Текст книги "Зияющие высоты "

Автор книги: Александр Зиновьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 72 страниц)

ДВОЕМЫСЛИЕ

Омерзительное состояние, говорит Неврастеник. Сколько времени я потерял на эту идиотскую комиссию. И главное – приходилось поддакивать, делать вид, что все это серьезно. А ты бы отказался, сказал Мазила. А ты почему член Союза, спросил Неврастеник. А ты почему член Комитета по защите кого-то от кого-то? Без этого мне нельзя, сказал Мазила. Ты думаешь, мне можно, спросил Неврастеник. Понятно, сказал Мазила. Двоемыслие, выходит, неизбежно. Выходит, сказал Неврастеник. О каком двоемыслии вы толкуете, сказал Болтун. Никакого двоемыслия нет. Есть нечто совсем иное. Двоемыслие – это от беллетристики прошлого века, когда к человеку еще относились серьезно. Тут другое. Есть стандартные механизмы общества. Одним кажется, что они подчиняются им добровольно, другим кажется, что их вынуждают. Разве все добровольно идут в армию? А почему тут не говорим о двоемыслии? Одни принимают положение как должное, другие – переживают как душевную драму. Неврастеник переживает свою комиссию как человек, привыкший именно к таким реакциям. О своей диссертации он почему-то забыл. А что его объединяет с Претендентом? Теперь ничто. Статью-то в Журнале уже напечатали. Новую он пока не собирается делать. Является для него эта комиссия чем-то принципиальным? Нет. Ни за, ни против. В его личном деле она преходящая неприятная мелочь. Не преувеличивайте! Не возводите свою мелкую психическую неустойчивость по поводу мелких житейских делишек в ранг высокого двоемыслия. Двоемыслие – это звучит слишком театрально. Мы тут все-таки рангом пониже. Мы – в балагане. Притом имейте в виду, что нормальный человек по поводу каждого случая, когда приходится принимать решение, содержит в себе, по крайней мере, две возможности. Реализуется только одна. Остальные возможности так и остаются лишь возможностями. Иногда они получают иллюзорную реализацию. Например, разговоры шепотом с женой в кровати. Любой официально выражаемый склад мыслей предполагает естественным образом в одном и том же человеке возможность другого склада мыслей, по крайней мере частично противоположного официальному. Так что случай с Хряком – не исключение выдающегося ума, а тривиальный пример более или менее нормальной посредственности. Вы же все были в армии и знаете, как меняются люди, становясь начальниками или лишаясь начальственных должностей. Вы знаете, между прочим, чем отличается гениальный писатель от посредственного? Думаете, глубиной и широтой понимания человека? Чушь! Исключительно способностью выдумывать что-то свое и из себя и приписывать это любому человеку. А потом литературные критики действительно замечают это в людях, ибо в людях в потенции есть все, что угодно (поскольку в них нет ничего). Неврастеник заявил, что он с этим категорически несогласен, поскольку такая концепция обедняет человека. Мазила его поддержал и заявил, что такая концепция оправдывает беспринципность. Болтун сказал, что принципиальность есть качество нравственное, привносимое в человека извне как ограничение его социальных потенций. И к данной теме оно никакого отношения не имеет. А насчет обеднения – было бы что обеднять! Вас возмущает ложь в других, но вы боитесь признать ее в себе. Если хотите знать, самую глубокую основу всех мерзостей образует не безнравственность средних и худших представителей рода человеческого, а ущербная нравственность его лучших представителей.

КИБЕРНЕТИКА И ОБЩЕСТВО

Неврастеник назвал последнюю акцию ибанского начальства глупостью. Даже младенцу было ясно, чем это кончится, сказал он. Ученый с ним не согласился. Это сейчас кажется, что результат акции был очевиден заранее, сказал он. А возьмите те данные, которые имелись до совершения акции, и попробуйте рассчитать с ними наилучший вариант поведения! И Ученый стал рассказывать о том, насколько трудными являются задачи управления обществом и принятия наилучших решений. В заключение он описал радужные перспективы, которые открываются на этот счет в связи с развитием и применением кибернетики. Кибернетике в общественной жизни предстоит сыграть великую роль, поверьте мне, закончил он свою в высшей степени квалифицированную речь. Но его подняли на смех.

