Текст книги "Зияющие высоты "

Автор книги: Александр Зиновьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 72 страниц)

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Строить полный ибанизм в условиях отсутствия враждебного окружения стало значительно труднее. Прежде всего, выяснилось, что некого догонять. А раз так, то и спешить незачем. Можно и обождать. Стало негде брать взаймы, не от кого ждать помощи, не у кого тянуть новые открытия и изобретения и заимствовать моды, негде отдыхать от ибанской нервотрепки и приобретать заграничные вещички, не на кого сваливать свои трудности, не с кем сравнивать свои выдающиеся успехи. Одним словом, исчез любимый враг, делавший жизнь мало-мальски осмысленной и интересной. Остались одни свои. А что свои? Дрянь. Со своими и по душам-то поговорить не с кем.

Хотели было армию распустить. Но куда девать такое количество хорошо подготовленных заслуженных офицеров, генералов и маршалов? К тому же рискованно. А вдруг!... Нет, армию распускать нельзя. Наоборот, сказал Заведун, у нас все должно отмирать путем укрепления. И привел цитату. А спорить с цитатой...

Конечно, пришло и кое-какое облегчение. Оппозиционеров перестали поддерживать извне. И бежать им стало некуда. И вообще оппозиция потеряла смысл, так как не перед кем стало выпендриваться. Прекратились клеветнические Голоса. И стало скучно. Однажды Заведун целый вечер крутил ручку приемника, надеясь поймать хоть какой-нибудь Голосишко и услышать чуточку правды про Ибанск. Но, увы! Голосов уже не было совсем. Сотрудники, видя такое, решили создать на болоте, на котором никто жить не хотел, Неприсоединившуюся Буржуазно-Демократическую Республику (НБДР) в два квадратных метра, с территории которой начались клеветнические передачи и куда решено было время от времени выгонять оппозиционеров – с целью создания впечатления и для интриги. Заведун вздохнул с облегчением и выступил с докладом, в котором высказался за мирное сосуществование. Путом мырнаго сарывнаваныя мы далжны даказат нэаспарымый прэимуществ нашэго обшэственного стройя, сказал он. Прытом мы нэ далжны тэрат бдытэлнаст. Мы будым нэуклонна крэпит абарону. Мы усылым дэатэлност наших лубымых Органыв. Так и сделали. И усилили охрану границ изнутри, так как наружи уже не было.

ЧАС ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Кому первому пришла идея создания нелегального машинописного журнала Срамиздат? Теперь установить это невозможно. Один стукач, присутствовавший на том историческом заседании, доносил, что идею эту выдвинул Крикун и упорно отстаивал в полемике с Лодером, который был основательно пьян и толком не соображал, о чем идет речь. Другой стукач, присутствовавший на этом же заседании, доносил, что идею выдвинул Лодер, а Крикун разгромил ее как детскую игру. Но заседания на самом деле не было. Было обычное сборище с водкой, магнитофоном и разговорами о лагерях и процессах. Причем, не одно сборище, а несколько. И в сообщениях стукачей фигурируют разные даты. И Крикун попал на одно из них совершенно случайно. Его привела Она познакомить с интересными ребятами и послушать музыку. Тогда-то перепивший Брат и сказал, что если бы все их разговорчики записать и напечатать, получилась бы сногсшибательная брошюрка. Брат вынул свою записную книжечку и стал в ней что-то записывать. Эту манеру его все знали и не обращали на нее внимания. Если уж печатать, сказал тогда Крикун, то это надо делать серьезно. Бесспорные факты. Документы. И так, чтобы это уходило на Запад.

Через пару месяцев вышел первый номер Срамиздата и произвел сенсацию. Никто не знает, кто готовил его и кто отпечатал десяток экземпляров. Он с молниеносной быстротой распространился по Ибанску, перепечатываемый буквально в сотнях экземпляров. Номер Срамиздата вышел. Ничего особенного не произошло. Никого не посадили. А разговорчики пошли. Слухи приписывали номер Лодеру. Он не отказывался. Потом поверил в это. И взял дело в свои твердые руки. И надо признать, поставил его на широкую ногу. Выпуски Срамиздата стали обычным делом ибанской интеллектуалистской жизни.

