Текст книги "Порочный круг деспотизма, или рассуждения о русских и будущем их страны"
Автор книги: Александр Кабанов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
Единственная причина, по которой сегодняшняя и последующая власть, да и то в небольшой степени, ограничены в своем деспотизме и произволе – это мнение мирового сообщества. Само собой, по мере ухудшения экономической ситуации, стагнации или падения нефтяных цен и возрастающем дефиците государственного бюджета, усилится потребность во внешних заимствованиях. России придется умерить свои имперские амбиции и стать более покладистой и миролюбивой в отношении Запада и его внешней политики, а части российской элиты, одолеваемой жаждой воровства международных кредитов, удастся убедить в необходимости этого население. Однако я думаю, что Западу вряд ли удастся поколебать своеволие и деспотизм российской власти.
ГЛАВА II
КОНЦЕПЦИИ ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ
В конце первой половины девятнадцатого столетия в Российской империи произошло разделение национальной элиты на два основных лагеря – славянофилов и западников. У них было отличное представление о роли религии, политическом устройстве и образе управления империей, мировом цивилизационном процессе и роли русской нации в нем. Так славянофилы заявляли: русские носители уникального типа культуры, возникшего на духовной почве православия; у русских должен быть свой особый, существенно отличающийся от западного, путь развития, развиваясь по которому Россия способна спасти от духовного кризиса впавших в ересь и атеизм европейских народов; не следует отделять религию от власти, а необходимо их тесное взаимодействие. Естественно, они утверждали: западные ценности в любом случае не смогут прижиться на российской почве без существенной их корректировки в соответствии с национальной культурой. Всячески призывали элиту и народ обратиться к своим историческим основам, традициям и идеалам, укрепить национальное сознание.
Вот что писал г-н Киреевский, один из представителей этого общественно-политического движения: “Все что препятствует правильному и полному развитию православия, все то препятствует развитию и благоденствию русского народа, все, что дает ложное и не чисто православное направление народному духу и образованности, все искажает душу России и убивает ее нравственное, гражданское и политическое здоровье. Поэтому, чем более будут проникаться духом православия государственность России и ее правительство, тем здоровее будет развитие народное, тем благополучнее будет народ и тем крепче его правительство и, вместе с тем, оно будет благоустроеннее, ибо благоустройство правительственное возможно только в духе народных убеждений”.
Примерно в то же самое историческое время сформировалось и другое, а точнее, оппозиционное славянофильству общественно-философское течение, именуемое западничеством. Его представители ратовали за западноевропейский путь развития страны. Они исходили из того, что “русский путь” – это дорога, по которой ранее прошла более развитая и успешная европейская культура. Соответственно они выступали за отмену крепостного права и ликвидацию общины, свободу торговли, развитие промышленности и средств сообщения, отделение церкви от государства. Известный русский философ г-н Соловьев писал: “Западничество – направление нашей общественной мысли и литературы, признающее духовную солидарность России и Западной Европы как нераздельных частей одного культурно-исторического целого”. Это своего рода “общечеловеческая философия”, утверждающая культурную общность и господство общечеловеческих ценностей у различных наций и этносов. Они призывали к развитию духовных и культурных сил народа, в том числе перенимая западные достижения в этой области, и в то же самое время вовсе не отвергая национальную самобытность.
Несколько позже из славянофильства выделилось движение, так называемых, “почвенников” – умеренных славянофилов. Они говорили (ни больше, ни меньше) об особой миссии русского народа в спасении человечества; необходимости сближения образованной части населения и простого народа на религиозно-этической основе. Принимая внешние проявления западной культуры: свободу личности и печати, необходимые для развития промышленности и торговли, ограничения власти чиновников и бюрократов, между тем, обличали “гнилой Запад” с его буржуазностью и, по их мнению, бездуховностью, отвергая его материализм и противопоставляя ему христианские идеалы.
