Текст книги "Владивосток - Порт-Артур"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

   Первый залп лег перелетом за кормой "богини". Среди пяти всплесков от шестидюймовок как две корабельные сосны среди кустов выделялись взрывы снарядов носовой башни главного калибра. На противостояние двенадцатидюймовым снарядам проектировщики крейсеров русского флота не закладывались. Да и невозможно в принципе защитить корабль в шесть с небольшим тысяч тонн от попаданий снарядов такого калибра. Иванов понял, что не зря он перед боем переоделся в чистое.

   Уйти на скорости двенадцать узлов – а после подрыва торпеды и с заклиненным правым валом больше дать было невозможно – практически нереально. Сзади настигает пара крейсеров, миноносцы атакуют уже со всех сторон, а отбиться от броненосца, перекрывающего единственный путь к спасению, тем более не получится. Остается только попытаться продать свою драгоценную шкурку подороже и доказать японцам, что канлодка "Кореец" в русском флоте – отнюдь не исключение из правил. "Эх, жалко, что мы перезарядить носовой аппарат не успели!" – посетовал Иванов собравшимся возле него офицерам.

   Последний известный приказ командира корабля был – "Рулевому – таранить корабль слева по курсу! Минерам – сразу после тарана взорвать крейсер! Команде – спасаться по способности". Увы, повторить подвиг "Корейца" "Диане" не удалось. Вторым залпом главный калибр "Фудзи" накрыл русских, и боевая рубка крейсера перестала существовать, исчезнув в вихре взрыва со всем содержимым. Вместе с командиром погибли лейтенант Иванов, мичманы Дудоров, Кайзерлинг и Савич... К ужасу японцев, неуправляемый корабль, как гигантская торпеда, продолжал двигаться в сторону броненосца, не взирая на град снарядов среднего калибра.

   Шестидюймовые подарки с броненосца и крейсеров исправно сносили с палубы русские пушки, в двух местах на спардеке умирающей "Дианы" уже занялись пожары, а сквозь дюжину пробоин в трюмы медленно, но верно поступала вода. Но, ни остановить, ни утопить крейсер за такое короткое время средним калибром невозможно. Только пятым залпом двенадцатидюймовок, проделавшим огромную пробоину в левой скуле крейсера, удалось сбить импровизированный брандер с курса. Но все равно на броненосце, от греха подальше, расклепали якорные цепи и дали полный назад, не желая повторить судьбу "Асамы".

   Величественно, как и подобает небожительнице, "Диана", плавно замедляясь, прошла всего в кабельтове от "Фудзи". Крейсер был обречен. Вести огонь могли только два шестидюймовых орудия правого, обращенного от броненосца, борта. Под командованием минного офицера мичмана Щастного, заменившего в плутонге убитого осколком Унгерн-Штернберга, они продолжали выпускать снаряд за снарядом в находившийся ближе всего "Такачихо". Под конец, машины не могли разогнать превращенный в развалину корабль до скорости более трех узлов.

   В завершение драмы "Дианы", в атаку на пылающий крейсер вылетел крохотный номерной миноносец N63 под командованием лейтенанта Накамуры. Хотел ли он отличиться, приняв участие в потоплении обреченного крейсера, или искренне хотел защитить броненосец – останется навеки неизвестным. В любом случае идея оказалась неудачной. Стоило его кораблику мелькнуть в луче прожектора, освещавшего умирающую "Диану", как все способные обстреливать его шестидюймовые орудия броненосца без команды с мостика перенесли огонь на "атакующий русский миноносец". Не успев даже показать позывные, миноносец исчез в облаке взрыва. Кого именно утопили бравые комендоры "Фудзи", стало ясно только с восходом солнца по подобранным на месте гибели спасательным кругам.

   "Диана" не на долго пережила отважный кораблик, завалившись на истерзанный левый борт, в который минуты за три до этого попала одна из двух выпущенных с "Фудзи" мин. Реквиемом кораблю стал последний выстрел уцелевшей трехдюймовки. Неизвестный комендор всадил снаряд прямо в мостик японского броненосца. Осколками щепы были легко ранены три человека, включая командира корабля.

