Текст книги "Владивосток - Порт-Артур"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

   – Так-так, а с этого места поподробнее, неужто моего прошлого "фитиля" опять мало оказалось? – встрепенулся Руднев.

   – Всеволод Федорович, может сначала японца добьем, – ехидненько, как в старые добрые времена, поинтересовался бывший старший офицер "Варяга".

   Оторвавшись на мгновение от бинокля, Руднев стряхнул с козырька фуражки брызги, долетевшие до мостика после падения ухнувшего недалеко от борта японского восьмидюймового "привета".

   – Ладно, первым делом мы утопим "Такасаго". Но на будущее запомните – Вы в ответе не только за то, как ваши люди воюют в море, но и за то, чем они занимаются на берегу! А в данном случае – вдвойне. Поговорку "рыба гниет с головы" помните? А он часть головы рыбы всероссийской. И вправить мозги этой конкретной голове можем только мы, раз судьба так распорядилась. И дурь эту пробританскую из нее повышибить. А больше, увы, не кому.

   – Ну, беготня под осколками английских снарядов, выпущенных из английских пушек английскими союзничками, это тоже способствует, Всеволод Федорович.

   – О том и речь, любезный Вениамин Васильевич. Кстати, давайте-ка пойдем за броню. Начинается кардебалет, и эти самые осколки до нас уже долетают. "Собачка" обречена по-любому, поэтому глупо рисковать – никакого смысла не вижу.

   Кирилл Владимирович! Поднимайтесь к нам, в боевую!

   Пока на мостике господа старшие офицеры обсуждали судьбы России, артиллеристы под командованием Зарубаева уточнили дистанцию пристрелкой. Дружно рявкнула пара восьмидюймовок, и часто, подобно пулемету-заике залаяли бортовые шестидюймовые орудия. На "Такасаго" попытались, резко изменив курс, выйти из-под накрытий. Но тщетно – раненый крейсер не мог уйти от более крупного, лучше вооруженного и быстрого противника. А если принять во внимание разницу в классе артиллеристов и дальномерщиков (если на "Варяге" тренировались в стволиковой стрельбе каждую неделю, и ежемесячно проводили стрельбы штатными практическими снарядами, то "Такасаго" обычно выполнял разведывательные и дозорные функции, и серьезных столкновений с противником не имел), то становилось очевидно – шансов у японцев нет.

   Но сдаваться без боя моряки флота Микадо, естественно, не собирались. Когда на "Такасаго" поняли, что уйти от настигающего "Варяга" или хотя бы выброситься на берег не удастся, его командир Исибаси приказал изменить курс на три румба вправо, чтобы ввести в бой артиллерию левого борта и носовую восьмидюймовку. Если боги так распорядились, значит ему остается лишь попытаться подороже продать свою жизнь и жизни своих моряков.

   Кормовое орудие огрызнувшейся "собачки" всадило восьмидюймовый снаряд под полубак "Варяга", выбив вторую шестидюймову левого борта и больше половины ее расчета. Уцелели лишь прикрытые от форса осколков казенником и тумбой орудия. Несколькими минутами позже второй такой же снаряд ахнул в борту, под кормовым вельботом правого борта. Его осколками посекло еще трех человек из прислуги ближайшей шестидюймовки, а сам вельбот превратили в дуршлаг. Попадания шести пятидюймовых снарядов унесли жизни еще четырех матросов и одного кондуктора. Но, по мере сближения кораблей, все больше давал себя знать серьезный недостаток проекта японского крейсера. Каждое попадание снаряженного тротилом русского снаряда в верхнюю палубу японца приводило к молчанию одно, а то и два орудия. Они стояли слишком тесно прижавшись друг к другу.

   Примерно на десятой минуте с момента открытия огня, русский снаряд (или разрыв собственного в стволе) оторвал две трети дула у кормовой восьмидюймовки "собачки". А еще через пару минут восьмидюймовая бомба взорвалась между мостиком и погонной пушкой японца, разметав ее расчет, смяв щит и лишив горизонтальной наводки. С этого момента огневое преимущество русского крейсера стало подавляющим...

