Текст книги "Порочный круг деспотизма, или рассуждения о русских и будущем их страны"
Автор книги: Александр Кабанов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Что же оппозиция? Некто Божена Рынска – кто-то из протестующих, после того как на митинге 6 декабря 2012 года ее задержала полиция, вывесила в Интернете фото задержавших ее полицейских. Там же она оскорбляла их и призывала всех узнавших стражей порядка мстить им.
А вот еще одно свидетельство политической культуры сегодняшней власти и оппозиции. Утром 20 февраля 2012 года у входа в здание мэрии Москвы столпились поборники Путина и сторонники оппозиции – с 8 часов утра в мэрии открывалось окно для подачи документов на проведение митингов в центре Москвы на следующий за президентскими выборами день. Причем обе стороны хотели подать сразу несколько заявок от ряда организаций, тем самым захватить все лучшие места и ничего не оставить своим оппонентам. Все дело сводилось к тому, кто первым успеет к заветному окну. За двадцать минут до условного срока некто Мищенко, из поклонников Путина, проник через черный вход в здание, при помощи какого-то там удостоверения. Вообще, для русских удостоверение – это основной документ, который, пусть даже и поддельный, имеет каждый уважающий себя человек. Там его встретил г-н Пономарев, старый приятель посла Макфола и оппозиционный депутат. Затем они, естественно, немного подрались, как и их друзья у входа. У Пономарева оторвали каблук у ботинка, и потом он его всем показывал. Во время драки они спорили о том у кого из них более важное удостоверение. В итоге, конечно же, политические сторонники Путина получили наиболее привлекательные и близкие к Кремлю места, в чем мало кто сомневался, ведь мэр Москвы Собянин давний друг, соратник и ставленник нынешнего президента.
Еще один случай. Депутата государственной думы от партии “Справедливая Россия” Геннадия Гудкова совершенно незаконно не пускали на избирательный участок в Астрахани, где избирали мэра, и где одним из кандидатов был членом его партии. И что вы думаете, он сделал, чтобы проконтролировать процесс подсчета голосов? Не догадаетесь: он совершенно спокойно в дорогом костюме перелез через высокий забор и как ни в чем небывало приступил к работе.
Возвращаясь к пропутинским митингам, необходимо еще раз отметить их агрессивный тон и оскорбительные речи, прозвучавшие на них. Они ясно продемонстрировали, что Путин никуда не уйдет, и он готов держаться за власть любыми средствами. Основной мыслью этих митингов был лозунг: “нам есть что терять”. Таким образом, главным аргументом для людей, собиравшихся там, были деньги и материальное благополучие, ради которого они готовы были отдать политические права, честь и совесть. Это очень сильно контрастировало с оппозиционными митингами, где провозглашались идеи справедливости и равноправия. А еще на митингах организованных в поддержку Путина принимали активное участие такие политические фигуры, как Дугин и Проханов, кричавшие в микрофон: “Россия будет или великой или ее вообще не станет и наступит мировое господство Америки”.
Кульминацией всей предвыборной кампании стал огромный митинг, устроенный властью на стадионе “Лужники” 23 февраля. Речь Путина была похожа на вопль (он чуть не расплакался). Говорил, что призывает тех, кто любит Россию и желает ей добра объединиться вместе с ним. Говорил, не надо смотреть за бугор, а надо улучшать жизнь в стране. Вспомнил прошлые войны, говорил о духе победителей, о Бородинской битве. В него вселился страх, а сам он поддался панике. Путин, без всяких на то оснований, объявил: США готовят революцию в России, а оппозиционеры уже заготовили сакральную жертву, то есть сами убьют кого-то из своего круга и обвинят его в этом злодеянии.
В этот момент он был жалок; по-видимому, в этот час он почувствовал ущербность своих ценностей, что никто в мире его не поддерживает и не любит. А еще, вероятно, он вспомнил про Столыпина, российского премьер-министра начала двадцатого столетия, которым он всегда так восхищался, на которого стремился походить, и которого застрелил революционер. Путин испугался своего народа, его буйности и продажности, готовности следовать за пустой идеологией и демагогами и его склонности к разрушению. Он почувствовал себя беззащитным и одиноким.
