Текст книги "Зияющие высоты "

Автор книги: Александр Зиновьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 63 (всего у книги 72 страниц)

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Оставим Спекулянтку на крайний случай, сказал Учитель. А пока обойдем старых друзей, если это слово сохранило здесь какой-то смысл. Остался же кто-нибудь от прошлого? Сомневаюсь, сказал Хмырь. У прошлого воруют, но о нем стараются забыть. А поскольку в этом обществе все друзья, то друзей тут вообще не бывает. Единственные отношения, отдаленно напоминающие дружбу прошлых лет, это собутыльники. Но здесь это порицается высочайшей нравственностью, возведенной в закон.

Пессимистические прогнозы Хмыря подтвердились. Один друг сказал, что он уехал в командировку. Другой сказал, что он в отпуске. Третий сказал, что он не знаком ни с каким Учителем. Четвертый... На каждом шагу их останавливали милиционеры, дружинники, дети – юные помощники милиции, пенсионеры активисты милиции и даже собаки. Поразительная бдительность, сказал Учитель. Эти скоты нас задерживают именно потому, что мы совершенно безобидны и беззащитны. А будь мы настоящие грабители и начни кого-нибудь раздевать и резать на глазах у всех, ни одна сволочь не остановится и не защитит жертву. Надо сменить шкуру, сказал Хмырь. Зайдем, тут живет один мой старый собутыльник – Лапоть, У него наверняка найдется какое-нибудь приличное тряпье.

Привет, сказал Лапоть. Ну и видок у тебя, сказал он Учителю. Самодеятельность? А, оттуда! Не может быть! Говорят, оттуда уже не выпускают. Заходите. Полюбуйтесь, какая квартирка! Отдельная! Две комнаты! Мечта! Конечно, кооператив. Загнали все, что можно было. Залезли в долги. Зато отдельная! Ох, и намотались же мы по коммуналкам! Тряпье? Да что вы, ребята! Сам хожу, видите, в чем! Вот телевизором вас могу угостить на славу. Глядите-ка, какой красавец. Новейшей марки. Зори псизма. Чудо техники. Принимает все сто каналов. Идеальный цвет. Стерео. Располагайтесь удобнее. Вот здесь, саморегулирующееся кресло. Включили первую программу. Заибан награждает орденом дерево, под которым он какал во время войны. Местные жители любовно ухаживают за кучкой. Они ее сохранили. До сих пор свеженькая. Даже пар идет. Заибан растроган. Сейчас будет целоваться со всеми... А теперь речь. Часа на два. Программа вторая. Заибан читает речь. Программа третья... Впрочем, можно сразу переходить на десятую. Итак, десятая. Заибан улетает... Почетный караул... Заибан прилетает... Целуются... Почетный караул... Речь... Программа тридцать третья. Герой труда. Вырастил двойные кочаны каких-то ширли-мырли... Что это такое? Сорок седьмая. Итоги соревнования... Шестьдесят девятая... В сети политпросвещения... Семьдесят первая... Хоккей. Девяносто пятая... футбол... Ну как? Кошмар!... Выкинь ты это дерьмо, говорит Учитель. Что ты, говорит Лапоть. Он же сумасшедших денег стоит. А зачем купил, спрашивает Учитель. Все покупают, говорит Лапоть. Потом жена. Теща. Сын. Иногда кое-что покажут приличное. Мультфильмы. Про зверей. Детективы иногда неплохие бывают. Старые в особенности. Заграничные. А так, конечно, жуткая муть. Смотреть совершенно нечего. Противно. И не смотреть нельзя. Скучно. Пойти-то все равно некуда. Представляешь, сто каналов!!! Потрясающее цветное и объемное изображение, А что показывают? Поток отборнейшего дерьма! Прогресс? Чего прогресс? Культуры? Что лучше технически великолепное изображение дерьма или плохое изображение подлинных творений искусства? Сто каналов, и почти никакой информации о реальной жизни. Сплошное вранье. Или мелочи. А главным образом – их идиотское кривляние. Речи. Парады. Заседания. Вручения. Поздравления. Бог мой, неужели этому нет конца? А где же настоящая жизнь?! Увы, сказал Учитель. Говорю тебе как специалист: это и есть настоящая жизнь. И другой нет. Все то, что для тебя есть настоящая культура, допускалось ими лишь для того, чтобы обеспечить себе эту свою настоящую жизнь. Так что выруби эту совершеннейшую дрянь. Пусть без нас паясничают. А стоит ли, сказал Лапоть. Пусть кривляются. Какая ни есть, а все жизнь. И он включил сотую программу. Заибан произносил речь по поводу награждения Низшего Ордена за выдающиеся заслуги Высшим Орденом. Речь произносил без бумажки. Гляди-ка, сказал Лапоть. Без бумажки! Это что-то новое! Ерунда, сказал Хмырь. Им теперь в уши вживляют микроприемники, а язык – микродвигатели на атомной энергии. Диктор радио зачитывает речь на пленку. Теперь стоит на пульте управления нажать кнопку, как Заибан хочет – не хочет, а будет говорить речь. Ты погляди, он же пьян в стельку. И спит. Вот это да, сказал Лапоть. Научно-технический прогресс отрицать все-таки нельзя. Одна надежда – на него. Ерунда, сказал Хмырь. Сейчас изобрели потрясающий мозгоприемник. Размеры – простым глазом не разглядишь. Энергию берет от мозговых токов. Вставляют эту штучку в мозг. И теперь в определенное время все ибанцы без исключения будут слушать и видеть... да, видеть!... все то, что захочет начальство. И не выключишь! Вот это, действительно, прогресс!