   Когда "Варяг" подошел на 15 кабельтов, и стал закладывать дугу для торпедного залпа, с залитой кровью и заваленной погибшими и умирающими палубы "Такасаго" огрызались только два пятидюймовых орудия. Впрочем, Исибаси показал себя настоящим мастером своего дела: первый залп двух торпедных аппаратов "Варяга" прошел мимо. Отработав машинами "Таксаго" отвернул и изящно пропустил оба смертоносных "угря" по носу. Русскому крейсеру пришлось, не прекращая всаживать снаряды в упрямо не желающий отправляться в гости к Нептуну корабль, разворачиваться левым бортом и разряжать вторую пару торпедных аппаратов. На этот раз одна из торпед в цель попала, но к этому моменту его противник уже не управлялся.

   Вполне удовлетворившись содеянным, Руднев приказал дать полный ход, и "Варяг" сохраняя достоинство "порысил" от подходящих к месту боя пяти японских бронепалубников под защиту орудий "Рюрика" и "Богатыря". Того-младшему оставалось только быстро снять экипаж с медленно погружающегося, обреченного "Такасого" и отправиться догонять Камимуру. От греха подальше. Пока к месту гибели "собачки" не дополз неспешно ковыляющий "Рюрик".

   Через пятнадцать минут японские бронепалубники окончательно вышли из зоны огня медлительного русского броненосного крейсера, а без его поддержки пара рудневских шеститысячников их доставать не решалась.

   Вскоре на правом крамболе, на уже начавшей сереть восточной стороне горизонта, показались дымы, а за ними и мачты четырех больших кораблей. На японских корейсерах надеялись на скорый реванш: сейчас они встретятся с основными силами Камимуры, развернутся, и отомстят русским за гибель "Такасаго". Может быть "Варяг" с "Богатырем" опять сбегут, но раненому "Рюрику" уже точно не уйти.

   Увы, по мере сближения Того-младший с горечью опознал в головных четырехтрубники русской броненосной эскадры. При этом никаких следов японских кораблей линии, за исключением отдаленного облака дыма на горизонте, не было...

* * *

   На продолжавшей упорно перестреливаться с японским флагманом «России» адмирал Небогатов медленно приходил в себя от последствий контузии. Спустя полчаса после того как мимо него на полном ходу пролетели «Варяг» с «Богатырем», ему пришлось наконец самому принимать серьезные решения.

   – Дымы прямо по курсу! – прокричал сверху, с фор-марса, сигнальщик.

   – Кто ж это может быть? – обеспокоено спросил командир крейсера у адмирала, чем заставил Небогатова задуматься. С его же (и Руднева) подачи японцы должны были послать для встречи "Осляби" кроме Камимуры еще и не менее двух броненосцев. А ну как им надоело ждать "Ослябю" в проливе? Или просто Камимура их вызвал? Жаль, конечно, что никого не потопили, но лучше не рисковать. "Якумо" и "Идзумо" правда выглядят "краше в гроб кладут", но если с оста подходят свежие, и с полными боекомплектами, броненосцы... Сейчас с избитыми трубами "Россия" может дать не больше 16-17 узлов. Если ее догонит хоть один из них, а с его 18 узлами он это сможет, то петь панихиду придется не по "Якумо", а по "России".

   – Не знаю, однако, нам сейчас лишние встречи ни к чему, господа. Свою задачу мы выполнили, а это могут быть японские броненосцы. Поднять сигнал "разворот все вдруг влево на 12 румбов". И не забудьте продублировать ракетами. Пойдем посмотрим, что с "Рюриком" делается, прикрыл ли старика от "собачек" Всеволод Федорович. Думается мне, что Камимура не будет нас преследовать. Ему все же неплохо досталось.

   – Японцы делают поворот! – глазастый сигнальщик в спешке забыл уточнить куда именно поворачивают японцы, чем опять напряг адмирала ждавшего реакции японцев на свой выход из боя.

