Текст книги "Владивосток - Порт-Артур"

Автор книги: Александр Чернов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 43 страниц) [доступный отрывок для чтения: 16 страниц]

Глава 5. Переход подачи.

   Владивосток. Японское море. Май 1904 года.

   Кирилл Владимирович Романов стоял ночную вахту на мостике "Варяга", намеренно выключенный из общего веселья, для, по выражению Руднева, "воспитания характера". Причем, к чести Великого князя и приятному удивлению Петровича, он ни звуком, ни жестом, ни выражением лица не проявил никаких признаков неудовольствия при получении приказа командира. Хотя по воспоминаниям Карпышева, в литературе князь и описывался как изрядный строптивец и гуляка. То-ли программа перевоспитания ответственностью начала приносить свои плоды, а может, мемуаристы советского периода немного преувеличивали.

   Михаил же остался во Владивостоке. Балк не взял его с собой в рейд, ссылаясь на то, что кто-то должен присматривать за ходом работ в депо.

   В кают-компании по традиции сначала спели "Варяга", причем канонический текст был опять несколько подправлен. Потом господа-товарищи офицеры практически насильно всунули гитару Балку и затаились в ожидании чего-нибудь новенького.

   – Ну, как мне тут давеча, после купания, поведал товарищ поручик Ржевский – нас окружают замечательные люди, – издалека с цыганским заходом начал Балк, – я его, правда, заверил, что без боя мы все равно им не сдадимся, даже будучи окруженными.

   Балк выдержал необходимую для усвоения материла паузу, переждав смешки офицеров и подмигнув набычившемуся было Ржевскому. Но и он, однако, быстро "оттаял", вспомнив, кто именно первым прыгнул за ним в ледяную воду. Поручик наконец-то выбрал единственно верную реакцию на все анекдоты о нем, широко рассказываемые Балком – он начал тому подыгрывать и рассказывать их самостоятельно, от первого лица. Балк, тем временем, перебрав пальцами струны, продолжил:

   – Ну, раз общество настаивает, придется спеть. Но, товарищи, песня на этот раз будет не о море. Я, как вы знаете, временно списан на берег. Наверно, за слишком большую инициативность, – начал Балк, подкручивая гитарные колки, – И вот, построив там бронепоезд, по примеру Всеволода Федоровича, решил сочинить сему сухопутному крейсеру боевой гимн. Так что не обессудьте, – сегодня не о море. Ну, по крайней мере, для начала:

   По рельсам скаты грохота-али,

   Бронь-поезд шел в последний бой.

   А ма-ла-до-о-ва машиниста

   Несли с пробитой головой.

   Руднев, услышав знакомую с детства мелодию, под которую и сам не раз слегка и не очень слегка пьяным распевал «нас извлекут из-под обломков», подавился шампанским. Откашлявшись и промокнув бороду салфеткой, он с ненавистью уставился на «автора-исполнителя», бормоча себе под нос проклятья по поводу «очередных васиных шуточек».

   В броню ударила шимо-оза,

   Погиб машинный экипаж,

   И трупы в ру-убке па-ра-во-оза

   Дополнят утренний пейзаж.

   Вагоны пламенем объяты

   И башню лижут языки...

   Судьбы я вызов принимаю

   Простым пожатием руки.

   Так и не дождавшись упоминаний про танки, танкистов, болванки и прочие анахронизмы будущего, Руднев позволил себе расслабиться, и теперь с интересом ожидал, каким еще образом его неугомонный соратник изнасилует старую добрую песню.

   Нас извлекут из-под обло-омков,

   Положат рядом на балласт

   И залпы башенных орудий

   В последний путь проводят нас

   И полетят тут телегра-аммы

   Родных и близких известить,

   Что сын их бо-ольше не вернё-отся

   И не приедет погостить.

   Слушатели, к удивлению Руднева, внимали певцу с неослабевающим вниманием без всякого намека на улыбки.

