Текст книги "Грации и грешники (СИ)"

Автор книги: Александр Шмонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

     Очередная абитуриентка, покраснев и потупив глазки, заявила:

     – Учитель, Натка и Светка хвастались, что вы укладывали их поперёк кровати на живот и ласкали сзади, но у меня королёк, а не сиповка, мне удобнее на спине, и я люблю смотреть в лицо, как оно меняется, особенно в конце, – это меня сильно колбасит, и я чаще кончаю.

     – Да за ради бога, без вопросов, но правила одинаковы для всех: трусы и юбку снимаешь сама, ложишься поперёк кровати. Ваши прелестные ножки забросьте мне на

     плечи,блузку и лифчик можно не снимать. У тебя какой размер?

     Ого! Буду держаться за твои габаритные груди через блузку, от такого размера могу ослепнуть.

     Почему такой цинизм у нашего героя Н. в отношении наивных абитуриенток и нежелание учиться? Отчасти его испортил первый урок интима. Поэтому пора приступить к рассказу о его первом уроке.

 

     Школяр и училка

 

На фото: г. Кулебаки, моя первая учительница («Подходи, школяр, будем заучивать письмо Татьяны. А потом?. . ЭТО?

     Это уж как получится... справишся с моими бедрами– и воля Неба– я твоя)

     – В школе, – начал свой рассказ Н., – мы проходили письмо Татьяны. Надо наизусть, а мне никак не удавалось так много запомнить.

     Учительница по литературе строга, пучок волос туго замотан сзади, строгие очки, отрешённое лицо, кофта на всех пуговицах, грудь не выступает, юбка ниже колен; разве что крутые бёдра было скрыть невозможно, да не понимал я ещё, в чём их прелесть, лишь позже мне объяснили, что баб с такими бёдрами мужики считают более е…учими (не путать со слабыми «на передок»).

     Я ещё не интересовался слабым полом и недоумевал, чего это Татьяна так разволновалась. Учительница помучилась со мной, бестолочью, и предложила: зайдёшь ко мне после уроков вечером домой – научу запоминать тексты. Пришёл, сели на сложенный диван с учебниками, я бубню злосчастное письмо.

     Если я запинаюсь, она подсказывает очередную строчку, дошли до строчки: «То воля неба, я твоя». Неожиданно на этой строчке её голос изменился и задрожал. Тут она как-то заёрзала на диване, непонятно задышала, юбка неожиданно задралась – и обнажились ослепительные ляжки.

     Мой «дружок» вдруг напрягся, сделал стойку и выскочил из ширинки. Я покраснел, сгорая от стыда: «Ну всё, – мелькнула мысль, – сейчас выгонит меня вон с позором: чего это ты, мол, себе позволяешь, как ты себя ведёшь в гостях?»

     Но её глаза вдруг заволоклись, устремились вдаль, она вроде бы отводила взгляд, чтобы не рассматривать моё достоинство в упор и одновременно искоса оценивала его.

      Через мгновение одной рукой она сбросила юбку – а там ничего! – а другой нежно подхватила моего «дружка» и, спасая от напряжения, вставила куда-то между ног, где он ещё не бывал.

     Там оказалось необычайно тепло, уютно, приятно и комфортно, а она начала ритмично прижиматься и отжиматься от меня, увлекая меня повторять то же.

     «Дружок», однако, быстро обмяк, успокоился и выскользнул оттуда. Молча сели пить чай, я боялся поднять на неё глаза и думал: «Всё вроде случилось, пора благодарить за чай и прощаться, пока не выгнали со скандалом».

     Я поднялся и осмелился на неё посмотреть. О боже, она сидела за столом и всё ещё была без юбки, и мой взгляд невольно упирается в её промежность, голые ляжки плотно сжаты.

     И о чудо – мой «дружок» снова делает стойку, и застёгнутая ширинка сильно оттопырилась. Она отодвинула бокал с чаем, взглянула на мою ширинку, ляжки её стали медленно раздвигаться, и она одарила меня таким взглядом, о значении которого я узнал позже: «Я согласна».

