Текст книги "Владивосток - Порт-Артур"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Чернов Александр Борисович
Владивосток – Порт-Артур

Часть первая

Глава 1. Порядок по-Артурски, орднунг по-Владивостокски

   Владивосток, Квантун. Апрель-май 1904 года

   Дверь комфортабельного номера «Астории», что на Светланской, превращенного в офицерскую гауптвахту, со скрипом распахнулась, и обернувшийся на звук Балк, увидел в дверном проеме до боли знакомую фигуру с контр-адмиральскими погонами и тросточкой в правой руке.

   – Ну-с, господин главный хулиган с "Варяга", рассказывай, как дошел до жизни такой. На три дня тебя, Вася, без присмотра оставить нельзя. Ну, зачем, зачем ты этого чинушу-то пристрелил?

   – Как пристрелил? С каких это пор без уха умирать начали? Ты лучше расскажи, как сходили?

   – Расскажу, как из кутузки выйдешь. ЕСЛИ выйдешь. Родной, ты чего в городе учудил? Я только и успел из порта до губы доехать, так мне уже в два уха напели, что ты каждый вечер пьянствуешь в компании армейцев в "Ласточке", что ты сманил половину казаков в городе к себе на какой-то там поезд. Что ты, наконец, застращал все чиновничество города, таскал по главной площади умирающего Петухова и не подпускал к себе патруль, отстреливаясь из револьвера. И это максимум за неделю, что мне не до тебя было. Ну как я тебя одного отпущу на бронепоезде в Маньчжурию? Ты же его пропьешь или в карты проиграешь!

   – ОК. Давай по пунктам. В "Ласточке" я с армейцами не пьянствую, вернее, не только и не столько пьянствую, сколько отбираю себе офицеров в первый батальон морской пехоты и на бронепоезда. Ну и заодно просвещаю местное дремучее офицерство по поводу организации обороны, действий малых групп и прочих премудростей, до которых им пока как до Парижу раком. Казаков сманил, говоришь? А как мне еще обеспечивать дозоры вокруг бронепоезда на стоянке и при ремонте пути? Конечно, я со знакомым тебе хорунжим отобрал лучшее, что есть во Владивостоке и его окрестностях. Что это не понравилось их начальству – не удивлен, но, брат, против царского указа не попрешь...

   – Погоди, какого такого указа? Ты что, царские указы стал подделывать?

   – Зачем подделывать-то? Я не знаю, что именно там Вадик с Николашкой сделал, но тот указ, что я у него просил, получил обратно за подписью императора через три дня. Право на отбор в "экспериментальный бронедивизион русского флота "Варяг" под командованием лейтенанта флота Балка любого личного состава". Ну и там еще кое-что о недопустимости чинения препятствий вышеупомянутому лейтенанту...

   – Ты не задавайся, рановато пока. Ты еще про пристреленного чинушу мне не рассказал. Что за препятствия такие он "чинил вышеупомянутому Балку", что его пришлось мочить?

   – Он мне сделал предложение, от которого я, по его мнению, не мог отказаться. Я к нему пришел за вагонами. Причем эти вагоны были мне выделены министром путей сообщения, и все бумаги у меня были. Оплачены они тоже из казны были. Так этот петух гамбургский, напоив меня чаем, говорит: "а давайте мы небольшой гешефт сделаем". И предлагает мне отчитаться перед Петербургом, что, мол, вагоны я получил, но на перегоне Владивосток-Никольск они сошли под откос, и теперь требуется их замена, а мне пять процентов от стоимости.

   Я ему честно сначала по-хорошему пытался объяснить, что мне вагоны нужны для дела, а гешефт мы после войны сделаем. Нет, война, говорит, все спишет. Я молчу. Наконец, поняв мою "дремучую тупость" фыркнул, выписал-таки вагончики. Расписался я в их получении, пошел принимать. Так эта сука мне вагоны из сгоревшего пять лет назад в Никольске старого депо подсунула, там даже оси так к буксам приржавели, что их паровозом не провернуть! Опять же, возвращаюсь к нему, и по-хорошему говорю – мне на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых во Владик груз для флота доставили, я их под разгрузкой в порту видел, в нормальном состоянии, только добронировать – и вперед. Нет, говорит, берите, любезнейший, что дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать умные вещи, не крутите носом.