   В углу заплачет мать-старушка

   Смахнет слезу старик-отец

   И молода-ая не узна-ает,

   Каков у парня был конец

   А он на карточке смеё-отся

   На полке, в рамке, возле книг

   В ва-ен-ной фо-орме, при пого-онах

   Но ей он больше не жених.

   Как будто дождавшись окончания последнего куплета, прервав на полуслове вопрос кого-то из офицеров насчет башенных орудий, истошно зазвенели колокола громкого боя. Собравшиеся нестройной гурьбой понеслись из кают-компании по боевым постам, создав короткую, но весьма плотную пробку в дверях. Столкнувшись с Балком, Руднев (они оба уже не имели постоянных боевых постов по новому штатному расписанию крейсера и благоразумно пропустили вперед остальных офицеров корабля) «нечаянно» всадил ему в бок локоть и прошипел на ухо – «предупреждать надо, ведь говорил же».

   С верхней палубы донеслись частые выстрелы 75-миллиметрового орудия.

   Оставшийся на мостике Великий Князь Кирилл немного погорячился и отдал правильный по содержанию, но идиотский по форме приказ. Когда из темноты в крейсер уперся луч прожектора, тот решил для начала осветить неизвестного и приказал навести на него прожектора и противоминные орудия. Когда в луче света обнаружился британский пароход, крадущийся в ночи без огней, Кирилл облегченно-разочарованно выдохнул и прокричал: "Огонь не открывать!" Увы, одно из 75-мм орудий правого борта было укомплектовано исключительно новобранцами, поскольку всех понюхавших пороху перевели на орудия калибром посолиднее, как более надежных.

   Услышав в ночи долгожданное "Огонь...", наводчик выпалил, не дожидаясь продолжения фразы. Его примеру последовали еще пара канониров. Теперь неизвестный пароход парил, получив с пяти кабельтовых десяток мелких бронебойных снарядиков, с него что-то истошно писали морзянкой, а кто-то в панике выбросил с кормы шлюпку и теперь по концам пытался в нее спуститься.

   На обследование неизвестного транспорта была отправлена досмотровая партия под командой Балка со строгим приказом Руднева: "Найти контрабанду, во что бы то ни стало! Если ее там нет – захвати остатки своей взрывчатки, или хоть пушку с "Варяга" свинти и оттарань к ним, но обеспечь мне легитимный повод для открытия огня!".

   На беглое ознакомление с содержимым трюмов парохода у русских моряков ушло примерно полчаса, по прошествии которых сгрызший на мостике "Варяга" ногти по локоть Руднев понял, что все в порядке. Это было ясно и без доклада, по одной довольной улыбке сидящего на носу возвращающегося катера Балка, освещающей море по курсу катера лучше любого фонаря.

   – Ну? Подбросили динамит? – не дождавшись даже, когда катер подойдет под шлюпбалки осведомился Руднев, перегнувшись через перила.

   – Не пришлось, Всеволод Федорович! Наш клиент! Ну, а как вы там, на мостике думаете, чего бы они без огней-то шли, да под берегом? Они и прожектор-то засветили только тогда, когда им показалось, что "Варяг" их вот-вот протаранит...

   С душком сий торговец, господа, причем с душком интересным, – продолжил Балк, взбежав по трапу на мостик и уединившись с Рудневым в штурманской каюте – Пятнадцать пушек производства Виккерса, калибр 190 миллиметров. Со станками, щитами казематными, прицелами и всем, что к этому прилагается. Но, кроме того, еще и с боекомплектом. Плюс ко всему этому великолепию почти с половину трюма десятидюймовых снарядов того же производителя, и несколько, вроде четыре по бумагам, но визуально не успел проверить, ствола того же калибра, правда без станков.

   – Погоди. С калибром-то напутал наверняка, мазута сухопутная? Совсем на своем паровозе от наших морских реалий отстал. Ну, десять дюймов еще, может, и поверю, но 190 миллиметров...

   – Пургу не гони, превосходительство. Я за свои слова отвечаю.