Сотрудник, в свое время лично знавший Крикуна и внимательно следивший за его научной карьерой, рекомендовал Инструктору, наблюдавшему деятельность Срамиздата, обратить на него особое внимание. Имейте в виду, сказал он, Крикун – талантливый ученый, известен в своей области за границей, знает несколько иностранных языков. Хладнокровен. Находчив. Решителен. И органически враждебен ибанскому строю жизни. Черт возьми, подумал Крикун, когда эту характеристику прочитал ему из своей записной книжечки Брат. Если бы мне такую характеристику дали тогда в полку, быть бы мне первоклассным летчиком-испытателем или космонавтом. И Органам из-за меня не было бы никаких хлопот. Боже мой, какие же они все-таки кретины!

ПАРАДОКСЫ ПОЗНАНИЯ

Почему так происходит, я как будто понимаю, говорит Мазила. Но спокойно к этому отнестись не могу. Ложные и поверхностные идеи Правдеца имеют сенсационный успех и огромную эффективность. Верные и глубокие идеи таких людей, как Шизофреник, Клеветник и даже Двурушник, не имеют серьезного успеха и эффекта. Их встречают до известной степени враждебно даже те, для кого они по замыслу писаны. В чем все-таки дело? Ты сам все прекрасно знаешь, говорит Болтун. Верные и глубокие идеи индивидуальны, ложные и поверхностные массовы. Народ в массе склонен к заблуждениям и сенсациям. Ум и глубина для него непонятны и оскорбительны. Уровень понимания обратно пропорционален числу понимающих. Степень эффективности социальных идей обратно пропорциональна степени их научности. Однажды мне довелось присутствовать при беседе Правдеца и Крикуна. Кто такой? Так, один толковый парень. Он у тебя бывал. Не помнишь? Разговор шел, разумеется, о репрессиях. Я преклоняюсь перед Вашим подвигом, говорил Крикун. Признаю огромную важность проделанной Вами работы. Не сомневаюсь в грандиозном успехе Вашей книги. Признаю, что она сыграет огромную роль в истории не только Ибанска, но и человечества вообще. Но концепцию Вашу я принять не могу. Хотите Вы этого или нет, в Вашем изображении дело выглядит так, будто жестокое и злобное руководство с помощью Органов в течение десятилетий истребляло миллионы, десятки миллионов ни в чем не повинных граждан. Это очень сильный литературный прием. Но не более того. Я изучал эту проблему, говорил Крикун, не один год. Процесс был необычайно сложным и запутанным. Именно эта сложность позволяла Хозяину и его банде обделывать грязные делишки совершенно безнаказанно. Даже с выгодой для себя и для общества. Наивно полагать, например, что сразу после переворота все признали законность новой власти и не боролись с нею. Боролись! Да еще как! И далеко не законными методами. Вы же не будете отрицать многочисленные мятежи против новой власти. Бессмысленно отрицать и методы их борьбы. А сколько власти своих передушили! Сколько раз одни палачи десятками тысяч уничтожали других! А Вы думаете, жертвы личной борьбы Хозяина были действительно невинные жертвы злодея! Процесс был, повторяю, многоплановый и необычайно сложный. Я не противопоставляю свою точку зрения Вашей. Ни в коем случае. Я считаю только, что в интересах дела Вашу концепцию надо дополнить научным анализом ситуации хотя бы в первом приближении. Эффект от книги не пострадает. Наоборот, он будет глубже и долговременнее. Если даже размах сенсации несколько снизится, дело от этого не пострадает, а выиграет. Подумайте о будущем. Пройдет немного времени, и ориентация сознания человечества резко изменится. К этому надо быть готовым. Книга не должна устаревать как можно дольше... И так далее в таком же духе. Превосходно, сказал Мазила. Этот твой Крикун совершенно прав. Я с ним полностью согласен. Я сам думал так же. А что ответил Правдец? Ничего, сказал Болтун. Только усмехнулся. Когда Крикун ушел, Правдец сказал мне, что тот излагал ему концепцию Органов, что по его мнению Крикун работает на них, ему так подсказывает его многолетний тюремный опыт и интуиция, что многие считают Крикуна стукачом... Вот Брат, например... Он рехнулся, сказал Мазила. Нет, сказал Болтун, просто в этом обществе невозможна рациональная ориентация в людях. Дело не в том, прав он или нет. Обстоятельства работают так, что все время подтверждают его иррациональную концепцию. Не думай, что он строит какой-то хитрый расчет. Он искренне верит в то, что его концепция есть истина в последней инстанции. Просто она совпадает с общественным сумасшедствием. И в этом ее сила.

ВНЕШНЯЯ НЕПОЛИТИКА

Этот тип опять уехал за границу, говорит Она. Что ж, может быть это к лучшему. Конечно, говорит Он. Дай бог ему здоровья. Я лично за.

