Текст книги "Были и былички"

Автор книги: Александр Арефьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Выехали, помнится, в воскресенье с утра. Пока добрались да нашли, изрядно поплутав, сельсовет в далёком занюханном колхозе, уже смеркалось.

Встретил нас, благоухая цитрусовым запахом, Василий, представитель администрации, как он представился. Отвёл, не мешкая, в халупу на отшибе, вручил рабочие комбинезоны, на лямках и с откидывающейся спинкой, лом и пару брезентовых рукавиц на всех да и был таков. Нет, вру, ещё успел объяснить, как до магазина добраться, сказал, что нам повезло, под завоз попали, и записочку на ферму накалякал для получения бидона молока. Разместились мы кое-как и – в магазин, пока не закрыли. Искать не пришлось, шли навстречу колхознички уже изрядно навеселе, видать, приложились "не отходя от кассы". При этом источали уже знакомый по Василию запах, навевая мысли о субтропиках.

Оказалось, водка в продаже была только лимонная местного разлива, цвета одеколона "Шипр", о запахе уже не говорю, но нам и на том спасибо. Скинулись по трёшнику, в рюкзачок припасённый загрузились и домой, до хаты. А там, кто какой закусью богат, на стол наметали и пошло-поехало. В разгар веселья вспомнили про записочку, подхватились, в комбинезоны обрядились и всем гамузом на ферму, благо, не далеко топать. Вышли с флягой парного молока двадцатилитровой, не пожалели доярки-хохотушки, чай, не своё отдавали, колхозное. А темень уже, хоть глаз выколи, да и развезло на воздусях деревенских. Побрели наугад, затянув для бодрости

Окуджавскую песню про солдат и таща поочерёдно волоком пудовый бидон.

Чуть от фермы отошли – забор нарисовался, через него с грехом пополам перевалили – ещё один. Одолели и этот с криком "Ура!", тут родная избушка и показалась. Опять к столу да к лимонной под молочный запив. Только в ритм вошли, стали все носами водить, запашок унюхав непотребный. Флягу осмотрели – нет следов навоза, подмётки у всех проверили, нет, только чистая грязь. Тут, как свора ищеек, окружили, носы воротя, Васю-очкарика, тёзку деревенского нашего куратора. Вася чуть не в слёзы, мол, да, был грех, отошёл по дороге за кустик, лямки отстегнул, спинку откинул, присел, по-большому сделал и бросился догонять. Как подтвердилось, всё большое с собой и принёс.

Вася в речке отскрёбся, переоделся, тогда только назад после контрольного обнюхивания и впустили, к штрафной приговорив.

Закончили позднёхонько, а утром обнаружилось, два забора, что переползали – угол соседней ограды, а комбинезоны наши после игры подзаборной в "кучу мала" стоять могут от налипшей грязи вполне самостоятельно, чего о нас не скажешь. Да они нам и не понадобились боле, забыла про нас администрация в лице Василия, только на третий день, видно, очухался, приполз весь из себя зелёный, выдал за хорошее поведение справку об ударной работе на полях колхозных и отпустил с богом восвояси. А я до сих пор, как лимонный запах учую, так с души воротит.

Валентинки

Хороший, добрый и светлый праздник всех влюблённых – этот День святого Валентина, приходящийся на 14 февраля. В этот день почти уж пару тысяч лет назад казнили сердечного. И казнили-то за что? А за то, что, будучи священником, не стерпел запрета сочетать законным браком бедных солдатиков. Император Клавдий, видите ли, решил, что женитьба отвлекает их от выполнения воинского долга. По моему скромному мнению, как раз наоборот. Много ли на жену времени уходит?

Ну, чмокнул в лобик перед работой, вернулся, поужинал домашним, а не солдатской кашей-шрапнелью. А ночью, чем в казарме на жёсткой койке ворочаться, мужественно исполнил супружеский долг в своей мягкой постели и спи себе, сил набирайся. К утру, свежий, как огурчик, готов к выполнению долга воинского. Подозреваю я, что Клавдий слабоват был по этой части и позавидовал своим легионерам, импотент несчастный. Вот и погубил святого. Зависть и не на такие чёрные дела слабаков сподобит.