   – Вась. Да не могли британцы сюда ЭТО послать. Это новейшие орудия, их только-только в серию пустили. Да и то, только для пары чилийских броненосцев – "Либертада" и "Конститусьона" – и успели изготовить. От них потом, помнится, заказчик еще отказался... Разоружение у них, понимаешь. Бритты их в свой флот включают, переименовав в "Свифтшур" и "Трайэмф", хотя им они нужны, как зайцу стоп-сигнал. Чтобы только Россия не перекупила.

   Так, что это все бред какой-то... Кстати, если пушки именно виккерсовские, то принадлежат они конкретно только "Трайэмфу". Поскольку его эта фирма и построила. А на армстронговском "Свифтшуре" – там и орудия от Армстронга. Удивишься, но артсистемы главного калибра у этой парочки вовсе не идентичны у разных производителей...

   – Подожди ты в дебри лезть! Не въезжаешь – на, убедись. Я тебе специально документы на груз прихватил, Фома неверующий, – перебил адмирала довольный собственной предусмотрительностью Балк, – любезный капитан Дженкинс так суетился и лебезил, что даже спрашивать не пришлось – сам отдать предложил. Ты не представляешь, как позитивно влияет на капитана парохода с военной контрабандой нестандартное пробуждение.

   – Почитаем, полюбопытствуем... – пробормотал себе под нос Руднев, пытаясь разобраться в казуистике грузовых коносаментов, – А в чем, собственно, заключалась нестандартность пробуждения сего достойного сэра?

   – Ну, когда тебя будит будильник, звенящий на прикроватной тумбочке – это стандарт. А когда бронебойный снаряд, выносящий этот будильник сквозь переборку вместе с тумбочкой – это немного бодрит... Да я его еще на пушку взял. Как взошел на борт, сразу заорал, что их "Малакку" русская разведка от самого Саутгемптона пасет.

   – А почему от Саутгемптона, как догадался? – поинтересовался Великий Князь.

   – Порт приписки, прочитал под названием судна, когда швартовались...

   Неожиданно яркий и образный рассказ Балка, был вдруг прерван яростным ударом по углу стола тростью Руднева... Стальной штурманский стол американской выделки выдержал. А вот гордость владивостокских краснодеревщиков раскололась пополам. Вслед за этим последовал сложносочиненный ряд не вполне парламентских многоэтажных выражений в адрес Британии, ее короля Эдуарда, Адмиралтейства, Виккерса, Армстронга и муд... мужиков из-под шпица в Петербурге и Бострема в Лондоне.

   Отведя душу, контр-адмирал соизволил-таки снизойти до объяснений своей ярости Балку и Великому Князю с Зарубаевым, примчавшимся на рудневскую матерщину. Судя по документам, британский флот отказался принимать в свой состав пару броненосцев, построенных для Чили и не востребованных заказчиком. Теперь их, естественно, предварительно разоружив, продавали для "коммерческого использования" куда-то в Бразилию. Но вот их новое, не смонтированное, прямо в смазке вооружение уже было закуплено Японией.

   Где именно могли всплыть сами броненосцы и насколько "коммерческим" будет их использование японским императорским флотом – это Руднев предложил домыслить собравшимся самостоятельно.

   По поводу парохода порешили следующее – с призовой партией ему приказали идти в океан, где, остановив первый попавшийся пароход под угрозой оружия (с барского плеча "Варяга" сгрузили пару десантных пушек Барановского, торговцев попугать хватит) догрузиться углем и следовать во Владивосток Татарским проливом. Новые орудия и второй боекомплект для десятидюймовки "Корейца" того стоили.

   Дальнейший путь проходил на удивление гладко. Океан как вымер – видимо, японцы после столь впечатляющей демонстрации задержали в портах все уходящие суда и как-то сумели предупредить остальные, но, возможно, что все было проще – сильно ухудшающая видимость дымка, временами переходящая в густой туман, сыграла свою роль.

   Проход через Сангарский пролив на рассвете немного потрепал нервы экипажу, застывшему на боевых постах в ожидании возможной встречи с крейсерами Камимуры, но и здесь все обошлось. Благодаря ползшему полосами туману, их, возможно, даже и не заметили с берега...

