Текст книги "Грации и грешники (СИ)"

Автор книги: Александр Шмонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

     В пятый класс я и остальные пошли в село Личадеево, жили в интернате, девочки в одной комнате, мальчики в другой, ни о каких шашнях с девочками и речи быть не могло.

     Но Генка как-то подрос за лето и не жил с нами, мелкотой, родители пристроили его на постой к одинокой вдове, тёте Клаве. Генка опережал нас во взрослении: уже после третьего класса с интересом посматривал на взрослых тёток, при случае хватал их за груди по-взрослому, они только повизгивали и нехотя отбивались – мал ещё, а то бы... И его пиписька росла с опережением и вполне могла плотно закупорить женскую щёлку, если конечно она не очень свободная. Впрочем, на селе были шутники-приколисты, которые так объяснялись в любви:

     Лиза, Лиза, Лизавета,

     Я люблю тебя за это

     И за это, и за то:

     У тя кунка с решето!

     Вскоре по школе шептали: пятиклассник-то с тётей Клавой живёт, но свечку никто не держал, а он молчал.

     И всё же вот его рассказ в моей литературной обработке. Нет, вы не поймали меня на вранье: мол, как же он мог тебе рассказать, коли не общались?

     По окончании десятилетки Генка оказался в городе Красноярске и встретил там земляка, моего старшего брата Сергея, который был туда распределён по окончании РУ («ремеслухи»). Ну а о чём могут беседовать земляки под бутылку водки? Конечно, о бабах.

     ***

     – Первую неделю я вёл себя тихо, даже и не помышлял тётю Клаву совратить, не в моём вкусе, полновата супротив тёти Дуни, да и Дуняшка меня измотала, передышка нужна. Да и рискованно лезть к хозяйке – враз выставит на улицу. Сидел за столиком у окна, делал домашки и зубрил басню «Волк на псарне».

     Хозяйка хлопотала по дому, я иногда зыркал: ходит тут по избе в коротком халате, верхняя и нижняя пуговки не застёгнуты, дебелые ляжки видны, сиськи вываливаются; моет пол, пышной попой играет, подол высоко подоткнула. Мелькала мыслишка, а не завалить ли её прямо на мокрый пол; тянет нас, мужиков, не вовремя и не к месту, кровать уж очень пресно. Но чур меня, не глупи.

     А она стирку затеяла в большом тазу, опять в той же позе, опять мыслишка, деревенскую припевку вспомнил:

     Я иду, она стирает,

     Я помог намыливать,

     Повалил её в корыто,

     Начал запузыривать.

     Понятно, не считает меня за мужика, не стесняется или – мелькала мысль – дразнится. Я замечал, есть такое у девок: и не надо им. и давать не собираются, а дразнятся.

     В субботу тётя Клава истопила баню, собрала банные причиндалы, собралась идти мыться. Я набрался наглости, будь что будет, была не была: встал на пути, вперил глаза в её глаза и ляпнул:

     – Тётя Клава, дай вдуть.

     Она оторопела, вытаращила глаза, уронила банные штуки, наконец вымолвила:

     – Генка, ты чего, сдурел? Ты ж ещё маленький, думать тебе об этом рано, тем более заниматься этим, взрослые-то далеко не все это могут делать? Откуда такие слова знаешь?

     – Не только знаю, но и умею это делать уже полгода.

     – И как же так?

     – А тётя Дуня обучила, дальняя родня.

     – Уж не Мокрова ли?

     – Она.

     – Вот б…дина, здесь, в нашем селе, половину мужиков охмурила, то-то вижу, уже год как не появляется, а она, оказывается, мальцов обучает. Но мне этого не надо, двадцать лет как мужа схоронила, не спала больше с мужиками, нечего и начинать. Впрочем, можешь мне сгодиться, пойдём в баню, спинку мне потрёшь. И не воображай чего! Начнёшь лапать – банным веником отхлестаю и голым выставлю.

     – Тётя Клава, вот те крест, и близко не подойду, и пальцем не трону, прости за плохие слова, не подумавши ляпнул.