Но царь небесный всё по своим местам расставил, Клавдия я и вспомнил-то только потому, что тёща тоже Клавдия по имени, а

Валентина как покровителя всех влюблённых уж сколько веков народ помнит и день его любовно отмечает. Опять же валентинки, это ж знак из нашего детства. Помните, в подъезде куском извёстки по стене писали сакральную формулу "Ваня + Валя = любовь" и под ней сердечко, стрелой пронзённое, выводили. Чудится мне, святой с небес нашей рукой водил, а когда дворник, мать нехорошо поминая, затирал – то

Клавдия работа, из адова пламени всё напакостить норовит.

Вспомним, кстати, что и у нас, православных христиан, есть свой

День влюблённых, только выпадает он на 8 июля и празднуется в честь двух святых, Петра и Февронии, возлюбивших друг друга неземной любовью и за то на небо тоже попавших. Пётр был голубых кровей, князем в Муроме, том самом, откуда и другой защитник земли русской, незабвенный Илья Муромец, родом. А Февронья была из простых, да тоже не лыком шита. Удивительная она была целительница, красавица и умница-разумница.

А как оженились, так Пётр (не знаю, как по батюшке) попал в опалу в Муромском светском обществе за выбор жены низкого происхождения, стало быть за мезальянс по-нынешнему. Но князь любви своей великой не предал, переехал со своей ладушкой из многокомнатных хором в шалаш (оттого, видно, и пошла поговорка о рае с милым в шалаше). А потом и вовсе в одночас приняли они монашество и умерли, как в сказке водится, в один день, сполна познав счастье во браке.

Так что, не тушуйтесь, друзья, в своих проявлениях любви, не подсказке расчётливого Диавола, а шепотку своего сердца трепетного внемлите. Не Валентин заграничный, так наши родные святые подсобят случай чего. Да на Купидона с золотыми стрелами, что всегда наготове, уповайте, ведь глаз у него острый, рука тверда, редко когда промахнётся.

Фига в кармане

Многие годы искусствоведов и не только занимала проблема удивительной притягательной силы и мировой известности картины

Казимира Малевича "Чёрный квадрат", называемой иконой современности.

Много вкруг неё загадочного тумана веется. Кое-кто считает, что с выцветанием краски, по задумке художника, высветится его лик. На что-то подобное намекал и сам автор, да и недаром же он над ней работал несколько месяцев без передыху. Другие намекают, что это якобы портал в загробный мир, и Казимир через него с ними общается.

И вот наконец загадка, как нам кажется, близка к разрешению. Как почти всегда в таких случаях, помогла наука. Учёные-рентгенологи, применив специально разработанное для подобных исследований устройство, после многочисленных попыток и совершенно неожиданно для себя обнаружили под плотным слоем чёрной краски тщательно выписанное рукой подлинного мастера изображение устрашающих размеров мужского фаллоса в напряжённо-возбуждённом состоянии.

Поражает сочная палитра цветовой гаммы рисунка, от нежно-телесного до багрово-огненного крещендо в головной его части.

Бугристо-жилистая плоть как бы страстно вопиёт о чём-то наболевшем и готова извергнуть на каменеющего в немом оцепенении неосторожного зрителя сперматоизальную лаву вибрирующей в естестве живой мысли.

Немаловажной для понимания, видимо, является и не сразу замечаемая многозначащая деталь картины. Изображённый предмет лишён оков крайней плоти. Чувствуется, что обрезание совершено грубой, нечувствительной к состраданию и неумелой рукой.

У основания пениса характерным для Малевича почерком начертана простая волнующая фраза "Вот вам!". Кому обращена она, современникам художника, властям, не больно, как известно, жаловавшим его в своё время, нам ли, грешным, получившим зачатое в озарении художественного провидения послание, или, может быть, будущим поколениям, нам уже не узнать. Однако, опираясь на предварительные изыски искусствоведов, можно сказать, что мощная экспрессия проявившегося рисунка взывает к осознанию сути неумолимого исторического прогресса, невообразимого без поступательных толчков в чреве развивающихся технологических процессов.