   Руднев гнал "Варяга" как наскипидаренный, чутье подсказывало, что его место сейчас во Владивостоке, а не поблизости от столицы Страны Восходящего Солнца. Увы, дурные предчувствия его не обманули. На пирсе встречать крейсер, вернувшийся с победой, собрались лучшие люди города, но с не лучшими новостями. Японцы все-таки высадились в Бицзыво...

***

   Несмотря на истошные телеграфные предупреждения Руднева о месте будущей высадки, армейское командование соизволило выделить для патрулирования Бицзыво всего две сотни казаков при двух орудиях. Эти две 87-мм пушки и устроили высаживающейся японской пехоте двухдневную кровавую баню. Сначала артиллеристы гранатами прямой наводкой изрядно повредили мелкосидящий транспорт, который решил подойти поближе к берегу. Затем почти сутки они шрапнелью приветствовали любую попытку высадиться со шлюпок, уже с закрытых позиций. Хотя эффективность такой стрельбы оставляла желать лучшего из-за низкой обученности расчетов, брести по пояс в воде к берегу под градом шрапнельных пуль не получалось.

   Ответный огонь с моря японских канонерок и крейсеров вслепую по берегу не имел никакого результата, кроме выброшенных на ветер боеприпасов. Потом, по исчерпанию шрапнельных снарядов, батарейцы выпустили остатки гранат по уже высадившимся японцам. И наконец, в последней, отчаянной попытке сбросить десант в море упряжки вынесли орудия на прямую наводку для того, чтобы расстрелять по японской пехоте последнее, что осталось в передках – картечь. Но это усилие в купе с атакой конной лавы было легко парировано артиллерией японского флота, поддерживающего высадку.

   Для уничтожения столь досадивших им пушек, показавшихся наконец-то на глаза, японцы не пожалели даже трех залпов двенадцатидюймовок "Фудзи". Хотя это было скорее психологическое воздействие, как на противника, так и на своих солдат – вести огонь по русским броненосец не мог, слишком близко те подошли к японцам. Но флоту надо было оправдаться перед армией за постоянный срыв перевозок и потерянные грузы, и "Фудзи", по личному приказу Того "поддержать армию при малейших признаках сопротивления на берегу", стрелял по отсутствующим русским тылам.

   Действенную поддержку пехоте оказали канонерки. Под градом крупнокалиберных морских снарядов орудия успели выпустить по паре картечных зарядов, после чего были перемешаны с землей вместе с лошадьми и расчетами. Когда остатки казаков вышли в расположение русских войск на Циньджоусском перешейке, среди трех сотен выживших было только пять артиллеристов...

   Теперь японцы продвигались в строну Артура, и до его блокирования с суши оставались считанные дни. Вернее сказать, битва за перешеек еще не началась только потому, что карты противнику несколько спутал задерживавший выгрузку тяжелого вооружения штормовой ветер и адмирал Макаров. На следующий день после начала массовой высадки японских войск в Бицзыво, Степан Осипович имел неприятную встречу с генералом Стесселем. Командующий гарнизоном Артура никак не мог взять в толк – как это при наличии эскадры в семь исправных броненосцев флот смог допустить высадку неприятеля. Так и не сумевший объяснить разницу между блокированным и свободным фарватером, Макаров приказал ночью атаковать скучившиеся в бухте Энтоа транспорта всем, что сможет выйти в море.

   Сам он поначалу намеревался идти в бой на "Новике", но тут всех изрядно удивил командир единственного броненосного крейсера первой эскадры капитан первого ранга Роберт Николаевич Вирен. Теоретически, по паспортным данным "Баян", этот далеко не мелкий крейсер, не мог просочиться сквозь игольное ушко, оставшееся после затопления "Фусо". Но устроив двухдневный аврал команде по выгрузке угля, боезапаса и вообще всего, что не было приклепано к корпусу корабля намертво, Вирен с помощью двух буксиров смог протащить облегченный корабль через проход.