Наш Заведующий-отец,

Скажем прямо, молодец.

Сам смотает за границу

То в Париж. То прямо в Ниццу.

Не теряя час на сборы,

Заведет переговоры.

Кое с кем договорится,

А с кем надо – породнится.

Поцелуется взасос,

Разрешит любой вопрос.

Тех подкупит. Тех повздорит.

Этих видом объегорит.

И с буржуями шутя,

Привезет вагон шмутья.

Справит чаянья народа.

................................................

На хера тогда свобода?

ШКОЛА

В этой школе, говорит Учитель, я учился сам и потом несколько лет преподавал. Зайдем. Я покажу тебе два любопытных явления. Первое лаборатория от Академии педагогики. Изыскивает новые методы обучения. Экспериментирует. Сейчас они в первом классе учат сразу тензорному исчислению. А это – телевизионная аппаратура. Наблюдает. И каковы результаты, спрашивает Крикун. Блестящие, говорят Учитель. Заведующего лабораторией выбрали в академики. Заместителя – в члены-корреспонденты. Трубят на весь мир. На премию выдвинули Я не о том, говорит Крикун. А, ты об этом, говорит Учитель. Ищут панацею, а ее нет. И в принципе быть не может. Может быть лишь липа, удобная для отчетов и трескотни пропаганды. Нечто вроде педагогической кукурузы. Это все прекрасно понимает директор школы. Человек уникальный. Совершенно одинокий. Не верит ни в какой изм. А между тем вынужден систематически быть в центре одуряющей ибанской формалистики. Ты не знаешь, что такое жизнь директора школы. И еще меньше – жизнь очень хорошего директора. Как он может жить так из года в год, не понимаю. А не будь таких людей, мы бы быстро-быстро вернулись в состояние дикости. Из этого вот окна, между прочим, не так давно выбросился завуч, фронтовик. Отличный педагог. Ребята его боготворили. Начались интриги. Сплетни. Клевета. Запутали парня. Не выдержал. Он нарушил закон нашей школы: учитель должен быть на хорошем счету, но не должен выделяться в качестве исключительного явления. На его фоне остальные выглядели серыми, лживыми, бездарными. Они не потерпели этого. Вообще парадоксальная ситуация складывается. Официальная идеология проповедует коллективизм. Но именно подлинный коллективизм-то противопоказан тут. Он еще более чужд этому обществу, чем индивидуализм. Индивидуализм противоречит основам и потому официально наказуем. Коллективизм разоблачителен. Но он признан официально. Потому он наказуем втихаря. Потихоньку душат. Потом превозносят.

Разговор с директором поразил Крикуна фатальной безысходностью. Двойки не дают ставить? Нельзя слабых исключать? На второй год не оставлять? Это все пустяки. Не играет роли. Педагоги слабые? Программа набита ерундой? Пустяки. Не играет роли. Лаборатория? Новые методы? Пустяки. Не играет роли. А что же играет роль, спросил Крикун и тут же понял, что вопрос глупый. Директор пожал плечами. Вы сначала четко сформулируйте, что именно Вас не удовлетворяет в школьном обучении и в его результатах, сказал он. Тогда, может быть, я смогу Вам сказать что-нибудь вразумительное. Дело-то все в том, что все официальные претензии к школе фиктивны. И все реформаторская деятельность есть такая же фикция. Это неверно, что школа не удовлетворяет потребностей вузов. Вузы сами не могут четко установить свои потребности. Это вранье, будто школа отстала от состояния современной науки. Современная наука во многом есть сама фикция. Дело, повторяю, совсем не в этом. Школа не есть всего лишь подготовка людей к получению образования и специальности. Школа есть часть жизни общества, идущая в полном соответствии с законами целого. Она отражает в себе все общество со всеми его качествами и проблемами. Здесь они лишь трансформируются применительно к возрасту и положению граждан. Вот я бы сейчас завел Вас в класс. Что бы Вы увидели? Учеников? Средних? Слабых? Сильных? Отличников? Нет. Это не играет уже роли. Вы бы увидели А, который обязательно поступит в Институт международных отношений. Он серый, лживый, противный парень. А перед ним на цыпочках все ходят. Почему? Папа. Вот налево от него сидит В. Отъявленный карьерист и демагог. Этот дорогу свою знает. Его устроят, возьмут, примут, переведут, пошлют и т.п. Продолжать? Вот в этом году пятьдесят человек окончат нашу школу. Многим ли из них надо выходить на передовой край науки? Двум-трем. Так они, между прочим, уже в школе знают многое такое, чего не знают старые Доктора. Сами. Им все равно, какая школа. Старая для таких даже лучше была. Один из них выдающихся способностей мальчик. Но, увы, в университет его не возьмут. И он это знает. Потеря для науки? Да. А разве она от школы зависит? Я бы многое мог Вам порассказать. Но, извините, дела. Заходите еще как-нибудь. Вы в авиации служили, как будто? Я ведь тоже. Только я в бомбардировочной. Штурман.