В этом свете становится понятным тайный смысл гениального (а, может быть, генитального?) предвидения художника о неизбежности проявления творимого в чёрной темноте, за квадратной ширмой кукловода интимного и овеянного мистикой созидательного деяния.

Хочется верить, что посланное через годы найдёт своего адресата.

Чудо

Не доехав и пары километров до автозаправки, машина встала.

Кончился бензин. Раздосадованный водитель, оказавшийся батюшкой местного прихода, с трудом, ввиду тучной комплекции, выбрался из машины и от души врезал кулачищем по капоту видавшего виды

"Роллс-Ройса". После чего-то неразборчивого из густой окладистой бороды послышалось: "Прости, Господи, грехи наши тяжкие!". Дело осложнялось тем, что с заправкой батюшка связывал не только надежды наполнить бак автомобиля, но и опорожнить чрево своё от давящей и рвущейся наружу жидкости.

Но уж чёрт постарался или Бог испытание ниспослал, но машина остановилась на весьма оживлённом перекрёстке. Естество требовало своего, и батюшка кряхтя обошёл машину, на ходу смекая, как выйти из положения. Отвернув крышку бензобака, он попытался заглянуть оком внутрь, надеясь разглядеть остатки бензина, но это сыграло роковую роль. Взревев от очередного внутреннего позыва, батюшка вздёрнул рясу и облегчился в горловину бака, при этом делая вид, что напряжённо разглядывает выбоину на крыле. Облегчённо восславив про себя Господа и завернув крышку, батюшка лёгкой походкой вернулся на своё водительское место и привычно крутанул ключ зажигания.

Каково же было его удивление, когда машина послушно завелась с пол-оборота. Мало того, отдавшись воле божией, батюшка до вечера разъезжал по делам своим приходским, с гонором проезжая мимо заправок. Движок тянул мощно, а стрелка показывала до смешного малый расход залитого попом горючего. На ночь глядя не выдержало сердце ревностного церковнослужителя и пошёл он каяться настоятелю, мощною дланью удерживая под рясой бутыль кагора. А тот со второго стакана узрел в свершившемся чудо и деяние святое, помянув, порфирой закусывая, манну небесную. Но велел держать сие в тайне, ибо не богоугодное то дело, на чёрт-те чём разъезжать.

Да куда там, наутро весть сама собой разнеслась, и потянулся народец к батюшке, кто за благословением, а кто и с канистрой за чудесной горючкой. Поп с расстройства постригся под полубокс, снял рясу и ушел в запой. А злые языки и по сию пору сказывают, что после предыдущего возлияния всё и произошло и в чуде причиной главной было выпитое накануне батюшкой да здоровым его организмом отринутое в бензобак. Но сомнения остаются. Может, всё же чудо?

Тоска

Врачи отмечают возрастание случаев обращения к ним по поводу гнетущей депрессии. На Руси это, можно сказать, национальная болезнь, традиционно относимая к особенностям загадочной русской души. Кручина, хандра, скука мучают ещё со времён Несмеяны не одно поколение, но в наши дни можно говорить об обострении заболевания.

В перманентно подавленное состояние впадают пенсионеры, ностальгирующие по прежней жизни. Вспоминают радостное возбуждение, когда удавалось отхватить колбаски краковской или какого другого дефицита, разжиться свежим анекдотиком, втихомолку похихикать на кухне в узком кругу проверенных друзей над дряхлостью и чарующей тупостью очередного генсека. А какого накала достигало удовольствие достать запретную "порнушку" и убедиться, что секс в стране всё же есть. Теперь-то всё есть, да ветерану диссидентства часто нечем и почти всегда не на что от души даже поесть.