После посещения Лаптя зашли в Забегаловку, а потом пошли к Сожительнице. Как-нибудь переспим, сказал Хмырь. И барахлишко какое-нибудь бабы раздобудут.

ПСИЗМ

Хотя ибанцы с самого начала знали, что псизм – брехня, они ни на минуту не сомневались в том, что он рано или поздно наступит. Основоположник литературы ибанистского реализма Крысан выразил эти чаяния народа такими замечательными стихами:

Верили мы, очень скоро случится

То, о чем нам велели мечтать.

По способностям станем трудиться.

По потребностям получать.

Основоположник сдох накануне объявления псизма, признавшись своей последней несовершеннолетней супруге в том, что псизм – бред шизофреника. Дачу основоположника поделили на сотню садово-огородных участков и раздали молодым писателям-лауреатам. Те в припадке благодарности подхватили знамя ибанистского реализма, выпавшее из цепких когтей основоположника, и опубликовали совместное заявление:

Ибанец! Верь! Взойдет она,

Заря пленительного счастья.

Построит псизм страна

Сполна, а не отчасти.

Ибанцы точно знали, когда будет объявлено о наступлении псизма, и многократно под руководством специальных инструкторов репетировали свое поведение в этот торжественнейший за всю прошлую и будущую историю человечества момент. Они знали даже то, где лежат предназначенные для них бутерброды, которые они должны схватить по своим потребностям. И даже пометили бутерброды во избежание путаницы. Но они все равно впали в состояние возвышенного окаменения, когда чуть свет миллионы репродукторов на полную мощность проревели на всю вселенную:

Эй, ибанцы! Просыпайтесь!

Петушок пропел давно!

Попроворней одевайтесь!

Псизм стучится к вам в окно!

Это начал читать свою знаменитую речь Заибан. Речь готовили все трудящиеся Ибанска, за исключением Хмыря, в течение последних ста лет, и каждый внес в нее свою лепту. Хмырь от подготовки речи уклонился, сославшись на перегруженность общественной работой. Его как раз в это время назначили руководителем методологического семинара у химиков, не освободив, как обещали, от работы культорга в группе шарамыжников у мебельного магазина. Матери и дочери! Орал Заибан, Бабушки и внучки! Отцы и сыновья! Дедушки и внуки! Братья и сестры! Мужчины и женщины! К вам обращаюсь я, друзья мои! Наступила... А пошел ты..., подумал Хмырь и ринулся в ближайшую забегаловку к своему бутерброду и к своей законной порции безалкогольной эрзац-водки. Но дорогу ему преградили здоровенные дружинники. Куды прешь, сказал один, пхнув пудовым кулачищем в хилую грудную клетку Хмыря. Мне бы опохмелиться, безнадежно проскрипел Хмырь. Где твоя сознательность, сказал другой дружинник и пхнул коленкой в хилый зад Хмыря. Иди умой рыло сперва. Раздача спиртного будет по талончикам после доклада Заибана. Приходи со своей посудой, болван. Мне бы опохмелиться, бормотал Хмырь, бредя мимо помойки. У него не было талончиков на выпивку, так как его сознание не поднялось до уровня полного ибанизма. И он не знал, где эти талончики можно достать. Надо подъехать к Спекулянтке, подумал он. Эй, милок, иди-ка сюды, услышал он шепот уборщицы из гастронома. Тибе чаво? Гони трояк, на чекушку. Трояк за чекушку, возмутился Хмырь. Так за трояк поллитра можно было... То раньше можна была, зло шептала уборщица. Типерича вышшая ступень. Гони пятерку, а не то... Выхода не было, и Хмырь отдал последнюю пятерку. Выпив чекушку прямо из горла. Хмырь повеселел и пошел слушать доклад, напевая бог весть как сочинившуюся песенку:

Мне бы выпить. Да пожрать.