     Помылись, обходим друг друга, даже не смотрим друг на друга. Но тут она как-то нагнулась, и её пышная распаренная розовая попа оказалась рядом с моими причиндалами. Писун среагировал мгновенно, щёлк – и вот уже торчит, гад, колом, но я успел отвернуться и спрятать его, но залупа всё же успела чиркнуть по распаренным ягодицам.

     Думаю, пронесло, не заметила. Куда там, заметила, но не стала искать веник, чтоб меня отхлестать, лёгкого касания залупы по ягодицам оказалось достаточно, чтобы она потеряла контроль, опустилась на колени, на локти и дрожащим голосом попросила:

     – Геночка, мальчик мой, теперь потри мне спинку.

     Но мне почему-то послышалось: «Милый, отъ…би меня». Каждый слышит что хочет.

     Конечно, при помывке предварительный контакт случился: пальцы наших рук встретились – и искра пробежала. Я понял: она тоже хочет почувствовать мой конец в себе, и там его ждут новые искры страсти.

     Она отклячила попу, и мне открылась её волшебная щель, врата рая. И я с размаху засадил ей туда до упора и почувствовал себя в раю. Она протяжно охнула, ойкнула и

     замерла. А я обхватил её сзади руками, ухватил за сиськи: мало ли что – начнёт вырываться. Но она лишь тихонько причитала:

     – Что ты со мной делаешь? Обещал же не трогать. Не губи, прекрати, пожалей.

     А я от этих слов сильнее возбуждался и дрючил её, только яйца стучали.

     Она застонала, потом заорала от сладострастия, но я уже знал, что это означает.

     Сели на мокрую банную скамейку, и Клава ударилась в воспоминания. Конечно, мысленно у неё промелькнули молодые годы.

     – Рано ты, паренёк, возмужал, но и я в такие годы честь потеряла. Да и был как-то опыт с таким юным партнёром.

     Уже титьки появились, на кунке пушок, выглядела не по годам рано созревшей и уже подумывала, кто же сорвёт эту спелую вишенку.

     Как-то купалась в укромном местечке на речке Тёше. Никого. И тут на́ тебе – конюх дядя Вася коня привёл купать. Мужик он тихий, живёт один, с нашими разведёнками в шашнях не замечен, видно, бабами не интересуется, чего его бояться, уж точно не ему достанется моё сокровище. Он на меня взглянул равнодушно и говорит:

     – Слышь, красотка, приходи завтра на конюшню, на коне покатаю.

     Я зарделась и прям выросла, никто так меня не называл, может, ему виднее. Пришла.

     – Дядь Вась, на каком будем кататься?

     Он в лёгких шароварах, белая рубашка расстёгнута, грудь волосатая. Я залюбовалась, и не старый, оказывается. А он швырь меня на копну сена.

     – Дядь Вась, ты чего?

      – Не спеши, красавица ты моя, сначала проведём подготовку, иначе конь тебя сбросит.

     Деловито задрал мой новый сарафан.

     – Трусы снимай.

     – Дядь Вась, в трусах нельзя, что ли, на коня?

     – Нельзя, нельзя, ножки раздвинь.

     Трусы сняла, ноги раздвинула, мелькнула мысль: как бы он не сделал чего с моей кункой. Да нет, не сделает, у него даже ширинки нет. А он немного опустил шаровары, и вывалился здоровенный писун, залупа красная и уже тычет его в моё сокровище.

     – Дядь Вась, я этого боюсь, девочки говорили, будет больно.

     – Не бойся, красавица, не дёргайся, а я осторожно.

     – Неужели такой большой там поместится?

     Не успела подумать, а он уже весь там, и по всему телу истома. И начал он туда-сюда-обратно, а я начала его царапать и кусать, а он и не замечает.

     Потом уж надела трусы, отряхнула сарафан от сена – и бежать. На другой день прихожу на конюшню – тянет меня туда.

     – Дядь Вась, подготовку я прошла, давай катай.

     – Нет ещё, нужен второй урок, снимай трусы.

     – Чего снимать-то, я и не надевала, ты же сказал, нельзя на коня в трусах.

     – Тогда стань на четвереньки.