   Ответом обозленных японцев были еще два чемодана, взорвавшиеся среди толпящихся на спардеке, и готовящихся покинуть корабль моряков. По воспоминаниям Семенова в этот момент было убито и ранено не меньше пятидесяти человек. С крейсера, в отличие от миноносца, взорвавшегося со всей командой, японцам удалось спасти девяносто трех моряков, включая старшего офицера Семенова, мичманов Щастного и Кондратьева, а так же ревизора князя Черкасского. Семенову повезло остаться в живых только потому, что за пару минут до рокового попадания в рубку "Дианы", он лично отправился топить сигнальные и шифровальные книги. Механики и машинная команда крейсера погибли почти все...

   Финальная точка в этом бою так же была весьма кровавой. Один из перелетных двенадцатидюймовых снарядов "Фудзи" попал по транспорту "Коку-Мару". Перевозившийся на нем полк потерял более роты убитыми и ранеными от взрыва на палубе, прямо в толпе глазеющих на бой солдат. Сам транспорт, хоть и остался на плаву, надолго вышел из строя: осколки в трех местах прошили его котел.

***

   Выслушав краткий доклад штабных о невеселых артурских событиях, Руднев задумчиво отозвал Балка в сторону.

   – Вот что... Чтобы через двадцать четыре часа ни тебя, Василий, ни твоих БеПо во Владике не было. Иначе в Артур не успешь прорваться. Что не доделали внутри – бери рабочих с собой. Я тебе постараюсь собрать с бору по нитке сводный полк, и ты это войско обязан доставить в крепость вместе с боезапасом для тамошней артиллерии. И ТЫ ОБЯЗАН не дать Артуру пасть до прихода кораблей с Балтики. Как – не мои проблемы, но теперь мы начинаем воевать всерьез на земле, на море и...

   – Ну, на земле, понятно – я, на море – ты, – ехидно перебил товарища Балк, – а в небесах-то кто?

   – В высших сферах у нас вращается товарищ Вадик. И теперь перед ним сверхзадача – снятие Куропаткина с Маньчжурской армии, а Стесселя с крепости. Судя по его телеграмме в этом направлении подвижки есть, особенно с учетом позиции Алексеева и того его личного письмеца, что Вадик царю доставил. И момент, слава Богу, удачный. После спасения "Орла" от оверкиля, самодержец Вадиму сам признался, что по его, ну и нашему поводу, у него теперь отпали все сомнения. Типа, где-то там сомневался, не верил еще до конца. Так-то вот. Вещица в себе, император наш. Лучше бы в Куропаткине сомневался...

   Имей в виду – Оку сейчас всем, что у него есть, будет ломить на Цзиньчжоу, сзади прикроется фиговым листком, потому как знает от разведки, что удара Штакельберга в спину пока можно не опасаться.

   У нас, в нашей истории, было так: оседлав перешеек, после восьми часов кровавой схватки 35 тысяч японцев с 4400 русских, Оку сбил с позиций истекающий кровью 5-й Восточно-сибирский полк полковника Третьякова. Затем выставил заслон против драпающего со своей дивизией в крепость от наньгуаньлинских позиций без боя (!) генерала Фока, который будучи всего в шести километрах от Третьякова не поддержал его ни одной ротой. После чего спокойно занял Дальний и, оставив на перешейке против всего артурского гарнизона лишь два полка, развернулся в сторону Инкоу. Там, под Вафангоу, Оку разбил окапывающегося (!) Штакельберга, обойдя с неприкрытых флангов. А в это время в Дальнем уже полным ходом высаживался Ноги с 3-й армией для предметного занятия Артуром...