   Впившись взглядом в японского флагмана, Небогатов с удивлением понял, что Камимура ухитрился тоже сделать последовательный поворот и от противника, что было излишне, т. к. русские и сами выходили из боя, и от неизвестных дымов, что уже было удивительно. Но у Небогатова и так хватало головной боли, причем в прямом смысле этого слова, чтобы думать о причинах хитрого маневрирования японцев.

   – Ну что-ж, господа, дело, сдается мне, завершается. Прекратить огонь, пробанить орудия. Займитесь приборкой и ранеными. И бухгалтерию мне подбейте, что у нас еще осталось...

   В отличие от Небогатова, японский адмирал точно знал, где именно находится пара броненосцев первого боевого отряда. И он-то понимал, что дымы на горизонте могут принадлежать кому угодно, только не им. Он сам принимал участие в разработке диспозиции японского флота в этой операции. И точно знал, что "Хацусе" и "Ясима" сторожат "Ослябю" почти в восьмидесяти милях восточнее. Зато, если это проскочивший мимо японцев русский броненосец, с его четырьмя 10 дюймовыми орудиями, и еще бронепалубник в придачу, то его крейсерам с пустыми погребами и выбитыми пушками будет совсем худо, если не хуже. Поэтому, Камимура, как и Небогатов, на всякий случай отвернул от дыма...

   Если бы капитаны двух маленьких японских трампов, ужасно дымивших на скверном местном угле, узнали, что они своим дымом обратили в бегство две броненосные эскадры, они бы могли по праву гордиться собой.

   После того, как Того-младший со своим отрядом оказался меж двух огней – четверкой броненосных крейсеров по носу, и парой бронепалубников с "Рюриком" в придачу за кормой – он благоразумно на полном ходу ушел под берег полуострова Цугару. Бой закончился.

   Рассмотрев в подзорную трубу состояние "России", Руднев решил, что погоню за уходящей пятеркой японских бронепалубников затевать не стоит. Пользуясь затишьем, и тем что "Рюрику" для подведения пластырей под пробоины надо было лечь в дрейф, Руднев на паровом катере прибыл на застопоривший ход флагман броненосного отряда. У трапа его встретил еще пошатывающийся и слегка оглохший Небогатов, с которым они и подвели итоги боя. Тем временем, катера с наименее пострадавших "Варяга" и "Богатыря" курсировали между остальными крейсерами, собирая командиров на совещание флагманов.

   – Ну что, Всеволод Федорович – у нас ничья. Ни мы их, ни они нас, – громче обычного разочаровано проговорил Небогатов, – а ведь был шанс концевого добить, да и флагману их досталось посильнее чем "России". Однако я не рискнул продолжать. Спереди приближались дымы, причем явно крупных кораблей. Поворотом все вдруг разорвал дистанцию, японцы в тот же самый момент тоже отвернули. Так что если-б и хотел, гнаться смысла не было, "Россия" моя больше 16 узлов пока дать не может...

   – Ничья? Ну, не скажите, Николай Иванович, не скажите. Если и ничья, то сильно в нашу пользу. Во-первых, – пока мы тут пинались, "Ослябя" наверное уже подходит к Итурупу, где его с "Авророй" ждет полная угля "Лена". Во-вторых, – одну "собачку" мы на "Варяге" все-таки добили...

   – Да? Это как же я пропустил то? И кого? Когда?

   – "Такасаго", судя по всему. Вы в это время с Камимурой боксировали, финальный раунд. Ну а "собачка" эта скорее заслуга "Рюрика". Она уже и бегать то не могла, нам оставалось только выбить ей побольше пушек на сближении и пройти поближе для торпедного залпа. В-третьих, – концевой их, "Якумо", он до конца этой войны будет ходить без башни. Как ее японцы чинить-то будут? Запчасти из Германии им никак не подвезти, даже если немцы им их и продадут, но в свете большой политики, это вряд-ли...

   А то, что прервали бой, в данной ситуации – правильно и вовремя. Видели бы Вы себя со стороны. Только на японские броненосцы нарваться в таком состоянии не хватало.