   Ну, тут на меня и накатило... Я таких гадов еще в том времени насмотрелся. И натерпелся от них. В общем, сунул я ему револьвер под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров и прочих флотских и армейских делах уже наварил. Сначала он хотел было покочевряжиться, но как я ему ухо отстрелил – запел, как канарейка. В общем, список чиновников, подрядчиков и наворованных сумм у меня в каюте, под столом приклеен.

   Кстати – Гаупт то-ли сам замазан, то-ли настолько привык к всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При замене мачты на "Рюрике" смета удвоена, дерево, которое заготовили для подкладки под броню, гнилое, купили по дешевке после разборки разваленных Камимурой домишек. То есть полетят эти листы в воду от первого попадания – болты срубит, зато кто-то наварил пару тысяч рублей. Трубки котлов, которые при ремонте "Варяга" использовались и были проданы морскому ведомству неким Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого "Варяга", который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он нашел. Правда, как этот комплект вообще попал во Владивосток вместо Порт-Артура, тоже загадка... Хотя, какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный. Не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства!

   Ну, я его прямо у почтамта в одном исподнем с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу, с плакатом "так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота"...

   Что, правда, скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения, может, сердце слабое?

   А от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал – пойду на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. А стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь...

   Ладно, погорячился...

   – Слушай, Вася, а как-нибудь попроще ты не мог? Без явных следов? – усмехнулся Руднев.

   – Ну, извини, Всеволодыч, говорю ж – погорячился, забыл.

   – Так... Сиди тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду попробую твои завалы дерьма разгрести. Чтоб не грустил – скажу чтоб Шустовского тебе и закусь принесли. Карбонарий фигов...

   Через день Руднев снова появился на пороге "камеры" Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с "Варяга".

   – Значит так, этот чинуша еще жив, в госпитале он. Одевайся в парадное, отправляемся на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с "Варяга", с оружием, сначала в госпиталь за твоим знакомым заедем, а уж после в городское собрание с визитом. И это, списочек из каюты не забудь прихватить. Будем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора, наконец, объяснить людям, что такое законы военного времени. Будут знать, как у МЕНЯ воровать.

   – А чего ты два дня полуроту собирал?

   – Нет, я за эти два дня из Питера получил индульгенцию – приморская крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном, и живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. Подчинена флоту. И самый главный петух в этом курятнике – я. И закрой пасть, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь про птичку откомментировать. Не та эпоха, не стоит. Кстати, и Макарову такой же карт-бланш надо будет выбить, если у нас без эксцессов пройдет... На выход, лейтенант Балк, с вещами!

* * *

   Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики вспоминали не иначе как словами «Варфоломеевская ночь». Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с повязкой на голове, так хорошо повлиял на не знавших такого обращения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в комнате для допросов Балка с парой страхолюдного вида казаков с винтовками, чтобы несгибаемый и «кристально честный» чиновник, затравленно глядя на десяток лежащих на подоконнике табличек с надписью «Вор – пособник врага!», совершенно аналогичных болтающейся на шее Петухова, начинал каяться в своих грехах и закладывать сотоварищей.

   После чего раскаявшийся грешник на глазах ожидавших своей очереди коллег отводился в соседний дом, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшему чинуше, что "палец сорвался, а курок чувствительный".

   К концу недели в казну было возвращено материалов и ценностей на сумму более полумиллиона рублей. Все перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были позже собраны в зале городского дворянского собрания, и Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой – "до конца войны воровать у армии и флота нельзя". Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел без суда и следствия. Для тех, кто проникнется и будет трудиться, не покладая рук – вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.

   Но больше всего чинуш и простых обывателей напугала речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда крейсеров перед тем, как вести моряков на столь не характерное для них дело. Самым страшным было начало...