Кроме этого, перед президентскими выборами Путин обвинил оппозицию в досрочном непризнании результатов выборов; лицемерно умолчав о том, что он долгие годы угнетал прессу и преследовал несистемную оппозицию. Чтобы ни у кого не вызывал сомнений итог президентских выборов он выделил огромные деньги, около полумиллиарда долл., и распорядился установить на предвыборных участках камеры. А сразу после выборов председатель центральной избирательной комиссии г-н Чуров нагло заявил: русские не жадные и готовы поделиться подобными технологиями и опытом с Францией и Америкой, где вскоре пройдут выборы президента. Но зачем? Во Франции или Америке люди придут и выберут президента; им нет никакой нужды за общественный счет оплачивать занавес, за которым можно было бы утаить коррумпированность политической системы и нравственную неполноценность президента и нации.
КНИГА V
ИСТОРИЧЕСКИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА ПОВЕДЕНИЯ И НРАВСТВЕННЫХ СВОЙСТВ МОСКОВИТОВ
Ничего не выражающие лица у мужчин. – Длинные бороды и толстые животы. – Взгляд из подлобья. – Краска на лицах женщин. – Зависть между ними. – Их показная скромность и нежелание вести хозяйство. – Высокомерие и спесь московитов. – Обучение жестокости и развитие способности переносить боль. – Отсутствие добродетелей и стремление уйти от наказания путем обмана. – Их постыдные разговоры и коварство. – Насилие ставят выше разума.– Воровство, вероломство и лживость. – Отсутствие должного воспитания детей. – Вялость и бездеятельность.
ГЛАВА I
ВНЕШНОСТЬ a) Мужчины
“Русские люди полнотелы, большинство имеет животы, скрывающие талии, с плоскими головами и лицами, ничего не выражающими” (Турбервилль; 1589). “Касательно самих московитов: по своей фигуре это большей частью крупные, полные люди, с рослым телом, сильными и широкими плечами: притом, однако, очень неуклюжи и не так ловки и проворны, как поляки, которые также редко малорослы; это видно по их движениям и по походке, так как они выступают словно быки. Лица у них также крупные, сверху и снизу имеют сильную растительность, которую отпускают с юности и видят в этом особую авторитетность”. (Айрман; 1670). “Волоса у них, по большей части, русые или рыжие, и они чаще стригут их, нежели расчесывают. Глаза у них, большею частью, голубые, но особенно ценят они серые с неким огненно-красноватым блеском; большая часть их смотрит исподлобья и дико. Голова у них большая, грудь широкая, руки весьма длинны, живот, благодаря стягивающему его внизу поясу, выдается сильно вперед, бедра же и голени очень малы; вообще же все тело у них весьма полно, так как, действительно, и одежда их не стесняет, и едят они просто, но обильно, а также и много спят” (Рейтенфельдс; 1680).
“Они очень почитают длинные бороды и толстые животы, и те, у кого эти качества имеются, пользуются у них большим почетом. Его царское величество таких людей из числа купцов назначает обыкновенно для присутствия при публичных аудиенциях послов, полагая, что этим усилено будет торжественное величие приема” (Олеарий; 1647).