     Стала, юбку задрал, воткнул в мой зад свою залупу и опять всё повторил. Я уже не боялась, и было очень приятно. Закончили.

     – Я пошла, – говорю.

     – Не торопись ты, погуляй по конюшне, лошадок погладь, вон они как на тебя смотрят уважительно.

      Погуляла, подошла вплотную, и что-то на меня нашло. Одной рукой погладила дядю по щеке, впилась в губы, а другую сунула под резинку шаровар и ухватила его писун; он мгновенно напрягся, стал твёрдый и вылетел из шаровар. Я падаю на сено, тащу за собой милого за писун и сама вставляю его в моё сокровище – так мне хотелось скорее повторить.

     Поняла я, что значит «покатаю на коне». Все мужики вруны. А может, не все?

     Прошли годы, вышла замуж, муж помер, и вот отдалась юному постояльцу.

     Был ещё курьёзный случай в моей бане. Только что мужа схоронила. Помер прямо на мне, во время этого, любил очень часто и долго е…ать меня – говорят, это почётная смерть для мужчины.

     После поминок все разошлись, я в трауре, собралась под вечер в баню, соседский паренёк подкараулил, пристал, увязался. Он уже год как пристаёт, я отшиваю: замужняя я, говорю, не могу мужа обижать, не дам, и не проси, – но мужу его не выдаю. За год, гляжу, подрос, возмужал... Эх, чего б не пойти навстречу...

     – Клавочка, миленькая, – клянчит, – возьми в баню с собой, посочувствую тебе, спинку потру за так.

     Знаем мы это «за так», обязательно потребует плату натурой, а в бане скользко, не увернёшься. Вижу, очень хочет, слёзы на глазах.

     – Ладно, говорю, возьму, но вместе не пойдём, стемнеет – я пойду, а ты чуть позже.

     Разделись, у него тут же встал на меня голенькую; я тогда моложе и лучше, чем сейчас, была.

     – Подожди, – говорю, – помоемся вначале.

     А самой лестно, и глаза засияли.

      – Мыться, – говорит, – с таким неудобно, мешает. Как помоемся – само собой, дай разок перед помывкой.

     Посмотрела на его стоячий – ого...

     Оказалось, я у него первая, и мы до утра забыли, зачем в баню пришли; а утром не до помывки, крадучись из бани тоже врозь, по домам...

     Оказалось, ночью в бане заняться этим вместо мытья, всухую, очень даже здорово – как вспомню, так вся дрожу... Полумрак, керосиновый фонарь «летучая мышь» еле теплится, половицы гнутся и скрипят, я зажмуряюсь от удовольствия, но нет-нет да и пощупаю: не чёрт ли меня е…ёт…

     За всю ночь мы не проронили ни слова, только я тихонько поскуливала по-собачьи; скользко, пытаюсь держаться за пол, но юный партнёр загоняет меня под лавку по пояс; держусь за край лавки, наружу из-под лавки выглядывают только жопа и п…да. Да ему с самого начала не были нужны ни мои губы, ни груди, только п…да. Пытаюсь повернуться и подставить попу, он не понимает зачем и разворачивает меня передком; ни о каких позах и мыслей нет, только на спине... Всю ночь из-под лавки не выпускал...

     Вот такие «поминки» по мужу случились в бане с юным кавалером. Член у него был покороче мужниного, но толще и очень нежно мне тёр канал... Есть что вспомнить...

     На другой день хотел он ко мне подойти, я кулак показала: субботы жди – тогда, может быть…

     Ровесники, случалось, хлопнут по жопе, да я редко тогда давала, разве что после двух стаканов. Иногда просят в рот взять – могу, но только в резинке…

     ***

     – Да что ж ты, Генка так долго хозяйку е…ёшь? Я уж дважды кончила. Да не беспокойся ты, не ускоряй, кончить в

     себя дам, надеюсь, не залечу, а залечу – так мне и надо, развратнице.

     Я не слушал и спросил:

     – А можно тебя лицом к лицу?

     – Да ты, милёнок, всё прослушал. У меня такая же манда, как у Дуньки. А зачем тебе? У тебя же висит. А, поняла, хочешь, но не можешь. Но это поправимо, ты же месяц говел – значит, накопил силёнок; теперь назвался груздем – будешь е…ать меня пока всё, а потом ещё три раза.