Ну как, спросил Учитель. Мне его жаль, сказал Крикун. Он настоящий мужчина. И потому никогда не выбросится из окна.

ИНТЕРВЬЮ ПЕВЦА

Живет далеко и высоко,

У самых у райских ворот

В дружной семье одиноко

Талантливый бездарь народ.

От умности вздорный,

До лени упорный,

Несчастный счастливый народ.

Величественный, невзрачный,

Наполненный и пустой,

Загадочный и прозрачный,

Запутанный и простой,

Не ведая, не вылезая

Из всяких побед и невзгод,

Живет он в преддверии рая,

Никчемный великий народ.

От трусости смелый,

До скупости щедрый,

Покорный бунтарский народ.

Злопамятен и отходчив,

Сверхскромен и сверххвастлив,

Растяпист и очень находчив,

Медлителен и тороплив,

В надежде на райское счастье,

Не день, и не два, и не год,

Без веры в чужое участье

Гниет-процветает народ.

От сонности бодрый,

До злобности добрый,

Холуйский и гордый народ.

Беспечен и осторожен,

Недогадлив и прозорлив,

Обманчив и так же надежен,

Задумчив, не в меру болтлив,

Он цели своей добьется,

И в рай под началом припрет,

От радости с горя упьется,

Трудяга-бездельник народ.

От смеха слезливый,

До жути счастливый,

Свободно зажатый народ.

Замкнутый и открытый,

Всем свойским, всему не свой,

Изголодавшийся, сытый,

Всевидящий, вечно слепой.

И ежели свойство какое

Приходит на память уму,

Не ошибешься, спокойно

Приписывай также ему.

Не вздумай ему лишь идею

Подкинуть с иных сторон,

Он схватит тебя за шею

И выкинет на хер вон.

Исполненный долга,

Без всякого толка

Гонимый народ гегемон.

ПРИВИЛЕГИИ

Главным механизмом распределения материальных и духовных ценностей и вообще всего, что интересует людей как потребителей, говорит Клеветник, является распределение в соответствии с социальными привилегиями. И принцип здесь таков: каждому по его социальному положению. Имеется, конечно, масса обстоятельств, которые нарушают чистое проявление этого принципа и затемняют его действие. Это, например, случаи распределения по труду, жульничество, махинации, злоупотребление служебным положением, таланты и исключительная трудоспособность, наследство, паразитизм и т.п. Но, повторяю, основу и стержень системы распределения нашего общества образует система социальных привилегий и распределение в соответствии с социальным положением индивидов. И потому ожесточенная борьба за повышение своей социальной позиции и социальные привилегии есть суть и тело всей нашей социальной жизни. А так как имеет место тенденция к превращению социальных слоев общества в наследственный институт, то борьба эта принимает поистине одуряющие формы, ибо речь идет уже о судьбе потомков, рода.

Забота о благе трудящихся, которую декларирует вся наша пропаганда, есть с этой точки зрения такой же идеологический миф, как и распределение по труду. Нельзя сказать, что ее нет. Но что это такое? Отчасти профессиональное дело массы людей, живущих за счет этого дела. Например, строительные организации, больницы и т.п. Нелепо думать, что строитель, врач и т.п. существуют для блага трудящихся. Научно правильная формулировка тут такова: группа людей существует за счет такой-то сферы деятельности. Забота о благе трудящихся, далее, есть средство некоторой категории людей в борьбе за свое положение и продвижение. Заботясь о людях, руководители завоевывают репутацию и укрепляются у власти. Но главным образом это – идеологическая пропаганда и демагогия, имеющая целью сохранение статус-кво.

Одна из задач возможной научной теории в данном случае – выяснить вытекающие из изложенной ситуации необходимые следствия. В частности, главным стимулом деятельности наиболее активной части общества становится достижение более высокого уровня потребления не путем реализации личных талантов и личного труда, а путем борьбы за более выгодные социальные позиции по законам этой борьбы, не имеющим ничего общего с талантами и трудом. В результате общество приобретает тенденцию к снижению своего творческого потенциала. Я думаю, что это общество вообще глубоко враждебно всяким видам творческих проявлений и по другим аспектам его жизнедеятельности.

