Текст книги "Тень мечты"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

19. Демоны ледяного рая. (12–15 мая)

К нему постучались около 9 вечера, когда он перебрал уже десятка два вопросов, ответы на которые ровным счетом ничего не меняли. Дин несколько удивился, на всякий случай убрал с экрана рабочий файл, и открыл дверь.

В каюту, слегка прихрамывая, но сохраняя известную грацию, вошла его неудачливая преследовательница, сменившая оранжевый комбинизон на футболку и спортивные шорты. Чуть ниже ее правого колена красовался огромный багровый синяк. В руке гостья держала за горлышко полуторапинтовую фигурную бутылку.

– Мисс Ми? – удивился он, – какими судьбами?

– Я задолжала вам коньяк за сегодняшнюю историю, – пояснила она, усаживаясь на край стола и ставя рядом бутылку, – мне не следовало посылать вас в жопу. Так что без обид, окей?

– Без обид, – согласился Дин, доставая два стакана, – мне не следовало говорить про костлявую задницу. Выпьете?

– Нальете – выпью.

На самом деле у мисс Ми не только задница, но и вообще все было костлявое, угловатое, худое и плоское, как у подростка. Только лицо было круглое, с ямочками на щеках и при этом веснусчатое, как и у большинства рыжеволосых. А вот глаза у нее были совершенно к этому лицу не подходящие – огромные, яркие, почти черные. Интересно, откуда в Ирландии берутся такие глаза?

Дин уселся на кровать и плеснул в стаканы на четыре пальца коньяка.

– За ваше любимое колено, мисс Ми. Как учил один мой русский приятель, надо выпить залпом и донышком потереть больное место.

– Попробуем, – сказала Ми и попробовала.

– Помогло? – спросил Дин, наливая снова, и пояснил, – если не помогло, надо повторить процедуру.

Процедуру повторили.

– Теперь, кажется помогло, – сообщила Ми, – кстати, док Снорри, что вы все-таки искали в этих скалах?

– А что по-вашему я мог там найти?

– В том-то и дело, что ничего. Там уже сто веков ни черта нет, кроме льда и камней.

– И, тем не менее, вы пошли за мной, полагая, что я намерен найти там нечто важное, – возразил Дин, закуривая сигару и разливая по третьей порции коньяка.

– Что полагала, то полагала, – неопределенно ответила Ми, машинально делая глоток из своего стакана, – может быть, мне просто стало интересно, чем вы вообще здесь занимаетесь, а может быть, вам просто не стоит так глубоко лезть не в свое дело.

– Спасибо. Я буду считать это дружеским предупреждением.

– Только без обид, окей?

– Без обид, – согласился Дин, – а вам не кажется, мисс Ми, что у меня могут быть самые добрые намерения?

– Извините, док, но мы тут не очень-то верим в добрые намерения.

Так уж вышло. Добрыми намерениями вымощена, как вы знаете, дорога в ад.

– А недобрыми – куда? Не в рай же. И не стоит так раскачиваться на столе, вы рискуете грохнуться.

– Интересная мысль, – заметила Ми, то ли по поводу недобрых намерений, то ли по поводу риска грохнуться, – кстати, если не секрет, вы напоили меня тоже с добрыми намерениями? Может быть, надеетесь, что я наболтаю чего-нибудь интересного? Или вы будете утверждать, что сделали это, чтобы затащить меня в койку?

– Начнем с того, что коньяк принесли вы, а не я, – резонно возразил Дин.

– Но именно вы предложили его пить!

– А вы считаете, что его надо грызть? И вообще, слезайте со стола, а то вы действительно грохнетесь.

– Куда слезать? – ехидно поинтересовалась Ми, – к вам на колени?

– Куда вам больше нравится.

Ми пожала плечами, соскользнула со стола и, совершив довольно неуклюжий пируэт, оказалась-таки у него на коленях. Он обнял ее за плечи и притянул к себе…

Через минуту она слегка отстранилась от него и спросила:

– Кажется, это был поцелуй?

– Совершенно верно, – подтвердил он, – а теперь я снимаю вашу футболку, она мне мешает.

Футболка отлетела в угол, Ми оказалась лежащей на спине и ладони Дина ласково накрыли ее маленькие груди.

– Да вы просто агрессор! – выдохнула она.