   – Товарищи! – по рядам выстроившихся по экипажам моряков и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди офицеров.

   – Да-да, я не оговорился. Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на "Варяге" прорывался с трофеями вокруг Японии; и тех, кто со мной на "Богатыре" держал на почтительном расстоянии от захваченного купца трех "Мацусим". Тех, кто на крейсерах ходил к японцам в огород, кто на "Громобое" рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов. А еще тех, кто тушил пожар на "Рюрике", готовился к атаке японских крейсеров и ходил к Гензану на миноносцах; всех, от командиров крейсеров до последнего штрафного матроса я считаю своими боевыми товарищами. Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда рядом...

   Сейчас нам с вами, товарищи мои, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны – наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы справимся и с этим – не страшнее снаряда под ватерлинию будет. И еще. Я испросил у государя-императора разрешения, чтобы все члены Товарищества ветеранов войн Российской Империи, которое мы с Вами создадим, имели право обращаться друг к другу как товарищи, конечно, вне службы. Так что для всех вас я сейчас "товарищ контр-адмирал". Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство – вступление в сие общество дело сугубо добровольное.

   Когда смолкли восторженные крики "ура" и оторопевшему Балку удалось на минуту уединиться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:

   – Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие, в жопу, товарищи, на кой ляд!?

   – Вася, успокойся, – непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, – все началось с одной идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его переспросил "Простите, ТОВАРИЩ капитан первого ранга"... Ну, пришлось пообещать, что разъясню. Наплел ему про это гребанное "товарищество", мол, обдумываю... Надеялся, что отвяжется. Так вот, он в тот же вечер приперся почти что с половиной офицеров крейсеров, и попросил организовать оное общество немедленно! Я думал спустить на тормозах – сказал: "или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую". Думал – не проглотят, так нет – прогрессивная молодежь, блин! Согласилися даже на это!!! Хотя и не сразу. Короче говоря, задний ход я пока дать не смог. Уже списки составляют. Но ты не расстраивайся – через пару месяцев, я думаю, идея сама собой зачахнет.

   – Знаешь, а может, и не зачахнет, особенно если этой идее помочь... Какую-то идеологию нам все равно надо будет Ильичу с компанией противопоставить, а если господа-товарищи офицеры на это готовы пойти, то почему бы и не "Товарищество ветеранов" для начала? Может надо будет ввести какие-то отличительные знаки на одежде, чтобы было сразу видно – господин перед тобой или товарищ... Мне, например, у беляков шеврон нарукавный из триколора нравился... Устав надо разработать, табель о рангах и прочее... Может, чего и выйдет дельное.

   – Но ведь в это товарищество по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же это массовая идеология?

   – Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот, в конце концов, и прав. Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли... Хотя и не только армия... Думаешь зря что ли в нашем "светлом" будущем такая тотальная зачистка армии и флота велась, а оборонка разваливалась бешеными темпами? Просто кто-то очень неглупый смекнул, что окончательной капитуляции перед Америкой эти два русских сословия, если употребим такой термин в данном случае, могут и не допустить, выступив открыто и сообща. Так что инженерный корпус тоже нужно привлекать. Опять же – по Петровской табели о рангах чиновнички-то тоже люд служивый. Зарвавшихся – сажать безжалостно, конечно. А как честные служаки? Может, и для них что-то организуем, типа "Десять лет без единой взятки", посмотрим...

   Увы, занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием "партии еще более нового типа", Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который снова решительно перевесил чашу весов войны на сторону Японии.

***

   24 февраля в Порт-Артуре был двойной праздник. Во-первых, из Петербурга поездом прибыл долгожданный новый командующий эскадрой вице-адмирал Макаров. Во-вторых, как по заказу, в день его приезда наконец-то удалось снять с мели подорванный еще в первый день войны "Ретвизан" и ввезти его в гавань. Эскадра ожила. Макаров потребовал от командиров кораблей невиданного – проявлять инициативу!