Да с бабенкой переспать.

Что касается идей,

Равнодушен я, ей-ей.

У выхода на проспект Победителей его остановили патрули и потребовали предъявить жетон сознательности. Порывшись в карманах, Хмырь вытянул круглую железку размером с юбилейную монету, на которой были изображены большие полушария головного мозга и стояла цифра ноль, означающая низший уровень сознания. С такими данными – и на свободе, сказал старший патруля. Странно. Явный недосмотр. И Хмыря повели в участок. По дороге он продолжал орать:

От сортира и до стойки.

От квартиры до помойки.

Закусив от счастья рот,

К идеалу прет народ.

Когда Хмыря втолкнули в камеру, он вынул из кармана ржавый гвоздь и выцарапал на стене, испещренной ругательствами, такие слова:

Отвечает новый строй

Идеалу высшему.

Есть способность – пасть прикрой!

Есть потребность – шиш ему!

На другой день его выпустили, повысив уровень сознательности на один балл. Я начинаю делать карьеру, подумал Хмырь. Это может плохо кончиться.

В комнате не горел свет. Дверь была заперта. Интересно, подумал Хмырь, куда моя старуха смылась. Он нащупал в дырявом кармане среди хлебных крошек, обломков спичек и обрывков бумаги ключ, тихо всунул его в замочную скважину и повернул два раза по часовой стрелке, затем два раза против часовой стрелки и наконец еще два раза назад. Это был хитроумный секрет против воров, которые в невероятных количествах расплодились в Ибанске накануне объявления высшей ступени социзма. В комнатушке на кровати рядом с Сожительницей без штанов, но в сапогах и со свистком в зубах, лежал Участковый. Хмырь на цыпочках подкрался к кителю Участкового, вытянул из кармана трояк и отправился к Забегаловку. Сожительнице он для хохмы оставил записку следующего содержания: ты тут с этим... ........ .........,. а в Ларьке ширли-мырли дают! Откуда ему было знать, что эта шутка повернет весь ход ибанской истории совсем не туда, куда ей следовало идти по замыслу классиков.

ПРОГРЕСС

После того, как везде в мире стал Ибанск, Заибану стало скучно. Поехать с визитом некуда. Ездить вручать ордена надоело. Да теперь это вроде бы уже унизительно. Ефрейториссимус, Верховный Главнокомандующий Всеми Вооруженными и Безоружными Силами Галактики – изволь, видите ли, ехать в какую-то вонючую глушь вручать эти ничего не значащие картонки... Целоваться по-настоящему не с кем. С Заместителями противно. Это хотя и положено по Уставу, а Устав он чтит, но противно. Он этих Заместителей знает, как облупленных. Сам таким был. Они только и думают о том, как бы его спихнуть и занять его место. Ничтожества! На что они способны! Только языком молоть да по президиумам сидеть. Ах, как хорошо было раньше, до... Почетные караулы! Приветствия народных масс,: тонущих под игом капитала и колониализма!

Речи. Встречи. Рук пожатья.

Поцелуй взасос. Объятья.

Плеск знамен. Толпы оранье.

Со слезами провожанье.

Где все это? Нет! Мы не должны нигилистически относиться к прошлому. Кое-что хорошее было и в прошлом. Вот Хозяин, к примеру. Так он. И Заибан вызвал Замов, Помов, Сомов, Шемов, Стумов и т.д. вплоть до младших референтов. И дал указание.

Вскоре Ибанск разбили на геометрически равные и одинаковые районы. Каждый район сделали таким, как будто он есть целый Ибанск. Только во главе каждого района поставили Заибанчиков, так как верховная власть Ибанска и вся прочая прежняя система управления остались без изменения. Новое деление и новая система власти в каждом районе просто присоединилась к прежней, наложилась на нее, но действовала так как, будто никакой другой власти помимо нее не было. Между районами установили такие отношения, какие раньше были между суверенными государствами. Поставили пограничников. Учредили таможенную службу. Ввели визы. И теперь из одного района в другой ибанцы стали ездить так же свободно, как раньше (до) они ездили за границу.