– Идея с затаскиванием в койку, между прочим, ваша, – напомнил он, в то время, как его ладони медленно перемешались, разглаживая ее груди, живот, бедра… Потом все остальные предметы одежды полетели вслед за футболкой.

– Подождите, дайте мне придти в себя, – говорила Ми, в то время, как ее тело совершенно не собиралось ждать. У тела были вполне здоровые сексуальные рефлексы, которые прекрасно ориентировались в ситуации и решительно приняли командование на себя.

… Первыми словами Ми, после того, как рефлексы справились с задачей, а дыхание немного успокоилось, был резкий упрек:

– Снорри, ну на фиг вы это сделали!

– А что я такого сделал? – удивленно спросил Дин.

– У вас что, такое свинство в порядке вещей? Допустим, я себя не контролировала, но вы-то прекрасно соображали!

– Еще как, – фыркнул он, – вы завалились ко мне на ночь глядя, чуть ли не в белье, с бутылкой коньяка, за четверть часа набрались, как жопа в гостях, шлепнулись ко мне на колени и …

– Я действительно вела себя так по-блядски? – перебила она.

– Вы вели себя, как нормальная симпатичная женщина, которая хочет, чтобы ее отфакали.

– Ну и жаргончик у вас, доктор Снорри.

– Стараюсь соответствовать. Кстати, можно просто Дин. По-моему, мы в достаточной степени знакомы.

Ми звонко расхохоталась.

– Ты прелесть, Дин!

– Ты тоже, когда не изображаешь обманутую школьницу.

– Я больше не буду, – пообещала она.

– Это хорошо, – сказал он, – я как раз подумывал…

– И вполне своевременно, – подхватила Ми, – как ты там назвал эту процедуру с женщиной?

… Прошел час. Они лежали рядом, обалдевшие от друг друга и от обжигающе-горячего душа, и от того, что впереди у них была еще целая ночь.

– Знаешь, у меня такое ощущение, что все это происходит не со мной, – задумчиво сказала она, – и я до сих пор не могу понять, как это получилось.

– Не думай об этом, – посоветовал он, – забудь про вчера и про завтра. Давай считать, что есть только то, что сейчас.

– Вчера я, наверное, могла тебя убить, – сообщила она, – а ты, новерное, и не догадывался об этом.

– Я предполагал, что у тебя могла быть такая мысль.

– Вот как? И почему ты это предполагал?

– Все мы немножко троглодиты, – беззаботно ответил Дин, – в нас живет атавистическое стремление быть частью племени. Жить правилами племени. Поклоняться тотемам племени и соблюдать табу племени. Забыть, что ты – обособленная личность, и что когда-нибудь к тебе придет твоя персональная судьба. Та, которая называется «смерть». Вот, наверное, в чем фокус. Не в том, что племя защитит и поможет, а в том, что мы не готовы встретить свою судьбу лицом к лицу. Мы пытаемся спрятаться от нее за примитивными верованиями и ритуальными масками. Мы пытаемся обмануть ее противоестественными обрядами. Наконец, мы пытаемся откупиться от нее, принося жертвы выдуманным богам. Но у бога, который требует жертв, есть только одно истинное имя – СТРАХ. А судьба все равно находит нас – одного за другим – и каждый встречает ее в полном одиночестве, сколько бы жертв он не приносил своему страху, каких бы убедительных богов не создавал и как бы хорошо им не служил.

– А каким богам по-твоему служим мы? – поинтересовалась Ми.

– Вы служите демону этого ледяного рая, – сказал Дин, – и теперь, когда этот демон уже создан, трудно понять, то ли вы выбрали его, то ли он – вас. Одно очевидно: он удерживает всех вас здесь, в этом маленьком теплом оазисе, силой вашего страха перед лежащим по ту сторону ледяной пустыни внешним миром. Тем сложным, скучным и дебильным внешним миром, который вы так охотно покинули.

– Откуда ты это взял?

– Неважно. Я ведь не ошибся?

– Дин, все-таки, какого черта ты здесь ищешь? – спросила Ми.

– Уже никакого, – ответил Дин, – все, что мне было надо, я уже нашел. Так что давай забудем, что я вообще что-то искал.

…На следующий день Дин заметил, что обитатели биостанции смотрят на него несколько по-другому, чем вчера или позавчера. Видимо, это что-то значило. После обеда Ми подошла к нему в баре и предложила прогуляться к скалам. Дин, согласился не задавая лишних вопросов.