Все это вздор, сказал Болтун. Пусть, например, группа А должна выработать линию поведения по отношению к В. Абстрактно говоря, А стремится к наиболее выгодной для себя линии поведения. Но пусть группа А внутренне расчленена и сама состоит из разнородных лиц и групп лиц. Встает вопрос: а кто и как вырабатывает эту линию поведения? Это не научное совещание. Хотя научные совещания теперь могут служить образцом бестолковости, и мое противоставление лишено смысла. Внутри А есть люди, группы людей и организации, которые существуют за счет того, что возникают проблемы взаимоотношения с В. И рассматриваемая задача решается не как ученическая задача на отыскание оптимального варианта поведения, а как элемент в тех задачах, которые решают для себя упомянутые люди, группы и организации. Дело тут не в уме или в отсутствии оного, а в их реальных взаимоотношениях, не имеющих ничего общего с интеллектом. Можно применять машины, находящие наилучший вариант, как предложил Ученый. Но это не меняет положения. Машины обслуживают люди. Материал для машин поставляют люди. Теперь арена, на которой разыгрывается наша задачка, несколько сместится. Все то же самое будет проигрываться в форме отбора и оценки сведений, поступающих в машину, а также в оценке ее результатов и в принятии решений. Возьмите, например, множество лиц, от которых зависит назначение Претендента директором. В это множество входит некто А, который считает Претендента наилучшим кандидатом, некто В, который шепнул Теоретику, что Претендент хитрит, некто С, который пишет на Претендента доносы во все инстанции, и т.д. Спрашивается, умно или глупо, дальновидно или близоруко это множество лиц? Эти понятия применимы лишь к социальной группе как единому целому, как к индивиду. А тут социальной группы нет. Даже в случае группы возможны случаи, когда группа из гениев совершает поступки, достойные идиотов. Чего же вы хотите от множества разнородных лиц, объединяемых волею случая для решения задачи, на которую им наплевать, в которой они не разбираются, о которой они даже не подозревают. Суть дела тут не в том, что не могут принять умное, с нашей точки зрения, решение, а в том, что складывается система социальных отношений, вынуждающая принимать решения, которые кажутся глупыми даже с их собственной точки зрения.

ИНФЕКЦИЯ ЗЛА

Мы обижаемся на западную интеллигенцию за то, что они за нас не заступаются или заступаются ниже своих возможностей, говорит Мазила. А какое мы имеем на то право? У них свои дела и интересы. И в общем-то им на нас наплевать. Это так, говорит Посетитель. Но много ли нужно ума понять простую истину: если где-то в мире мучают людей, и ты к этому равнодушен, то это будет использовано как оправдание или образец мучений, направленных против тебя самого. Зло заразительно. Зло можно локализовать, говорит Мазила. Закрыть границы и изолировать страну. Поди, например, узнай, что творится в Китае. Можно, говорит Посетитель. Но изоляция одних областей мира ведет к распаду и усилению изоляционных тенденций в других. А это сокращает внутренние способности каждой области противостоять злу. Откуда тебе это известно, говорит Мазила. Опыт истории, личные наблюдения и теория, говорит Посетитель. Можно построить теорию социальных систем, в которой мои утверждения можно доказывать как теоремы. Но они очевидны и без этого. И дело не в том, что их не понимают или не признают. Дело в том, что одни хотят делать зло, а другие хотят чего-то другого вне проблемы Зла и Добра.