     А я, не понимая, что делать дальше, ткнулся лицом ей в ляжки, припав перед ней на колени: мол, прости, не ожидал, думал, на этом всё. И неожиданно начал целовать её между ног, в промежность.

     Это уж позже я узнал, что женщинам нравится, когда их целуют везде. Мы оба заговорщицки молчим и, не сговариваясь, снова перемещаемся к дивану; она нажимает какой-то рычажок, и диван превращается в кровать. Я уже хотел повалить её, как положено, вдоль, но она опередила мою мысль, улеглась на спину поперёк дивана, подушку вместо головы положила под попу (потом я узнал: попа должна быть выше головы, чтоб оси х…я и кунки совпадали и подушка пружинила при подмахивании), задрала ноги – они оказались у меня на плечах – и стала потихоньку качать пресс, заранее имитируя подмахивание. Открылся чудесный вид.

     Но я не понял, зачем всё это; я полагал, что нужно лечь вдоль и вытянуть ноги. «Дружок» рвётся снова туда, где только что был, где ему было хорошо, но очень мало.

     А я сообразил, что не надо спешить; осторожно снимаю ноги с плеч, они сомкнулись. Зачем они вообще на плечах? Мне хочется расстегнуть её блузку; расстёгиваю верхнюю пуговицу, но это долго и неудобно, руки дрожат, поэтому остальные разрываю яростно обеими руками. Взлетели освобождённые ослепительные груди, упругие, большие, ранее под кофтой почему-то всегда были незаметные; я грубо сжимаю их руками. Её волосы, как оказалось прекрасные, расплескались по роскошным плечам, щёки раскраснелись, лицо резко помолодело, очки давно куда-то подевались, глаза оказались необычайной синевы и сияли девичьей страстью и желанием.

     И в то же время что-то в ней напоминало кающуюся Марию Магдалину, что я видел на картине какого-то великого художника (имя не запомнил) в Эрмитаже.

     Я начал её целовать, губы, груди и ниже; мой «дружок» не выдержал ожидания и захотел туда немедля. Я взял его рукой и стал тыкать куда-то в промежность, и хотя ноги были слегка раздвинуты, он не находил ту дырку, в которой только что был.

     Она шёпотом, но строго сказала:

     – Только без рук.

     Я растерялся. Она поняла, что я не умею не только заучивать стихи, но обращаться с женщинами. Но сжалилась надо мной, снова забросила ножки мне на плечи, и я наконец сообразил, в чём дело: моя залупа оказалась точно напротив нужной дырки, и мой «дружок» так резко рванул туда без всяких рук, что она томно ойкнула, протяжно и сладострастно застонала.

     И начала путано и противоречиво шептать:

     – Что ты делаешь со своей училкой? Это же неправильно. Обещай, что никто не узнает о моём падении. Давай остановимся… Я не хотела… Ты меня не так понял.

     Но я уже понимал, что это всего лишь любовная игра.

     И я клялся, что никто ничего не узнает (и клятву сдержал, пока не уехал из города). И чем больше она шептала: «Не надо, пожалей меня, не погуби», – тем яростнее я вгонял «дружка» до упора.

     И началось, и понеслось; она извивалась и громко стонала, покусывая меня за шею и оставляя следы своих ногтей у меня на спине, и наконец заорала от сладострастия. Я испугался:

     – Тебе что, больно?

     Она шёпотом:

     – Не глупи, мне приятно, это я кончила.

     – Тогда давай поспим.

     Она возмущённо:

     – Ты что, собираешься дать мне поспать?

     И раззадоривала меня и добивалась повторения:

     – Давай ещё. Возьми меня ещё раз.

     И даже непечатно:

     – Ну что же ты медлишь? Давай е...и меня. Видишь, какая я развратная, ложись, давай я буду сверху.

     И я забывал об усталости, а мой «дружок» ликовал и делал, казалось бы, невозможное. Как говорится, сначала всё, а потом ещё три раза. Спать я ей не позволил.