     Она поиграла с моим заснувшим писуном, и он ожил. Она, не мешкая, улеглась на спину и приняла классическую позу. Увидев такую красоту, кто б устоял.

     Вернулись в избу, легли вечером на разных кроватях, она быстро заснула, а я ворочаюсь – что такое, опять встал. На цыпочках к её кровати – и шмыг под одеяло. Прильнул губами к её губам, потискал титьки, постукал залупой по ляжкам и лобку, мол, впусти, очень надо, – спит. Но вот ножки раздвинулись, согнулись, прижались к животу, даже во сне знают, что делать.

     Поимел сонную. Не подмахивала, но очень призывно постанывала и что-то бормотала:

     – А кто это там меня е…ёт? Я же сплю, перестань… Ой нет, продолжай, поглубже вводи, недоё…ваешь… Пореже, теперь ускоряй, ну закачивай, я уже.

     Вроде спала, наяву так подсказывать стеснялась, а может, притворялась.

     Вернулся на свою кровать, пора засыпать, а тут она: шлёп-шлёп – и в своей короткой ночнушке, титьки вывалились, шмыг ко мне под одеяло; целовать, ласкать не стала, сняла мои трусы и уселась на меня. И стала своей лохматкой тереться о мои причиндалы и имитировать подмахивание. У меня не встал, но она кончила, а я нет. Ну и дела! Все дамы так умеют или она всё же б...дина? А мне без разницы, кунка у неё тесная, отдаётся классно, подмахивает с умом, попусту не частит, в баню приглашает. Чего ещё нужно бедному школяру?

     ***

     Была у Гены и ещё одна встреча в Клавиной бане – с местной красоткой Фросей. Клава им как бы невзначай свиданку устроила. Фросе под 30, но ещё ни один х…й не погостил в её п…де. У Фроси 100х60х100 (Настя Квитко отдыхает) при росте 180.

     Весь мужской контингент села её обходит стороной, несмотря на прекрасное лицо: мужчины полагают, что такую невозможно удовлетворить; а такие дамы обижаются: это миф, нам надо не больше, чем худышкам. Она, конечно, комплексовала; Клава, как дальняя родственница, решила ей помочь через Гену, который уже пресытился Клавой, и она понимала, что ему нужно переключаться иногда, он уже заканчивал десятый.

     – Хочешь другую поиметь, девственницу? В баню пойдёшь один, потом пришлю её, и вы как бы нечаянно встретитесь, а дальше как пойдёт: может, она убежит, а может, ты струсишь.

     Она заходит:

     – Ой, я думала, тут никого, а тут мужчина моется. Как ты оказался в женском отделении?

     – Не волнуйтесь, сударыня, это совместное отделение, места хватит, я не помешаю. Впрочем, могу уйти.

     – Нет-нет, сударь, я тут с краешку пристроюсь, мне очень забавно и волнительно, никогда с мужчиной в бане не была.

     – Ого, у вас такие восхитительные груди и бёдра, никогда не видел такой красоты.

     – Правда, нравятся? – засмущалась она. – Можешь потрогать.

     – Нет-нет, я потрогаю, а мне захочется вас поцеловать, а вы меня прогоните. Я ещё не целовал ни одну женщину, не говоря о дальнейшем.

     – Как я вас понимаю, я в таком же положении: ни разу ни с кем, но когда-то надо начинать.

     Тут они начали робко прикасаться друг к другу, она увидела, как у него встал, закрыла глаза и едва не потеряла сознание. Вся обмякла, улеглась на пол и раскинула ляжки: ни рост её, ни параметры, ни огромные ляжки Гену не смутили и не испугали, он деловито ввёл х…й ей в узкую п…ду, мимоходом порвал её тонкую мембранку, чего и она вроде не почувствовала.

     Сам-то помылся, а ей не дал мыться до утра, лишь иногда плескал ей из ковшика прохладной водой на лицо, на грудь и меж ног, чтоб в себя пришла; потом оказалось, что она дома помылась.