   После объезда всех кораблей эскадры рангом выше миноносца, Степан Осипович собрал у себя командиров и устроил разнос тем, кто до сих пор не сдал в порт мины заграждения и не установил дополнительные заслонки на амбразурах рубок. На робкие попытки возразить, что, мол "приказа, точно регламентирующего ширину щели пока не было", Макаров начал фитилить с главным лейтмотивом: "вы здесь с лекарем с "Варяга" встречались на три недели раньше, чем со мной, и он вам об этом говорил. А командир корабля обязан сам делать выводы, как именно поддерживать вверенный ему корабль в боеготовом состоянии".

   Касаемо обучения экипажей каждого корабля в отдельности тому, что предстоит делать в бою, на первый взгляд положение было не столь пугающе, как громадье навалившихся судоремонтных и модернизационных работ. В этом случае, при условии дружной работы всех, – от командира до молодого матроса, – можно было многое наверстать.

    Адмирал в заключение и высказался именно в таком ключе:

   – Успех наш возможен, если каждый задастся целью работать не в силу только приказаний начальства, но из сознания, что, как бы ни была незначительна его роль, добросовестное ее выполнение может, в иных случаях, иметь решающее значение. Ведь если комендору внушить, что один удачный выстрел его орудия, разрушивший боевую рубку неприятельского броненосца, может решить участь боя, – то ведь эта мысль наполнит все его существование! Он даже ночью, даже во сне, будет думать о том, как возьмет на прицел неприятеля! А в этом вся суть дела. Уметь желать – это почти достигнуть желаемого.

   Теперь уж поздно нам вести систематические учения и занятия по расписанию. Каждый командир, каждый офицер-специалист, каждый заведующий отдельной, хотя бы и самой маленькой частью на корабле, должен ревниво, как перед Богом, как на страшном суде, выискивать свои недочеты и все силы отдавать на их устранение. В этом деле и начальство, и подчиненные – первые его помощники.

   Нельзя бояться ошибок и увлечений. Не ошибается только тот, кто ничего не делает. От работы, даже направленной по ложному пути, от такой даже, которую пришлось бы потом бросить, – остается опыт. От безделья, хотя бы оно было вызвано самыми справедливыми сомнениями в целесообразности дела, ничего не остается. Помните, что мы не знаем, как считать свое свободное время, данное нам на подготовку к решительному моменту, – месяцами, днями или минутами.

   Раскачиваться некогда. Выворачивайте смело весь свой запас знаний, опытности, предприимчивости. Старайтесь сделать все, что можете. Но обязательно думайте, принимая те или иные шаги. Безоглядного безрассудства война не терпит. Конечно, невозможное останется невозможным, но все возможное должно быть сделано. Главное, чтобы все, понимаете-ли – ВСЕ – прониклись сознанием всей огромности возложенной на нас задачи. Осознали всю тяжесть ответственности, которую самый маленький чин несет перед Родиной! Дай Бог, в добрый час!

   Макаров тотчас по прибытии в Порт-Артур объявил приказами диспозиции походного и боевого строя. В тех же приказах были даны общие руководящие правила для действия артиллерией и маневрирования отдельных судов в тех или иных обстоятельствах боя. До сих пор этого не было.

   Немедленно, по приказанию адмирала, был учрежден из портовых судов и миноносцев, так называемый "Тральный караван", в чем, несомненно, большая заслуга флагманского минера эскадры Константина Федоровича фон Шульца. И каждый день на протраленный спозаранку внешний рейд для отработки совместного маневрирования обязательно выходили по нескольку кораблей.

   Увы, сразу заставить всех эффективно "крутиться" в новом ритме, да еще и принимать правильные решения в быстро меняющейся обстановке не получилось. Убедиться в этом пришлось уже 27 февраля.

   В этот день ВСЯ артурская эскадра впервые вышла на внешний рейд за время утренней полной воды в промежуток около 2-х часов, а вошла в гавань, с 6 до 7 часов вечера по вечерней полной воде. Неприятель скрылся бесследно. Эскадра, выйдя в море, занялась эволюциями. Пользуясь отсутствием японцев, корабли усиленно маневрировали, выйдя на большие глубины, где мин можно было особо не опасаться. Причем Макаров сразу повел всю колонну на коротких интервалах, рассчитывая встряхнуть командиров, заставить почувствовать себя в строю.