Теперь Заибана при поездках по районам стали встречать так, как будто бы он приезжал в суверенное государство за границу, в котором народ бесконечно любит его и жаждет пойти по его стопам и присоединиться к нему. В столицах районов завели специальные магазины, в которых за валюту стали продавать заграничное барахло. Заибану, Замам и сотрудникам ООН это барахло продавали без валюты, как если бы они на самом деле приехали за границу. Приезды Заибана в район стали всенародными праздниками. Ибанцы обязаны были при этом бросать работу и бежать на установленное место приветствовать. За это им продавали там по бутерброду с вареной колбасой.

Особой любовью Заибана стал пользоваться район Сортира. Там был установлен постоянно действующий почетный караул. А жители района круглосуточно дежурили по обочинам дороги, по которой проносились сверхбронированные автомобили с Заибаном. Никто не знал, в какой сидел настоящий Заибан, так как Роботы-Заибаны, сидевшие в прочих машинах, ничем от него не отличались. Единственное, чего они не могли делать, это то, что делал настоящий Заибан в Сортире. Сидя в Сортире, Заибан помимо того, что не могли делать Роботы, читал речи. Сортирные речи Заибана пользовались особой любовью народа и издавались такими неслыханными тиражами, что от них не стало прохода по улицам. Тогда их стали продавать в нагрузку ко всем прочим продуктам. И подкрепили это тем, что всех граждан обязали записаться в кружки по изучению речей и сдать зачеты.

И после этого Заибану стало весело. Жизнь приобрела интерес и смысл. Воочию видя ликующий от счастья народ, он лил слезы прямо в рюмку и говорил: а ведь не зря мы кровь свою мешками лили на баррикады.

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Ты не прав, говорит Мазила. Вспомни историю с надгробием Хряку. Успех был? Был. Достоинство свое я сохранил? Сохранил. А тут аналогичный случай. Что бы там ни было, Заибан делает прогрессивное дело. Его внешняя политика – огромный шаг вперед. Это же разумный шаг! Его шаг, удивился Болтун. Но пусть даже его. Не он же, этот шаг, – вынужденный. А вынужденные действия не являются ни умными, ни глупыми, ни добрыми, ни злыми. Они вынуждены, и только. И дело вообще не в этом. Ты говоришь об успехе. Но надо различать сущностный успех и иллюзорный успех. Если их измерять, то для них будут иметь силу различные формулы. Величина первого равна некоторой фундаментальной постоянной личности, деленной на коэффициент популярности и известности, который больше единицы, а величина второго равна этой постоянной, умноженной на этот коэффициент. Хотя это и банально, но это истина. Лепи Заибана. В этом, в принципе, ничего плохого нет. Но есть ли это прогресс в твоем творческом развитии?

ДЕТИ – НАШЕ БУДУЩЕЕ

Сегодня меня вызвали в школу, говорит Лапоть. Оказывается, моя дочь сочиняет стихи. И какие! Ни много – ни мало, антиибанские! Велели меры принимать. А что я могу сделать? А что дочь говорит по сему поводу, спросил Хмырь. Отказывается от стихов, говорит Лапоть. Пусть, говорит. Они сначала докажут, что это я придумала. Вы только почитайте! Это по поводу годовщины смерти Литератора.

Ты преждевременно подох,

Пройдоха первый из пройдох.

Как никогда нужон сейчас

Твой гнусный подхалимский глас.

Чудные ныне времена.

Теперь ибанская страна

Уму и сердцу вопреки

Не знает твердости руки.

Хоть мы живем одной семьей,

Но плохо ладим меж собой.

Крамольные из уст в уста

Слова летают неспроста.

Проснись, певец! Надень порты!

Строчи донос! Чего же ты?

Очнись скорей и пасть раскрой!

И, как бывало, вновь воспой

Того, чье имя и сейчас,

Незримое, живет средь нас!

(Перевод с ишакского)

Ого, сказал Учитель. Тут есть над чем задуматься! А что такое "ишакский"? Не знаю, сказал Лапоть. Язык какой-то они придумали. Директор все пытался узнать, что это за язык. Я в шутку сказал, что наверно это что-то связанное с буддизмом. Так он в еще большую панику ударился. Я помню, сказал Учитель, мы в школе играли в конституцию. Тогда как раз все взрослые играли в нее. Сочинили и мы свою конституцию. И деньги свои выпустили. На деньгах на всякий случай написали: на эти деньги ничего купить нельзя. Так в школе жуткий переполох поднялся. Между прочим это стихотворение можно истолковать вполне ортодоксально. Я так и сказал директору, сказал Лапоть. А он говорит, не принимайте нас за идиотов. Меня в этих стихах больше всего пугает невозможность различить шутку и серьезность, отсутствие граней между страшным и смешным. Вот, посмотри! Мы ломаем головы над сложнейшими проблемами бытия, я не находим решения. А для наших детей все наши глубины лежат на поверхности. Они для них просто не проблемы. Можно подумать, что формирование человека у нас есть выработка способности не понимать очевидное. Я готов примириться со всем. Но как подумаю, через какую трясину придется пройти нашим детям, теряю рассудок от отчаяния. Недавно я зашел к Ученому. Стали, естественно, шутить по поводу начальства. Так его сынишка-первоклассник сделал нам замечание. Мол, нельзя так говорить о наших руководителях. Учитель стал уверять его, что дядя пошутил, что дядя на самом деле любит наших руководителей. Неужели и это историческая необходимость? А вот еще, послушайте. Это у них в классе у одного мальчика дед умер. Как они говорят, сдох. Заслуженный дед. Его должны были на Старобабьем схоронить, но почему-то не разрешили. Так у них в семье такой хай поднялся!