     В процессе она применяла восхитительный, обалденно сладкий приём, который мне пока не довелось испытать с другими. Когда мой «дружок» с силой двигался вперёд

     внешне плотно до упора, а внутри почти до дна, её нижние, внутренние губы слегка обжимали неутомимого «дружка», как бы целуя его, как бы выдаивая, а он легко вырывался из этих объятий и продолжал своё дело, чтобы снова и снова испытать эти объятия.

     Она признавала только правильный интим, но любила менять позы. После первого раза поперёк дивана первый урок продолжился, она повела меня в ванную и отдалась стоя под струями воды. После душа уселась в кресло, распахнула халат и раздвинула ляжки, посмотрела в глаза, я опустился на колени.

     Передохнув, улеглась грудью на стол и отклячила попу, я ухватился за бёдра и начал нанизывать, насаживать попу на себя, а когда я совсем устал, уселась на меня сверху.

     В конце я задал глупый вопрос:

     – Ты довольна?

     Она успокоила моё самолюбие:

     – Ты был лучший из всех, кто любил меня до тебя.

     Домой вернулся под утро, опустошённый, не спавший, полностью выпотрошенный. Повторить первый урок не пришлось. Второй урок не случился.

     На уроках – снова строгая, отстранённая, застёгнутая на все пуговицы дама в очках. Меня теперь не замечает, если идём навстречу, отворачивается.

     Вскоре увидел: идёт со взрослым мужиком – оказывается, вернулся муж, который был в отъезде. Я понял, мой жребий жить воспоминаниями и хранить тайну первого урока.

     P. S. Письмо Татьяны я так толком и не заучил, но моя первая учительница всё же поставила мне трояк по блату.

 

     Давалка и лаборантка

 

На фото: г. Кулебаки, лаборантка-блудница из химкабинета нашего техникума поджидает студента у водопада,

     надеется,что он оценит её прелести...

     Написав и опубликовав на эту тему два рассказика, я увидел, что это гораздо интереснее молодым, чем рассказы о моих боданиях с мытарями и фискалами, и я захотел продолжить тему про это: кому-то, возможно, поможет чужой опыт, а кто-то сделает поправку на своё поведение.

     Как одну целку мы ломали целый год…

     В 14 лет я жил в общежитии техникума, был самый младший (были студенты постарше, после армии), о девушках не помышлял, а только об учёбе. Никто за четыре года девушек в комнаты не приводил, хотя контроля не было, но был самоконтроль: можно было мигом вылететь из техникума.

     Наш тихий городок Кулебаки, весь в садах, майскими короткими ночами погружался в дрёму. Но кое-кому не спалось. К дверям нашего общежития приходила робкая девочка лет пятнадцати и просила, чтоб вышел какой-нибудь

      мальчик, погулял с ней и поласкал как женщину; не только целовал, а сделал то запретное, что принято у взрослых.

     Каждый раз находился разный паренёк, они заходили на какую-то стройку или склад, он прижимал её к тёплой трубе, задирал юбчонку (трусики она оставляла дома) и совал свой юный, но в этот момент затвердевший член куда-то между ног. Вскоре из члена что-то текло, он становился мягким и выскальзывал из той дырочки, где только что двигался; больше туда его было не вставить, да и желания уже не было. У неё тоже что-то вытекало и пачкало мальчику член и ширинку.

     Папа отчитывает юного сынулю:

     – Ты чем так перепачкал ширинку?

     – Да это я, папа, мороженое ел.

     – Ты, сын, мороженое-то кушай, да штаны-то скидовай.

     А наши дети оставались довольны и расходились по домам. Мальчик в общежитии хвастался однокурсникам: «Как я её отодрал! Она стонала, кусалась и царапалась».

     Как-то пошёл с ней парень-студент постарше, ввёл свой взрослый член куда положено и удивился: что такое, мальчишки е...ут её уже год, а она целка, – поднажал и сломал её, член вошёл полностью. Девочка ойкнула, замерла, поняла, что стала женщиной, и принялась радостно подмахивать по-взрослому.

     Парень показал в общежитии свой член, весь в крови: теперь можете драть её по-взрослому, я сделал её женщиной. Мальчишки смущённо оправдывались: а мы думали, дальше просовывать нельзя, что так и положено.