ХИТРОСТЬ

На этот раз решили схитрить. Мазила поехал на склад. Болтун с Карьеристом остались в мастерской ждать звонка. В случае звонка они идут на улицу, хватают первую попавшуюся машину и едут на склад. Я частное лицо, говорит Болтун Карьеристу. Мои соображения – результат наблюдения того, что на виду у каждого. А ты – фигура. У тебя пост. Связи. Знакомства, Ты вхож в самые верхи. Скажи, как с твоей колокольни все это смотрится? Еще хуже, говорит Карьерист. А выход, спрашивает Болтун. Есть выход? Можно предложить что-то позитивное? Конечно, можно, говорит Карьерист. В предложениях недостатка нет. Вот, допустим, чем не идея: делать вещи так, чтобы их трудно было сломать, и так, чтобы ими легко было управлять. Это не решение, говорит Болтун. Пройдет время, привыкнут. И крепкое станет ломким. Легко управляемое – трудным. Да, говорит Карьерист, это не решение. Я технарь. Думать – твоя профессия. А что ты можешь предложить? Я продумал и просчитал тысячи вариантов, говорит Болтун. Решения нет. В принципе. Дело не в том, что надо придумать что-то очень умное. Ничего умного не придумаешь, так как суть дела тривиально проста. И в этом ее основная трудность. Нужна просто реформаторская деятельность руководства и давление на него снизу в этом направлении. Нужна свобода слова, свобода передвижений, социальное право, оппозиция, право руководителя на риск и другие пустяки. Если тебе так все ясно, так в чем же дело? Ясность в одном, говорит Болтун, рождает неясность в другом.

Позвонил Мазила. Болтун и Карьерист остановили грузовик и быстро сторговались. Когда приехали на склад, выяснилось, что он закрыт на учет. А заведующий спутал Мазилу с кем-то другим. Твою мать, сказал Мазила. И предложил поехать в мастерскую отметить это радостное событие.

НА ОВОЩНОЙ БАЗЕ

Всех, кто не сумел отвертеться под каким-либо соусом, погнали на овощную базу. Наряду с отрядами, посылаемыми во время уборки урожая в деревню, и с молодежными строительными отрядами, посылаемыми во время студенческих каникул во все уголки страны, это одна из принудительных и отчасти принудительных форм труда. Не берусь судить, насколько эти формы труда устойчивы и каковы их доля в экономике страны, сказал Неврастеник. Но то, что довелось увидеть мне самому, производит кошмарное впечатление. Табуны отъевшихся пьяных и полупьяных начальников и каких-то странных лиц, слоняющихся без видимой цели по грязным помещениям. Гниющие овощи. Толпы оторванных редко от важного дела и чаще от другого вида безделья людей, как правило, с высшим образованием и даже с учеными степенями. Использовать их должным образом нет никакой возможности. Дни за днями проходят в полном безделье. Мужчины скидываются и устраивают небольшие выпивки. Рассказывают анекдоты. Поносят эту идиотскую систему разбазаривания человеческого времени. Болтун загадочно молчит, и это раздражает Неврастеника. О чем ты думаешь, спрашивает он. О том, что ответил бы тебе Шизофреник, говорит Болтун. А он ответил бы по всей вероятности так. Если какой-то факт нашей жизни поражает тебя своим несоответствием здравому смыслу, ищи в нем закономерную социальную основу. В конце концов, таких безобразий, как мы видим здесь, может и не быть. Но будет что-то другое. А общее имя этому острый дефицит рабочей силы там, где она нужна дозарезу, и избыток там, где без нее можно обойтись. И шире говоря, дефицит важного и нужного и избыток пустякового и ненужного. Но почему ты думаешь, что это нормально, спрашивает Неврастеник. Читай Шизофреника, у него на этот счет все разъяснения есть, говорит Болтун. Да я читал, кричит Неврастеник. Что ты носишься со своим Шизофреником. Младенец он! Младенец, говорит Болтун. Но его устами говорил бог. Представь себе, только после разговоров с ним я понял, почему у нас легче построить атомный реактор, чем хорошее хранилище для картошки. Легче подготовить десять тысяч докторов наук по теории картошки, чем десяток толковых кладовщиков по этой самой реальной картошке.

ПРОБЛЕМЫ УПРАВЛЕНИЯ, ТЕОРИИ И Т.П.