Сегодняшняя внешность русских во многом имеет те же знаковые черты: они крупные, плотные, а животы у мужчин считаются признаком богатства и здоровья. Как я уже замечал, если человек высокий и худой, русские начинают расспрашивать его: все ли у него в порядке и хорошо в жизни. Бороды ныне, конечно, уже носят редко, а вот волосы расчесывают действительно редко. Вообще, массивная фигура, плохо причесанные волосы, искусственная неповоротливость и дикий взгляд исподлобья, а также стремление быть похожим на быка (русские употребляют термин “быковать”) в наше время столь же широко распространены. Это обусловлено желанием запугать и оказать некое психологическое воздействие на окружающих демонстрацией богатства, наличия физической силы, так как им хорошо известно, что почувствовав слабого человека окружающие попытаются напасть на него: что-то отнять, не заплатить за работу и т.д. Этим же объясняется и то, что русские мало улыбаются и, как правило, угрюмы и серьезны или же их лица ничего не выражают. b) Женщины
“Женщины среднего роста, в общем, красиво сложены, нежны лицом и телом, но в городах они все румянятся и белятся, притом так грубо и заметно, что кажется, будто кто-нибудь пригоршнею муки провел по лицу их и кистью выкрасил щеки в красную краску” (Олеарий; 1647). “Муж обязан давать жене краски, так как у русских существует обыкновение краситься; это так обычно между ними, что ни сколько не считается позорным. Они так намазывают свои лица, что почти на расстоянии выстрела можно видеть налепленные на лицах краски; всего лучше сравнить их с женами мельников, потому что они выглядят, как будто около их лиц выколачивали мешки муки; брови они раскрашивают в черную краску, под цвет гагата” (Описание России неизвестного англичанина служившего зиму 1557– 1558 годов при Царском дворе).
“Женщины, стараясь скрыть дурной цвет лица, белятся и румянятся так много, что каждый может заметить. Однако там никто не обращает на это внимания, потому что таков у них обычай, который не только вполне нравится мужьям, но даже сами они позволяют своим женам и дочерям покупать белила и румяна для крашения лица и радуются, что из страшных женщин они превращаются в красивые куклы” (Флетчер; 1591). “Некоторых женщин соседки их или гостьи их бесед принуждают так накрашиваться (даже, несмотря на то, что они от природы красивее, чем их делают румяна) – чтобы вид естественной красоты не затмевал искусственной. Нечто подобное произошло в наше время. Знатнейшего вельможи и боярина князя Ивана Борисовича Черкасского супруга, очень красивая лицом, сначала не хотела румяниться. Однако ее стали донимать жены других бояр, зачем она желает относиться с презрением к обычаям и привычкам их страны и позорить других женщин своим образом действий. При помощи мужей своих они добились того, что и этой от природы прекрасной женщине пришлось белиться и румяниться и, так сказать, при ясном солнечном дне зажигать свечу” (Олеарий; 1647).
“Внешний вид женщин несколько более изящен, но лицо у них круглое, губы выдаются вперед и брови всегда подкрашены, да и все лицо разрисовано, ибо они все употребляют притирания. Обыкновение румяниться считается, в силу привычки, столь необходимым, что женщину, не пожелавшую покрасить свое лицо, сочли бы за надменную и стремящуюся отличиться пред другими, ибо она-де дерзко считает себя достаточно красивою и нарядною и без краски и искусственных прикрас. Впрочем, они прикидываются скромными, выступают прямо и очень медленно по причине высоких каблуков” (Рейтенфельтс; 1680). “Походка их степенна, а выраженье лиц мудро и печально. Но все же они следуют плотским грехам, привычке к недостойной жизни. Да и те, кто честны, если они здесь есть, делают то же: мужчина может открыто видеть на щеках у женщин краску, как пластырь, настолько толст их слой, что лица их похожи на лица шлюх”. “Но поскольку такова их привычка, а коварство дам известно. То, ежедневно красясь, они достигают успеха. Наложат краски так, что и самого благоразумного введут легко в заблуждение, если он доверится своим глазам. Я немало размышлял, что за безумие их заставляет краситься, сравнивая, как безучастно ведут они хозяйство с принужденьем”. (Турбервилль; 1589).
ГЛАВА II
ДУШЕВНЫЕ КАЧЕСТВА a) Спесь, агрессивность и жестокость; стремление уйти от ответственности
“О себе московиты имеют самое высокое мнение, остальные же народы, по их мнению, достойны презрения. Они считают, что их страна и образ жизни самые счастливые из всех. Эту свою спесь они выражают в том, что носят богатую одежду, сверкающую золотом и серебром, и меняют ее часто по нескольку раз в день, чтобы показать из тщеславия свое богатство” (Пассевино; 1586).