Тянет в меланхолию, а от неё к "уколоться и забыться" и нынешнюю малахольную молодёжь. Ни тебе целины и молодёжных строек долбаного коммунизма, ни памятного комсомольского задора в весёлых пирушках в ходе и в заключение регулярных субботников, ни дремотного елея обязаловки лекций о почему-то медленно текущем моменте из уст похожего на Филиппова из "Карнавальной ночи" лектора. Нет и самой той, засмотренной до дыр и колик в животе весёлой "ночи", осталась только Гурченко после капитальной реставрации.

Поблекли как-то прежние активные поставщики ферментов удовольствия: юмор и сатира. Вылезли из-под пресса цензуры и политической зашоренности, казалось, расцветай пышным цветом. Ан, нет, расслабуха получилась в оранжерейных условиях всеобщей гласности. Жванецкий памятником самому себе, великому, доживает,

Задорнов в зубоскальстве и ёрничестве погряз, Петросян семейным подрядом спасается, разве что Жириновский повеселит. Мало что-то раков по пять рублей, но больших, всё больше по трёшке, худеньких, с клешнями худосочными, некусачими.

А ведь как перестают вырабатываться гормоны радости, душа чахнет, от хандры мрачной в сонливость кидает, живот вздувается от скопления газов в кишечнике. Тело пухнет, переедает до запоров, болячками разными отвечает, виагры клянчит, а у женщин менструальный синдром развивается.

Соблазнов много стало, да всё больше от дьявола. А больше желаний

– больше обломов, мук душевных. Мудрый Эпикур, поняв ещё в кои веки эту механику, призывал человека хотеть поменьше, задачки себе ставить поскромнее, вот и радостей от их выполнения станет больше. А на худой конец можно вспомнить старинное русское психотерапевтическое средство. Сбежать от соблазнов да нервотрёпок городских, забраться в деревеньку, в глушь, принять на грудь, полнолуния дождаться, выйти на пригорок да завыть серым волком в полный голос. Вот душа и очистится, а жизнь снова сладкой покажется.

Честь

Рассказывают, что приключилось это давным-давно в Великобритании, то ли при Елизавете, то ли при какой другой королеве, но факт тот исторический место точно имел. Приехала как-то королева аглицкая в войска смотр произвести, а командующий большим подлизой был и как её увидел, так ладошкой глаза прикрыл и глаголет: «Красота твоя, ваше величество, затмевает солнце, ажник глазам моим лицезреть больно». А все солдаты округ тоже не лыком шиты, подхватились и ну хором кричать: «Йес, сэр!», то есть, правильную линию гнёшь, господин ты наш командующий, бабе, а тем паче королеве нашей любимой завсегда потрафить надобно.

А случилось так, что в свите королевской о ту пору посол оказался

Российской империи. И так ему по нраву пришлось, как командующий ручкой королеву поприветствовал, а солдатики "Есть!" (так ему на русское ухо послышалось) дружно грохнули, что он, долго не мешкая, то ли Петру, то ли какому другому царю-батюшке, кто тогда самодержавие на Руси правил, депешу с посыльным отрядил, а в депеше той всё и прописал. Мол, у местного народца красивый ритуал есть приветствовать начальство военное, ладошкой у лба помахивая, а нижний чин на слова командира громким "Есть!" отвечает.

Пётр Великий, или кто другой, тут же царский указ и учинил. Мол, мы тоже щи не лаптем хлебаем и вообще чуть не наполовину в Европе возлежим, а потому доблестному офицерству и солдатикам с прапорщиками вменить друг друга радостно привечать, правой дланью себя в висок тыкая. А как высший чин нижнему чего прикажет, так оному надлежит громко "Есть!" в ответ прокричать и при этом подобострастно глазами начальство кушать.

Вот и получилось у нас как в Англии, только там по-прежнему честь у лба отдают, а у нас пальцы к виску приставляют, мол, куда мне с моим серым веществом против вашества, а потому любому слову твому внемлю и со своим мнением "никак нет", ну то есть совсем не согласен. Вот, скажем, генерал какой с лампасами солдату брякнет: "А ну, марш ко мне на дачу картошку сажать, круглое катать, квадратное таскать!". А солдат наш животик тощий подтянет, в струну весь вытянется, глазами завращает да как гаркнет: "Есть, товарищ такой-то такой-то". И все вор о ны в округе "карр, карр" и врассыпную от страха перед удалью молодецкой.