Теория Шизофреника в той части, в какой она затрагивает проблемы управления, любопытна, говорит Карьерист. Но чувствуется, что он сам не работал в системе управления и не знаком с ней в деталях. Впрочем, может быть, это даже к лучшему. Почему, спросил Неврастеник. Знание материала никогда не вредит построению теории. Как сказать, заметил Болтун. Какая-то мера, должно быть, имеется и тут. Я имел в виду не это, сказал Карьерист. При более близком знакомстве с практикой управления Шизофреник пришел бы в неописуемый ужас и не смог бы вообще писать. Мне кажется, что наша реальность не может быть описана ни в какой теории. Попробуйте, например, решите такой парадокс. У нас все до мелочей фактически планируемо и контролируемо. Официально же даем людям свободу действий. И при этом даже сравнительно небольшие по идее управляемые системы становятся фактически неуправляемыми. Они управляемы лишь с точки зрения официальных отчетов. Ничего загадочного тут нет, сказал Болтун. Как раз по теории Шизофреника это легко объяснимо. Стремление к мелочной опеке есть следствие одних социальных законов, а стремление к неуправляемости – других. Безответственность, отсутствие личной заинтересованности, дезинформация, очковтирательство, стремление к безделью и т.п., – все это имеет неизбежным следствием фактическую неподвластность достаточно крупных групп людей руководству. А что касается обилия фактов и их устрашающего вида, для настоящего ученого это не помеха. Наука не совпадает с житейским отношением к фактам. Может быть великое множество потрясающих воображение фактов некоторого рода, а наука ограничивается в отношении этих фактов парой малозначащих формул. И могут иметь место отдельные факты, почти не затрагивающие сознания людей, но представляющие огромную важность с научной точки зрения. Например, тысяча человек подверглась наказанию или миллион, может оказаться безразличным с научной точки зрения. А такой единичный феномен, как зажим Мазилы или высылка Претендента, может стать предметом пристального внимания, ибо в нем одном могут скреститься более глубокие и важные проблемы социального бытия. Карьерист сказал, что он не специалист в этих делах и не настаивает на своих суждениях. По его наблюдениям в организации системы управления (а его такая проблема весьма интересует) решающими являются два момента. Первый – выбор небольшого числа точек (параметров, как модно говорить) управления, которые действительно контролируются и владение которыми позволяет контролировать наиболее существенные стороны жизни. Второй – выбор небольшого числа случаев, когда вмешательство управляющего органа необходимо. Вы знаете, чем, в частности, отличается опытный летчик от начинающего? Начинающий считает что за самолетом надо ежесекундно смотреть в оба, иначе он выкинет какой-нибудь фортель, и непрерывно дергает самолет без надобности. Опытный знает, что если самолет летит более или менее правильно, пусть себе летит, не надо ему мешать. Вмешиваться в управление нужно лишь тогда, когда без этого режим полета будет нарушен сверх допустимой нормы. Но общество – не самолет, сказал Болтун. Кто определяет эти точки управления и время вмешательства в ход процесса? Это зависит не от каких-то чисто кибернетических идей улучшения, нахождения оптимальных вариантов и т.п. Это зависит от природы, интересов и целей управляющих, от их взаимоотношений с управляемыми и других социальных факторов. Общество не есть только машина для выпуска метров ситца, тонн картошки и стали, тысяч врачей, кандидатов и докторов наук и прочей дешевой продукции.

Тут вмешался Ученый и стал объяснять, насколько важно построение теорий, позволяющих прогнозировать и объяснять общественные явления. Насчет объяснения – очевидный вздор, сказал Неврастеник. Насчет прогнозов – тоже, сказал Болтун. Как добиться того, чтобы теория давала наилучшие прогнозы? Теоретики исходят из предпосылки, что сам предмет не зависит от них, и конструируют необычайно сложные математизированные системы, не имеющие никакой практической ценности. Не потому, что теоретики дураки. А потому, что предмет сам дурак, т.е. "неправилен" и исключает возможность "правильной" теории. Где выход? Кажется естественным сам предмет приспособить к теории – упростить и стандартизировать. Прекрасная идея, сказал Карьерист. Так и делается фактически. Не сразу, конечно, а постепенно. На это нужно время и большие усилия. Государство вольно или невольно стремится усовершенствовать общество так, чтобы им было удобно управлять научно. Если бы я не знал, что Вы иронизируете, я бы подумал о Вас плохо, сказал Болтун. Теория Шизофреника при всей ее кажущейся наивности поразительно верна и эффективна. По его теории, всякие попытки государства усовершенствовать общественную жизнь, если таковые предпринимаются, реализуются людьми и организациями, погруженными в поле действия социальных законов со всеми вытекающими из них последствиями. Вам разве не известны попытки в последнее десятилетие усовершенствовать и упросить аппарат управления? Чем они кончились? Усложнением и запутыванием. В результате совокупности действий миллионов людей и организаций в течение длительного времени, действительно, складывается некоторое устойчивое состояние. Но лишь как равнодействующая всех сил и в полном соответствии с их социальной природой, а не как реализация некоего кибернетического идеала управления. А где же выход, спросил Ученый. Зачем выход, сказал Карьерист, не надо выхода. Нужна хоть какая-то стабильность.

