Текст книги "Грации и грешники (СИ)"

Автор книги: Александр Шмонов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

     – Это у других, а ты вон какая красотка, настоящий цветок, мечта любого мужчины, мужики оборачиваются вслед, а ты всегда была мужу верна. Для меня нет ничего неожиданного, ещё на свадьбе с тобой танцевал и запретная мысль была: тёща-то чудо как хороша, неплохо бы её… ой... А ты так танцевала, что я думал: неужели и она... ой…

     – Ты неправильно всё понял, я полагала, что лёгкое кокетство, даже платонический флирт на свадьбе возможен, но чтобы это – ни за что на свете, и не мечтай...

     – Но разве во время танца ты не чувствовала мой конец, с какой силой он толкался через платье в твой лобок?

     – Конечно, чувствовала, но не придала значения: ещё будучи студенткой, я, как и другие девушки, сталкивалась с этим, танцуя плотно с горячими, легковозбудимыми парнями, и никаких последствий. В танго, например, допускается плотное прижатие партнёров, и, когда юноша начинал тыкать девушку в живот своим вставшим, она полагала, что это элемент танца. Но один мой юный партнёр в этом случае растерялся, покраснел, застыдился, бросил танцевать и сбежал.

     – Да, но я увидел, что ты покраснела и, вместо того чтобы оттолкнуть меня, плотнее прижалась и подталкивала животом. Я решил, что тебе приятно, что ты за, но возможности нет.

     – Ой, нет и ещё раз нет, это бессознательный флирт. А ещё я прижалась, чтобы скрыть твой срам: что могли подумать гости, заметив, что у тебя на свадьбе встал на тёщу.

     – А я-то сигналил, что хочу сначала тебя! Ты шутила, а я год по тебе сохну и мечтаю только об одном: окажется ли когда-нибудь мой несчастный х…й, который весь на виду, в твоей счастливой, тайной, волшебной п…де, которую никто не видел и потому она так желанна.

     Она про себя: «Боже, до чего я мальчика довела, материться начал, придётся простить», – и вслух:

     – Боже, да ты ещё и матерщинник! Не смей при мне говорить такие слова.

     Отчитывает его, но покраснела и ей приятно: «Как же сильно он меня хочет». И мысли зароились: «Бедненький, ни разу не выдал себя, кремень мужик, год ждал момента. Как же он меня хочет. Что ж во мне такого? Хотя студенты тоже пялятся, да я ноль внимания, а я ведь не железная».

     И начинает оправдывать заранее своё возможное падение:

     «Не я первая, всяко бывает. Рассказывают, один жених не то что через год – в первую ночь на тёщу залез и у…б. Она пьяненькая, полусонная, не поймёт, кто её ласкает, думала, сват, с которым на свадьбе договорились. А жениха молодая оттолкнула после первой близости: спать хочу, говорит, – а он только в раж вошёл и думал, что это подружка жены, ведь тоже руку жала и заглядывала в глаза. А зять, когда понял, что натворил, больше на тёщу ни разу не взглянул. Вот так всегда: мужики получат своё – и больше

     не нужна, уже на другую заглядываются, хоть и говорят: всю водку не выпьешь, всех баб не пере…ёшь.

     И вот зять ласкает тёщу, и они обмениваются мыслями. Он: «Милочка моя, прекрасная юная незнакомка, как же с тобой хорошо, какая у тебя горячая, юная, тесная п…да, вторую целку за ночь ломаю, как ты умно подмахиваешь. Можно я не буду вынимать?»

     А она думает: «Милый сваток, пришёл всё же, а я думала, шутишь. Какой ты сильный, какой у тебя толстый, можешь не вынимать, хоть всю ночь е…и. Ой, снова начинаешь и как е…ёшь, аж до матки достаёшь. Дай хоть передохнуть, какой ты, милёнок, ненасытный, е…ёшь без передышки, я уж и подмахивать устала. Сват, да что ж ты вытворяешь: на живот меня перевернул, в жопу хочешь меня попробовать; а в прошлый раз я задницу тебе сама подставляла – не захотел, теперь членом ищешь вход. Сейчас-сейчас, отклячиваю зад, о-го-го, и сюда свою оглоблю засадил. Как там в старой шутке: Ванька деньги не платил, а обе дырки захватил. Тебе же 50, а е…ёшь бабу так, будто тебе 18 и ты впервые до п…ды-целки дорвался». Так зять всю силу, что готовил для жены, влил в незнакомку… ой, в тёщу».