“Молодые люди и подростки иными днями сходятся, принимаются друг за друга и упражняются в битье, чтобы превратить его в привычку, являющуюся второй натурою, и потом легче переносить побои” (Олеарий; 1647). “Жестокость они почти не относят к числу пороков, но считают ее вполне дозволенною и необходимою, а также следуют все и иным, еще более необузданным страстям. Так же сильно подчиняются они и чувству страха, которое постоянно присуще им вследствие сурового закона о повиновении, хотя они наружно выказывают некоторую надменность, дабы скрыть внутренние душевные треволнения” (Рейтенфельдс; 1680).
“А между тем, они такие сластолюбцы, безбожники, обманщики и лжецы, что нельзя и описать, в чем мы достаточно убедились, прожив среди них полгода. На мой взгляд, едва ли найдется где, в свете, другая страна, где бы господствовал такой разврат и бесстыдство. Насколько я мог заметить, они ни во что не ставят десять заповедей и слегка наказывают нарушающих их. Убийца, или другой какой преступник, наказывается за свое злодеяние заключением в тюрьму на два, или на три года. Отбыв это наказание, он становится еще худшим, нежели был раньше” (Тектандер; 1678). “Удивительно, что в течение 15 недель я не мог заметить в москвитянах ничего добродетельного, или приятного, или хоть сколько-нибудь похожего на истинное благочестие. Я вынужден поэтому сказать, что в большинстве случаев они лукавы, развратны, обманчивы, надувалы, вероломны, вздорливы, разбойники и человекоубийцы, так что если в надежде на прибыток или получение денег убьют человека да поставят за его душу одну зажженную свечку в церкви, то считаются свободными и наказанию неподлежащими” (Таннер; 1605).
“С другой стороны бывает, что люди простого или иного какого звания, если они набожны, уходят в монастырь, когда им угрожает тюрьма за долги или они не захотят долее состоять в браке с женою, и освобождаются совершенно от всего. Мало того, подобный поступок еще восхваляется, как святое дело: он, де, все оставил ради Христа. Мы могли бы еще привести много подобных пустых отговорок по сему случаю. – И так, они освобождаются от всего и никто уже более не властен над ними. Они должны лишь оставаться на всю жизнь в этом звании и обязаны с той поры совершенно отказаться от употребления мяса, и жить согласно с прочими монастырскими правилами и обычаями. В этом заключается главным образом их святость; в прочем они живут, как им заблагорассудится” (Тектандер; 1678).
b) Разговоры, хитрость, недружелюбность и коварство; предпочитают насилие разуму
“Разговаривают они, в частной беседе, зачастую без всякого отвращения о наигнуснейших вещах, так как-либо не знают ничего лучшего, либо же не интересуются им” (Рейтенфельдс; 1680). “Беседа у них бывает не о состоянии народов, политике или ином еще благородном либо приятном предмете, потому что в достохвальных знаниях они круглые невежды; не зная истории и примечательных деяний предшественников, они говорят, что взбредет на ум, особенно же, что звучит неприличностью и бесстыдством. Пляска их состоит в бесстыдных жестикуляциях и движениях тела. Неудивительно, если это составляет источник разных непристойностей и преступлений” (Таннер; 1605).
“Большею частью их разговоры направлены в ту сторону, куда устремляют их природа и низменный образ жизни: говорят они о разврате, о гнусных пороках, о неприличностях и безнравственных поступках, частью ими самими, частью другими совершенных. Они рассказывают разные постыдные басни, и кто при этом в состоянии отмочить самые грубые похабности и неприличности, притом с самой легкомысленною мимикою, тот считается лучшим и приятнейшим собеседником” (Олеарий; 1647). “Скромность, украшение всех возрастов, до того мало свойственна русским, что они, вернее, ее совершенно не знают. Вежливого и изящного обращения у них нет совсем: они не считают даже неприличным говорить грубо, икать, рыгать и совершать еще кое-что иное, более гнусное, во время торжественных собраний. А если случайно иностранцы станут смеяться над ними за это, то стыд не вызывает у них никакой краски честной и строгой благопристойности” (Рейтенфельдс; 1680).