     – Да я пришла в баню после душа и предполагала, что этот юноша всего лишь лишит меня девственности, к чему я уже давно стремилась, и мы тут же расстанемся. Но этот школьник настолько был очарован и восхищён моими прелестями и так набросился на меня, что я уверовала, что я у него первая. И вместо одного раза он е…ал меня всю ночь до утра, и он столько раз вставлял и вынимал свой х…й мне в п…ду и из неё, что я сбилась со счёта, а надеялась, что всё обойдётся одним разом. С таким азартом, словно в последний раз. В этом деле я была столь наивной, что думала, что мужчина спит с женщиной всю ночь, но е…ёт её только раз, и впервые узнала, что есть мужчины, которые е…ут женщину всю ночь много раз. Когда же они спят? И мне

     казалось, что я люблю его не только п…дой, но и всей душой: вот уж поистине человек предполагает, а небо располагает.

     …Потом он иногда навещал её, ходил на тот конец, колец не носил, но, если заставал её дома одну, ото всей души, с большой охотою вые…ет её несколько раз, пока в дверь не постучат или она не прошепчет: «Хватит, милый, я довольна», – только на полу, только на спине (у неё королёк, и ноги ей задирать не нужно, достаточно раздвинуть, но можно целоваться при соитии, что они и делали от души), и возвращается к Клаве.

     Фрося хотела встречаться в бане, но Клава не разрешила.

     – Мои формы многие считают вульгарными, но для этого школяра я была идеалом, «гением чистой красоты», не только внешне, но и внутренне – в смысле, моя п…да оказалась идеалом для его х…я, и готова была отдаваться ему всю жизнь, но он не был готов, ещё слишком был юн, ещё не нагулялся и видел во мне лишь этап донжуанского списка.

     …Перед отъездом из Личадеева Гена пополнил свой донжуанский список ещё двумя победами. Не знаю, как сейчас, но в то время некоторые десятиклассницы желали завершить выпускной бал интимом с одноклассником.

     Две самые жопастые и пышногрудые девахи выбрали Гену. Он завёл их в Клавину баню и при тусклом свете керосинового фонаря «летучая мышь» обеим поочерёдно сломал целки, пока свободная девка с интересом наблюдала порно.

     Однако наблюдать было непросто: Гена во время е…ли с одной другую целовал и держал за сиськи, воображая, что е…ёт одновременно обеих. Одна понравилась ему больше, и

     он собирался отослать другую домой, но проявил великодушие и пользовал обеих до утра...

     Вые…ать рослую, крупногабаритную, крутобёдрую Фросю, доведя до экстаза, оказалось даже проще и быстрее (первый раз она кончила, когда Генкин х…й среднего размера только подбирался сломать ей целку, настолько она оказалась е…учая), чем маленькую скромненькую нимфетку.

     В общем, чем больше женщина, тем меньше у неё п…да и тем удобнее и проще её любить.

     Фрося стала иначе себя вести, парни перестали её бояться, вскоре вышла замуж (он оказался на полголовы ниже), родила троих: первого – от Геннадия, второго – от мужа, третьего – от любовника. Мужчины наперебой делали ей непристойные предложения, которые она отклоняла, но всем хотелось её пое…ать или хотя бы подержаться за её сиськи, а уж давала ли она ещё кому, кроме Гены, мужа и любовника, мне неизвестно.

     Вот так бывает: была девицею – все парни и мужики сторонились, побаивались, а стала женщиной – теперь пожалуйста, «пое…ать её всякий не прочь»…

     Насчёт Фросиного любовника – тоже без Клавы не обошлось. После рождения второго Фросе стало мужа не хватать раз в неделю, а прелести все сохранились. Пожаловалась Клаве. У той была пересменка: Гена уехал, новый квартирант был в поиске, любого не возьмёшь, стал к ней клинья подбивать женатый. Она: нет, с женатым хлопот не оберёшься, женатому лучше с замужней, чтоб на равных и без претензий. У него проблема наоборот: у жены модельная внешность, но после рождения второго даёт только раз в неделю. Клава и предложила им вместе посетить её баню, знала, что это лучшее место для первой встречи, там и ленивый не устоит.