Михайло

Я вот много думал, как это учёному нашему великому Михайле

Ломоносову удалось в академики выбиться. Ведь он из наших был, из простых русских. Батюшка – рыбак поморский, да и сам Мишуня с малолетства рыбачил, грамотой не шибко владел. А подишь ты, денежек на поезд не было, так он пешкодралом с обозом селёдочным из самого

Поморья в Москву три недели топал, так сказать гранит науки грызть.

А я, когда какой думой мучаюсь, зову соседа своего учёного. Он, как и я, бобылём живёт, но в профессорах ходит, с палочкой и в очках с толстенными стёклами. И завсегда мне всё про всё по-простому и разжуёт.

Так и сделал, только закусь небогатую сготовил, так, селёдочка на двоих (правда, заломная), капустка кислая (с осени заквасил) да по огурцу солёному на нос. Хлебушко, естественно, бородинский. И к чести сказать, когда мою уговорили и сосед бутылочку коньяка приволок, я сподобился пару конфет в буфете нащупать. Так что получилось всё чин-чинарём, не у Пронькиных всё ж таки.

И рассказал Ерофеич (кстати, тоже Михайло) удивительные вещи, да такие, что у меня в мутной голове всё прояснилось. Будто бы пришли к

Ломоносову ещё до рождения Миши три волхва, ну то есть колдуна по-теперешнему, и взяли с него великую клятву (за мешочек золота авансом так сказать), что сынок его по рождении, всем наукам обучившись, расшифрует свиток старинный. А в свитке том сокрыт секрет философского камня, который им, волхвам во как нужен.

А свиток тот взаправду был из Гипербореи (это не волхвы, а профессор мой уж рассказал), той, что ушла 9 тысяч лет назад в пучину морскую недалече от Кольского полуострова, оставив на поверхности лишь острова Соловецкие. Кто выжил, подался в Египет и стал жрецами тамошними, храня тайны гиперборейские и запрятав их в пирамиды, которые сами и построили. А по пути кое-кто отсеялся и породнился с русичами.

Вот Михайло, родившись и подросши, и отправился клятву папашину сполнять, из рук тот свиток не выпуская. Изучил все науки напрочь в

Германии, заодно на немке и оженившись, и вернулся таким учёным, что, хошь, не хошь, а стань академиком. Долго ему рецепт гиперборейский не давался. Пока над ним бился, кучу разных открытий во всех науках сделал. И наконец нашло на него озарение, решил задачку.

Взял по граммульке разных веществ да в камин и бросил, и такой взрыв получился, что мало не покажется. Хлопнул себя по лбу и крикнул: "Мать твою!" (ну то есть "эврика!"), да это ж холодный атомный синтез! Я вам сейчас, братцы, растолкую популярно, что рецептик-то оказался не философского камня (его Михайло давно уж между делом открыл), а возобновляемой энергии заместо нефти. Жрецы той энергией и блоки тысячетонные для пирамид тягали.

Ну а Михайло Ломоносов после всего этого ночь думами промаялся, выел, может, литру бражки и решил, что рано человечеству таким секретом владеть. Взял да и сжёг тот свиток, а заодно и рецепт философского камня спалил. А то ведь у нас как? Что ни изобретут, всё бомба получается на погибель людей. И Сталин, и Гитлер в войну секрет тот искали, да слава богу не нашли. А то такого бы наворотили…

Получается, что Ломоносов допреж всего тем велик, что честью своей не поступился и на горло своей же песне наступил, унеся своё главное открытие в вечность. За что я его и уважаю. Вот и профессор, когда на посошок стакашек поднял, сказал словами иудейского царя

Соломона из Писания: "Во многой мудрости много печали, многое знание умножает скорбь". Так что я этого еврея тоже зауважал. И уважаю всенепременно друга моего сердешного, Михаила Ерофеевича, дай бог ему здоровья.