   Из вышесказанного делаем вывод: преподнести генералу Оку сюрприз со стороны задней полусферы ты вполне можешь. Легенда наша о том, что мы строим защищенный от хунхузов поезд для наместника, на начальном этапе, надеюсь, сработает, и разобрать рельсы сразу по выходу на железную дорогу японцы не догадаются. Если не успеешь к сдаче цзинчжоуской позиции, последний реальный шанс его остановить до Дальнего – Наньгуаньлин. Там рельеф вполне для обороны подходящий. Дальше – голая равнина до самого города. И, конечно, ни окопов, ни укреплений. А сдача Дальнего это уже почти катастрофа. Ну да ты это и сам лучше меня понимаешь...

   Все, Вася, дорогой, время пошло! С Богом!

   Из переписки поручика 11-го уланского полка Ветлицкого с невестой

   Душа моя, Настенька!

   Прости, что не писал тебе почти месяц, но я невольно оказался в эпицентре событий настолько грандиозных и завораживающих, что не мог даже на это выделить минутку. Но, пожалуй, попробую изложить все по порядку.

   Когда нас с Ржевским – кстати, пан Сергей просил передать тебе горячий привет и поцеловать ручку, но я передаю только привет – направили во Владивосток, мы жутко расстроились. Официально нас переводили для "подготовки расквартирования полка на случай высадки японцев в Приморье", но мы-то понимали, что Ренненкампф просто нас отсылает из мести. Кто-то наверняка ему донес, как мы с Сержем на последних полковых посиделках отзывались о его стратегических талантах. В результате мы готовились скучать в этом богом забытом городишке, пока наш полк будет геройствовать и гнать японцев в Корее.

   Но на второй день нашего пребывания в город неожиданно пришел воскресший из мертвых крейсер "Варяг" с призами. По этому поводу был двухдневный праздник, в коем мы с Ржевским тоже приняли посильное участие. Но, к вящему сожалению Сержа, героями праздника были моряки. Нашему дорогому Сергуне было столь непривычно не быть центром всеобщего внимания, что он даже немного перегрузился.

   Потом были несколько дней лихорадочной муравьиной деятельности по приготовлению города к нападению японской эскадры. Когда мы с Ржевским попытались, было, объяснить, что не в штате крепости и участвовать в аврале (это такой морской термин, который означает, что работы больше, чем людей; не удивляйся, душа моя – я теперь стремительно "мореманизируюсь") не обязаны, то нарвались на неприятности.

   Следующие пару дней мы провели, командуя полусотней солдат, копающих ямы и пилящих лес на сопках возле города. К сожалению, дурная привычка Сержа – сначала говорить, а потом думать, неистребима, ну да ты и сама об этом прекрасно помнишь.

   Но в награду за труды праведные мы получили возможность наблюдать за обстрелом японских кораблей с лучших мест партера – с вершины сопки, откуда открывается просто-таки чудный вид на Уссурийский залив. Единственная проблема была в том, что в паре верст от нас находилась ложная батарея, которую мы же и оборудовали, и теперь японцы расстреливали именно ее. Так что часть спектакля мы провели, лежа на земле и пытаясь спрятаться от осколков снарядов, изредка взрывающихся в ветвях рядом с нами.

   По возвращению в город мы как были, грязные и усталые, пошли в неофициальный армейский клуб – "Ласточку". На наше удивление, компания в тот вечер группировалась вокруг некоего флотского лейтенанта, кои вообще являются редкими гостями в этом заведении, ибо они обычно проводят время в своей "Бригантине", ближе к порту.

   Когда один из наших знакомых, заметив нас, позвал Ржевского к ним за стол, лейтенант со смешком переспросил "уж не поручик ли часом", чем обеспечил себе повышенное внимание со стороны Сержа. Как ты наверняка помнишь, Серж искренне считает, что только он имеет право быть "душой любого общества"... А тут какой-то лейтенант морской...

   В общем, через полчаса Сергуня стал откровенно напрашиваться на неприятности, но и лейтенант был хорош! Он прилюдно заявил, что "пожалуй, стреляю и фехтую я изряднее всех вас, господа". На что Серж высказался в духе – "Наган и шестидюймовка Канэ – это несколько разные системы, да и фехтуем мы не на якорях, а на шпагах, ну, в крайнем случае, на шашках".