   В сумерках "Баян" на внешнем рейде авралил, принимая обратно с барж снаряды и уголь, а Вирен, яростно жестикулируя, уговаривал Макарова выбрать его крейсер в качестве флагмана. Все же лишние семь дюймов брони в суматохе ночного боя предпочтительней для выживания адмирала, чем пяток дополнительных узлов "Новика". Тем не менее, заставить Степана Осиповича лишний раз не рисковать собой смог только наместник, который уже собирался выезжать в Мукден, дабы координировать действия русских вооруженных сил в случае блокады крепости. Поначалу, Алексеев попытался было вообще запретить Макарову вести крейсера в бой. Риск действительно был весьма велик. Однако тот ответил просто и лаконично: "Моя похлебка, Евгений Иванович, мне и расхлебывать!"

   Разнутренный Стесселем и ощущением личной ответственности за происшедшее, понимающий, что успех третьей закупорочной операции Того – это следствие его недогляда и упрямства (предупреждал же Руднев!) в результате которого все усилия трех месяцев пошли пока насмарку, Макаров был просто вне себя. Дать решительный бой японцам сразу по вступлению в строй завершающих ремонт кораблей он теперь не может. Вдобавок еще японцы получают шанс обложить крепость с суши, а возможно, потом, и начать обстрел наших кораблей в гавани. Точь в точь, как это было с китайским адмиралом Тингом! Поэтому не удивительно, что Степан Осипович рискнул пойти ва-банк, поставив на карту все, что смог наскрести.

   Удивительно другое. Такого разворота событий не ожидал и адмирал Того со своим вышколенным штабом. В противном случае исход дела у Бицзыво мог бы стать совсем иным. Да и охранять Порт-Артур оставались исключительно старые минные крейсера и клиперы. Реши японцы в эту ночь наглухо заблокировать или заминировать проход в гавань Артура, им бы это, скорее всего, удалось...

* * *

   Всего для ночной атаки выделялись: пять крейсеров – «Баян», «Аскольд», «Новик», «Диана», «Паллада»; канонерки: «Гремящий», «Отважный», «Гиляк», «Бобр» и кое-как на скорую руку подлатанный «Манчжур»; и все семнадцать исправных эсминцев. В роли головного дозора выступал быстроходный, но практический безоружный «Лейтенант Бураков».

   Даже после снятия шести 47-мм пушек, на этот маленький кораблик не удалось всунуть ничего, кроме одного 75-мм орудия на корме. Поначалу планировали заменить и торпедный аппарат, к которому осталось всего две "родных" мины Шварцкопфа, на снятый с "Победы". Броненосцы стали для миноносников неисчерпаемым источником малокалиберной артиллерии и торпедных аппаратов. Но с "Бураковым" не успели. Да и перевооружать разведчика, значит давать ему лишний соблазн ввязаться в бой. Но зато скорость в тридцать пять узлов по паспорту, теперь, правда, уже тридцать два (но все равно гораздо быстрее оппонентов), гарантировала, что никто, ни в японском, ни в русском флоте не сможет его догнать. Он был идеальным разведчиком, но, увы, – лишь до первого снарядного попадания...

   Вслед за ним атаковать японские корабли охранения в лоб должны были "Баян" и "Аскольд" с четырьмя миноносцами отечественного производства каждый, и все наличные канонерки. Строго говоря, Макаров использовал идею Того по отвлечению охранения на живца. Основной же удар по транспортам наносили идущие в обход крейсера "Новик", "Паллада" и "Диана". Они, каждый с приданными им миноносцами, должны были, не ввязываясь в перестрелку, обойти японские корабли и атаковать транспорта с флангов, когда охранение будет связано боем с наносящей лобовой удар группой.