   Увы, результат получился довольно неожиданный и далеко неутешительный. Судя по всему, адмирал просто "загонял" отвыкших от такого ритма командиров. Когда эскадра уже подходила к Тигровке, и Макаров приказал сбавить ход, три броненосца имели столкновение. Хотя сигнал был всеми принят, отрепетован и понят.

   В итоге, "Севастополю" изрядно попало в корму, но об этом приказано было не распространяться. Он был протаранен накатившим "Пересветом". По счастью, настоящей пробоины не получилось, а только щель в разошедшихся листах обшивки, да еще была погнута одна из лопастей правого гребного винта, которую пришлось впоследствии менять при посредстве кессона-колокола. Однако, и "Пересвету" столкновение не прошло даром – он слегка свернул себе на сторону таран и получил течь в носовой части. Починили и его... "Севастополь" не остался в долгу и ткнул "Полтаву", тоже наградив ее щелью. Это были наглядные результаты стояния в вооруженном резерве...

   Можно представить себе душевное состояние Степана Осиповича, сосредоточенно наблюдавшего весь этот "компот" с мостика "Победы", на которую он перенес флаг как раз накануне. Радоваться было нечему. Калек и хромоногих у нас прибыло. Полностью боеспособных броненосцев осталось ДВА. А к этому нужно прибавить еще выходы из строя шестидюймовок при проведенных стрельбах – сдавали то накатники, то подъемные дуги...

   Случись подобное столкновение в мирное время, ответственный адмирал был бы отрншен от командования немедленно. Будь он хоть трижды Макаров. Сейчас же наместник только крепко ругнулся, прочтя рапорт об инциденте, после чего, тяжко вздохнув, добавил: "коней на переправе не меняют"...

* * *

   Вместе с адмиралом приехали из Питера не только корабельные инженеры и мастеровые Балтийского завода во главе со старшим помощником судостроителя Кутейниковым, но также и другие специалисты, как например полковник Меллер и с ним целая партия рабочих с орудийного Обуховского.

   Все сразу зашевелилось. Энергично двинулась постройка кессона для "Цесаревича", до того бывшая под сомнением, поскольку пробоина не только находилась в корме, где корпус броненосца сам по себе имел сложную форму, но еще и в районе дейдвуда. В итоге кроме кессона пришлось делать еще и лекальную "пробку" между корпусом и дейдвудом, с установкой которой все сооружение достигало должной герметичности.

   Старый кессон "Ретвизана" признали негодным и строили новый. В артиллерийских складах, где в полном пренебрежении валялись орудия и части их установок, забранные еще в 1900-м году из тянь-тзинского арсенала, начали разбираться. Кое-что, пропавшее бесследно, сделали вновь в мастерских порта, и в итоге предоставили на сухопутную оборону до 40 орудий. На батарее Электрического утеса доработали станки, благодаря чему возможный угол обстрела орудий увеличился на 5®. Не мало поработали также вольные техники и водолазы Ревельской спасательной компании, они-то и поменяли лопасть винта на "Севастополе"...

   Адмирал, как ни быстро собрался в путь-дорогу, ничего не забыл, обо всем помнил...

   После громадных нагрузок дневных работ и учений отдыхать всем приводилось урывками: чуть ли не каждую вторую ночь на внешнем рейде происходила локальная мясорубка. Макаров учел мнение Руднева и никогда не отправлял в дозор меньше четырех миноносцев одновременно.

   Кроме них, на внешнем рейде, как правило, дежурил минимум один старый, но довольно опасный для миноносцев противника минный крейсер, "Всадник" или "Гайдамак", с которых сняли минные аппараты и 47-миллиметровые пугачи, зато насовали по полдюжине трехдюймовок. Обычно на рейд выходила еще и канонерка, а в готовности под парами каждую ночь была пара крейсеров.