К славянофилам никогда не принадлежал кто-либо из людей, оставивших заметный след в политике, науках или искусствах. К западникам относят: Чаадаева, литературного критика Белинского, поэта и дипломата Тютчева, философа Соловьева, писателя Тургенева, публициста Чернышевского и др. А к почвенникам – писателя Достоевского, геополитика и культуролога Данилевского, к ним я бы еще отнес еще Столыпина, а в более позднее время Солженицына. На мой взгляд, естественно с учетом исторических изменений и развития мировой цивилизации, вполне возможно заключить следующее: нынешние апологеты воссоздания империи близки прежним славянофилам, сторонники концепции суверенной демократии – почвенникам, а демократы и либералы – западникам.
За всеми философскими и религиозными разглагольствованиями у славянофилов и их нынешних подражателей скрывается топорный национализм и ксенофобия: якобы русский народ выше других народов потому, что в нем больше всего развиты общечеловеческие принципы и дух христианской гуманности (см. например, Лосский. История русской философии). Для таких людей, в сущности, не имеет значение под какой вывеской и на основе какой идеологии создать империю и расширить господство “духа русской гуманности” – православия или коммунизма или же чего-то иного. Этим целям и должна быть подчинена деятельность русских властей: все, что ей отвечает – полезно, все, что мешает – вредно. Если самодержавие и авторитаризм безнравственны, но содействуют целям, тогда их надо терпеть и даже прославлять. С другой стороны, может свобода слова, собраний и печати и прекрасны, но если они препятствуют достижению указанных целей, то от них следует немедленно отказаться. Помимо неприкрытого национализма общим для этих течений является и превосходство коллективных интересов над частными и индивидуальными устремлениями; у славянофилов это выражалось в почитании русской общины (совместного пользования землей), а сегодня в возвеличивании жертвенности во имя интересов нации и государства.
Что касается “почвенников” и приверженцев “суверенной демократии”, то они не склонны к чрезмерному философствованию и религиозному мистицизму, как предыдущая группа, а более практичны, последовательны, изобретательны и хитры, а потому и более опасны. Оголтелый национализм у них часто прикрыт политикой реализации национальных интересов, которая обыкновенно проводится в жизнь под лозунгом этнического родства народов (панславизм Данилевского), под личиною православного единства и общности экономических и геополитических интересов. Церковь в их понимании – важнейший инструмент внутренней и внешней политики; она представляется им как бы особым невидимым министерством в их правительстве для освящения всех его начинаний и легитимизации самого существования. Политическую жизнь в стране, по их мнению, нужно обязательно тщательнейшим образом контролировать затем, чтобы усмирить не подчиняющихся властям националистов и общечеловеков (бесов в интерпретации Достоевского) или как говорят нынешние прокремлевские политологи несистемную оппозицию, представленную современными разновидностями этих течений. Это направление, как и предыдущее, во всех мировых проблемах винит бездуховный и продажный Запад, и, в особенности, англосаксов, как его признанных лидеров; радуясь и злорадствуя каждой его неудаче, всячески преувеличивая имевшие место или умышленно выдумывая таковые и распространяя о них слухи.
Западников и современных приверженцев европейского пути развития, в свою очередь, объединяет следующее: и те и другие если и не игнорируют полностью религиозные вопросы, то мало обращают на них внимание. Кроме этого, хотя они и признают некоторые особенности русского народа, но считают их малозначимыми и неспособными воспрепятствовать перенести на российскую землю западный образ управления со всеми необходимыми для него институтами – свободными выборами, разделением властей, независимыми прессой и судом и экономикой системой под руководством “невидимой руки”. Только из этого, как правило, ничего не получается: сторонники западного пути в России обретали власть лишь дважды – в феврале 1917 года, после буржуазной революции, и в августе 1991 года, после провала государственного переворота, задуманного теряющей власть и привилегии частью коммунистической партии. В обоих случаях после утраты власти их всячески поносили, оскорбляли и унижали, считали предателями.