   Тут лейтенант окончательно всех привел в шоковое состояние – он предложил "перестрелять любых троих офицеров"... Ржевский вскочил и заорал, что он сам сейчас кое-кого пристрелит, без формальностей. А остальные, более трезвые члены компании, стали пытаться утихомирить спорщиков.

   Тут лейтенант извинился и объяснил, что именно он имел в виду. Оказывается, он предлагал пострелять по бутылкам. Трое господ офицеров по сигналу стреляют по одной бутылке, а он по трем. Суть пари – если он свои три бьет быстрее, чем Ржевский со товарищи одну – счет за всю компанию оплачивают они, в противном случае он. Серж, да и ваш покорный слуга, обрадовались возможности наказать наглого морячка. Третьим стал некий поручик, крепостной минер. Он весь вечер зыркал на лейтенанта и ворчал, что его приятеля зря наказали за какие-то там батареи, контакты и прочую их минерскую заумность, ни мне, ни тем более тебе, душа моя, не интересную.

   Ну, кто мог ожидать такой прыти от морского офицера, что и наган-то в руках держит раз в год? По сигналу он упал на спину и, перекатываясь по полу, стал палить из ДВУХ револьверов!! Причем лично я так засмотрелся на его кульбиты и столь упорно пытался понять, откуда и когда он выхватил оружие, что просто впал в ступор и забыл вытащить свой револьвер. Серж с минером стреляли, но большинство присутствующих в один голос заявили, что лейтенант попал первым по всем трем бутылкам. А он, встав с пола, невозмутимо предложил повторить с любыми другими стрелками, но уже по бумажным мишеням.

   Дружной толпой мы вывалились на пустырь за "Ласточкой", реквизировав на мишени старые театральные афиши. Я в этот раз подавал сигнал, Серж опять был среди стрелков. На этот раз, кто попал первым, сказать было сложно, но вот когда мы подошли к мишеням, Серж и двое других стрелявших покраснели. Нет, в их афише тоже были три дырки от пуль – в животе, на правой руке и в бедре тенора. Но вот три мишени лейтенанта...

   Когда он успел прострелить каждую дважды, не понял никто, хотя зрителей было с пару дюжин. Но это полбеды – каждый певец на каждой афише имел по пробоине в области сердца и в голове! И опять же – все это в падении и, как выразился лейтенант, "в перекате"... На наши вопросы – где это на флоте учат так стрелять – лейтенант отшутился старыми семейными традициями и дядей-полковником, что с детства его гонял со всеми видами оружия.

   Но Серж существо неугомонное. Все, даже минер, уже признали первенство лейтенанта и смирились с перспективой оплаты счета, но он... Черт его дернул сказать, что стрельба – это ничто по сравнению с фехтованием. Хитро усмехнувшись, лейтенант предложил повторить в том же составе на тех же условиях – ножнами, трое против одного до первого касания. Серж потом неделю щеголял с синяками на плече и поперек спины – одного раза ему опять не хватило. Самое смешное – что счет все же оплатил лейтенант и пригласил всех желающих навестить его завтра в паровозном депо, где он обещал дать всем желающим уроки стрельбы, и показать еще кое-что интересное.

   В общем, не буду тебя забалтывать малоинтересными тебе деталями, но теперь мы с Сержем служим в железнодорожном бронедивизионе флота "Варяг" под началом того самого лейтенанта, Василия Балка. Скоро нам предстоит дальняя дорога и участие в первом настоящем деле. Если даст Бог, все пройдет как должно, в следующий раз напишу тебе уже не из Владивостока. Ну, а если не повезет, и не суждено мне вернуться – помни, я тебя люблю сильнее, чем можно вообразить.

   Всегда твой – Виктор Ветлицкий.

Глава 6. На сопках Маньчжурии.

   Квантун. Май – июнь 1904 года

   – Да, господа, Куропаткин и вправду произвел на меня странное... не побоюсь даже сказать – неприятное впечатление, – изрек после некоторой паузы Михаил, – С одной стороны, конечно, ни в знаниях, ни в профессионализме ему отказать нельзя, но все эти вздохи и логические построения на тему предопределенности Порт-Артурской крепости как точки отвлечения японских сил от главного театра... Честно говоря, Василий Александрович, если бы Вы не вмешались, я мог и не сдержаться, ей Богу!