     «А если у нас случится, – размышляет, – о чём мы будем думать во время этого? Да нет, не случится, – успокаивает себя. – Ну, если б сели, поговорили, налил бы стопку-другую коньяку, я б потом хоть могла оправдаться, мол, опьянела, ничего не соображала, а тут как подросток: увидел голую бабу – и начал совать куда попало».

     – Ну что ты закручинился, пригорюнился, погрустнел, лица нет?

     «Как же его пожалеть? Покормлю обещаниями, а там, глядишь, второго случая и не будет».

     – Обещаю, – шепчет, – может быть, потом, в другой раз, осознаю неизбежность, буду подобрее, и я тебе позволю больше, а может, и всё, и получишь мою бесценную награду, побываешь в моём тайном местечке.

     Так они перешёптываются, обмениваются словами и мыслями, а руки их не слушаются. Почему-то оказалась у неё расстёгнута последняя пуговка, а его халат тоже распахнут, он трётся животом по её животу, грудью прижался к её белым упругим сиськам, волосы на его причиндалах сплелись с её волосиками на лобке и приятно щекочут. И она вдруг приобняла его и стала толкать тазом, имитируя подмахивание.

     – Намекаю ему, что можно кончить мимо, мне в ляжки, – и мы будем квиты: ты меня не домогался, а я тебя не соблазняла, выходя из ванной полуодетой. Но он не согласился на эту уловку; чувствую, его уже не остановить. У меня мысли: уж не хочет ли он поиметь меня стоя (но ведь я не «Зоя, что всем давала стоя»). Получается, что я сплелась с ним, он чуть приподнял меня, отнёс в спальню и положил поперёк кровати.

     – Получается, в спальню, значит, на х…ю её несу (Порфирий Барковский, как известно, х…ем гирю поднимал, а я – голую бабу, да из бани в постель, – совсем другое удовольствие, скажу я вам). Ну нет, конечно, не получается, потому что руками за голую жопу её поддерживаю. Она приговаривает: «Нет-нет, не дам, выбрось из головы, оскоромиться вздумал в Великий пост...» – а сама прильнула, голову положила на плечо, в шею чмокает. «И меня её лебяжьи руки обвивали, словно два крыла».

     – Это конец, подумала, теперь не отобьюсь. Немного раздвинула ляжки и выпустила на свободу его член. Ну, думаю, сейчас вставит его куда надо без разрешения, но он

     не спешит вставить его в правильное место. Может, ещё всё обойдётся? Надежда умирает последней.

     А он уже одной рукой потискивает мою сиську, а другой рукой прихватил мою письку и стал нежно ладошкой там щекотать. Я не отталкиваю его (это-то ещё позволю, но не более того), я кончаю прямо в его ладонь – ещё бы, мужа месяц не было, соскучилась по мужчине; завтра он вернётся, изомнёт меня, как цвет, а зять должен сорвать эту спелую сладкую ягодку сегодня, завтра будет поздно.

     И снова у меня мысли против. И так уже много позволила, думаю: и за сиську подержался и за письку, может, отстанет, отложит на потом. Нет, теперь обе груди мнёт, губы засосал (муж давно уж не целует, а ему, похоже, нравится, готов допьяна зацеловать), и у меня лоно откликнулось, я задрожала, захотела, чтобы влил он туда свою силу и желание, иначе не отстанет. Закрыла глаза.

     «Пора, – решает он, – сейчас или никогда», – и раздвигает ей ляжки. Она вроде бы отталкивает его, одной рукой прикрыла вход во влагалище, другой отмахивается от члена, член упруго качается.

     – Вот он почему-то качается перед моим лицом и чиркнул по губам. Боже, не собирается ли он вставить его мне в рот? Ну, этого никогда не было и не будет; но против моего желания язык зачем-то лизнул залупу, а губы поймали её на миг, но Петя отнял её у губ и переместил его к нужному месту.