     Но увы, она больше ни разу не пришла. Её беспокоил комплекс – скорее стать взрослой, а когда стала, успокоилась и переменилась.

     Городок небольшой, один мальчик-неудачник как-то встретил её и удивился: стала недотрогой.

     – Чего не приходишь? У тёплой трубы нам же было хорошо греться, пойдём ещё, почувствуем друг друга.

     – Ни у какой тёплой трубы я никогда не бывала, и вообще, чего пристаёшь к порядочной женщине? Я не принимаю непристойные предложения, мал ещё, сопли подбери. Я тебе не давалка какая, до штампа в паспорте берегу свою честь, отвали, пока цел.

     Но о том, как ломали целку целый год, пока за дело не взялся опытный дефлоратор, конечно, узнал весь техникум, и одна первокурсница (ясно, сколько ей лет) загорелась стать женщиной немедленно. Наш дефлоратор завёл её в техникумский кабинет химии, прислонил к стенке и всадил до упора. Она заорала (есть женщины, которые орут не только в конце, но даже в самом начале, когда принимают член в своё лоно, и пугают интим-первоходок), на шум прибежала уборщица и разогнала их мокрой тряпкой.

     Об этом прознала лаборантка из химкабинета и пригласила дефлоратора домой. Красивая чертовка, как ангел небесный, я смотрел на неё боязливо, такой у меня никогда не будет. Неужели, думаю, она отдаётся мужчинам? На неё можно только молиться.

     Он рассказал нам потом: там давно уже всё дефлорировано и распахано, но зато совершенно другие ощущения, когда она и он голышом и можно держать её во время совокупления за роскошные упругие сиськи нерожавшей женщины. Опытные любовники стремятся контактировать не только главными любовными органами, но одновременно также губами, руками, ногами и обнажёнными телами.

     Даже такой опытный ходок впервые поимел голую бабу, что уж говорить про остальных. Неслучайно бытовала

     присказка: «Чтоб у тебя х…й на пятке вырос, как е…аться, так разуваться». Значит, мужики должны радоваться, что вырос в другом месте и разуваться не обязательно.

     Как пояснил великий поэт И. Барков:

     Мужчин природа породила

     И ни х…я им не дала:

     Промеж ног сучок всадила

     И тот х...ем назвала.

     Ну а красотка-лаборантка оказалась та ещё курва-блудница, у неё в гостях побывала половина студентов-старших курсов, оказалась очень любвеобильна и ненасытна в блуде.

 

     Пляжный романс

 

На фото: местечко NN, красотка на пляже («Быстрая добыча, для избранных, даю только тем, кто не спрашивает фамилию»)

     Читая иногда в интернете рассуждения одного блогера по поводу недельных происшествий, встретил: «…и в попе десять медных спиц». Обычно блогер яростно язвит в адрес священников и – непременно – насчёт экстремального блуда.

      А тут что такое? Почему не знаю? Оказалось, это концовка великой срамной поэмы про Луку. Я-то в детстве слышал другую концовку: «Лука Мудищев, умирая, упёрся членом в потолок, схватил её за хохолок...», – а эту концовку не знал. Перечитал поэму про Луку, захотелось высказаться насчёт концовки. Как сказано: «Мужик что бык: втемяшится в башку какая блажь – колом её оттудова не выбьешь...» Конечно, мораль об опасности чрезмерного интима необходима, но уж слишком несоразмерно наказание: три трупа.

     Итак, героине поэмы, купчихе, захотелось испытать восьмивершковое достоинство. Бывает ли такой величины?

     В молодости по субботам я посещал общественные бани, Измайловские, даже Сандуны, – но не встречал.

     Но народ шутит:

     – Ваня, где ты, не можем найти?

     – Девки, во мху я по колено.

     Редко, один во всей округе, но бывает. И как же он, бедолага, выкручивается? Одна солидная дама как-то разоткровенничалась и рассказала мне о проделках молодости.