   Вы опять как в воду глядели, хорошо хоть Штакельбергу он приказ дал... С другой стороны, куда бы он делся теперь против прямого приказа Алексеева. Его подчиненность наместнику как главнокомандующему на театре государем еще 15-го числа подтверждена окончательно. Жаль, конечно, что сам Евгений Иванович выехал во Владивосток. Но раз он захотел лично с Всеволодом Федоровичем и тамошним бомондом вопросы судостроения и судоремонта обсудить, значит поводы для беспокойства есть. Тем более, что еще и новая начинка для снарядов – это тоже очень серьезно, что поделаешь...

   Да и то сказать, если бы не телеграмма брата, хотел ведь задержать нас в Мукдене... Ну, каков красавец этот господин Куропаткин?! МЕНЯ задержать!!!

   – Михаил Александрович, а что Вы, собственно хотели? Вы ему под Артуром – только лишняя головная боль и помеха. А случись что с Вами – так вааще... Тем более, что вся наша бронезатея им тоже воспринята без энтузиазма. Верно ведь сказал кто-то из наших старых генералов: "Куропаткина – главнокомандующим? А Скобелевым при нем кого?" У него же на лице написано – мой план войны гениальней, чем у Кутузова, и не вашего "великого" ума дело! А уж тем более какого-то недоразвитого морского...

   Сидевший напротив Великого князя и Балка, кавторанг Русин, улыбнувшись одними уголками губ, с грустью в голосе проговорил:

   – Да уж, Василий Александрович, это Вы верно подметили! Вас этот великий полководец даже в упор через лупу не различил бы. Как, практически, и меня, грешного. Сдается мне, что весь труд по копированию для Куропаткина и его штаба моего доклада о состоянии японской военной экономики и прочем... Так... Напрасная трата чернил. Все что выведали и узнали в Японии я и мои друзья, некоторые с риском для жизни, кстати, – все это пустяки в сравнении с ЕГО пониманием противника, которое сложилось во время посещения нашим министром Японии по приглашению Оямы. Слава богу, что ни Макаров, ни Алексеев так не считают.

   Что же до планов его нынешнего маньчжурского штаба, то все предельно понятно. То есть – отступать можем хоть до Урала – Москвы-то за спиной нет. Будем сокращать свои коммуникации, а японцы растягивать. Будем изматывать их в оборонительных боях, а если еще и Артур в осаду возьмут и под ним завязнут подольше – вообще прекрасно! Скопим сил потихоньку, чтоб вдвое-втрое побольше солдатиков... А потом и прихлопнем япошек не раздумывая о тактике, экономике и прочей ерунде. Мне на это Харкевич прямо намекнул, а Кузнецов, начальник оперативного отдела, подтвердил. Мы с ним знакомы хорошо, еще задолго до того как меня морским агентом в Токио определили. Так что сомневаться в наших армейских стратегиях не приходится.

   – Правильно все. Идеально по-штабному. Только абсолютно не учитывает ни международной обстановки, ни финансовых последствий затягивания войны, ни настроений в стране, находящейся на пороге бунта...– пробурчал Балк.

   – Ну, уж на счет бунта, это вы передергиваете, конечно, – вскинулся Великий князь.

   – Да нет, не передергиваю, Ваше высочество. Все как поближе к низам нахожусь, с какой стороны ни посмотреть...

   – Простите, что встреваю, но боюсь я, господа, что Василий Александрович истинную правду говорит. Неспокоен народ-то...– подал голос с дальнего конца стола отец Михаил, – святую истинную правду. Меня в этом многое убедило. Пока в Санкт-Петербург и обратно добирался, много с кем говорил я в пути. И ведь не только же о победе над ворогом желали и напутствовали...