“Что касается ума, русские, правда, отличаются смышленостью и хитростью, но пользуются они умом своим не для того, чтобы стремиться к добродетели и похвальной жизни, но чтобы искать выгод и пользы и угождать страстям своим. ” (Олеарий; 1647). “Кроме того, они хитры и изворотливы, упрямы, своевольны, враждебны, недружелюбны, порочны, чтобы не сказать бесстыдны, склонны ко всяким мерзостям. Они предпочитают использовать насилие, а не разум. Поверь мне, они отказались ото всех добродетелей”. “Вот оно вероломство и коварство этих дерзких людей, то есть русских! Кто, говорю я, из всех смертных мог бы подумать, что они поступают подобным образом с друзьями и теми, с кем только что заключили союз? У кого, наконец, не возникнет чувства враждебности от их отношения и обхождения, так как никто не может избежать опасности, находясь среди них, и всякий меж ними живущий страдает от окружающей его злобы? Конечно, если только человек в здравом уме, он скорее будет переносить какие угодно трудности, чем подвергнет себя столь большой опасности” (Ульфельд; 1608).
c) Склонность к обманам, воровству и ложным доносам
“И поскольку я ознакомился с нравами и природой московитов, это нация коварная: они могут представиться столь покорными и почтительными, что можно полагать это идущим от чистого сердца, но когда они так поступают, то они несомненно замышляют обман” (Айрман; 1670). “Народ в Москве, говорят, гораздо хитрее и лукавее всех прочих, и особенно вероломен при исполнении обязательств; они и сами прекрасно знают об этом обстоятельстве, а потому всякий раз, когда общаются с иноземцами, притворяются, будто они не московиты, а пришельцы, желая тем внушить к себе большее доверие” (Герберштейн; 1549). “Их смышленость и хитрость, наряду с другими поступками, особенно выделяются в куплях и продажах, так как они выдумывают всякие хитрости и лукавства, чтобы обмануть своего ближнего. А если кто их желает обмануть, то у такого человека должны быть хорошие мозги. Так как они избегают правды и любят прибегать ко лжи и к тому же крайне подозрительны, то они сами очень редко верят кому-либо; того, кто их сможет обмануть, они хвалят и считают мастером” (Олеарий; 1647).
“Что касается до верности слову, то русские большей частью считают его почти ни по чем, как скоро могут что-нибудь выиграть обманом и нарушить данное обещание. Поистине можно сказать (как вполне известно тем, которые имели с ними более дела по торговле), что от большого до малого (за исключением весьма немногих, которых очень трудно отыскать) всякий русский не верит ничему, что говорит другой, но зато и сам не скажет ничего такого, на что бы можно было положиться. Эти свойства делают их презренными в глазах всех их соседей, особенно татар, которые считают себя гораздо честнее и справедливее русских” (Флетчер; 1591).
“У них в большом ходу рабская уловка, и они умеют быстро, как никто другой, облекаться в лисью шкуру, когда львиная кожа оказывается не достигающей цели, придумывать обманы, обойти ласками, в торжественную присягу поместить нечто свое, лживое, и скрывать многое, то под личиною ненависти, то под личиною любви. Жители же города Москвы считаются еще более хитрыми, чем остальные. Засим они подозрительны, пропитаны, так сказать, подозрением, ибо, будучи вероломными по отношению к другим, и сами не могут верить кому бы то ни было. К лести они столь склонны, что у них вошло в постоянный обычай придавать лицу приятное выражение, простираться всем телом по земле, покрывать руку бесчисленными поцелуями и подкреплять льстивые ложные речи клятвою. Для друзей они делают многое даром, но всегда с каким-либо расчетом для себя” (Рейтенфельдс; 1680).
“Иван Васильевич, отец теперешнего царя, часто гордился, что предки его не русские, как бы гнушаясь своим происхождением от русской крови. Это видно из слов его, сказанных одному англичанину, именно, его золотых дел мастеру. Отдавая слитки, для приготовления посуды, царь велел ему хорошенько смотреть за весом. «Русские мои все воры», – сказал он” (Флетчер; 1591). “Они являются народом в высшей степени вероломным: несмотря на то, что не имеют недостатка в дарованиях, тем не менее, они не считают за бесчестье служить нечестно (К; 1665).