   Уже через две недели выяснилась разница в подготовке и характеристиках крейсеров, их командиров и команд. Идеальным борцом против чужих миноносцев оказался "Новик" под командой Николая Оттовича Эссена, закончивший ремонт, бывший следствием попадания в крейсер двенадцатидюймового снаряда в первый день войны. Высокая скорость, шесть скорострельных 120-миллиметровок, а так же дерзость и бесстрашие командира, позволяли "Новику" занимать выгодное положение для расстрела миноносцев противника и вовремя уворачиваться от ответных торпедных атак. Вскоре он записал на свой счет два миноносца и минный катер.

   Правда, после войны выяснилось, что на самом деле оба миноносца японцы дотащили на буксире до Чемульпо и после ремонта ввели обратно в строй, но утопление тараном минного катера действительно имело место быть. Впрочем, японцы в долгу не остались, и по докладам командиров миноносцев, достававший их "Новик" был потоплен самодвижущимися минами уже минимум три раза. На деле единственными повреждениями лихого крейсера второго ранга были три пробоины от 75 и 57-мм снарядов.

   Вторым по боевой эффективности оказался броненосный "Баян" под командой Роберта Николаевича Вирена. "Аскольд" тоже проявил себя в единственном для него ночном столкновении вполне неплохо, но Макаров предпочитал использовать его в дневных разведывательных выходах. Он, как и "Варяг" с "Богатырем", был недосягаем для броненосных крейсеров японцев и слишком силен для их мелких бронепалубников.

   Зато богиня отечественного производства – "Диана" (ее систершип "Паллада" все еще не вышла из дока, где ей не торопясь – в первую очередь работы велись на броненосцах – устраняли повреждения от минной атаки в первый день войны) – оказалась не слишком эффективной. Ее многочисленные 75-миллиметровки работали только на близких дистанциях, подойти на которые к миноносцам самому этому медлительному кораблю было практически нереально. Правда, и японские миноносцы ее предпочитали обходить стороной.

   Посмотрев на это, Макаров загадочно хмыкнул: "и тут не соврал варяжский врачеватель", и приказал снять с "богинь" половину 75-мм пушек, заменив их на четыре шестидюймовки, снятых с берега, а освободившиеся 75-миллиметровки установить по одной на корме каждого миноносца. После этой простой, как табуретка, меры, русские миноносцы наконец-то уравнялись в огневой мощи со своими японскими визави...

   В результате этой бурной деятельности, а также каждодневного траления силами портовых буксиров, катеров, и миноносцев, Макаров смог поддерживать рейд в почти что абсолютной чистоте от вражеских мин и отбить следующую атаку брандеров.

* * *

   Адмирал Того вторично попробовал закупорить русский флот в гавани 14 марта, воспользовавшись тем, что проход теперь не защищали пушки «Ретвизана». Возглавить отряд из 4 пароходов-брандеров («Чуйо-Мару», «Яхико-Мару», «Йонеяма-Мару» и «Фукури-Мару») поручили герою февральского рейда, бывшему морскому агенту в Санкт-Петербурге капитан-лейтенанту Такео Хиросе. Команда кораблей набиралась исключительно из добровольцев. Сопровождать брандеры до Порт-Артура должны были 6 миноносцев 9-й и 14-й миноносных флотилий: «Хато», «Кари», «Маназуру», «Касасаги», «Аотака» и «Цубаме».

   В 2.20 ночи 14 марта прожектора крепости нащупали приближающиеся к рейду четыре парохода-заградителя и миноносцы, сразу же крепостные батареи и корабли открыли по ним огонь. После первых выстрелов Макаров прибыл на канонерскую лодку "Бобр", стоявшую в проходе, и в течение нескольких часов руководил операцией отражения противника. Хладнокровие, распорядительность и сдержанная корректность в отношении, как офицеров, так и нижних чинов, ее командира капитана 2-го ранга Александра Александровича Ливена, продемонстрированные им в этом бою, приглянулись командующему, и он начал подумывать о продвижении светлейшего князя на мостик корабля 1-го ранга.