   Заступничества люд простой ищет от несправедливостей властных... Землепашец совсем туго живет. От наделов так скоро один пшик останется. Что, куда деток-то? Не дай, господи, неурожай... Ведь голод же опять будет! Вот и думают людишки как помещиков с земли согнать. И, не дай господи, полыхнет. Так ведь не как в прошлые два года пойдет. Тогда ведь только хлеба брали. А в ответ – додумались! Стрелять... Теперь уж жечь будут. Нельзя было губернаторам и земским в усадьбы войско-то ставить... Нельзя было...

   Работник фабричный тоже страдает от штрафов и самовластностей заводчиков разных. Ведь ежели Государь на казенных верфях и заводах восьмичасовой день трудовой установил, то, оно, конечно, справедливым бы было и на заводах частных сделать. Люд работный ждет...

   А господа-то толстосумы наши примеру сему человеколюбивому следовать совсем не спешат. Как и сверхурочных справедливо оплачивать. Им, стало быть, царев пример и царево слово вовсе и не указ. А инспектора фабричные сплошь да рядом безобразия сии покрывают. Видно не бесплатно тож... И молчать о сем долее не должно. В нашем кругу и подавно...

   Отец Михаил обвел глазами разом притихших офицеров, после чего задумчиво продолжил:

   – Поговаривают в народе, что это наши богачи сами специально народ мутят, да карбонариям и анархистам разным денег под тишком дают, чтоб руками народными республиканства себе добыть, парламент этот... Чтоб совсем без царя в голове! А там – сколько приплатишь, то тот тебе выборные указ и отпишут. Искушение от нечистого. Слаб человек... Не зря, поди, в газетах то смешки да фельетоны разные печатают про эти французские штучки. Бесовство. Оно бесовство одно и есть...

   А тут опять же война... И где они, союзнички наши республиканские?

   Я так, господа офицеры, разумею – чем дольше война сия протянется, да еще, не дай Бог, разобьют нас... Раз, два, три... Отступать начнем... Раненых да увечных в Россию отправлять... Всякое тогда может статься. Даже загадывать не хочется.

   – Спасибо, отец Михаил, за правдивое слово... Только вот до пугачевщины новой нам сейчас... – Великий князь хотел еще что-то добавить, но почему то промолчал, задумчиво глядя на проплывавшие в абрисе пулеметной бойницы броневого борта покрытые зацветающим гаоляном холмы.

   В "кают-компании" бронепоезда "Илья Муромец" вновь воцарилось тяжелое молчание, перемежаемое мерным постукиванием колес по стыкам.

   Бронедивизион "Варяг" Императорского российского флота и идущие за ним три состава часа два назад миновали Ляоян, но неприятное ощущение от встречи с командующим Маньчжурской армии не отпускало. Да тут еще батюшка мирских проблем "накатил"...

   – Ладно, господа, хватит печалиться, – вдруг улыбнулся, обведя взглядом попритихших спутников Василий Балк, – Бог не выдаст, свинья не съест! А если что – генералы у нас найдутся. И на место командующего – Гриппенберг – даже ездить далеко не надо, и на начштаба при нем – взять хоть Сухомлинова Владимира Александровича из Киева. Тот был бы еще тандем.

   При этих словах Балк многозначительно посмотрел прямо в глаза Великому князю и жизнерадостно продолжил:

   – Я так полагаю: не повязали нас куропаткинские нукеры, и то слава Богу. Плохо пока только одно – нет достоверных разведданных о том, где нам встреча с японцами предстоит. Но и это поправимо. Когда будем подходить к перешейку, сначала пустим вперед разъезды, благо казачков у нас теперь поприбавилось, а за ними "Добрыню". Да и у Штакельберга к этому времени, может быть, ясность уже будет.

   И еще, Ваше Высочество, Вы бы просвятили нас о тех двух офицерах и тридцати четырех казаках, что мы взяли на "Поповича" и в эшелон к владивостокцам? Там ведь и словом перекинуться не успели, как тронулись. А теперь весь комсостав в недоумении.