     – Я тогда увлекалась коллекционированием партнёров. Особенно удобен для этой забавы летний пляж. Не я одна, конечно, этим занималась, но и другие, ежели обладали необходимыми атрибутами: эффектные формы и совершенства, плюс умение в считаные минуты раскрутить партнёра на безрассудство – быстрый интим на природе без последствий и обязательств. У меня с формами был полный порядок, я располагалась на окраине пляжа в кустиках в призывном купальнике.

     Вскоре подходили охотники в плавках, чуя добычу.

     На первой стадии партнёр должен пройти виртуальный контроль. Критерии не объяснить – интуиция и женское

     чутьё: с этим партнёром я бы не прочь здесь и сейчас, а с этим – ни за какие коврижки. Случайных, назойливых и не понимающих, что к чему, отвергала сразу: не мешайте загорать, хочу побыть одна.

     Но вот подходящий экземпляр, похоже, меня приметил, косит в мою сторону. Делаю знак рукой, и он располагается на моей широкой циновке. Боже упаси, если он попытается прикоснуться ко мне раньше времени, тем более полапать. Твёрдо отвергаю:

     – Вы меня не так поняли, с минуты на минуту вернётся мой ревнивый муж, который ушёл в дальний ларёк за чешским пивом.

     Тот понимает, что это отговорка, но понимает и то, что с самого начала допустил ошибку, и исчезает – скандал на пляже никому не нужен.

     Но другой не допускает ошибок, лежит смирно и ждёт. Приступаю ко второй стадии: готов ли он исполнить своё назначение без знакомства и даже без слов. Большинство начинают бубнить: «Давайте познакомимся, вечером сходим в ресторан и продолжим знакомство в номерах…» Иначе они не представляют обольщение пляжной дамы.

     Но это не для меня, мне нужен партнёр быстрого реагирования. До вечера я всё забуду, меня возбуждает, когда я ещё не знаю имени партнёра, а уже впустила его в своё лоно. Начинаю молча и вроде бы отстранённо дразнить его своим телом: вульгарно и бесстыже раздвигаю ноги, сгибаю колени, имитирую ленивое подмахивание.

     Ого, попался! Он вынужден повернуться с живота на бок, и в мою сторону из плавок вырвалось его возбудившееся достоинство приличных размеров. Я вроде бы этого не вижу, медленно снимаю трусики и слегка похлопываю себя по ляжкам. Это универсальный жест, известный всем пляжным дамам: возьми меня, я готова. Через мгновение он уже между

     моих ног без трусов и уверенно и надёжно без рук вонзает своё достоинство в мои чресла.

     Я томно ойкнула, мол, не ожидала. А его руки уже срывают мой лифчик (застёжка на спине специально слабенькая) и грубо сжимают мои вырвавшиеся на свободу груди, большие, упругие, ослепительно белые. Надо же ему за что-то держаться, пока его мужской инструмент работает как поршень паровой машины.

     Важно, чтоб в это момент нас не застукала милиция. Однажды в Батумском дендрарии это всё же случилось. Юный страж порядка строго спросил клиента:

     – Это твоя жена?

     – Нет-нет, – засуетился клиент, – мы даже не знакомы.

     – Тогда ты свободен, а ты лежи.

     Снял брюки и, не снимая кителя и фуражки, трижды отымел меня, не вынимая. Оказывается, если не вынимать, то мужской член быстрее приходит в себя и готов продолжать. В детстве я слышала, как деревенский дедушка-пастух, пригнав коров на вечернюю дойку, мечтательно посматривал на доярок и задумчиво и тихо напевал:

     – Я е…ал тебя, родная,

     Восемь раз, не вынимая,

     А теперь моё е…ало

     Залупаться перестало.

     Не знаю, возможно ли восемь, но за три ручаюсь. Хотя известно мне и про рассказ одной доярки, которая как-то взялась вспоминать молодость:

     – Ой, бабоньки, пастух-то наш в молодости был о-го-го. Я как-то припозднилась с вечерней дойкой, пришла

     последняя, так он со мной такое выделывал, что коровы оборачивались и мычали.