Непрерывно ощущая свое бессилие и бесполезность, оторванность от цивилизованного мира некоторые из них периодически впадали в депрессию, как, например, Чаадаев, написавший в своем “Первом философическом письме” (1836) о России следующее: “Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих... Если бы мы не раскинулись от Берингова пролива до Одера, нас и не заметили бы... И в общем мы жили и продолжаем жить лишь для того, чтобы послужить каким-то важным уроком для отдаленных поколений”. Впрочем, его пессимизм был действительно оправдан: после этой публикации последующие издания писем запретили, издателя сослали, а самого Чаадаева Николай I признал сумасшедшим (спустя более века изобретенным им методом активно пользовались советские власти). Все это наводит меня на мысль, что западники приходят к власти очень редко и скорее не в результате осознания и восприятия их идей населением, а вследствие политического хаоса и случайности, судьбы или рока.
Конечно в зависимости от обстоятельств, среди которых расстановка сил на международной арене, войны или их угрозы, появление и распространение новых идеологий, экономического положения в стране и ряда других полоса отчуждения и непримиримость позиций между тремя главенствующими течениями или каждой парой из них, то расширялась, то обратно ссужалась. Так несомненно, что во второй половине девятнадцатого столетия почвенники были гораздо ближе к славянофилам и, следовательно, дальше от западников, чем это есть сегодня, когда политическая дистанция между поборниками империи и сторонниками “суверенной демократии” столь же велика, как и между последними и приверженцами западного пути развития. Вообще, если политическая власть западников или славянофилов, как прошлых лет, так и нынешних – скорее исключение из правил, нежели прочная и проверенная временем закономерность, тогда приход к власти Путина – своего рода возвращение на круги свои; и есть весьма мало оснований что Россия в скором времени вновь сойдет с этого пути.
ГЛАВА III
ВЛИЯНИЕ РАЗНООБРАЗНЫХ ПРИЧИН НА ПОЛИТИЧЕСКОЕ УСТРОЙСТВО И ОБРАЗ УПРАВЛЕНИЯ
К настоящему времени было высказано множество предположений и научных гипотез о том, какие причины оказывают влияние на политическое устройство разных стран и образ управления над живущими в них народами. Сейчас я приведу некоторые их них и попытаюсь оценить их достоверность. В своем знаменитом произведении “О духе законов” (1748) Монтескье высказывает мнение, согласно которому климатические условия жизни народа влияют на систему государственного управления. Холодный климат благоприятствует более свободному и демократическому правлению, а жаркий – деспотизму и произволу. В то же самое время он признает влияние целого и ряда других факторов: религии, обычаев, привычек и т.д. В свою очередь, Жан-Жак Руссо в принадлежащей его перу работе “Об общественном договоре или принципы политического права” (1752) пытается доказать, что монархический образ правления более подходит для богатых и протяженных стран, а демократия – для бедных и небольших; между тем, он не отвергает и справедливость выводов сделанных Монтескье.
Совершенно противоположное мнение высказал в своем труде “Опыт о неравенстве человеческих рас” (1855) Жозеф Гобино. Полностью отвергая выводы двух предыдущих авторов, он со всей определенностью утверждает, что имеющее место быть многообразие в видах управления, как у прошлых, так и у нынешних народов, объясняется исключительно их расовыми различиями. Выделяя три основные расы: белую, желтую и черную, он заявляет, что они отличаются постоянством и неуничтожимостью физических и духовных черт, самая главная их которых – интеллект. В свою очередь, каждая раса состоит из множества различных этнических групп. Однако существующие расы и этнические группы постоянно смешиваются друг с другом и, соответственно, подвержены изменениям.
Монтескье рассуждает приблизительно следующим образом. Холодный воздух чрезвычайно благоприятно воздействует на человеческое тело, улучшая свойства крови и заставляя лучше работать сердце. По этой причине жители Европы чувствуют себя сильными, отважными, самостоятельными и независимыми; они не стремятся к господству и подавлению окружающих. В то время как население южных регионов, например, Азии, пребывая постоянно в невыносимо жарком климате, лишено этих ценных качеств; оно неуверенно в себе, расслаблено, бездеятельно и склонно к деспотизму.