БОЛЬШОМУ КОРАБЛЮ БОЛЬШОЕ ПЛАВАНЬЕ

Теоретик вызвал Претендента и намекнул ему, что его хотят использовать на большой должности. И потому он должен отнестись к делу серьезно. Его окружают несерьезные люди. Надо от них отмежеваться. Выйдя от Теоретика, Претендент целых пятнадцать минут убеждал себя в том, что ради интересов Дела надо на это пойти. И встретившись с членами Комиссии, он откровенно рассказал обо всем. И как ему ни было жаль Мыслителя, Социолога и Приятеля, он вынужден был признать свою ошибку: да, ошибку допустили они. Комиссия сделала выводы и внесла предложения. С ними посчитались. Мыслителя, Социолога и Приятеля вывели из редколлегии. Вместо них ввели Секретаря, Неврастеника (талантливый молодой ученый, скоро защищает докторскую!) и Сослуживца, о котором никто не слышал ранее. Претенденту объявили благодарность и освободили от должности. Претендент ликовал. Он-то знал, к чему это. Новая желанная должность была в руках! Мыслитель после этого перешел на полную ставку в Закрытое учреждение, а на полставки в аналогичное Открытое учреждение. Социолог уехал на длительный срок за границу. Супруга объявила всеобщий оптимистический траур. Подождем немного, сказала она, Претендент укрепится в должности директора, и мы там создадим мощное ядро. Услыхав об этом. Претендент сказал своей голодающей для красоты злобной жене: с какими болванами мне приходится делать дело! Да я их всех к институту на пушечный выстрел не подпущу! Теперь-то я им всем цену знаю! И Претендент стал обдумывать, как он реорганизует институт, кого привлечет, кого выгонит, кого передвинет. И как благодаря этому резко поднимется уровень на новую более высокую ступень. А там!... И он захрапел, отравляя атмосферу Ибанска газами от плохо перевариваемых редких продуктов из спецраспределителя.

ФОРТЕЛЬ ЛИТЕРАТОРА

Как сообщила официальная пресса, Правдеца справедливо наказали. Передовая мыслящая ибанская интеллигенция сохранила при этом завидную выдержку. Наиболее мужественные ее представители высказали одобрение, остальные затаили дыхание в ожидании того, что вдруг и их заставят сделать то же самое. Лишь один Литератор выкинул очередной фортель. Он написал письмо Заведующему, в котором выразил протест, и дал по сему поводу интервью. Мазила сказал, что жест Литератора ему не совсем понятен. Что это? Искренняя реакция? Желание примазаться? Желание поправить репутацию? Задание? Всего понемногу, сказал Неврастеник. Удобный человек. Но ему же за это влепят, сказал Мазила. Могут из Союза исключить. Ничего подобного, сказал Неврастеник. Пожурят и отпустят. Это лишь фарс. И вообще, все то, что связано с Литератором, есть фарс. И если бы я хотел и имел бы возможность сейчас его наказать самым страшным образом, я бы не стал его наказывать. Но все-таки это хоть какой-то гражданский поступок, сказал Мазила. Инспирированный или разрешенный протест не есть протест, сказал Болтун. Я уверен, потихоньку Литератор раскается. Погодите до завтра. Но до завтра ждать не пришлось: выяснилось, что он раскаялся уже сегодня.