В двадцать лет он охранником был.

И, бывало, тихонечко ныл.

Я хронически лопать хочу.

Мысль такая щекочет висок.

Послужу, может быть, отхвачу

Дополнительный хлеба кусок.

Нет, удачи такой не слыхать.

И старался я, значит, вотще.

Значит, нам с голодухи сдыхать!

А им каши от пуза и щей!

В сорок лет он начальничком стал.

В кабинетике тихо шептал.

Я законную дачу хочу.

Мысль такая стучится в висок.

Обещают, и я получу

Для застройки природы кусок.

Что? Удачи такой не слыхать?

Значит, низший, выходит, мы сорт!

Значит, нам перегары вдыхать!

А им южного моря курорт!

Срок на пенсию выйти приспел.

Он сквозь челюсть вставную скрипел.

Я на кладбище главном хочу.

Мысль такая скребется в висок.

Пятый год как-никак хлопочу

Хоть какой-нибудь тут закуток.

Как? До этого мне не дожить?

Для чего ж я здоровье продул!

Значит, нам где попало смердить!

А они даже тут на виду!

Бог мой, неужели это все обдумано, говорит Хмырь. А почему бы нет, говорит Лапоть. Они же не слепые. От них ничего не скроешь, если они захотят видеть. Вот кончит она школу. А дальше что? Я мог бы воспользоваться своим положением и связями. Теперь все так делают. Она заявила, что если я это сделаю, она уйдет из семьи. И уйдет, я ее знаю. А дочь интеллигента поступить в институт без протекции!... Но пусть поступит. Что это изменит? Она хочет стать искусствоведом. Что это такое у нас, ты знаешь. И, представь себе, она тоже это знает. Тут все предопределено. Читай дальше! Это – по поводу рождения сына.

Появился? И думаешь – повезло?

Выпало, думаешь, приятное приключение?

Ошибаешься! Здесь безнаказанно зло.

А добро награждается как исключение.

И к тому же ничтожна жизни пора.

Едва ты успел на свет появиться,

Как скоро заметишь – уже пора

Обратно в Ничто, в Никуда возвратиться.

Хоть бога и нет, но имеется суд.

Убедишься в конце из ненужного опыта.

И тебя от тебя самого не спасут

Никакие прожитые блага и хлопоты.

Смириться не сможешь, что смерть – не беда.

И поймешь ни к чему и с большим опозданием:

Если худо в конце – будет худо всегда.

Вечность станет твоим бесконечным страданием.

Неплохо, сказал Учитель. То, что для нас – продукт размышлений, для детей – банальный исходный пункт. Жаль, сказал Хмырь, потомки не оценят нашей премудрости. Не беда, сказал Учитель. Зато наши предки нас оценят вполне.

ОЧЕРЕДЬ

Накануне объявления псизма на углу проспектов Хозяина и Победителей построили Продуктовый Ларек. За неимением продуктов Ларек заколотили нестрогаными досками, и он вскоре превратился в неофициальный нужник для местных пьяниц и хулиганов, которые настолько распустились, что не вводить псизм уже стало практически невозможно. Так что глубоко неправы были критиканы, считавшие объявление псизма необоснованным и преждевременным. Впрочем, после того, как главного критикана раздели в районе Ларька и набили ему его критиканскую морду, он в корне изменил свою позицию. Пусть эта мразь получит свой псизм, сказал он, выйдя из милиции, а потом – из больницы. Так им и надо! То-то, сказал на это Участковый. Давно бы так. А то возомнили о себе... Из-за распространяемого Ларьком зловония ибанцы, еще не успевшие избавиться от пережитков низшей ступени изма (низма), обходили его по соседней улице.

Никто не знает, откуда прошел слух, будто в Ларьке будут давать ширли-мырли. И у Ларька с вечера начала выстраиваться