   Ну и, наконец, главное, о чем я пока никому не говорил, чтоб не сглазить. Теперь, господа, уже можно. Дело в том, что даже проводка "Осляби" во Владивосток – это ничто, по сравнению с тем сюрпирзом, который, как я отчаянно надеюсь, преподнесен сегодня адмиралу Того. Степан Осипович должен был выйти сегодня из Порт-Артура всеми семью броненосцами! И я не завидую тем японцам, что разгружались с транспортов в Бицзыво. У Того-то всего четыре корабля линии осталось, ему их от Макарова просто нечем прикрыть! А остальные где? Пара отослана ловить "Ослябю", там где его и быть не может, а остальная пятерка плетется на ремонт.

   Как мне сообщили из Порт-Артура, японцы собирали силы для решительного штурма Дальнего и перешейка. А в портах Японии была замечена погрузка на транспорты гаубиц большого калибра, снятых с береговой обороны. Они планировали взять порт Дальний, и выгрузив там этих осакских монстриков, а больше их к Порт-Артуру никак не доставить, расстрелять из них нашу эскадру прямо в гавани. Теперь у них и половина солдат вместо штурма Дальнего должна потонуть вместе с транспортами, и осадные орудия тоже...

   А вот и герои дня прибыли, которые это чудо сотворили, – указал Руднев на поднимающихся по трапу командиров кораблей.

   Когда по штормтрапу на борт "России" с трудом забрался раненый Трусов, Руднев долго просил у него прощения за свою ошибку. Тот никак не мог остановить адмирала, чему отчасти мешала рана на щеке и выбитые зубы, серьезно мешавшие говорить. Но и сам Руднев, чувствуя вину перед командиром наиболее пострадавшего корабля, хотел выговориться.

   – Понимаете, Евгений Александрович, я виноват. Я так хотел подложить японцам свинью покрупнее, что чуть не погубил ваш крейсер! Я ведь что хотел: чтобы догоняющие японцы последовательно проходили на минимальном расстоянии мимо ваших шести восьмидюймовок. Ну, еще ваши маневренные характеристики настолько отличаются от остальных крейсеров, что будь вы в середине линии могли бы ее и разорвать. Так, в принципе, почти и получилось. Но вот сколько ваш крейсер, самый слабо бронированный из всех наших, продержится под ответным огнем – я не подумал. А стоило бы. На последнем месте должен был стоять "Громобой", как наиболее защищенный! Но нет, я дурак погнался за возможностью нанесения максимального урона врагу, а минимизацией эффекта от его стрельбы не озаботился.

   После исповеди, облегчив душу, Руднев сообщил, наконец, командирам ради чего они сегодня бились с Камимурой. Согласовав планы на ближайшее, и быстро распив в честь победы по очкам бутылку шустовского коньяка, которая чудом пережила попадание в кают-компанию "России", командиры крейсеров и Руднев разъехались по своим кораблям. От Сангарского пролива надо было убираться до наступления полной темноты.

   Уже стоящему на трапе Рудневу Небогатов внезапно задал обескураживающий вопрос:

   – Всеволод Федорович, а что теперь? Ну, в смысле, что теперь будут делать японцы?

   – Это надо у них спрашивать. Микадо и его самураям надо или заключать с Петербургом мир, или готовиться воевать при полном перевесе наших сил на море. Они, кстати говоря, сдуру могут. Доживем – увидим...

   Прибыв на "Варяг", Руднев сперва спустился в лазарет к раненым, после чего полностью морально и физически истощенный, смог только проверить прокладку курса во Владивосток, доплелся до адмиральского салона, и как подкошенный рухнул на кровать.

   Однако сон его был менее чем через два часа прерван осторожным, но настойчивым стуком в дверь. С трудом разлепив глаза, Руднев попытался было сказать, чтобы стучавший или входил, или убирался к черту, но не смог произнести ни слова. Нетвердой рукой плеснув себе полстакана коньяка и проглотив его залпом, контр-адмирал наконец обрел голос.

   – Господи, ну что там у вас еще стряслось? Были бы японцы, уже началась бы стрельба. А так, кому там неймется?

   – Я ужасно извиняюсь, – раздался из-за двери вкрадчивый голос старшего механика "Варяга" Лейкова, почему-то с абсолютно не Лейковскими интонациями и оборотами, – но мог бы я, пожалуйста, переговорить с Владимиром Петровичем Карпышевым, если вас это не затруднит?