Окурочек

Вышла как-то Клавдия Степановна, что с пятого этажа, на балкон воздухом вечерним подышать. А над ней, на шестом, Пётр Пафнутьевич цигарку докуривает на сон грядущий. Напоследок затянулся и окурочек вниз щелканул, а тот в аккурат на голову Степановны и приземлился, попал в её косу, гнёздышком на темечке закрученную, лежит себе, дымком остатним сочится. Вернулась посвежевшая в гостиную, а её супруг, Иван Алексеевич, что у телевизора за сериалом вечер коротал, сразу носом повёл и говорит:

– Что-то от тебя, дорогуша, дымком попахивает, уж не закурила ли ненароком опять?

А та ручкой в бок и отвечает:

– Что ты, мон шер, я последний раз курнула, когда ты хвост распушил и к Машке тупозадой с третьего сбежать навострился, а наутро, как пёс побитый, назад приполз. Куда уж кобелить, коль песок с одного места сыпется.

Лексеич тут с пол-оборота завёлся:

– Сама хороша, втихомолку обкурилась, вон аж дым из ушей сочится.

Задом-то своим перед Пашкой с седьмого крутишь, а пора уж не духами за двести целковых поливаться, а нафталинчиком пользоваться. А песочком моим можешь свою могилку меж ног посыпать.

Да как врежет ей прямиком между глаз, видно, накипело. Тут бычок-то и выпал прямиком им под ноги. Нагнулись оба, как Шерлок

Холмс с Ватсоном, и головами согласно закивали, мол, дело ясное, кто ж ещё в доме, кроме Петьки с шестого, "Беломор" курит. Подхватились и, замирившись наскоро, пошли дружно ругать Петра Пафнутьевича за мелкое хулиганство, их семейный быт потревожившее. Может, и поколотили его коллективно, не знаю, с моего балкона уже не видать было, хоть и бинокль у меня цейссовский, и слух дай Бог каждому при моих-то годах.

Циновки

Встречаются среди людей, выучивших иностранный язык, зануды, которые, не слишком им владея, считают тем не менее, что их знания уж никак не хуже, чем у тех, для кого он родной. Столкнулся я с таким во Вьетнаме, куда был послан на преддипломную практику. Звали его Нгуйен, слыл лучшим переводчиком в местном министерстве внешней торговли и прошёл обучение в московском Университете дружбы народов.

Как-то устроили в Ханое внешнеторговые компании выставку продукции, предлагаемой на экспорт. Большой раздел был выделен под кустарные изделия, в основном поделок из соломки, в чём вьетнамцы большие мастера. Под каждым таким изделием была прикреплена маленькая табличка с названием товара и его краткой характеристикой.

Текст – на вьетнамском и русском, который был в то время международным языком общения в соцлагере. Представителей капстран в стране почти не было, а все социалисты в той или иной степени русский знали.

Подхожу к красочным циновкам и читаю: "Циновки. Во вьетнамском быту на них не только спят, но и ебят ". Нашёл я Нгуйена, зная, что это его работа, и объясняю, что, мол, ошибка получилась и "б" в слове "едят" надо исправить на "д", а то смешно получилось, будто бы на циновках совокупляются. Нгуйен сходу обиделся и стал мне нудно объяснять, что Вьетнам – бедная страна, к тому же климат жаркий и потому действительно приходится совокупляться на циновке, а не на кровати, и что над этим смеяться грешно.

Я ему объясняю, что никто и не смеётся, просто надо ошибку исправить. Он мне талдычит, что машинка у него старая и буквы "д" как домик нет. "Да напиши тогда кушают",– говорю, а он мне тут же вопросик с подковыркой, мол, почему "спят" кончается на "ят", а

"кушают" на "ют", и все мои объяснения из области грамматики, тем более, что в ней, действительно, ногу сломишь, как об стенку горох.

Разозлился я, плюнул и говорю: "Пиши тогда, как хочешь".

Так знаете, что написал этот знаток русского? Это уж я на следующий день углядел, а потом вся наша колония бегала поглазеть и поржать. Не обессудьте, передаю дословно: "Циновки. Во вьетнамском быту на них не только спют, но ещё кушают и ебют".