“Чтобы проявить свое лукавство, обманы и надругательство по отношению к ближним, на которых они злы или которых ненавидят, они, между прочим, поступают таким образом: так как кража у них считается пороком серьезно караемым, то они стараются того или иного обвинить в ней. Они идут и занимают деньги у своих знакомых, оставляя взамен одежду, утварь или другие предметы. При этом они иногда тайно подкидывают что-либо в дом или суют в сапоги, в которых они обыкновенно носят свои письма, ножи, деньги и другие мелкие вещи, – а затем обвиняют и доносят, будто эти вещи тайно украдены. Как только вещи найдены и узнаны, обвиняемый должен быть привлечен к ответственности. Вероломство и лживость у них столь велики, что опасность от этих свойств угрожает не только чужим людям и соседям, но и брату от брата или одному супругу от другого. Этому известны примеры” (Олеарий; 1647). ГЛАВА III
ВОСПИТАНИЕ И ОТНОШЕНИЕ К ТРУДУ
“Заботе о правильном воспитании детей, полезном в высшей степени, как для всего государства, так и для частных лиц, мосхи отводят последнее место, так что дети подрастают у них на полной свободе и распущенности. Обращаясь постоянно между пьяными, они становятся лентяями, неотесанными, приобретают чудовищные привычки, никогда почти ничего честного не делая и не помышляя даже о лучшем образе жизни” (Рейтенфельдс; 1680). “Говоря об их природных способностях, скажу, что они созданы для несчастья и труда, к чему и воспитаны с самой колыбели, как мы и увидим впоследствии. Они чрезвычайно предаются праздности, что и может служить отличительным признаком этого народа; в работе они ленивы и нечестны и часто удары палки и плети предпочитают честному труду” (Карлейль; 1665).
“Подобно тому, как русские по природе жестокосерды и как бы рождены для рабства, их и приходится держать постоянно под жестоким и суровым ярмом и принуждением и постоянно понуждать к работе, прибегая к побоям и бичам. Никакого недовольства они при этом не выказывают, так как положение их требует подобного с ними обхождения и они к нему привыкли” (Олеарий; 1647). “Видя грубые и жестокие поступки с ними всех главных должностных лиц и других начальников, они так же бесчеловечно поступают друг с другом, особенно со своими подчиненными и низшими, так что самый низкий и убогий крестьянин (как они называют простолюдина), унижающийся и ползающий перед дворянином, как собака, и облизывающий пыль у ног его, делается несносным тираном, как скоро получает над кем-нибудь верх. От этого бывает здесь множество грабежей и убийств" (Флетчер; 1591). “Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе. Ведь по большей части господа перед смертью отпускают иных своих рабов на волю, но эти последние тотчас отдают себя за деньги в рабство другим господам” (Герберштейн; 1549).
“Но большей частью они вялы и недеятельны, что, как можно полагать, происходит частью от климата и сонливости, возбуждаемой зимним холодом, частью же от пищи, которая состоит преимущественно из кореньев, лука, чеснока, капусты и подобных растений, производящих дурные соки; они едят их и без всего и с другими кушаньями” (Флетчер; 1591). Я здесь замечу, что вялость и бездеятельность не имеют отношения к климату и пищи, они определяются в значительной степени нравами и культурой, которые не зависят от климата и питания. Так, например, в некоторых индийских штатах, где пища и погода совсем не похожи на те, что мы видим в России, население тоже вяло и бездеятельно.