     Он не торопится, понимая, что идёт любовная игра. Она: «Чего он медлит? Почему не убирает мою руку со входа и не вставляет наконец туда? Уж не перегорел ли? Уговорил, завлёк – и в кусты». И вдруг она хватает член одной рукой, а другой раздвигает входные губы: сюда, сюда его хочу.

     Рассудок ей подсказывает: держи последний рубеж, не допускай его до своей тайной пещеры с сокровищами,

     которые он вмиг разграбит, и завтра придётся говорить мужу, что разболелась голова. А страсть просит: сил нет терпеть, вставляй его скорей сама в свою кунку, это твоя добыча, только так утолишь своё желание и страсть. Она открывает один глаз и – о мама моя – вот так размер! «Рассудок что ж, рассудок уж молчал!» Мысли мыслями, а он уже вводит его туда, в правильное место, медленно, смакует долгожданный миг, а она протяжно постанывает «ой-ой-о-о-о», как девочка в первый раз, и приподнимает таз, желая ускорить.

     Он начинает медленно, вводит член несколько раз, чтоб поласкать залупой её входные губы, но затем старается втолкнуть поглубже (грубияны говорят: чтоб яйца за жопу ушли, вечное желание мужчин достать дна).

     (Потом уж она оправдывалась: «Ты овладел мной наполовину силой, никогда и в мыслях не держала, что дам другому, кроме мужа, но меня сразил последний довод. Когда ты меня завалил, я приоткрыла глаз: мама моя, твой член бушует, и он больше мужниного вдвое, – и я поплыла. Имеет ли размер значение? Я привыкла, что мужнин размер меня удовлетворяет, а у тебя вдвое больше, чем у мужа. Как он во мне поместится? Не будет ли некомфортно? Оказалось, сомнения напрасны, она у меня очень пластична, и дело не в размере, а в том, что я впервые впустила в лоно другого мужчину – отсюда новизна и яркость ощущений»).

     Вот он, момент истины, которого они ждали целый год, опасаясь признаться самим себе, что хотят совершить это греховное дело. И это миг, когда он вошёл наконец туда, представляется ему важнее всяких диссертаций и всего; ради этого мига и живут мужики (природа очень коварна: она разместила внутри женщины такую сладостную ловушку, что, когда головка члена гладит стенки ловушки, мужчина

     испытывает наслаждение на порядок выше всех других наслаждений).

     Рассудок: «Женщина, что же ты делаешь? Что делаешь?! Не стыдно?»

     Страсть: «Что делаю? Е…усь с мужчиной! Тебе этого не понять. Да помолчи уж, не мешай!»

     И вот уже зять е…ёт тёщу с превеликим удовольствием, и оба молчат, а только наслаждаются запретным совокуплением.

     – Наступает кульминация, и она «торопит миг последних содроганий» и орёт от сладострастия, и манда у неё чем-то отличается от жениной, ну, более вкусная, что ли. Женина своя, за год приелась, а эта чужая, хочется ещё и ещё, так бы и не вынимал. Да ещё она стала головку члена там «целовать», чего жена не делала или не умела, так что е…ать тёщу как любовницу оказалось приятнее, чем аспирантку или студентку.

     – А я любуюсь на перемены его лица, на нём торжество и ликование: добился такой роскошной женщины. И меня посещают бесстыжие мысли: права ли я, что ни разу не откликнулась на жадные взгляды юношей, которые раздевали меня глазами и у них капало с конца?

     Как сказал классик: «Я смотрю ей в зад – зад её богат, я смотрю вперёд – дрожь меня берёт». А он любуется милыми изменениями её лица: блаженство, умиротворение, радость, счастье, рот приоткрыт, дыхание прерывисто; ещё чуть поднажмёт – и она закричит от удовольствия. Вот она – награда, не какая-то студентка, аспирантка, у которых иногда (которые «слабы на передок») удавалось заполучить младой и страстный поцелуй, а жена генерала.