Такая механистическая и односторонняя связь, понятно, не может претендовать на истинность и легко опровергается. Коренные жители Северной Америке на протяжении многих столетий жили в бедности и варварстве, не зная даже письменности, хотя тамошний климат во многих частях материка гораздо ближе к более прохладному европейскому, нежели климату типичному для наиболее заселенных районов Азии. С исторической точки зрения нельзя отвергать или принижать значение факторов необходимых для становления и развития всякой цивилизации, например, наличия под рукой легко приручаемых крупных и сильных животных (скота), которых можно использовать для вспахивания земли или перевозки грузов и ряда других.
Руссо же предполагал, что в большинстве азиатских стран более плодородная почва, дающая хороший урожай при незначительных усилиях, что порождает леность и вялость тела и мысли. Этот избыток жизненных средств и безволие народа позволяют местным деспотам обирать население и держать его в подчинении, что затруднительно в более прохладном климате, где земледелие требует гораздо более напряженного труда и редко позволяет получить значительный излишек сверх необходимого для пропитания, а люди более деятельны и свободолюбивы. Что касается фактора протяженности, то он считает, что в малых странах угнетаемому народу гораздо легче тайно объединится и свергнуть тирана, чем в занимающей огромные просторы стране.
В наше время избыток жизненных средств, являющийся по версии Руссо соблазном для тиранов и позволяющий завладев им вести расточительную жизнь, пожалуй, гораздо больше именно в более холодных странах (да и естественное плодородие азиатских земель, которые требуют строительства сложных ирригационных сооружений, без которых они превращаются в пустыню, сильно им преувеличено). Вместе с тем именно эти страны являются оплотом свободы и справедливости, а бедный юг – деспотизма и нетерпимости. Это показывает всю силу и значимость культурных отличий и различий в менталитетах между севером и югом, а также то, что протяженность стран не играет никакой существенной роли в установлении формы правления.
Гобино в основу своей теории положил принцип “чистоты крови”. Он думает, генетическое превосходство лежит в основе культурных отличий и служит источником богатств. При этом он не отвергает полностью влияние нравов и обычаев, религии на культуру, экономическое процветание и образ управления: падение нравов народа может повлиять на положение дел в экономике и политике. Однако если ранее прогрессивной и успешной нации удалось сохранить чистоту крови, тогда все эти затруднения лишь временное явление и вскоре народ избавится от этих социальных болезней и снова обретет прежнюю силу, восстановив свое нравственное и экономическое здоровье.
Совершенно очевидно, это одновременно и неверный и вредный взгляд на культуру и общество. Современный опыт наглядно демонстрирует, что люди самых разных национальностей, регионов и стран способны полностью адаптироваться в чуждой им социальной среде, созданной другими народами. Семьи из Африки или Азии, перебираясь в Соединенные Штаты или Европу, начинают копировать социальное поведение местного населения (конечно, если такие семьи не образуют оторванной и замкнутой общины), а рожденные ими дети очень часто полностью сливаются с коренным населением в культурном и психологическом плане. В то же время жители Европы, перебирающиеся в Южную Америку или Россию, уже в следующем поколении, в полной мере сохраняя чистоту крови, ничем не отличаются от тамошнего населения. Опасность же подобных теорий за долгое время до их появления предвидел еще Гердер в своем произведении “Идеи к философии истории человечества” (1791). Во всяком случае, хотя вероятно и нельзя полностью отвергать генетический фактор в истории человечества, но он, безусловно, не является определяющим.
Причин формирующих в потоке времени характер народа, его культуру и психологический портрет множество, и неразумно сверх всякой меры выпячивать одну из них. В особенности, если всю их совокупность невозможно даже просто перечислить, а тем более оценить вклад каждой из них в том или ином случае, пытаясь понять происхождение коллективного сознания конкретного народа. Поэтому в следующей книге я займусь рассмотрением и сопоставлением сложившихся к настоящему моменту времени наций и расскажу, что именно определяет происхождение особых культурных типов у современных нам народов, выделенных после обработки огромного массива эмпирического материала Грондоной и Харрисоном.