      Так и случилось, разница только по сравнению с Геной, хотя сикель у него был покрупнее Гениного и сам был мускулистый и спортивный, но сумел бросить только полторы «палки». Первую – едва ввёл х…й ей в п…ду до упора, так и слил всё туда от неожиданности: какое счастье привалило, чужую жену е…у, у неё всего так много, и всё это добро моё, хоть на время.

     Действовали как настоящие опытные любовники: молча, без слов, без знакомства, без подготовки, он показал ей х…й, она показала п…ду, но для первого раза она прикрыла груди ладонями, не дала поцелуя и оба спрятали глаза.

     Фросю и его это устроило: разок через день украдкой – всё лучше, чем ни разу сорок раз.

     Будете в Личадееве – сходите на тот конец, возможно, увидите её, когда пойдёт к реке Тёше с коромыслом за водой, иногда сбросит платье, чтоб искупаться, и если повезёт, то из кустов увидите её голую: 100х60х100.

     Эпилог

     После пятого я уехал в город Кулебаки, где закончил семилетку, и больше никогда не бывал на реке Тёше в Личадееве. Генка закончил в Личадееве десятилетку, жил у тёти Клавы, поёб…вал её всё ленивее, всё реже, в десятом уже только раз, в субботу, в бане.

     Окончив десятый, оказался в городе Красноярске, встретился там с моим братом Сергеем. Дальше следы его затерялись.

     А тёте Клаве стукнуло 45, в самом соку, только разохотилась в плане интима. Присматривается к школярам, кого бы пустить на постой.

      А я жалею, что отказался поступать в школу интима к тёте Дуне, и мне потом пришлось учиться интиму всю жизнь, но так и остался дураком.

 

     Хохон, Меланья и Катюша

 

На фото: село Саваслейка, Меланья вышла из бани в раздумье, забыв накинуть халат. («у нас было или нет?»). (но возможно, это Екатерина Кабанова, – тоже похожа?)

      Толик Зеленов более известен на селе под прозвищем Хохон («щёголь» – Вл. Даль). А Меланья – его дальняя родня, вроде двоюродная тётя, вдова, впрочем не намного старше его, – лет до двенадцати мыла его в бане: это была общепринятая практика на селе.

     По окончании подростками школы тётушки уже их не мыли – это считалось неприлично, сами уже должны мыться, выросли. (Бывали, конечно, редкие исключения, когда пара продолжала мыться вместе, но делали это в большой тайне, ходили в баню и из бани врозь – ясно же, что не только мылись...) Хохон попал под дурное влияние пастуха Терентия, тот подбивал клинья под Меланью, но она ему не дала.

     – Толян, ты, с Меланьей когда моешься, е…ёшь её? – подначивал он.

     – Как можно? Ты знаешь порядки на селе – сначала надо школу закончить, потом, может быть...

     – Тогда поздно будет, она с тобой в баню не пойдёт.

     – Да я ещё не знаю, как это делается?

     – Не трусь, действуй так... и так... Бабам это нравится.

     При очередной помывке Хохон ухватил Меланью за сиськи и стал их тискать. Та сделала вид, что не заметила, и раздвинула ноги. Хохон начал руками хлопотать у неё между ног, пальцами раздвигал половые губы, пытаясь всунуть туда свой невставший пенис, – ничего не получалось: был он ещё слишком мал, а главное, она не хотела – в смысле, не хотела по-настоящему.

     Меланья не реагировала, но любопытство взяло верх, и позволила ему всунуть туда ладошку или пальцы, решив использовать Хохона как пенис-имитатор, одновременно не нарушая конвенцию о запрете сношения с не окончившими школу. Хохон помассировал, пощекотал там, Меланья

     задышала, закатила глаза и задрожала – и поцеловала своего юного любовника в губы.

     Можно ли засчитать им это за это или это были детские шалости и игры? Меланья считала второе. Хохон, конечно, ничего не получил, если не считать горячий женский поцелуй.

     Как бы там ни было, но, когда его ровесники ждали обещанного от своих взрослых наставниц после окончания школы, он гордо заявлял: да я Меланью уже, ещё учась в третьем классе, уе…ал.