Как нам обустроить Россию

Вот нам всё говорят, дескать, на культуру да образование денег нет, старикам пусть Бог подаст, солдатикам нашим в горячих точках на добавку всем миром собирайте. А ведь есть средство и казну государеву разом пополнить, и обкультуриться хоть бы до европейского уровня. Средство, хоть и специфическое, но для России-матушки в самую что ни на есть пору. И средство это – накласть налог, не так, чтобы больно большой, а в меру, на матюки. Ведь нас народу-то ой-ой-ой, под 150 миллионов, и матюкается, почитай, каждый в меру сил и возможностей.

Ну, отнимем новорожденных, да сколько их-то, всего ничего при нашей пониженной рождаемости. А каждому гражданину обоих полов да плюс тем, что меж полов запутались, вменить святую обязанность – ругнулся, будь добр, отслюнявь на благое дело, заодно и грех тяжкий отмажешь. Скажем, за каждый мало-мальски серьёзныё матюг – по полтинничку, ну, а там за "блин", "ёлы-палы" или "японского городового" – по десяточке. Ветеранам и инвалидам, конечно, придётся временную скидочку сделать до обвыкания, ведь ругаются всё больше от безденежья, зато какому-нибудь Киркорову – с добавочкой на общественный статус.

А если хочешь в книжке душу облегчить или с эстрады брякнуть либо пропеть что непотребное – драть втридорога за распространение в особо крупных размерах. Вестимо, придётся в городах специальные места ругательные отвести, как для курения. Зашёл, опростился на халяву, на стенке слово богохульное карандашиком нацарапал и на улицу, а там уж ни-ни. Скажете, это сколько средств да мытарей надо, чтобы за каждым уследить. Дык если с умом к делу подойти…

Подходишь, сам, знамо-дело, в гражданском под туриста и с видяшником и говоришь так вежливо, мол, изволили обмолвиться, гражданин, с вас столько-то и столько-то, а свидетельство туточки в камере. Тебя, всенепременно, тут же трёхэтажным, а ты знай, считай да подсчитывай.

Тут и бригада омоновская из подворотни, и сразу гражданину права его зачитывает, а если и их обложит, то только на пользу казне.

К общественности обратиться, активистам камеры забесплатно раздать, да за двадцать процентов комиссионных каждый сам себя зафиксирует, а уж соседа злючего или там жёнушку в момент твоего позднего возвращения заснять во всём её безобразии – да за здорово живёшь. Опять же агента посообразительней приодел поприличней, на шею цепь золотую, как у кота Баюна, и к браткам на разборки.

Квитанций не хватит выписывать, а выручки на пару квартир для лейтенантиков бездомных хватит.

На селе, не спорю, посложнее будет, но здесь можно спутники наши, которые шпионы, приспособить. Всё одно, небось, простаивают, америкашки-то теперь пока в друзьях заклятых ходят. А тут снимай всех подряд, особливо в день получки, когда она случается, а без получки и без того поболе урожай, а если ещё для подначки по телеку

Чубайса показать али Гайдара какого-нибудь, да на вторую Чечню, не приведи Господи, хватит.

Галкина с Якубовичем, чтоб из простых трудящих олигархов не плодили, посадить на передачу "Кто, где, когда?" и премии натурой давать тем, кто больше материалу с "пи-пи, пи-пи" на каждый матюг наснимает и на ту передачу пришлёт. Я бы и сам стариной тряхнул,

Федюхиной кобыле камеру под хвост пристроил, пусть поснимает, как он её охаживает, ведь у коров уши вянут, а у козы нашей, Машки, намедни родимчик случился. Мобыть, с комиссии и бутыль бы самогона оправдал, что Федька на разговение у меня арендовал да по сю пору так, бляха-муха, и не возвернул, забодай его комар.

Платочек

Дело было в Питере, тогда ещё Ленинграде, на турбинном заводе. А слышал от друга, который сам на этом заводе работал и поведал мне по свежим следам, а потому с волнением непосредственного участника.