     ***

      Теперь, если ему не понравится, он успокоится, и они сделают вид, что ничего не было. А если понравится, тогда её ждёт доля селянки Агриппины, но с поправкой: этот не такой ненасытный, да и есть у него отдушина для этого – аспирантка на кафедре, с ней даже не служебный роман, а приятельский интим, легко откликается на просьбу в любом месте, в любое время; поэтому тёще придётся ублажать зятя редко, когда останутся вдвоём, а значит, возможно, ни разу. Первого раза год ждали, скоро тесть купит квартиру дочке, тогда точно ни разу, хотя загадывать так далеко нельзя. Впрочем, если обоим очень захочется, момент случится.

     Это потом, а сейчас оба разошлись по своим комнатам, он пишет свою диссертацию. Но что-то плохо пишется: с первого раза не распробовал, пойду просить ещё. Дверь к ней приоткрыта, входит без стука. Она сидит в кресле в том же халатике типа «зае…ись», ноги сжаты, и болтает с подругой по телефону. Заслышав бесшумные босые шаги, медленно расстёгивает халатик и раздвигает ляжки, обнажая лобок и лохмушку. Он опускается на колени и вонзает в неё свой член без слов, она продолжает болтать по телефону.

     Потом уж:

     – Ох, растлил ты меня, зятёк; меня, доктора наук, студенты не раз домогались, ни разу никому не дала, а сколько было возможностей. Но на сегодня я твоя, до прихода твоей жены бери меня столько раз, сколько захочешь, но будем считать это за один первый раз, он же последний. Мой муж очень консервативен, признаёт только одну позу. А ты сходу отъе…ал меня в двух новых позициях: поперёк кровати и в кресле, – никогда не думала, что так можно, это меня потрясло. Если сможешь ещё раз, хочу в ванной под душем.

     Он:

     – Ольга Михайловна, уважаемая, приглашаю вас в мужской душ.

     – Отнюдь, – сказала она, сбрасывая злосчастный (или счастливый?) халат. «Скорее туда, в ванную, скорее под душ. Как он там меня будет: стоя или сзади? Просила мужа сзади – отказался, глупости, говорит. Да у него, пожалуй, коротковат для этого, а вот у Пети в самый раз».

     Правда ли как в похабной песенке, которую слышала ещё студенткой в МГИМО:

      Девки дедушку спросили:

     – Как ты делаешь внучат?

     – Через жопу, на коленках,

      Только яйца стучат!

     Теперь она ходит по квартире застёгнутая на все пуговицы и ни разу не надела тот халатик. Теперь разве что на даче у него есть шанс, когда будут отдыхать вчетвером и он заманит её в заросли высокой крапивы:

     – Пойдём, ёжика тебе покажу. Да не бойся ты, тоже мне доктор наук, этот сорт крапивы не обжигает.

     – Гляди-ка, какой предусмотрительный, местечко притоптал и одеяло положил. Небось кого-то уже тут имел, девок приводил? Нет? Только жена знает это укромное местечко? Ну давай, не тяни, вводи меня во грех, пока муж мой на рыбалке, а жена твоя ушла в магазин. Понимаю, зачем позвал, да и я не прочь, чтоб меня обманули на природе, прямо в крапиве. Или я уж тебе не мила? Ну, старлей, ты не промах, генеральшу отъе…ал второй раз за погода, а ведь клялась я, что больше тебе не дам, не буду испытывать судьбу. Теперь не могу зарекаться от третьего и четвёртого раза; чем реже муж обо мне вспоминает, тем чаще думаю о тебе, запретный плод слаще, – приговаривала она,

     застёгивая тот самый халатик, и ведь специально надела. – А может, успеем повторить? Все равно посчитаю это за второй раз.

 

     Водные процедуры на Азовском море

 

     На фото: г. Таганрог, Ольга Михайловна, генеральша, выходит из Азовского моря после «купания» со старлеем, он остался «купаться» с аспиранткой.

     Наша рассказчица (доктор наук) не случайно заказала позу «в воде». В молодости ей довелось наблюдать буйство «в воде», когда была по делам в городе Таганроге. Конечно же, у неё нашлось время позагорать на пляже Таганрогского залива.

     К беленькой новенькой тут же подвалил коричневый плейбой, не наглый, уговорил продолжить знакомство тут же, но после захода солнца. Загорающие ушли, их место заняли парочки, любители заниматься этим в воде.