     Никто ему не поверил – хвастает. Но по окончании школы, в последнюю совместную помывку, Меланья ему дала как мужчине, так было принято на селе: посвящение в мужчины – прерогатива наставницы. Слегка потеребила его пенис ладошкой, и он встал. Теперь они получили всё положенное вместе.

     Но он больше её не захотел, к её неудовольствию: она надеялась, что Хохон будет её постоянным партнёром, но оказалось, у него синдром одного раза с одной, теперь ему была нужна только новая женщина, и он пошёл по рукам.

     Вот так вот: как ни прекрасен был первый раз с прекрасной и пылкой женщиной Меланьей, Хохон повторять не стал.

     (А ей хотелось как у Генки с Дуняшей, который со своей наставницей забавлялся на печи почти год, а затем переключился на тётю Клаву и аж до десятого класса хлестал её банным веником в парилке, а это было непросто при её формах 100х60х100; бывалые мужики опасались, что не справятся с такой пышкой, и отказывались попариться с ней в бане, а Генка – всего-то было ему 13 – в первый же совместный поход в баню овладел ею: попросила спинку ей потереть, встала на карачки, отклячила попу, а он руками с мочалкой трёт ей спину; естественно, его интимные

     причиндалы трут её пышную задницу – тут его член встал и как-то сам собой проник ей в манду и трёт залупой вагину, и всё это синхронно и одновременно.

     Клава, конечно, понимала, чем закончится её просьба помыть спинку... и затем легко добилась повтора: улеглась на спину и предложила Гене прилечь ей на грудь и отдохнуть. Он уютно устроился, а она раздвинула б…довитые ляжки и задрала ноги... Бывалые мужики ошибались: юный наперсник разврата и зрелая страстная пышка ещё много раз и дней нежно занимались любовью... А всё потому, что «химия» у них совпала: осязание, обоняние и прочие органы чувств. Зато теперь он мог похвастаться перед одноклассниками:

     – Эх, завтра суббота, пойдём с Клавдией Ивановной в баню, а заодно и... помоемся.)

     ***

     Продолжим рассказ о приключениях Хохона.

     Сначала Хохон сломал целки двум юным барышням-недотрогам во время игры в прятки.

     Мы, от 10 до 17 лет, играли в прятки среди колхозных построек: сараи, сушила, конюшня, хлева, коровник и пр. Хохон спрятался с девицей где-то на чердаке и после краткой возни овладел ею, проделал это ещё с одной, остальные не захотели с ним прятаться.

     Затем овладел двумя грудастыми и жопастыми доярками, ровесницами Меланьи, во время ночного дежурства в коровнике.

     Одна надеялась, что он её не тронет, поскольку на её глазах занимался любовью с напарницей и должен был спать с ней до утра, и просчиталась. Ну как просчиталась – тоже захотелось позажиматься с юным кавалером, да чего уж там – даже немного ревновала: почему Зинку выбрал, чем я

     хуже? А он и не выбирал: просто Зина впотьмах во время подготовки к дежурству просунула руку ему в ширинку и ухватила за пенис.

     – Ну что ты заладил: дай е…ать, дай пое…ать? – возмущалась вторая. – Другие-то юноши, когда меня уговаривали, начинали издалека: ты самая красивая в районе, королева красоты, гений чистой красоты, ради меня готовы в огонь и в воду, прыгнуть с колокольни, отдать златые горы и реки, полные вина. Просили притвориться, что люблю, а конец один – только б позволила, чтоб он свой конец всунул в мою лунку, и ещё проще: всего-то ему надо свой х…й засадить в мою п…ду. А ты как уговариваешь? Совсем без слов. Показал стоячий член, сказал, что на неё больше не встаёт, а на меня встал. А ведь она моложе и симпатичнее, соломенная вдова, а меня утром муж ждёт. Но более идиотского и абсурдного объяснения в любви я не встречала, поэтому верю и согласна...

     О его подвигах стало известно женской половине села: большинство стали опасаться оставаться с ним наедине, но некоторые наоборот.

     Вот за околицей села он идёт за дамой, та ускоряет шаги – бегом в село к людям. Отказала – мигом утешался и начинал охоту за другой.