Получили срочный правительственный заказ на ремонт какой-то огромадной турбины. Сроки выполнения поставили жёсткие, потому навалились всем миром и всё, что надо, сделали тютелька в тютельку к сроку. Стали собирать и тут, о, ужас, сердечник не втискивается обратно, куда следует.

И так крутили, и эдак, никак не идёт железяка чёртова. Собрали инженерный консилиум, кумекали, кумекали, ну, не получается, хоть ты тресни. Повисла гнетущая тишина и в ней, как нота отчаянья, прозвучал голос директора: "Зильберштейн".

Зиновий Зильберштейн, или попросту Зяма, проработал на турбинном чуть не сто лет, но уж лет десять, как был на заслуженной пенсии, а, может, и на том уже свете, но оставался в памяти как незаменимая палочка-выручалочка в разных закавыках.

Все засуетились, срочно был вызван директорский шофёр, и маленькой делегацией, включавшей слывшую обольстительницей бухгалтершу, отправились к Зяме домой. Тот оказался живой, всё такой же шустрый и задиристый, только поусох маленько. Выслушав посланцев, он заверещал, дёргая своим хрящеватым шнобелем: "Ага, десять лет без помину, ни тебе поздравить с каким-нибудь праздничком, ни тебе стакашек налить, а как беда, так сразу "Зяма, помогай!". Нетушки, убейте, с места не сдвинусь, я таки весь из себя больной ветеран".

Всё же, после уговоров, в коих не последнюю роль сыграло присутствие дамы, и обещание впредь на праздники не забывать, смилостивился, напялил парадный пиджак с боевыми колодками, в котором чуть не потонул, галстук в белый горошек нацепил, и отправились. Завели под ручки в цех, все, как на митинге, замерли, а

Зяма лысину за ухом поскрёб, всех строго так оглядел и спрашивает тихо: "У кого платочек есть, только очень чистый?". Все как-то стушевались, потупились. "Так и знал, – сказал Зильберштейн и вытянул из внутреннего кармана пиджака свой носовой, белизны необычайной, платок, – Подымите меня!".

Его подняли на вытянутых руках, поднесли к жерлу злополучной турбины. Зяма платочком тщательно протёр вход и громовым голосом приказал заводить. Ротор вошёл как по маслу под крики "Ура!" и громовые аплодисменты. Прежде чем гордо удалиться, Зяма чуть свысока оглядел всех и напоследок сказал свои мудрые слова: "Чистота – залог успеха, не забывайте правила гигиены".

Яблоко

Случилось это в конце шестидесятых, в мои студенческие годы.

Время было весёлое, светлое. На троне был Хрущёв, многое дозволял, правда, мы тогда, глупые, и не догадывались, что такое свобода, гласность, демократия. Но наобещал незабвенный Никита Сергеевич с три короба, и что коммунизм вот-вот грянет, и жрачки будет навалом и на халяву. Особо, конечно, не верили, но надежда худенькая точила, а вдруг не врёт, вдруг действительно обломится.

А в ожидании радовались по младости и тому, что есть, пробирались на концерты ВИА (кто уже не помнит, так это вокально-инструментальные ансамбли, под которые маскировался запрещённый джаз-бэнд), переписывали на появившиеся в продаже отечественные магнитофоны "Яуза" просочившуюся с тлетворного Запада забойную музыку и выделывали под неё немыслимые па, рок-н-ролл в нашем понимании.

И вот как-то на праздник Первого мая собрались мы тёплой компанией, я с другом и Наташа с Мариной, благо Наташины родители подались на дачу сезон открывать и оставили в наше полное распоряжение квартиру. В общем, как тогда называли, вариант "И папы нет, и мамы нет, и некого бояться, приходи ко мне домой, будем целоваться".

Притащили мы пудовую "Яузу", с ходу врубив не нашу музыку, пару литровых бутылей фруктово-выгодного вина, называемого в быту ещё

"чернилами", и все вместе суетились вокруг праздничного стола в предвкушении грядущих удовольствий. Закусь была традиционной: салат