   Головной брандер "Фукуи-Мару" был подорван торпедой миноносца "Сильный" лейтенанта Криницкого. Взрывом у него был оторван форштевень, но носовая переборка уцелела и не позволила брандеру затонуть. Потерявший управление и осыпаемый со всех сторон снарядами, японский пароход развернулся вправо и уткнулся в берег под Золотой горой.

   В это время на "Сильном" случайно один из матросов ухватился за рычаг парового свистка. Над гаванью раздался протяжный гудок, который японские заградители приняли за сигнал своего ведущего и повернули за ним. Это и предопределило полный провал операции противника. Еще два японских судна "Чуйо-Мару" и "Яхико-Мару" приткнулись у Золотой горы, а четвертое, "Йонеяма-Мару", торпедированное миноносцем "Решительный" и расстрелянное береговыми батареями, затонуло у Тигрового полуострова.

   В шлюпке, спущенной с брандера "Фукури-Мару", погиб отважный Хиросе, сраженный осколком снаряда, попавшего в борт парохода. Тем временем бой на подступах к Порт-Артуру продолжался. "Сильный" получил повреждения от огня "Аотака" и "Цубаме" и тоже вылез на берег у подножия Золотой горы (до восхода снят буксиром "Силач"). На русском миноносце погибли 7 матросов и инженер-механик Зверев. Лейтенант Криницкий и 12 матросов получили ранения. В это время среди вспышек выстрелов и света прожекторов к месту боя подошла канонерская лодка "Бобр" под флагом командующего.

   Вместе с канонерской лодкой "Отважный" они отогнали вражеские миноносцы.

Теперь требовалось осмотреть брошенные под берегом неприятельские пароходы, потушить на них пожары и обезвредить подрывные устройства. Это было выполнено командами добровольцев под руководством лейтенантов Кедрова, Азарьева и мичмана Пилсудского.

   С японских кораблей также была снята мелкокалиберная артиллерия и передана на усиление береговой обороны и некоторых миноносцев. Когда утром 14 марта у Порт-Артура появился японский флот, ему навстречу решительно вышла русская эскадра, убедив адмирала Того в провале его замыслов. И хотя у Макарова в тот момент было всего четыре броненосца – на "Севастополе" как раз ремонтировали винт – не приняв боя, японские корабли отошли.

   Понимая, что противную сторону сие очередное фиаско явно не устроило, Степан Осипович для безопасности прохода приказал с брандера "Йоеяма-Мару", затонувшего под Маячной горой срезать надстройки и он, превратившись в своеобразный мол, стал надёжной защитой для дежурных канонерок. А чтобы на будуще еще больше затруднить японцам подобные атаки, Степан Осипович решил устроить перед входом на порт-артурский внутренний рейд дополнительное заграждение из затопленных пароходов.

   Были взяты четыре парохода русско-китайского пароходства и КВЖД: "Харбин", "Хайлар", "Шилка" и "Эдуард Бари". Первые два образовали наружный брекватер от Тигрового полуострова, а последние два – внутренний, около Золотой горы. Между пароходами "Шилка", "Эдуард Бари" и затонувшими брандерами у Золотой горы протянули стальные тросы. Впоследствии еще мористее этих брекватеров было поставлено минное заграждение инженерного ведомства на проводниках с берега, замыкаемое на ночь.

   Для обороны рейда были специально выделены береговые батареи, канонерские лодки и введено дежурство крейсеров, миноносцев и катеров у затопленных на рейде пароходов, бонов и минных заграждений. У входа на рейд под Золотой горой дополнительно были установлены 120-мм орудия, временно снятые со вспомогательного крейсера "Ангара", которые постепенно должны были заменить пушками, снимаемыми с "Боярина", затонувшего на мелководье у одного из островов недалеко от Дальнего.

   Вдобавок, "беспокойный адмирал" распорядился посменно ставить на ночь у артиллерийской пристани броненосец типа "Полтава" (такую идею высказывал, кстати, доктор Банщиков в одной из своих доставших Макарова телеграмм), чьи направленные в проход две двенадцатидюймовки в купе с четырьмя шестидюймовыми пушками, должны были стать дополнительной гарантией от повторения атак настырных японских брандеров.