   Из записок Руднева, переданных через Банщикова, Макаров позаимствовал еще пару идей – систему ночного опознавания и "лидирование" миноносцев в атаке быстроходными крейсерами второго ранга. Правда, крейсер второго ранга был всего один, "Новик", но и приданы ему были четыре лучших эсминца производства немецкой фирмы "Шихау", имеющие по три торпедных аппарата вместо двух и, благодаря наличию полубака, более мореходные. "Палладу" и "Диану" сопровождали два и три миноносца соответственно, все детища французских и британских корабелов.

   Система опознавания русских кораблей была проста как табурет – на каждый корабль устанавливались по два фонаря, с красным и зеленым фильтром. В ответ на запрос – два красных моргания – свой должен был или ответить тремя зелеными, или не жаловаться на "дружественный огонь". Теперь все это предстояло проверить на практике.

* * *

   Первыми из гавани незадолго до заката потянулись «Новик» с эскортом из «Бдительного», «Бесстрашного», «Беспощадного» и «Бесшумного». Для начала они на полном ходу кинулись на маячившую на горизонте четверку японских миноносцев. Это шоу происходило почти каждый день – ближе к закату Того благоразумно отводил свои броненосцы и крейсера подальше от русских миноносцев. Вскоре после этого «Новик», а иногда и «Аскольд», начинали гонять оставшуюся без покровительства японскую мелюзгу, наблюдающую за рейдом. Мелюзга, в свою очередь, пользуясь преимуществом в ходе, отбегала подальше, пытаясь заманить изрядно надоевшего им «Новика» под орудия своих бронепалубных крейсеров, которых артурцы прозвали «собачками».

   Но от них уже удирал сам "Новик", тоже имевший пару узлов в запасе. Сегодня все пошло примерно по тому же сценарию, но японцы в вечерней дымке не углядели, что после часовой погони "Новик" и миноносцы ушли не в сторону гавани Артура. Под прикрытием этой чехарды из гавани потянулась вереница кораблей. Выйдя на внешний рейд, они разобрались по отрядам и разными курсами и скоростями пошли навстречу судьбе.

   Как известно: "нигде не врут так много, как в любви и на войне". А уж после ночного морского боя начала века – без радаров, кинокамер и других средств объективного контроля... Каждый командир эсминца, выпустивший торпеду по мелькнувшему в темноте силуэту, не ответившему на запрос позывных, докладывал, что он попал. Если проссумировать все доклады с обеих сторон, то японские транспорты были потоплены все, причем некоторые раза по два, а русский атакующий отряд был уничтожен трижды. На самом деле русские эсминцы добились всего четырех торпедных попаданий в транспорты, что тоже очень много.

   Отряд, наносящий лобовой удар, прекрасно выполнил свою работу. "Лейтенант Бураков" подманил погнавшиеся за ним эсминцы "Оборо" и "Акебоно" поближе к "Баяну" и "Аскольду". Утопить шустрых японцев не удалось, но "Оборо", получив шестидюймовый снаряд, больше в бою не участвовал. На этом организованная часть боя закончилась и началась общая свалка. С японской стороны подходили все новые и новые корабли, а русские теряли друг друга в темноте. Отряды распались, и дальнейший бой вели фактически одиночные корабли.

   Поначалу для японцев неприятным сюрпризом стало появление "Баяна" с его восьмидюймовками. О присутствии в месте высадки русского броненосного крейсера японцы узнали только тогда, когда он одним попаданием нокаутировал приданное третьему боевому отряду авизо "Тацута". Тот принял его за своего, не ответил на запрос позывных и, получив с десяти кабельтовых один крупный и три средних снаряда, с обширными затоплениями покинул поле боя.

   Четыре японских крейсера медленно отходили под давлением более крупных и сильнее вооруженных "Баяна" и "Аскольда", поддерживаемых канонерками и атаками русских миноносцев. Но подоспевшие к месту свалки "Якумо" с "Адзумой" напомнили Макарову, что роль его отряда – отвлечение внимание кораблей охранения. Чем он и занялся – по сигналу с "Баяна" (серия красных и белых ракет) все быстроходные корабли стали отходить в сторону моря, а канонерки и поврежденные миноносцы – попытались прокрасться в Артур по мелководью. Итог боя – многочисленные повреждения кораблей артиллерией с обеих сторон. Торпедных попаданий не зафиксировано.