   – Ох, нелегкая... Час от часу не легче, ёптыть... – пробормотал про себя совершенно не ожидавший ТАКОГО Петрович, и уже вслух добавил, – ну заходи, гость дорогой, кем бы ты ни был.

   И задумчиво покрутил в пальцах пустой стакан...

   Письмо мичмана Д.Д. Тыртова своему отцу, полковнику Д.П. Тыртову.

   Цитируется по книге «Зарисовки войны 1904 года», издание 1914 года

   Дорогой папа. Прежде всего, я жив и абсолютно здоров, так что успокой маму и сестренку. Я, конечно, знаю, как ты хочешь узнать подробности боя 6 июля у Кадзимы (или как его англичане называют боя при Цугару), ведь ты тоже артиллерист. Там я, как ты знаешь, немного отличился, и вот наконец появилось время, чтобы подробно все описать, в газетах такие глупости иногда пишут, а то и вовсе откровенную неправду.

   Как ты знаешь, я получил назначение на должность командира носовой десятидюймовой башни броненосного крейсера гвардейского экипажа "Память Корейца". Проблемой в изучении ее стало отсутствие таблиц стрельбы из 10" английского орудия (для 8" и 6" наши агенты за границей смогли раздобыть таблицы). Адмирал Руднев распорядился составить таблицы нам самим. Корабль раскрепили на якорях в отдаленной бухте, и мы начали стрелять по пляжу из нашей башни по 2 неснаряженных снаряда на каждое деление прицела, затем замерять дистанции падения и опять стрелять.

   Весьма нудное занятие. Но при этих стрельбах я хорошо познакомился с хозяином башни прапорщиком Платоном Диких. Он весьма одаренный артиллерист, хотя корпус и не кончал, и прекрасно чувствует орудие. В прапорщики из унтер-офицеров он произведен за героизм в деле при Чемульпо, где был наводчиком 8" орудия канонерской лодки "Кореец". Обычно он был за наводчика, я же рассчитывал установку прицела, целика и наблюдал за падениями. Выпустив десятка три снарядов, мы уже понимали друг друга без слов, прислуга башни также натренировалась вполне. Мы смогли поддерживать темп стрельбы выстрел в минуту.

   Закончив составление таблицы на дистанции 60 кабельтовых, мы решили просить разрешения командира составить таблицу до предельной дальности, ограниченной возвышением ствола. Английская пушка очень хороша, стреляет кучнее ушаковских, да и бронебойность ее выше, так что мы полагали, что имеем шансы поразить вражеский корабль в слабобронированную палубу на дистанции, где он еще и стрелять по нам не может.

   Но мы думали, что скорее всего нам откажут, но командир корабля капитан 1 ранга Беляев нашу идею горячо поддержал и ходатайствовал о продолжении стрельб перед контр-адмиралом Рудневым. И мы получили разрешение еще на 20 выстрелов.

   После составления таблиц, "Кореец" несколько раз ходил на стрельбы одиночно и в составе отряда. Но если восьми– и шестидюймовки стреляли в основном из стволиков из-за нехватки снарядов, то наша башня часть стрельб провела боевыми зарядами. В том числе и на предельные 80 кабельтовых. И мы попадали!

   Сейчас ходят слухи о возможном привлечении адмирала Руднева к ответственности за разбазаривание казенных средств в виде изношенного "раньше срока" 10" ствола "Корейца" и "не оправданного обстоятельствами" расстрела 70-ти снарядов и зарядов. На эту бессовестную глупость я могу только одно сказать: если бы все орудийные расчеты отряда тренировались и стреляли как наш, надобности в присылке подкреплений не было бы, мы бы справились с японцами своими силами. Но, похоже, нашим морским чиновникам важнее, чтоб снаряды ржавели в арсеналах, чем, чтоб попадали во врага. Как жаль, что дяди больше нет с нами! Думаю, он бы меня вполне понял и смог бы что-то быстро поменять...

