любимому пороку.

Вынужденное бездействие тяготило его, но он помнил старую зэковскую истину: береженого Бог бережет, а нетерпеливого конвой стережет. Поэтому хлестал водку, пользовался услугами недорогих женщин, коих вокруг было великое множество, и терпеливо ждал известий.

Город ему нравился – тупой, тихий, забыченый. После жестокого и циничного и колючего промышленного центра, где они с подельниками натворили много лихих дел, это причерноморское болото расслабляло и засасывало. Даром что областной центр. За те несколько месяцев, которые Сека провел здесь, он ни разу не почувствовал себя некомфортно.