     Красотка свернула от села в сторону Нучаровского оврага, чтоб укрыться в зарослях орешника, ивняка и шиповника – на крайность, там трава по пояс. Он за ней, она бежать, он не отстаёт. Упали разом в траву и молча начали борьбу: то она сверху, то он, он тычет вставшим членом наугад, куда ни попадя, и вот уже вся их одежда под ними как постель, они оба голые, кругом никого, только солнце светит сверху.

     Она раздвигает и задирает ноги, раскидывает руки и замирает, а член тотчас попадает куда положено...

      Особенностью интима у Хохона было то, что при малейшем, даже притворном сопротивлении объекта у него прочно и надолго вставал, и коитус был неизбежен, и партнёрша кончала несколько раз за один его раз.

     Не всех это устраивало. Если Меланья, когда лишала Хохона девственности в банной атмосфере, была довольна и привычно и жарко целовала его в конце, то некоторые дамы просили:

     – Толик, милый, да заканчивай ты уже, утомил ты меня. Давай прервёмся, передохнём, я тебе ещё раз дам. Второй раз у тебя не встанет? Странно, такой у тебя синдром? А на меня у мужиков встаёт столько раз, сколько я хочу. Как замечу понятный взгляд мужчины, мигну левым глазом, медленно сниму трусы, прислонюсь к любой стенке и чуть приподниму юбку...

     Люблю неожиданно, стоя и в одежде, как в юности... Бывало даже зимой, в трескучий мороз, не отпускала провожающего кавалера с танцев во Дворце культуры просто так: заставляла полностью раскрыться и прочувствовать меня полностью, до дна.

     Провожающего выбирала во время танцев всегда безошибочно: который сможет сразу, а который будет год ухаживать и дарить цветы и только потом, краснея и заикаясь, попросит о близости, – тут такой не нужен. Прижмёшься задницей к тёплой батарее в подъезде, расстегнёшь свою шубу и его полушубок, поцелуешь – и он твой... Дело молодое не хочет ждать лета... Трусы снимать мне не надо, там в них специальное окошечко... Лишь бы батарея выдержала... Пока бабушка сверху не позовёт:

     – Ты чего, Катенька, так долго с мальчиком прощаешься?

     – Слышишь, милёнок, – говорю, – бабуля зовёт, пора расставаться. Ещё разок хочешь? Ну давай... Я как из

     парилки... Нет-нет, знакомиться не будем. Жениться на мне хочешь? Так понравилось? Это невозможно, замужем я уже, он в отъезде; на танцы сходила, чтоб развеяться, а если повезёт, то и поприжиматься в подъезде, так что пока-пока...

     – Ба, – «оправдывалась» и врала я уже дома, – да мы ещё даже не целовались, он всего лишь меня за «варежку» подержал...

     – Это правильно, – ударялась бабуля в воспоминания. – В наше время первый поцелуй в первый вечер не позволяли, кавалеров было мало, поэтесса так и писала: мол, «не хватало товарища, чтоб провожал, чтоб в подъезде за варежку подержал...» А хулиганы-острословы спрашивали: «Эт за каку таку „варежку“?» И невдомёк им, паразитам, за ту «варежку» кавалер мог подержать только после свадьбы.

     ***

     Нужно небольшое отступление. Екатерина Кабанова, конечно, не говорила всех этих фраз, когда кувыркалась с Хохоном в зарослях Нучаровского оврага, разве что отдельные слова. Это был её мысленный монолог, который я воспроизвёл с небольшой литературной обработкой.

     Но о ней нужно немного рассказать как о достопримечательности нашего села, как о женщине с кладезем интим-курьёзов. Основной курьёз: после любого, самого краткого романа (всего-то дала разок; а она была весьма любвеобильна и никогда не упускала случая даже будучи замужем), кавалеры звали её замуж, едва поимев её; женатые обещали завтра подать на развод, лишь бы заполучить её насовсем...

     «Вот что „варежка“-то моя животворящая делает», – думала она. Она и замуж-то вышла за того единственного, который не поддался её чарам и колдовству её «варежки» и сразу после этого замуж не позвал.