   Но, извини, я отвлекся. Во время учебных стрельб я обратил внимание старшего артиллерийского офицера на то, что столб от падения нашего снаряда значительно больше, чем от 8 и 6 дюймовок остальных кораблей отряда. Нам пришла мысль использовать это обстоятельство в бою для уточнения дистанции при стрельбе по одной цели нескольких кораблей, когда всплески путаются. Наши же 3 футовые дальномеры Барра и Струда давали большую погрешность, чтоб стрелять только по их показаниям.

   Обратившись к флагманскому артиллеристу лейтенанту барону фон Гревеницу, мы получили полное одобрение. А в инструкцию по артиллерийской стрельбе отряда было внесено дополнение, разрешающее при невозможности пристрелки иными способами "Корейцу" уточнять дистанцию стрельбой десятидюймовки. При этом, наш "Кореец" (мы на борту все его так зовем, без "Памяти...", так что, если не возражаешь, я в частном письме не буду отходить от этой экипажной традиции) должен при стрельбе постоянно показывать дистанцию на прицеле нашего орудия, чтоб остальные корабли отряда могли ей пользоваться, ориентируясь по большим всплескам.

   В сражении "Кореец" наш шел предпоследним в линии, "Рюрик" – концевым. Многие теперь после боя критикуют такую диспозицию, и я тоже, честно говоря, не знаю, чем руководствовался контр-адмирал Руднев, но у начальства свои резоны, неизвестные нам. "Рюрик", по настоянию Руднева был довооружен старыми восьмидюймовыми орудиями и имел вполне внушительный бортовой залп, однако бронебойность этих пушек оставляла желать лучшего, поэтому старшие артиллеристы наш и "Рюрика" условились, что по возможности, мы будем стрелять по одной цели. Причем "Рюрик" в основном фугасами, чтоб сбить огонь врага и нанести повреждения в небронированных частях, а мы бронебойными или коммонами, т. к. у нас новые пушки с высокой начальной скоростью.

   Примерно за месяц до похода начались авральные работы по снятию и передаче на хранение в порт деревянных предметов, да и вообще всего ненужного в бою, в том числе даже катеров и шлюпок. И хотя ничего определенного не говорилось о цели похода, все знали – идем встречать "Ослябю" и "Аврору". У нас забрали все дальномеры Бара и Струда, кроме двух (причем один оставили именно в нашей башне) и распределили их по остальным кораблям отряда, т. к. "Россия", "Громобой" и "Рюрик" их не имели до этого вовсе.

   А перед выходом в море меня и прапорщика Диких вызвал сам контр-адмирал Руднев и дал приказание стрелять в бою по собственному разумению по той цели, которую мы сочтем наиболее подходящей и с дистанции, с какой сочтем возможным, не заботясь о расходе снарядов и разгаре ствола, так как после боя планировалась его замена (с доработкой станка) на почти такой же, захваченный на пароходе-кантробандисте вместе с боекомплектом.

   На "Кореец" перед боем по приказанию Руднева в носовые погреба малокалиберных орудий и частично в погреба среднего калибра было загружено 50 дополнительных снарядов и зарядов для них. В бою их, конечно, почти не было возможности подать к орудию, но после боя вполне можно было перегрузить в освободившийся родной погреб.

   Адмирал сказал, что ожидает процент попаданий из нашего орудия от двух до десяти. Это от четырех до двадцати попаданий. И что другими наличным калибрами отряда с дистанции более 25 кабельтов броня крейсеров Камимуры не пробивается (это мы и так знали). Он также добавил, что наше орудие "снайперское" (от английского sniper – стрелок по бекасам), мне было лестно такое сравнение (в кают-компании, правда, начали острить что-то по поводу "из пушки по воробьям"). И в завершение беседы Руднев назвал нас товарищами, хотя формально товарищем был только прапорщик Диких, я же еще в бою не был.

   Без особых происшествий мы достигли Сангарского пролива, у входа в который и встретились с пятью броненосными крейсерами Камимуры и шестью бронепалубниками Того-младшего. Они как будто нарочно ждали нас, появившись из утренних сумерек между нами и Владивостоком на дистанции около 90 кабельтовых.