КНИГА VI
ИСТОРИЧЕСКИЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА ПОВЕДЕНИЯ И НРАВСТВЕННЫХ СВОЙСТВ МОСКОВИТОВ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Строгий надзор за женами. – Беспрекословное подчинение мужу. – Воспитание жен и признаки любви. – Пьянство среди населения. – Тяга к распутству. – Склочность. – Ругательства. – Брань между родителями и малыми детьми. – Оскорбления и споры, порождаемые высокомерием. ГЛАВА I
О ЖЕНАХ
“Богатые и знатные люди держат своих жен взаперти в особых комнатах, откуда им редко дозволяется выходить. Если кто придет к мужу, то жена не смеет показаться ему, хотя бы то был родной браг мужа; еще менее смеет она вступить в разговор с чужим человеком. Они содержатся в заключении, точно птицы в клетке” (Тектандер; 1678). “За женщинами у них самый строгий надзор. Знатным замужним женщинам очень редко, восемь или самое большее десять раз в году, в самые большие праздники разрешается ходить в церковь, в эти дни к ним присоединяются и девицы, а остальное время на народе они не показываются” (Пассевино; 1586). “В обращении со своими женами мужья обнаруживают варварские свойства, обходясь с ними скорее как со своими прислужницами, нежели равными. Исключением пользуются только жены дворян, которых, по крайней мере, по-видимому, мужья более уважают, чем в низшем классе людей” (Флетчер; 1591).
“Действительно: так как народу этому от рождения суждено рабски повиноваться, то отеческая власть одинаково сурова относительно слабого пола, дабы дочери приучались по примеру матерей исполнять приказания и дабы склонное к разврату сословие бабенок находилось в постоянном страхе, а мужья только такого рода суровым обращением успокаивали бы ту ревность, которую часто возбуждают в них дерзкие созерцатели красоты. Поэтому у них на первом месте, около кровати, между другими предметами, необходимыми в хозяйстве, вешается и ременная плетка, называемая “дураком”, и жены постоянно оказывают мужу почтение, с притворно скромным видом, с опущенною главой и наполовину закрытыми очами быстро исполняя все его приказания, так что по виду супруги скорее совершенно чужды друг другу, а не связаны брачными узами. Тем не менее, однако, и у мосхов встречается немалое количество Вулканов-рогоносцев и, притом, между знатью” (Рейтенфельдс; 1680). “Но вот какое у них обычное правило: если не бить жену раз в неделю кнутом, она не будет доброю женой, поэтому Русские наблюдают это аккуратно; да и жены, если мужья их не бьют, говорят, что они не любят их” (Описание России неизвестного англичанина служившего зиму 1557– 1558 годов при Царском дворе).
“Весьма редко допускают женщин в храмы, еще реже – на беседы с друзьями, и только в том случае, если эти друзья – совершенные старики и свободны от всякого подозрения. Однако в определенные праздничные дни они разрешают женам и дочерям сходиться вместе для развлечения на широком лугу. Есть в Москве один немецкий кузнец, по имени Иордан, который женился на русской. Прожив некоторое время с мужем, она как-то раз ласково обратилась к нему со следующими словами: “Дражайший супруг, почему ты меня не любишь?” Муж ответил: “Да я сильно люблю тебя”. “Но у меня нет еще, – говорит жена, – знаков любви”. Муж стал расспрашивать, каких знаков ей надобно, на что жена отвечала: “Ты ни разу меня не ударил”. “Побои, – ответил муж, – разумеется, не казались мне знаками любви, но в этом отношении я не отстану”. Таким образом немного спустя он весьма крепко побил ее и признавался мне, что после этого жена ухаживала за ним с гораздо большей любовью. В этом занятии он упражнялся затем очень часто и в нашу бытность в Московии сломал ей, наконец, шею и ноги” (Герберштейн; 1549).
В настоящее время женщинам не приходится сталкиваться с описанными запретами и ограничениями. Что касается природы этих запретов в прошлом, вероятно, Герберштейн прав увязывая те с подозрениями их мужей относительно возможной измены. Впрочем, пожалуй, здесь необходимо отметить две особенности русских. Во-первых, их мужчины, как и все остальные, при изменах склонны всегда винить в произошедшем именно женщину. Во-вторых, московиты не терпят нейтральных межличностных отношений, в том числе и в семье: у них окружающие делятся на друзей и врагов. В этой связи, как мне кажется, жены, которым мужья не уделяют достаточного, по их мнению, внимания, пусть даже и в такой варварской форме, чувствуют себя неуютно, как бы в атмосфере неопределенности. От того они предпочитают, чтобы их иногда лучше стукнули, чем, например, вели с ними отвлеченные разговоры. Кроме того, русские женщины желают “сильного плеча”, так как, с одной стороны, каждый может подвергнуться нападению, а поэтому нужна защита. С другой – они распутны по природе и им нужен контроль и угроза наказания, чтобы вести себя прилично.