   – Василий Александрович, какое еще недоумение. То, что с отрядом казаков-охотников из трех сотен маньчжурцев у нас ничего не получилось пока, это Вы уже поняли. Но это временно. Куропаткин с Харкевичем сослались на то, что согласно императорской телеграмме ими командовать должен персонально истребованный мною граф фон Келлер. А он пока не прибыл в Ляоян. Поэтому никто не пошевелился и этим не занимался. Но кое-какая информация утекла. Как водится...

   И вся эта ругань, которую вы, господа, слышали, была на двух офицеров и их людей, которые примчались в штаб, чтоб к нам в отряд охотников поступить. Причем их строевое начальство с этим вполне согласилось. Так сначала Харкевич допытывался, как они узнали и через кого. Потом не хотел отпускать до прибытия Келлера. Тут уж мне пришлось лично командующего дернуть. Нет, хороший человек Владимир Иванович, я не спорю. Но с Куропаткиным ему тяжко. Вот и дует на воду.

   Короче, я их всех под свое слово забрал. Обоих офицеров я знаю прекрасно. Они прибыли на войну добровольцами. Гвардейцы. Один кирасир из матушкиного полка, второй из лейб-гвардии конного. Первый – фон Эксе Владимр Федорович, вы господа о нем слышали, я не сомневаюсь. Меня он в манеже трижды обставлял. Да и стрелок и фехтовальщик от бога. Брат ему даже винчестер как приз вручил. Он с ним не расстается. Так что ясен Ваш интерес, Василий Александрович. Но еще будет время пообщаться, не волнуйтесь.

   А второй – собственной персоной наследник французского трона, среди прочих конечно. Да не смейтесь вы! Собственной персоной принц Мюрат. Наполеон Ахиллович. Он в русской службе с 99 года. Но это все так, как Вы говорите – лирическое отступление. Главное, что он тоже человек обстрелянный, в китайском походе весьма деятельно поучаствовал. А на коне и в рубке... Не знаю уступит ли Владимиру Федоровичу.

   – И что-ж Вы их к нам-то на "Илью" сразу не пригласили, Михаил Александрович?

   – Пусть отдохнут. Почти двое суток на ногах да в седлах до Ляояна, и сами попросились сначала присмотреть, как их люди разместятся на новом месте.

   – Понятно. Тогда само собой. Пусть отдыхают, а то, не ровен час, вечером уже весело может быть. Кстати, господа, вот Вам и очередной штрих к "прозрачности" куропаткинского штаба. То, что люди в охотники идут – это здорово. То, что двое суток марша, чтоб поспеть к нашему приходу – выше всяких похвал. Но вот то, что ЗНАЛИ, когда БеПо и Наследник Престола прибудут в Ляоян... Короче, делаем выводы. И думаем, кто еще и где нас может поджидать. Через час нужно будет "поповичам" приказать 1-ю готовность. И отправить разъезды. С охранением пойдем...

   Кстати, Александр Иванович, я ведь еще до Мукдена закончил чтением Ваш доклад, спасибо за доверие... – внезапно сменил тему разговора Балк.

   – Гриф грифом, Василий Александрович, но от Михаила Александровича и людей, которым ОН доверяет, у меня тайн нет.

   – Тогда, если не возражаете, я задам Вам несколько вопросов, касаемо японских фортификаций и их баз в метрополии?

   – Давайте, только сейчас достану карты и схемы, хорошо?

   Да! И в самом деле, что мы, право, все за упокой да за упокой! Я вот до сих пор под впечатлением, как удачно попал на Вас в Харбине. Не знаю и кого благодарить! А то ведь взяли бы перед носом японцы перешеек, через Чифу бы добираться пришлось. Но с подходом нашего сухопутного "Варяга" у них это так просто не должно получиться...

   – Как кого благодарить, сын мой? ЕЕ, Заступницу. Она же меня в Харбин как и Вас привела, в аккурат к перрону, когда варяжцы подходили. Или не согласны, Александр Иванович?

   – Простите, святой отец... Да! Не подумал я что-то, каюсь, – перекрестился Русин.