     Вода в Таганрогском заливе очень тёплая, парочка входит в воду голышом, неглубоко, по грудь, обнимаются, его ноги упираются на дно, она обхватывает его бёдра ногами и нанизывает свой женский орган на его мужской. Как-то они приловчились создавать ритмичные возвратно-поступательные движения в воде, где опоры для подмахивания нет, но волны от них идут солидные и кругами. Партнёр подкидывает её вверх, она опирается руками на его плечи и подтягивается, а затем падает вниз.

     Ну а если особенности женского органа позволяют купальщице заниматься любовью стоя, то она и в воде стоит на ногах. И вот беседа нашей героини с таганрогским плейбоем:

     – Хочешь попробовать заняться любовью в воде? Видишь, как это красиво?

     – А я и на земле-то ещё не занималась.

     – Это сколько ж тебе?

     – Вуз только закончила.

     – А по лицу – даже не поступала. Может, отойдём в сторонку и на песочке исправим твою отсталость?

      – Не, для мужа берегу.

     – И кто этот будущий счастливец?

     – Выйду за военного курсанта и сделаю из него генерала.

     – Это не ко мне, я слесарь с фирмы «Бериев».

     Плейбой быстро переключился на одиночку, которая, наоборот, ожидала, кто бы пригласил её «покупаться» на пару.

     – Мы бы хотели пригласить вас «искупаться».

     – Что значит «мы»? Сколько вас?

     – Пятеро.

     – Всех обслужу по разу и по очереди. Если все пойдём в воду сразу, вы меня утопите.

     Красные фонари Амстердама отдыхают.

     На картине: аспирантка Нюша после «купания»

      со старлеем Николаем.

 

     Ходок и зарок

 

На фото: г. Кулебаки, незнакомка: «в короткой юбке кусает губки,билеты рвёт и всем даёт»

     Один ходок, коллега по работе, делился со мной своей историей – из своего опыта. Как-то он, отдышавшись после очередного перепихона, взялся наставлять давалку (совесть, видно, не совсем потерял): нельзя, мол, так сразу отдаваться, так и замуж не возьмут, надо завязать хотя бы на время.

     Через полгода встретил её у какого-то сада-огорода, вся такая из себя: юбчонка совсем короткая, ляжки загорели, на кофточке две верхние пуговки расстёгнуты – и тугие груди так и рвутся наружу. У него вдруг встал как железный и сильно оттопырилась ширинка. Она спокойно:

     – Ну как ты, какие успехи на любовном фронте?

     Он раздражённо:

     – Да никаких, после тебя всё не то. Как обычно, начинаю, а перед глазами возникает твоё лицо, и вроде как

     недовольное, наваждение какое-то, и ничего не получается. Давай скорее прямо тут, сил нет, спаси.

     Она твёрдо:

     – Извини, не могу тебе помочь, уже полгода как завязала по твоему совету и никому не даю, даже самым красивым.

     Он:

     – Так это ж надо отметить, и клянусь: в последний раз.

     Она взглянула на его ширинку и протянула задумчиво:

     – Ну-у, ежели только в последний раз.

     Он прижал её к забору, засадил с такой яростью, что забор затрещал и рухнул на землю, и продолжал её терзать на поваленном штакетнике. Она гладила его по-матерински по голове и шептала:

     – Да успокойся ты, дурачок мой, твоя я, твоя, и ничья больше.

     Встали, поправила разорванную блузку, измятую юбочку – и спокойно:

     – Ну, я пошла...

     Он упал на колени, слёзы полились градом:

     – Выходи за меня!

 

     Машенька-нимфетка и студент

 

На фото: с. Выползово. Машенька

     В нашу деревню к тёте Груне приехал на каникулы сын-студент; девчонки, окончившие четыре класса (в деревне

     четырёхлетка), собрались посмотреть на него и послушать про город.

     – Ну что, красавицы, вы уже не дети, некоторые вполне уже. Кто хочет пораньше стать тётей и поиграть в папу-маму?

     Девчонки заулыбались и задумались, а разве так можно? Маша расхрабрилась:

     – Ну, я хочу.