   Сначала японцы вели себя нерешительно, медленно сближаясь на почти параллельных курсах. Я, правда, на такой дистанции из башни не мог видеть врага. Слишком низко. Поэтому еще до боя мы перенесли наш второй оптический дальномер на марс, провели туда телефон, снятый из отсека минного аппарата (перед боем Руднев приказал не иметь мин при надводных аппаратах на броненосных крейсерах из опасения детонации) и наш старший артиллерист занял там место, управляя стрельбой.

   Погода была отменная для стрельбы на предельную дистанцию – почти полный штиль и волна не более балла. Правда, к вечеру волнение увеличилось до двух балов. Когда дистанция достигла 80 кабельтовых, мы произвели первый выстрел. Стреляли сразу бронебойными, так как на таких дистанциях большие углы падения, и при попадании были все шансы пробить броневую палубу.

   Через полминуты первый снаряд упал между головным и вторым японскими броненосными крейсерами. Введя поправку по целику, сделали второй выстрел. На пятом выстреле с дальномера, наконец, сообщили, что расстояние уменьшается. Мы поняли, почему до этого были перелеты и стали учитывать сближение.

   На 11 выстреле (недолет) нам показалось, что мы взяли японский флагман в вилку (если этот термин можно применить для стрельбы в 1 выстрел в минуту), т. к. предыдущий был перелетом. Но мы ошиблись, 12-й снаряд тоже лег недолетом. Видимо виновато было большое рассеивание снарядов на таких дистанциях (60 кабельтовых по прицелу). Эх, если бы мы стреляли не одним орудием главного калибра, а четырьмя, как на "Ушакове", мы бы давно уже нащупали дистанцию, а если бы иметь 8-10 12-дюймовок на одном корабле, то мы бы нафаршировали японского флагмана снарядами еще до того, как он сам открыл огонь.

   Ходят слухи, что американцы собираются строить броненосец с восемью двенадцатидюймовками. ("Мичиган", прим. Ред.) Если так, то с появлением такого корабля все наши броненосцы, даже новейшие, типа "улучшенного Бородино" и "Князя Потемкина" сразу морально устаревают. (Информацией об отказе от строительства кораблей этого типа, автор письма в то время не обладал. Прим. Ред.)

   Падение 15-го снаряда (54,2 каб на прицеле) мы опять приняли за "вилку", и опять ошиблись (на самом деле бронебойный снаряд пробил грот-мачту ниже марса, но взрыватель бронебойного снаряда не взвелся, и так как мачта осталась стоять, на "Корейце" этот выстрел посчитали перелетом. Японцы же весь бой опасались падения мачты. Прим. Ред.).

   А вот 17-м снарядом (49,7 каб на прицеле) похоже попали, правда внешне это никак не отразилось на "Идзумо". Не было видно ни пожара, ни взрыва. Но, возможно, бронебойный снаряд взорвался внутри корпуса. (10" бронебойный снаряд "Памяти Корейца" пробил 6" броню среднего каземата шестидюймового орудия, выбив его ствол из цапф. Пройдя дальше поперек корабля, практически горизонтально, он пробил последовательно продольные переборки и, закопавшись в уголь запасной ямы противоположного борта, уткнулся в стык пояса по ватерлинии и второго пояса. Где и взорвался. От внутреннего взрыва сдвинулись бортовые бронеплиты, угольная яма затопилась водой. Когда, делая crossing the T, "Варяг" оказался почти по носу у "Идзумо", контр-адмирал Руднев весьма удивился – "почему мы обстреливаем ЛЕВЫЙ борт "Идзумо", а крен у него на ПРАВЫЙ". Прим. Ред.).

   Примерно в это же время и японцы открыли огонь. Три головных засыпали снарядами "Варяг", за которого мы изрядно поволновались, а два их концевых били по "Рюрику".

   Мы произвели еще четыре выстрела по "Идзумо". Все без видимого результата. За это время "Варяг" пристрелялся по "Идзумо" и поднял сигнал "46 кабельтовых". "Варяг", "Богатырь", "Россия", "Громобой" и "Витязь" обрушили на "Идзумо" прямо-таки шквал снарядов. Он просто скрылся за стеной всплесков. Такого я и в учебно-артиллерийском отряде не видел. В то же время концевые японцы начали попадать в "Рюрик", который, тоже быстро пристрелявшись по концевому крейсеру японцев "Якумо", открыл беглый огонь.