КНИГА XII
РУССКАЯ МЕНТАЛЬНОСТЬ И СОЦИАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ
Технический и социальный интеллект. – Связь между уровнем интеллекта и политическим устройством. – Устойчивость социального интеллекта нации во времени и в пространстве. – Прокрустово ложе. – Общинно-националистический тип сознания. – Его общественные и политические проявления. – Социальный интеллект, экономическое развитие и нравственная система. – Порочный круг деспотизма.
ГЛАВА I
О РАЗЛИЧНЫХ УРОВНЯХ И ВИДАХ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ИНТЕЛЛЕКТА
Каждый человек уникален. Способности отдельных личностей часто в значительной мере отличаются от талантов других людей, принадлежащих той же нации или объединяемых в одном государстве. Одни лучше создают и усовершенствуют разного рода производственные механизмы, другие – торгуют, третьи – пишут законы, четвертые – защищают всех их от нападений соседних государств или иных угроз. Но есть еще более общее и менее явное деление: одни люди обладают гуманитарным складом ума и имеют больше шансов на успех в таких поприщах, как торговля и адвокатская деятельность, занятия литературой и изучение истории и некоторых других. Другие, наделенные техническим умом, добиваются значительных успехов в области естественных наук, создании и обслуживании разного рода механизмов, гражданских, промышленных и военных сооружений. Однако указанные виды и отличительные черты человеческого ума не способны пояснить нам, почему одни народы имеют больше политических свобод и процветают, в то время как множество других, и русские в их числе, навечно зажаты в тисках деспотизма, бедны, грубы и невежественны. Почему в первых господствует личная свобода, творческий труд, честь и общественный долг, а в других – иерархия и пресмыкательство, труд из под палки, ложь, обман и круговая порука.
Попытки понять, почему разные народы весьма отличаются по уровню политических свобод и благосостоянию были предприняты еще в 19-ом столетии в Англии и во Франции. Так Герберт Спенсер делил общества на два типа – промышленные и военные. А Эмиль Дюркгейм, живший в то же самое время по другую сторону Ла-Манша, разделял народы согласно принципам механической и органической солидарности. Но это были весьма грубые способы объяснения культурных различий; сегодня их заменили гораздо более точные, например, уже упоминаемая мною типология Харрисона-Грондоны. С другой стороны развитие социологии и методологии социальных исследований, анкетирование и опросы населения, теперь позволяют сколь угодно точно градировать культуры живущих ныне народов по любым заданным параметрам: склонности к иерархии, совместному или индивидуальному труду и т.д. Создаются целые культурологические карты на манер географических, печатающиеся в таких престижных изданиях как Economist, где различные народы располагаются друг за другом в пространстве нескольких заданных культурологических параметров (координат). Однако эти эмпирические исследования и их результаты, объективно отражая культурологическую действительность, совершенно ничего не говорят нам о причинах ее происхождения. И здесь снова приходится возвращаться к устаревшим и однобоким трудам Монтескье, Гобино или Вебера.
Очень трудно понять причины, от которых происходит культурная дифференциация населения земного шара, доставляющая свободу и процветание одним и беспощадно ввергающая, против их воли, в глубочайшую нищету и власть тирании других. Почему бедные страны, имея возможность заимствовать у Запада современные промышленные технологии или развитую политическую систему далеко не всегда способны перенять и использовать их для блага своих народов. По-видимому, человеческий интеллект имеет несколько уровней. Для решения одних задач и ответов на одни вопросы достаточно самого низкого уровня интеллекта, в то время как для других, более сложных, требуется гораздо более высокий его уровень, которым, к сожалению, не обладают те же русские. Интеллект необходимый индивидууму для решения простых задач, например, приготовление пищи, изготовление мебели, покраски стен и иных простейших домашних хлопот или профессиональных обязанностей, можно условно назвать “техническим интеллектом”. В свою очередь, умственные способности необходимые для успешного решения куда более сложных и многомерных задач, например, построение взаимоотношений в семье или рабочем коллективе, можно наречь “социальным интеллектом”.