   – Ладно, господа, вы тут потолкуйте о своем флотском, а мы с отцом Михаилом пойдем на смотровую площадку артиллерийского вагона. Подышим немного, – грустно проговорил явно находящийся под впечатлением от всего услышанного сейчас, но еще больше от увиденного и услышанного в Ляояне, Михаил, – Пойдемте, святой отец. И если можно, позвольте еще раз помолиться с Вами Пресвятой Богородице у нашей иконы. Тяжко мне что-то сегодня...

   Когда Великий князь со священником вышли, Балк подмигнув Русину, спокойно и с расстановкой проговорил.

   – Тяжко... Перед первым в жизни боем всегда не легко. Всем.

   – А я вот думаю, что Михаил Александрович о другом бое задумался. Не о том, что завтра нам здесь, на Квантуне, предстоит. А совсем о другом...

   Вам так не показалось, Василий Александрович?

* * *

   Капитан японской императорской армии Кабаяси Нобутаке сидел и смотрел на карту. Уже в течение получаса. Со стороны солдатам казалось, что их командир прорабатывает маршрут марша, который должен был начаться через час. Но на самом деле капитан просто смотрел вникуда. Не подобает воину проявлять слабость и заваливаться прямо на землю, как сделали его подчиненные. Но и он сам отчаянно нуждался в передышке.

   Кабаяси наконец-то мог позволить себе расслабиться, впервые за последние три недели. В голове был абсолютный вакуум, который бывает только сразу после окончания тяжелой работы и заполняется с началом новой. Оборонительные позиции русской армии на перешейке были наконец-то прорваны, и у молодого самурая появился шанс пережить и этот день, хотя еще полчаса назад он был уверен в обратном. Утром на его глазах русской шрапнелью была выкошена колонна воинов Ямато, которую вели в атаку представители лучших самурайских семей Японии. Они проявили недовольство "черепашьими темпами ведения войны", и император "посоветовал" им отправиться в Маньчжурию и самоличным примером на поле боя, а не в газетных статьях, показать, как воюют настоящие самураи...

   Теперь залитые кровью обломки фамильных доспехов остались где-то там, на перепаханной взрывами и пулями полосе земли перед русскими укреплениями. Из той колонны, попавшей под обстрел полевой батареи, выжило не более пятнадцати процентов личного состава, и в следующую атаку их повел уже сам Кабаяси.

   Еще утром он командовал полностью укомплектованным 2-м батальоном 2-го полка 1-й пехотной дивизии, старейшего и наиболее заслуженного подразделения императорской армии. Ко второй атаке под его началом был уже весь полк, но, увы, – число его подчиненных существенно не увеличилось. Командир полка был ранен шрапнелью, командир первого батальона убит.

   Хотя добрая половина русских батарей уже была подавлена японскими орудиями, стрелявшими с закрытых позиций, и огнем канонерок с моря, вторая атака тоже сорвалась. Под плотным ружейным огнем японская пехота снова откатилась. На запрос об артиллерийском обстреле русских люнетов, из которых велся плотный фланкирующий огонь, пришел обескураживающий ответ – стрелять нечем. На орудие осталось по два-пять снарядов на случай отражения контратаки.

   Первая попытка японских мелкосидящих кораблей подойти вплотную к берегу и "перепахать" русские укрепления также была неудачна. Пара русских, более крупных, да еще и бронированных канонерок с непроизносимыми для японца названиями "Гремящий" и "Отважный" устроили японским коллегам кровавую баню. Японцы почти не строили специальных мелкосидящих судов для действия в прибрежной зоне, предпочитая обходиться китайскими трофеями и старыми кораблями. Все деньги, выделяемые на флот, шли на строительство эскадренных, морских кораблей. Вот Кабаяси и имел "удовольствие" в течение получаса наблюдать за избиением японского прибрежного флота.

   Взрыв девятидюймового снаряда, после которого от маленькой деревянной канонерки "Иваке" остались только щепки на воде, вызвал неприятную ассоциацию с событиями ночи высадки восемь дней назад, двадцать первого апреля. Он невольно вспомнил свой личный опыт "участия" в морском сражении и даже поморщился, что для самурая равноценно истерике.