   Не успевший уйти на мелководье "Бобр" после жаркого артиллерийского боя был потоплен "Кассаги", из экипажа спаслось четверо моряков, которых утром подобрали с торчащего из воды рангоута канонерки японцы, и еще восемнадцать, добравшихся до берега на последней чудом сохранившейся маленькой шлюпке. Из девяти офицеров корабля уцелели лишь получившие легкие ранения командир канонерки Александр Александрович Ливен и мичман Георгий Сигизмундович Пилсудский. Они и еще семь здоровых или легко раненых матросов, высадив остальных, имевших более серьезные раны и ожоги на берег, смогли через два дня добраться на своей изрядно текущей шлюпке до Дальнего. Оставшиеся на берегу моряки попали в плен. Оказанная им срочная медицинская помощь для троих оказалась без преувеличения спасительной...

   "Тацуте", дабы не пойти ко дну, пришлось в итоге выброситься на берег. Маленькому кораблику несказанно повезло. В темноте, с разбитыми навигационными приборами, он умудрился приткнуться к покрытому мелким галечником пляжу. Утром его офицеры и матросы с изумлением поняли, что окажись удача не на их стороне, кораблю однозначно пришел бы конец. Вдоль берега около стоявшего на мели полузатопленного авизо, метрах в тридцати от левого борта и почти что под самым правым, из воды торчали обнаженные отливом верхушки крупных камней. Наткнись "Тацута" на такую скалу на ходу – и до конца войны в строй уже не вернулась бы в лучшем случае.

   По такому счастливому случаю были немедленно уничтожены почти все уцелевшие на авизо запасы сакэ и коньяка. Увы, судьба впоследствии жестоко посмеялась над возликовавшими японскими моряками, и лучше бы было их кораблику быть разбитым о камни сейчас, когда у его экипажа были все шансы на спасение...

   У русских в схватке со своими визави погиб миноносец "Статный". Экипаж его был спасен систершипом – "Стройным", поспешившим после этого выйти из боя. Японцы не смогли удержать на плаву получивший минное попадание "Синономе". Похоже, что оно было случайным, по крайней мере, никто из русских миноносников на это деяние не претендовал. Но главным итогом всей этой рубки было то, что почти все боевые корабли японцев рванулись в сторону разгоравшейся стрельбы, оставив конвоируемые транспорты без охраны.

   Это позволило ударной группе во главе с "Новиком" подойти на расстояние торпедного выстрела к транспортам и подорвать четыре из них. Три записали на свой счет миноносцы, еще один – заслуга самого "Новика". Увы, после первого же взрыва мины отряд был атакован крейсерами "Акаси" и "Нийтака" при поддержке шести миноносцев. Не слишком прицельно расстреляв оставшиеся в аппаратах торпеды, русские предпочли отойти за явным преимуществом японцев. Более скоростные, по крайней мере, по всем справочникам, японские миноносцы не смогли догнать своих русских коллег, или, скорее, поостереглись лезть под орудия "Новика". "Паллада" с тремя миноносцами вообще не нашла японские транспорты и на рассвете вернулась в Порт-Артур, не выпустив ни одного снаряда или мины. Именно этот "успех", судя по всему, и привел к заменене Макаровым ее командира Сарнавского на кавторанга Ливена.

   "Диана" же не вернулась совсем...

   Обстоятельства последнего боя "богини охоты" (прозвище "сонной богини" было прочно похоронено) стали известны из доклада сопровождавшего ее "Выносливого", кое-как доползшего до Порт-Артура на последних лопатах угля уже в полдень следующего дня. Бывшего же с ним в паре "Грозового" в Артуре дождались не скоро – поврежденный корабль под командованием дважды раненого, но так и не ушедшего с мостика кавторанга Шельтинги, смог дойти лишь до Дальнего, где и был немедленно введен в док. Первые подробности русские узнали только от бывшего в этом бою старшим офицером крейсера Семенова, сумевшего бежать из японского плена и добраться через Сайгон на эскадру Чухнина.