Различие между “техническим” и “социальным” видами человеческого интеллекта легко пояснить следующим примером. За последнюю, скажем, тысячу лет процесс строительства общественных зданий и жилых домов в России, их размеры, формы и используемые материалы претерпели огромные перемены в значительной мере по причине смены и усовершенствования строительных технологий. Эти технологии русские очень часто заимствовали из Византии и Европы, когда-то приглашая иностранных мастеров, а сегодня нанимая зарубежные инжиниринговые фирмы. При этом интеллекта русских мастеров часто хватало, чтобы быстро понять сущность и преимущества новейшего способа строительства и затем самостоятельно, уже без всякой помощи из заграницы, использовать их при возведении новых зданий и сооружений.
Но совсем иначе обстояло дело с гражданскими правами, условиями работы журналистов, независимостью судебной власти, избирательным законодательством, ролью общественных организаций. Во-первых, процесс их функционирования в западном мире не мог быть понят и оценен подавляющим большинством русских; они не обладали необходимой для этого силой интеллекта. Во-вторых, механическое копирование европейских институтов по той же причине не могло принести никакой пользы и даже наносило ущерб, создавая множество препятствий нормальному течению общественной жизни, тормозило, уродовало и искажало ее, повсюду сея смуту и раздор. Фактически, ограниченный интеллект русских оказался не способен создать развитую систему общественной морали, которая уже много столетий была создана сильным социальным интеллектом европейцев; только наличие подобной системы позволило бы прижиться большинству чужеземных общественных институтов на российской земле.
Итак, русские не обладают верхним уровнем интеллекта, который подобен оперативной памяти устаревшей вычислительной машины – для решения одних задач ее объема вполне достаточно, в то время как для других нет. Русские патологически неспособны выстраивать сложные социальные связи между отдельными индивидами, группами, личностью и обществом. Единственное, что им остается это приказ и подчинение, даже в семейных отношениях. Последнее было ясно прописано в “Домострое”, в котором указывается, что если жена не слушается мужа, то тот ее должен попробовать запугать, а если она окажется не из пугливых, то ее рекомендуется бить. В сущности, иерархия – это единственно возможные способ организации социальной жизни во всяком безнравственном сообществе человеческих существ.
Уровень социального интеллекта народа передается из поколения в поколение самым простым и естественным образом: посредством повседневного общения. Каждый рожденный индивид, являясь частью группы или нации, должен приобрести господствующий в них уровень интеллекта. Если он его уровень будет ниже, то он будет почитаться глупым и ограниченным, а если его социальный интеллект окажется более совершенным, тогда он будет стараться выстраивать и более сложные социальные отношения, запутывая, охваченных непониманием, окружающих. Русским, в частности, не нравится присущий европейцам и американцам рационализм, который, по своей ограниченности, они воспринимают, то как мелочность, то как скупость или жадность. Они не способны оценить его, а поэтому отвергают. Общественная жизнь нации похожа на прокрустово ложе, на котором социальный интеллект каждого индивида или оглупляют или развивают до строго необходимого уровня, да и сам человек, пожалуй, за исключением гениев, чтобы преуспеть и не оказаться изгоем с радостью и желанием принимает общественные требования и нормы.
Все сказанное объясняет, почему уровень социального интеллекта наций настолько стабилен во времени и пространстве. Поэтому русские всякий раз оказываются менее цивилизованными и грубыми относительно всех европейских народов. Я уже упоминал о многовековой склонности далеких предков русских к преступности (воровскому шатанию), которую мы наблюдаем и сегодня, спустя почти две тысячи лет. Это касается и склонности к автократии, иерархии и беззаконию: еще в конце 12 – начале 13 столетия Даниил Заточник в своем “Молении” повествует о том, что на Руси князь подобен солнцу и только человек находящийся под его покровительством и защитой может относительно спокойно жить, не опасаясь унижений, нападений или грабежа. Иными словами в отсутствии и бездействии закона и нравственности можно положиться исключительно на внушаемый князем страх. То же самые мы видим и при Иване Грозном, разделившим народ на две части, одной из которых, опричникам, дозволено все, а у другой, которая не обладает никакими правами, нет никакой защиты; потом при Петре и последующих царях, а ныне при Путине.