   Наш командир решил помочь "Рюрику", и мы тоже принялись стрелять по "Якумо", но, к сожалению, выучка давно сплаванного экипажа "Рюрика" была значительно лучше, чем наша. Пока мы еще только пристреливались нашими шестидюймовками, старик уже начал нашпиговывать японца снарядами.

   Мы не различали наших пристрелочных попаданий из-за стрельбы "Рюрика", а на "Рюрике" никто не догадался показать дистанцию. Наш башенный дальномер Барра и Струда к этому времени уже откровенно врал (видимо из-за сотрясений или вибрации), а для измерения микрометром Люжоля-Мякишева дистанция была слишком большой. Пришлось пристреливаться нашей десятидюймовкой (фугасными, чтоб при попадании в воду был отличный от других большой столб). Впрочем, пристрелялись быстро, уже на четвертом выстреле накрыли, а пятым попали ему в борт почти по миделю!

   Дал команду перейти на бронебойные, но уже заряжался фугас, поэтому следующий выстрел был опять фугасом – и опять попали в борт, в районе фок-мачты. Судя по отсутствию видимых повреждений, оба фугаса не смогли пробить броню (так и было, прим. Ред.). Следующий выстрел бронебойным снарядом дал перелет (снаряд пролетел над палубой и, не взорвавшись, сбил дефлекторы второго котельного отделения, чем создал японским кочегарам изрядные проблемы. Прим. Ред.).

   Неожиданно сломалась лебедка подачи снарядов, видимо интенсивность наших тренировок и сегодняшной стрельбы сказались не только на разгаре ствола. И хотя молодцы комендоры быстро и без суеты завели тали и начали поднимать 550 фунтовый снаряд вручную, скорострельность у нашей башни значительно уменьшилась (за 10 дальнейших минут мы сделали только 2 безрезультатных выстрела).

   Беда не приходит одна. Наш старший артиллерист дал команду стрелять залпами, чтоб хоть как-то отличать наши падения от Рюриковских. И вскоре заметил периодические парные всплески далеко за кормой "Якумо". Здраво рассудив, что у "Рюрика" нет спаренных 8", да и залпами он не стреляет, единственным кандидатом на промахи была наша кормовая 8" башня.

   Проверив секундомером время между залпом и падением старарт убедился, что так оно и есть. Запросил по телефону башню о значении целика и командир башни лейтенант Н ответил верное значение. Пришлось старарту дробить (прекращать. Прим. Ред.) стрельбу башни, спускаться с марса и самому бежать разбираться.

   Оказалось, что горизонтальный наводчик от волнения перепутал знаки целика и брал упреждение верное по значению, но не влево, а вправо. Лейтенант Н. только лишь спросил его о значении целика и получив верный ответ сам не удосужился проверить действительную установку. Через несколько минут 8" башня возобновила огонь.

   Пользуясь паузой между выстрелами, я вылез на крышу посмотреть, что происходит вокруг. Наш командир тоже стоял с биноклем на крыле мостика. Картина была... Папа, может это и слишком высокопарно, но воистину зрелище завораживало. Ни в одном театре я такого никогда не видел, и, возможно, до конца жизни уже не увижу.

   "Варяг" и "Богатырь", набрав полный ход, медленно, но верно охватывали голову японской колонны. Они, по-видимому, вышли из секторов обстрела большинства японских кораблей, так как три головных японца перенесли огонь по "России", шедшей под флагом контр-адмирала Небогатова. "Россия" в паре мест горела, но яростно стреляла в ответ. По "Идзумо" вели огонь "Варяг", "Богатырь", "Россия" и "Громобой". Японский флагман, хотя и вел частый огонь упорно ведя свою колонну, представлял собой зрелище довольно жалкое – горящий, с разбитыми трубами, надстройками и покосившейся фок-мачтой.