ГЛАВА II
ПЬЯНСТВО
“Приступая к еде, они обыкновенно выпивают чарку, или небольшую чашку, водки, называемой русским вином, потом ничего не пьют до конца стола, но тут уже напиваются вдоволь и все вместе, целуя друг друга при каждом глотке, так что после обеда с ними нельзя ни о чем говорить, и все отправляются на скамьи, чтобы соснуть, имея обыкновение отдыхать после обеда, так точно, как и ночью” (Флетчер; 1591).
“Сегодня у них святой день или, точнее, пьяный день: определенно весь город был пьян – все, кого мы ни встречали, даже многих женщин пришлось увозить домой в санях. В этот день поэтому мы услышали на наш счет некоторые грязные поговорки, и нас посылали к местожительству немцев в Москве, что является оскорблением. Из всех домов показывались молодые женщины, они были разодеты и некрасиво напудрены, но, когда мы подходили, – убегали и не хотели появляться. Когда мы как-то раз направились к ним, они убежали; вышла старуха, клянясь Богом, что у них нет девушек, умоляя нас пройти дальше. Другая, видя из окна, что мы наблюдаем за ней, крикнула: "Почему вы смотрите на меня? Я уже стара, со мной ничего не получится, вам нужна помоложе!" Казалось, они здесь пугливее, чем в других местах, не привыкли к чужим. Еще по пути мы часто видели, что там, где на постоялых дворах были девушки брачного возраста, родители их сразу запирали. У девушек в ушах и через плечи висят серебряные цепочки, на голове позолоченная бахрома. Я видел здесь попа, выходящего из церкви, с крестом и еще во всем облачении, с кропилом и т.п. прямо со службы, он был пьян, приставал, как это делают пьяницы, выкрикивал множество глупых слов и чуть не подрался с нами” (Витсен; 1665).
“Порок пьянства так распространен у этого народа во всех сословиях, как у духовных, так и у светских лиц, у высоких и низких, мужчин и женщин, молодых и старых, что, если на улицах видишь лежащих там и валяющихся в грязи пьяных, то не обращаешь внимания; до того все это обыденно. Если какой-либо возчик встречает подобных пьяных свиней, ему лично известных, то он их кидает в свою повозку и везет домой, где получает плату за проезд. Никто из них никогда не упустит случая, чтобы выпить или хорошенько напиться, когда бы, где бы и при каких обстоятельствах это ни было; пьют при этом чаще всего водку. Поэтому и при приходе в гости и при свиданиях первым знаком почета, который кому-либо оказывается, является то, что ему подносят одну или несколько “чарок вина”, т. е. водки; при этом простой народ, рабы и крестьяне до того твердо соблюдают обычай, что если такой человек получит из рук знатного чарку и в третий, в четвертый раз и еще чаще, он продолжает выпивать их в твердой уверенности, что он не смеет отказаться, – пока не упадет на землю и – в иных случаях – не испустит душу вместе с выпивкою; подобного рода случаи встречались и в наше время, так как наши люди очень уже щедры были с русскими и их усиленно потчевали. Не только простонародье, говорю я, но и знатные вельможи, даже царские великие послы, которые должны бы были соблюдать высокую честь своего государя в чужих странах, не знают меры, когда перед ними ставятся крепкие напитки; напротив, если напиток хоть сколько-нибудь им нравится, они льют его в себя как воду до тех пор, пока не начнут вести себя подобно лишенным разума и пока их не поднимешь порою уже мертвыми. Подобного рода случай произошел в 1608 г. с великим послом, который отправлен был к его величеству королю шведскому Карлу IX. Он так напился самой крепкой водки – несмотря на то, что его предупреждали о ее огненной силе, – что в тот день, когда его нужно было вести на аудиенцию, оказался мертвым в постели”.