     Теперь уж можно признаться, что последней я пришла на дойку специально, и приходила не раз, чтобы остаться с пастушком Ванюшей наедине. А он овладел мной обманом в первый же день, как коровушек выгнал.

     Нанялся он пасти из соседнего села, было ему 17, ничего о нём не знали. В полдень, жара, что-то меня, дурочку, торкнуло: пойду-ка проведаю, не обижает ли новый пастушок мою бурёнку, да и любопытно посмотреть на молодого пастуха.

     Стадо у речки Нучи. Ванюша, завидев, что приближается юное создание, снял портки и зашёл в речку неглубоко, мальчишки говорят – по яйца, а девочки – по кунку, и посматривает вниз, не купается.

     Мне любопытно.

     – Ванюша, – спрашиваю, – ты чего там высматриваешь?

     – Да вот, – отвечает, – впервые пиписька затвердела, размачиваю.

     Дурачок или прикидывается? Взглянула на его писун, что-то у меня под ложечкой торкнуло, между ног засвербило, и я поплыла: ежели придуряется – подыграю.

     Да что там говорить: когда вижу стоячий член, рассудок умолкает, говорит инстинкт кунки, которая нестерпимо жаждет заполучить эту игрушку себе, приласкать его в ответ на его ласки.

     – Так ты, Ванечка, в воде его не размочишь, – говорю.

     – А где надо?

     Я бряк на прибрежный песочек, задрала юбку, ноги раздвинула.

     – Всунь, – говорю, – его мне между ног, там я тебе его сама быстро размочу.

     А пастушок как начал хозяйничать у меня между ног, что поняла я – обманул: не в первый раз он так писун размягчает.

     Теперь что там говорить, молода была: обмануть меня было нетрудно, сама была обманываться рада.

     (Опытный юноша, чтобы добиться согласия дамы и даже девушки, убеждает её, что она у него первая и никого ещё не было. Умная девушка, не имея возможности заявить, что «ты у меня первый», говорит, что «ты был лучший». Но это отступление.)

     – Тогда я только начинала, – продолжала исповедь рассказчица, – входить во вкус интима на природе. Батумский юноша довёл меня до экстаза, я вся дрожала от удовольствия. Пока была там на отдыхе, несколько раз приходила на ту полянку под кипарисами, но мой маленький гигант блуда с большой шишкой больше там не появился.

     Но и это все преамбула.

     Однажды первый и второй контроль претендент прошёл, но у него оказалось достоинство не встречавшегося ранее размера. При первом контроле всё было терпимо: в пассивном состоянии его достоинство хоть и было несколько больше, чем я встречала, но подумала, что справлюсь.

     Но в тот момент, когда ему положено было повернуться на бок, я увидела – и обомлела: его штука разорвала трусы и торчала почти до колен толщиной почти с оглоблю. Я в страхе вернула трусики на место и сомкнула ноги: не пущу. Впервые пришлось нарушить правило всё делать молча, иначе кайф пропадает.

     – У нас с тобой, – говорю, – не получится, такой в меня не поместится. Вам нужна более крупная партнёрша, крутобёдрая и пышнозадая.

     – Не беспокойтесь, сударыня, – вежливо и тихо промолвил необычный клиент, – я ввожу только наполовину.

     «Хм, любопытно, надо попробовать, – подумала я, – когда ещё такое встретишь».

     Я отыграла назад: снова сняла трусики, раздвинула ноги, привычно согнула колени, слегка пошлёпала себя по ляжкам, приглашая начинать, и опустила веки – всё как всегда.

     Я старалась не подмахивать и даже отпрядывала. Но он, паразит, всё же увлёкся и в азарте ввёл эту махину глубже, чем обещал, и достал дно. Несмотря на мой богатый опыт, дна никто и никогда не доставал.

     Некоторые инстинктивно стремились к этому – такова мужская натура – и старались посильнее нажать. «Зря стараешься, – мысленно ухмылялась я, – коротковата твоя штучка». В этот уникальный раз я вынуждена была инстинктивно вывернуться и сбросить его с себя.

     Он извинялся, просил прощенья и делал поправку на ввод. Только с третьего раза у нас получилось, и мы оба остались довольны.