     Она давно подглядывает за мамкиной спальней, когда там папка. Иногда оба голые, как в бане, мамка ноги задрала, положила папке на плечи и двигает свою попу вверх-вниз, а папка свой лохматый писун суёт ей между ног, в лохматку, мамка стонет и орёт, а он её терзает и ноль внимания. Только кровать громко скрипит. Мамка выходит из спальни весёлая, счастливая, глаза сияют. Странно всё это, иногда ни за что мамка папку ухватом охаживает, а он смеётся. И куда он мамке писун засовывает, в бане видела, дырки там нет.

     Машенька вернулась из чулана, где играла со студентом, одна.

     – Ну, как поиграли, Маша?

     – Ой, девочки, вначале было так больно, но быстро прошло, стало приятно. Он усадил меня на топчан, сам стал рядом, вынул из ширинки пиписку. Она не как у наших мальчишек, толстая, длинная; у мальчишек мягкие, висят вниз, а у него твёрдая, торчит вверх, кончик красный, таких никогда не видела. Раздвинул мне ноги и стал засовывать пиписку мне в кунку. Она не лезет, он давит, и вдруг она вся вошла в меня – оказывается, у нас там много места. Он стал двигать пиписку туда-сюда, и стало приятно-приятно, из неё что-то вылилось в меня, пиписка обмякла, стала как хрящ и выскользнула из кунки.

     – Ой, как страшно, мы так не будем никогда, даже когда вырастем.

     Но Маша успокоилась, захотела ещё это почувствовать, и не раз.

     Подойдёт к дому тёти Груни, вызовет студента:

     – Пойдём в сад, поиграй со мной в твою игру.

     – Машенька, да дождик же, давай завтра.

     – Нет, дяденька, хочу сейчас, там навес есть...

     Вскоре он уехал в город, и больше они не встречались. Больше ни с кем она не играла, выросла, расцвела, вышла замуж за городского, родила тройню, одного назвала в честь первого любовника – студента.

 

      Мои интим-мемуары

 

На фото: город Балахна -на -Волге. Свояченица отдыхает на плёсах левого берега,женщина моей мечты,но ей завтра в ЗАГС.

     Жизнь прожить надо так, чтобы было

     что вспомнить, но стыдно рассказать.

     В юности я работал в горячем цехе в южном городе. После вечерней смены и душа рабочий класс снимал напряжение не водкой, как гнилая интеллигенция, а интимом. По пути от заводской проходной до дома заранее сговорившиеся парочки находили местечко и предавались кратким плотским утехам, чтоб, придя домой, продолжить это с мужем или женой, – это не только не считалось предосудительным, а наоборот, этим хвастались.

     Одна заводчанка рассказывает:

     – Я помылась в душе пораньше, только собралась одеться, смотрю – Федька-крановщик в промасленной спецовке зашёл в мужскую раздевалку (мужская и женская раздевалки рядом, и двери не всегда закрыты), уставился на меня мужским взглядом, я замерла и перестала одеваться... Немного спустя смена кончилась, заходят бабы: «Танька, это где же ты ляжки в машинном масле извозюкала?» А я гордо: «Это мне Федюня только что перемазал, не устоял передо мной, даже спецовку не снял, сказал, что ещё за проходной меня подождёт». Пусть завидуют.

     Там же рассказывали про машиниста маневрового паровоза, который, поимев молодую жену утром перед сменой, не мог дождаться вечера и мазал ей ляжки сажей и копотью прямо в паровозной будке, когда она приносила ему обед.

     Да уж, как говорится в детском стишке:

     Е…ётся вошь, е…ётся гнида,

     Е…ётся тётка Степанида,

     Е…ётся северный олень,

     Е…утся все, кому не лень!

     Нередко некоторые нетерпеливые делали это прямо в цехе во время перерыва, уединялись в зарослях жердел и алычи, что росли вокруг цеха.

     ***

      Как-то я, восемнадцатилетний слесарь, в ночную смену зашёл в кабинет технологов и запустил руку под юбку дежурной инженерши лет 45,красивая,серьёзная,неприступная и недоступная,пытаясь стянуть с неё трусы (кому не спится в ночь глухую: петуху, разбойнику и х…ю).Но южная ночь располагает и она вступила со мной в переговоры.