   Назначенный Макаровым командиром "Дианы" вместо оскандалившегося Залесского капитан первого ранга Иванов 1-й транспорты противника нашел. Более того, он идеально провел атаку, в которой миноносцы добились двух торпедных попаданий, увы – в один и тот же транспорт, быстро исчезнувший с поверхности моря, а "Диана" повредила второй, притопившийся по верхнюю палубу, но севший на грунт. Но когда после опустошения всех минных аппаратов и появления в темноте силуэтов явно боевых кораблей Семенов спросил:

   – Ну что, Николай Михайлович, ворочаем к Артуру? Мины практически все выпущены. Кроме одной в носовом минном отделении, но Мяснов докладывает, что с подготовкой ее есть проблемы – воздух травит. Сейчас ремонтируют. Как быстро управятся, не знают...

   После недолгой паузы последовал спокойный ответ командира:

   – Рано пока, Владимир Иванович. Пусть наши артиллеристы еще поработают, полагаю, что вполне успеем пару-тройку транспортов продырявить хорошенько...

   Иванов решительно повел "Диану" дальше вглубь растянувшейся группы японских транспортов. Двенадцать, после экспресс-модернизации, шестидюймовок и дюжина трехдюймовок крейсера вели беглый огонь по любой мелькавшей в темноте тени. Единственной видимой наградой для артиллеристов стал взрыв, осветивший полнеба после попадания одного из их снарядов. Небольшой транспорт "Коба-Мару", перевозивший боеприпасы для артиллерийских парков второй армии и запас инженерной взрывчатки, разнесло в пыль. С полдюжины японских транспортников и их грузы пострадали от снарядов "охотницы" не столь эффектно, но тоже довольно серьезно. Впрочем, далеко не все транспорты получили снаряды собственно с "Дианы". В неразберихе ночного боя японцы, атакуя русский крейсер в гуще своих трампов, и сами не один раз всаживали снаряды в свои корабли и суда.

   Давно пропали в темноте сопровождавшие крейсер миноносцы, зато то с одной, то с другой стороны начали вылетать в атаки на крейсер японские истребители. С полчаса их атаки удавалось отбивать без потерь, но когда подоспела пара крейсеров Четвертого боевого отряда, "Нанива" и "Такачихо", стало хуже. Они тоже рванулись было в бой с "Баяном" и "Аскольдом", но отстали от более быстроходных и современных коллег. Потом изменили курс и пошли на взрывы торпед, выпущенных отрядом "Новика", и снова не успели к месту боя. Но в результате этих метаний оказались в итоге неподалеку от того места, где бесчинствовала "Диана". Какое-то время артиллеристам "богини" удавалось совмещать обстрел атакующих миноносцев и перестрелку с крейсерами, но, в конце концов, одиночный корабль, подвергавшийся постоянным атакам со всех сторон, получил закономерную торпеду от подкравшегося в темноте "Муракумо". Иванов попытался уйти, направив раненый крейсер в ту часть горизонта, откуда никто по нему не стрелял, оторваться от противника, но "рано" уже превратилось в "поздно".

   По идиотской, как всегда и бывает на войне, случайности, курс, выбранный Ивановым, выводил "Диану" прямо к месту, где тихо покачиваясь на зыби, стоял на якоре "Фудзи". Командир броненосца, капитан первого ранга Мацумото, мудро решил не рисковать своим слишком ценным для Японии броненосцем в ночном бою. Он уже дважды корректно, но твердо отказал главному артиллеристу броненосца в просьбе об открытии огня.

   Но когда комок стреляющих друг по другу кораблей сам покатился в его сторону, ему поневоле пришлось принять участие в обстреле "Дианы". Командир "Фудзи" неверно истолковал поворот русского крейсера в его сторону. Ему показалось, что русские разглядели в темноте его броненосец, на котором только-только развели, наконец, пары, и пошли на него в торпедную атаку.