     …А что же наша купчиха? Она весьма опытна в любовных утехах, знает свою глубину, но без раздумий и без согласований разрешает полный ввод восьмивершкового и не умеет вывернуться и сбросить злодея. Это возможно, только если руки и ноги привязаны к кровати. Так что тут я не могу согласиться с автором текста: в угоду гиперболе он теряет берега реальности, либо не искушён в тонкостях интима. Ежели героиня поэмы захотела новых ощущений, почему бы

     ей не испытать не только размер, но и одновременное число партнёров, – вариант довольно известный у опытных дам.

     Как-то такая солидная дама делилась со мной своим опытом в этом вопросе.

     – Однажды, ещё до замужества, я оказалась в компании трёх самцов. Ну, думаю, сейчас нальют коньячку, начнут задирать юбку и сопеть по очереди. Ничего, думаю, справлюсь, обслуживала и больше за вечер, даже не за ночь. Рассказывала об этом приключении подружкам. «И что вы, девочки, думаете, – говорю, – они меня совсем оголили и, к моему удивлению, стали совать свои… эти… ну, вы понимаете… везде втроём одновременно». – «Ничего тут нет необычного, – сказала одна подружка, как оказалось более искушённая в этих делах, – и я это практикую».

     Эта народная забава называется «е…ать в три х…я».

     В юности я не был крутым ходоком и тем более дефлоратором (в отличие от моего однокурсника В. Дмитревского, который ухитрялся приводить на ночь измайловских девиц в наше институтское общежитие, несмотря на строгих вахтёров; при этом я спал на соседней койке.

     Как-то просыпаюсь средь ночи, а они занимаются любовью, и девица шепчет:

     – Я хочу дать и твоему соседу. Можно я нырну к нему под одеяло?

     – Нет, – отвечал он, – не будем его будить, а я буду тебя ласкать всю ночь сам.

     Но как-то и мне случилось домогаться обольстительной тёти (по нынешним временам – занимался харрасментом), а она и говорит такое, что ввела меня в краску:

     – Интим один на один мне скучен и пресен, не хватает ощущений, мне нужно, чтобы меня ласкали трое и

     одновременно. Хочешь меня отведать – а у меня очень горячая, понимаешь про что я, – тогда завтра приходи, у меня будут двое, присоединяйся третьим.

     Я был молод и глуп, испугался – и в отказ. И остался ни с чем. До сих пор жалею, что не довелось отведать её горячую эту… ну, вы понимаете. Такая была на редкость эффектная, фигуристая, манкая, как спелая вишня – ох, и во сне она тревожит сердце мне.

     Ну что ж, хорошо хоть наша героиня поэмы интересуется только размером, а не зоофилией, как некоторые её древние предшественницы, если верить мифам и легендам, готовые вступить в связь с конём, ослом, быком, хряком или, как Леда, с Лебедем.

     Ну а бедолага Лука вообще не выдерживает никакой критики. Вместо того чтобы выполнить заказ с чувством, с толком, с расстановкой, набросился на бедную вдову, как неумелый подросток-первоходок или даже настоящий маньяк. И совсем зря огрел насмерть своим многовершковым непричастную сводню.

     Льщу себя надеждой, что найдётся поэт, который напишет другой вариант концовки, где все живы, нет трупов. Но мораль должна быть, и с таким же юмором, как весь текст великой народной поэмы

     Сам бы взялся, да стихи давно уж не пишу и в этом деле не грешу.

     Сельский романс

 

На фото: с. Выползово, тётя Груня перед сном («Куда подевалась моя ночнушка?»).

     Тётя Груня (Агриппина Маслова) разболталась в сарае и под литровку самогона поведала свою историю, я немножко литературно обработал её рассказ, в основном заменил обсценные и запрещённые слова на эвфемизмы, но самые постыдные места, с её разрешения, сохранил.