Принцип распределения, о котором я вам говорил, не есть проявление некоей природной справедливости или результат произвольного законодательства, Он есть результат совокупного действия массы волевых поступков людей и постоянно воспроизводится как таковой, закрепляясь в обычаях, законах, привычках и т.п. Просто, люди, занимающие то или иное социальное положение, урывают для себя от общего пирога тот кусок, который максимально доступен их силе. Каждый стремится урвать максимум, доступный ему по его положению. Максимальный кусок с минимальными затратами, – вот святая святых этого общества, рядящегося в одежды заботы, великодушия, доброты, справедливости и т.п.

Итак, ибанское общество есть весьма сложная, дифференцированная и иерархически структурированная система привилегий. Сложная система власти призвана сохранять в воспроизводить эту систему привилегий. Ибанская культура со своей стороны создает систему лжи, маскирующую эту весьма прозаическую жизнь и изображающую ее как всеобщее равенство, справедливость, процветание.

Я намеренно ничего не говорил о первой части рассматриваемого принципа (от каждого по его способностям), поскольку он двусмысленен. Если имеются в виду способности устраиваться в жизни, то он справедлив. Тут людей уговаривать не надо. А если имеются в виду прирожденные способности к производству духовных и материальных ценностей, то они не являются социальными привилегиями и допускаются лишь в той мере, в какой не затрагивают последние существенным образом.

ЦЕНА ОПЫТА

Книга окончена, сказал Правдец. Что дальше? Надо экземпляр спрятать здесь, сказал Друг, а другой переправить туда. Лучше по два, сказал другой Друг. Для перестраховки. Один экземпляр спрячу я, сказал Друг. Другой экземпляр я могу спрятать, сказал Брат, А как переправить, спросил Правдец. Брат упомянул о Крикуне. Правда, сказал он, есть что-то в нем такое, что мне не нравится. А что ты скажешь, спросил Правдец у Друга. Годы тюрьмы научили нас разбираться в людях. Тут ошибки не должно быть. Я тоже в нем сомневаюсь, сказал Друг. Ну что же, значит отпадает, сказал Правдец. А может быть, стоит с ними поиграть? У меня есть идея, засмеялся он. Перепечатаем последний роман Литератора. Пусть переправляет! Идея всем понравилась. Все весело смеялись, представляя, как вытянутся физиономии у сотрудников Органов, когда они...

Так и порешили. Взяв один экземпляр Книги, Брат побежал к друзьям из Органов. Потрясающая Книга, сказал он. Правдецу надо помочь. Поможем, сказал Сотрудник. Оставь почитать. Не могу, сказал Брат. Единственный экземпляр. Лично мне доверил. Тогда снимем несколько копий, сказал Сотрудник. Мы оплатим. Идет, сказал Брат. Сделав несколько копий, Брат один экземпляр загнал Журналисту, еще один кому-то еще, еще один потерял по пьянке. Остальные принес Сотруднику. Тот был занят и отослал Брата к Инструктору. Инструктор уезжал в отпуск и отложил дело до своего возвращения. Когда он вернулся из отпуска и начал читать Книгу, она ему показалась скучной и неудобной. Он не знал, за что зацепиться и к чему придраться. И направил Книгу на отзыв штатным экспертам по этим вопросам – Социологу и Мыслителю. Социолог, высоко ценивший свои высококвалифицированные заключения, никогда не торопился с ними, набивая себе цену. И он отложил Книгу подальше, намереваясь заняться ею где-нибудь через месяц. Он даже не посмотрел, кто автор Книги. Мыслитель остро ненавидевший Правдеца за свою собственную бездарность, полистал Книгу и написал краткое заключение, в котором заметил между прочим (среди массы прочих бессмысленных фраз о мировой литературе), что это типичная болтовня на лагерную тематику. Началась обычная рутина, благодаря которой Книга как-то ухитрилась проскользнуть на Запад. И только Брат, зачастивший в гости к Сотруднику, с увлечением растолковывал ему смысл новой книги Правдеца. Сын Сотрудника выпросил ее у него почитать до утра. Собрав своих друзей, он попотчевал их новой книгой о лагерях. Ловко мы их обвели вокруг пальца, говорил Правдец своему Другу. Да, говорил Друг, это у нас не отнимешь! Тюремный опыт не пропал даром.