      – Санёк, не дури, я знаю, что это бывает в ночную смену, но не со мной, поэтому трусы у меня не на резинке, а на крепком ремешке.Сколько было моментов и до замужества и после,никому не дала.А тебе хочу отдаться,к чему лукавить,но не здесь и не сейчас.Пусть наконец моя безупречная репутация пострадает. Послезавтра мужа не будет – заходи ко мне домой с утра, буду ждать тебя на пружинной кровати (громкий скрип меня заводит) под простынкой, даже без ночнушки. Полностью разденешься – и нырк ко мне под простынку, но не сходу, а подготовь, поласкай губы, сиськи, шмоньку и только тогда начинай. И ещё: не пускай хотя бы пару дней к себе в каптёрку Ленку-контролёршу. Когда она заходит к тебе, вы закрываетесь. Она моя ровесница (тянет тебя к зрелым тёткам), хвасталась мне, что в ночную смену, а иногда и в вечернюю контактирует с Федей-крановщиком и со Степаном-газовщиком. В рот берёт? Нет? В зад даёт? Нет? Чем же она тебя завлекла? Трусы, говоришь, у неё на слабой резинке?

     Я слушал и продолжал дёргать за ремешок, даже пытался перегрызть его зубами. Ремешок не поддавался, а была ли там какая защёлка, до сих пор не знаю. Я-то был готов вдуть ей полностью одетой, лишь бы снизу подобраться, но она признавала только взаимную обнажёнку.Уже не рука,а вся моя голова была у неё под юбкой,я целовал её ляжки и даже промежность через трусы.Конечно у меня на неё всё это время стоял.

     Она томно дышала,но была непреклонна.Нет и нет,только не здесь.

      Как я хотел тогда с волнами

      Коснуться милых ног устами:

      Нет никогда порыв страстей

      Так не терзал души моей -говорил поэт.

      ***

      Из заветных сказок А.Афанасьева

      Машка и бумажка

     Маша и её подружка Зиночка отказывали Ванюше в близости,несмотря на настойчивые его просьбы.

      -Ну ладно,дадим,но поцелуй нам попы сначала.

      -Губы могу,но задницу стрёмно.

      -Ну хоть через бумажку.

      -Это можно.

     Девицы одёрнули подолы,захихикали и убежали,оставив Ваню со стоячим членом.

      Как-то подружки остались дома одни,взрослые уехали по делам.

     Ваня нарядился монашкой,лицо прикрыл платком и постучал в окно:пустите переночевать.Дать ночлег калике перехожему -дело святое.

     Постелили «монашке» на полу,сами улеглись на печи.

      – Холодновато тут,пустите на печку.

      -Залезай,матушка,места хватит.

     Девицы разомлели и перешёптываются:

      -Вот если б вместо монашки,был молодой монах и попросил,дала бы,Зинуля, ему е@ать?

      -А то.Своим деревенским нельзя давать:огласка выйдет,ворота дёгтем вымажут.А монах утром уйдёт,никто не узнает.

     Девицы начали засыпать,ляжки раскинули,"салазки" загнули,мечтают про молодого монаха.

     И Ванюша без слов и уговоров овладел обеими поочерёдно и пользовал их до утра.

     А поутру они проснулись,а «манашки» и след простыл.

      Потом как-то подружки начали подшучивать на Ваней:

      -Ванюша,как насчёт бумажки?

      -Бумажка-то бумажка,а вот как Вас е@ла монашка!

      ***

      Увы,в сказках всё хорошо заканчивает,а вот мне не везёт,так что просто беда.

     Через два дня я уже забыл зрелую инженершу с её шикарными ляжками,крутыми бёдрами пышной задницей и кружевными трусиками,с её изысками и условиями и проводил выходной с недозрелыми длинноногими стройненькими сверстницами на пляже, которые, увы, ничего не обещали,да и у меня на них не стоял,

     (Таня Плахотина, ау!) да и они не воспринимали меня как мужчину.