     ***

     – После войны на село вернулся только Грибов Иван, да и тот ранен в пах. Вот ты просишь рассказать про нравы да про интим на селе в те годы. Откуда взяться интиму, мужиков-то нет. Но вот на сенокос или на полевые работы прибывают из города рабочие. С ними можно замутить разовый однодневный интим. Но боже упаси навестить их в школе, где они разместились, или пригласить домой – не оберёшься пересудов и сплетен. А вот в день перед отъездом в город самое время их соблазнить.

      В открытом купальнике располагаюсь на берегу речки Нучи. Замечаю невдалеке подходящего партнёра, окунусь и медленно выхожу из воды. Правильный выход из воды женщины с формами – ловушка для мужчины: тело сверкает от капель на солнце, даже у импотента отвисает челюсть.

     Подсаживается:

     – Можно с вами поговорить?

     – Отнюдь, – отвечаю.

     – Завтра мы уезжаем в город, кончился наш срок. Может быть, договоримся на прощанье?

     – Отнюдь, – храню интригу.

     – Вы выходили из воды, как богиня Афродита, наши городские перед вами ноль: плоские, худые.

     – Отнюдь, – гну своё.

     – Вы женщина моей мечты, один ваш поцелуй – и вы навечно в моём сердце.

     – Довольно, уговорил.

     (Помните, даже Онегин, прибыв в деревню, не гнушался разовым интимом:

     «Порой белянки черноокой

     Младой и свежий поцелуй...»

     Ну а ежели Онегин приметит молодку в вишнёвом саду, то:

     «Вмиг зарезвится Амур в их ногах

     И он очутится на полных грудях.

     И спелую вишню раздавит в соку...»)

     – Повторить можешь?

     – Нет, жена все силы отбирает.

     – Тогда подсылай сюда своих коллег, троих-четверых ещё обслужу, конечно, пусть подчаливают по одному.

     Если у речки нельзя, кто-то есть, тогда приглашаю партнёра в урочище – рядом в поле лесок – собирать малину. Обратно идём врозь. Но бывает, и до урочища не можем дойти, вижу, у него ширинка давно оттопырилась – как бы не перегорел и не потерял желание. Опускаюсь перед ним на колени, выпускаю из штанов его «дружка», беру на пару секунд в рот, успокаиваю и падаю в картофельную борозду: нет-нет, никакого орального, давай-ка, дружок, работай как положено. Ни орального, тем более анального я не признаю, считаю, что это не просто паллиатив, а разновидность извращения, то же что рукоблудие и суходрочка.

     А подружка считает, что это вполне нормально и без стеснения мне рассказывает:

     – Когда у меня эти дни, мой молодой муж не лезет ко мне и спит, однако чувствую – его орган не спит и тычет мне в бок. Муж начинает ворочаться, никак не заснёт, жалея его, подставляю на выбор попу или рот (иначе займётся рукоблудием, суходрочкой). Эти два инструмента спасали меня только тогда, когда эти дни наступали в первый месяц, когда у него был большой аппетит и он выкушивал по пять-шесть порций моего мёда за ночь – и вдруг нельзя; ну а спустя месяц, когда он насытился, в этом уже не было необходимости.

     …На другой день подружка-ровесница пытает меня:

     – Груня, я заметила, ты в урочище с кавалером пошла, а обратно врозь. Было чего?

     – Да боже упаси, он начал грубо приставать, я отшила, мне надо, чтоб сказал ласковые слова, тогда ещё подумаю, дать ли.

     – Ну, ты привереда, а я на днях с кавалером уединилась у дальнего овина в свежей копне. «Давай, – говорю, – поговорим, расскажи какой анекдот, посмеши меня». Молчит, потом вымолвил глухо за всё свидание всего три слова: «Мне только е…ать». Ну что тут поделаешь с таким молчуном, сняла трусы и раздвинула ноги. Как говориться, поговорили про хлеб, про соль, про землю и про матушку еб…ю.

     Ах, Грунечка, он как начал яриться, аж пена на губах, к утру копна вдребезги, и такой у него твёрдый, аж влагалище натёр. «Давай, – говорю, – в попу или ртом по-французски». – «Нет, – говорит, – только туда, где море огня, где головку члена так ласково током бьёт». А чтоб клитор пощекотать, ни один кавалер не догадается.