Что важно, национальный уровень социального интеллекта охватывает каждый общественный слой. Конечно, я не отрицаю того, что социальный интеллект юристов или банкиров выше, чем у разнорабочих или певцов и актеров. Однако я утверждаю, что различие уровней социального интеллекта у различных слоев и профессиональных групп какой-нибудь нации значительно меньше, чем, скажем, между конкретными профессиональными группами разных стран: к примеру, между британскими и российскими юристами, хотя, внешние проявления – поведение, привычки, диктуемые образом жизни и характером профессии, казало бы, говорят об обратном. Прекрасный пример этому принудительное заселение Австралии. Первоначально значительная часть населения состояла либо из каторжников, либо сомнительных личностей, бежавших от нищеты, тюрьмы или кредиторов. Но, несмотря на специфические наклонности и привычки этих лиц, они обладали одним важным преимуществом – развитым социальным интеллектом, который передавался их детям и внукам, принеся на эту пустынную и дикую землю в удивительно короткие сроки независимость, свободу, процветание и достаток. И что интересно, австралийский климат, существенно отличающийся от климата Британских островов, придав некоторую вялость манерам переселенцам и их потомкам, никоим образом не повлиял на уровень их социального интеллекта.
Кроме этого, если каждому уровню социального интеллекта соответствует определенный уровень общественной морали и известная степень общественной свободы, тогда любые случайно вносимые историей дисбалансы между тремя этими категориями должны достаточно быстро быть устранены. Например, если в стране с высоким уровнем развития социального интеллекта у населения по какой-либо причине устанавливается авторитарный режим (захват власти местным диктатором, как это было в Испании и Италии в 20-ом столетии или в результате иностранного вмешательства, как это было неоднократно в Польше за последние несколько веков), то он будет непрочен и шаток, так как не соответствует характеру народа. В свою очередь, после его свержения общественная и политическая жизнь очень скоро войдут в свое привычное русло. В России же самая демократическая политическая система будет быстро извращена или заменена на другую более подходящую русскому народу. Проще говоря, инородная система управления не способна изменить национальную ментальность и в лучшем случае способна оставить после себя весьма узкий и короткий шлейф в народном сознании.
Нужно заметить, что степень общественной свободы, вероятно, гораздо в большей мере зависит то уровня социального интеллекта и нравственности нации, нежели от действующего законодательства. Самая ужасная форма деспотии в цивилизованном мире может доставить гораздо больше свободы, достоинства и благополучия по сравнению с самой демократической и безупречной формой правления прописанной в конституции и законах какой-нибудь дикой страны (говорят, сталинская конституция в момент ее принятия была самой совершенной в мире). Прописать на бумаге можно все что угодно, но исполнить написанное – далеко не всегда. У нации с низким интеллектом, примитивной и слаборазвитой системой общественной морали не может быть ни беспристрастного и качественного правосудия, ни ответственной прессы, ни многого другого столь необходимого для спокойной и безопасной жизни граждан.
Тут необходимо заявить что, различая нации по степени или уровню их социального интеллекта, я вовсе не имею в виду никакой генетической или расовой ущербности или же неполноценности одних наций и неоспоримое превосходство других. Когда русская семья попадает на запад, то хотя ее члены и обладают весьма ограниченным и неразвитым социальным интеллектом, однако его вполне достаточно, чтобы копировать социальное поведение коренного населения. Затем в семье рождаются дети, которые при значительном общении с местным населением с самого детства в итоге достигают привычного для данной нации уровня интеллекта. В отличие от своих родителей они уже не просто слепо копируют, а хорошо понимают протекающую вокруг них социальную жизнь.