      Остаётся добавить,что потом надо мной смеялись Федя-крановщик и Степан-газовшик.Эти работяги е@ли якобы неприступную инженершу в ночную смену прямо в кабинете на рабочем столе, поочерёдно,прямо через трусы,

     там у неё был какой-то «клапан»,который просто открывался.

     Пропел гудок заводской на обеденный перерыв,Федя и Стёпа тут как тут:он растёгивает пуговку на ширинке рабочего комбеза,она неуловимым движением открывает «дверцу» в трусах и опа-ля услаждают друг друга.Дома у всех троихсемья,дети,но как сладок адюльтер и прелюбодеяние под покровом южной ночи.

     Бывают же коварные дамы-лицемерки:для кого недотроги,для кого иначе. «Быть может на брегах Москвы подобных дам встречали Вы».

     ***

     Из моих личных воспоминаний на заданную тему, которые я здесь упомянул, получается, что всякий раз меня ждал облом. Это, конечно, не совсем так. Будучи московским студентом и живя в общежитии, мне хотелось отыскать родственников,

     чтобы сходить в гости.

     Нашлись две троюродные сестры, которых я навещал в основном с целью поесть домашнего борща. Я воспринимал их как родственниц, не видел в них женщин.

     Но вот мне сообщили, что в Подмосковье живёт и работает в санатории свояченица и можно её навестить. Приезжаю на электричке. О,Истра,колыбель моя,любил ли кто тебя,как я. В этом инстринском санатории я бродил по окрестностям (Новый Иерусалим), ел в столовой (подавала аппетитная официантка), танцевал в танцзале, перешёптывался с партнёршей:

     – Вы не замужем?

     – Отнюдь. Замужем я, но здесь одна, просто кольцо сняла. Дурачок, с замужней-то в санатории проще договориться… Или ты ищешь барышню для женитьбы? Ты уж определись, чего ты здесь хочешь: пое…аться с замужней голым членом, без резинки и без обязательств или с холостой – она тебе наденет резинку, и ты ничего не почувствуешь, и... одни обязательства…

     Сам воздух был пропитан: интим предлагать...

     Тоже воспринимаю её как родственницу, как хозяйку, она постарше лет на десять, и у неё есть тут жених. Ложимся спать в одной комнате, в разных местах.

     Надо сказать, что в юности по отношению к женщинам и девушкам я придерживался правила: «Люблю тебя я до

     поворота, а дальше как получится...» Но всё же не по отношению к родственникам. Всё же вые…ать родственницу, даже дальнюю, как бы ни была она красива и соблазнительна, я до этого момента считал недопустимым. Но возник момент – и все мои убеждения испарились: можно и нужно. Но у неё тоже были убеждения: родственникам, даже дальним, не давать, – и её предстояло переубедить.

     Увы, ночью моё поведение стал диктовать член: чего, мол, спишь, рядом молодая привлекательная женщина, до неё всего четыре шага. Но она же родня, это непорядочно, стыдно, нарушаешь правило гостеприимства, да и жениха обидишь.

     А он: какая родня, это днём, а ночью – просто желанная женщина; рискуй, или ты не мужик? Рискую, ныряю к ней под одеяло, она ни слова, и я ни слова, тычу в бок членом; у неё плотно сжаты ноги, трусов нет, полночи без слов меня отталкивает, но не очень сильно, как бы во сне, а я пытаюсь разжать ей ноги.

     К утру раздвинула ноги, сдалась, и я получил желанное, всего один раз, очень спокойно, без эмоций; но и чувство, что делаю постыдное дело, меня во время совокупления не покидало.

     Она лежала тихо, неподвижно, не подмахивала – мол, сплю. На глазах заметил слёзы – от неожиданности, мол, не ожидала от тебя такого наглого поступка, по сути без согласия овладел, за счёт настырности.

     Милочка, а что ты хотела? Положила на ночь рядом со своей койкой молодого мужика и думала – обойдётся? Или, наоборот, надеялась?

     Утром пришёл жених, мы сделали вид, что ничего не было, а от стыда прятали глаза. Но второго раза в этот раз не случилось.

      После того случая я понял, что дальние родственницы тоже люди, и всегда пытался воспользоваться моментом – в смысле, если мы оставались вдвоём, невзирая на возраст и внешность.