Они отправились почти в то же место, где встретились накануне, но прошли еще метров на триста дальше по вьющемуся между скал естественному коридору. В нагромождении скал была скрыта небольшая каменная площадка, куда вел единственный путь – тот, по которому они пришли.

Луч фонарика выхватил из темноты сидящий на плоской каменной плите промерзший труп, одетый в оранжевый комбинизон. У его ног лежала пара уже замерзших, но явно довольно свежих алых тюльпанов.

– Энджел Фишмен, – произнес Дин.

– Значит, ты знал и об этом, – отозвалась Ми.

– Догадывался, – поправил Дин.

– Места здесь хватит на всех, – сказала Ми, – и мы с течением времени будем приходить сюда, чтобы остаться здесь навсегда. Это наше твердое решение и мы исполним его, чего бы это не стоило. Теперь, пожалуй, ты знаешь все.

– Как обещал один знаменитый проповедник: "вы узнаете истину и истина сделает вас свободными", – заметил Дин, – но он не обещал ни что это покажется нам приятным, ни даже, что мы сможем после этого выжить. А может, это было не столько обещание, сколько угроза?

– Что это значит? – спросила Ми.

– Я постараюсь сделать так, чтобы это ваше решение не обошлось вам слишком дорого, – пояснил он.

* * *

На следующей встрече в Паго-паго Дин скажет: дайте им возможность оставаться там, где они есть, до самой смерти и после нее. А Элисон спросит: зачем?

Дин не будет рассказывать ему про ледяной рай, а просто ответит: такова моя рекомендация.

Тогда Элисон укажет на возможные правовые проблемы. Дин выскажет предположение, что "Санвинд Лимитед", вероятно, найдет способ справиться с этими проблемами. Для этого существуют юристы. А вот справиться с проблемами, которые могут возникнуть при дальнейшей эрозии управления на так называемой "Южной биостанции", будет гораздо сложнее.

Решение правления по этому поводу было, таким образом, предопределено и на следующий день это решение, в форме "дополнительных гарантий персоналу, работающему в особых климатических условиях", стало совершившимся фактом.

А вечером Дин получил месседж следующего содержания: "Если Вам потребуется место последнего приюта – оно ваше. Здесь всегда найдется тот, кто положит рядом два алых тюльпана."

20. Возвращение в Трою (20–23 мая)

Дин толкнул воротца под изображением глумливого синего краба с дымящейся трубкой в клешне. Как обычно в это время, клубная публика веселилась кто во что горазд. И, как обычно, в оранжевом углу сидела компания, половина которой состояла из хорошо знакомых физиономий.

Компания о чем-то шумно спорила и появление Дина по началу осталось незамеченным.

Взяв по обыкновению стакан красного вина со льдом, он подошел к ним и ласково сказал:

– Берт, будь другом, сдвинь свою задницу на фут вправо.

– Дин! Привет, волчара, где это тебя носило?

– Везде, – ответил Дин, усаживаясь и закуривая сигару, – что это вы так лихорадочно обсуждаете и что здесь делает этот промыватель ожиревших обывательских мозгов?

– Окончательно одичавший тип, – поставил диагноз Ник Мастерс, страшно обидевшись на «промывателя», – он, наверное, даже не слышал про новый билль: "о защите прав несовершеннолетних."

– Каких прав? – поинтересовался Дин, отхлебнув вина, – на пых косяка, бах шнапса и трах баб? Так это право они давно и сами взяли.

Макс, подтверди пожалуйста, что права не дают, а берут.

– Подтверждаю, – ответил адвокат Венде, сосредоточенно разглядывая пену в своей кружке, – но это касается тех прав, которые субъект хочет иметь, а здесь речь идет о контр-правах, то есть правах, в известной степени обременяющих их носителя в его собственных либо в общественных интересах.

– Макс, хотя бы вне суда ты можешь говорить на нормальном человеческом языке? – спросила Эдна.

– Извини, моя прелесть. На нормальном языке это значит, что лица, не достигшие 18 лет, получат право на государственную защиту от нетрадиционных средств, методов и технологий, влияющих на сознание, ощущения и психику. Например, от технологий виртуальной сенсорики.

Билль обсуждается в палате представителей.

– То есть готовится акт о запрете виртуальной реальности для подростков? – уточнил Дин.

– Приблизительно так, – согласился Венде.

– Ник Мастерс занимается, так сказать, общественным мнением по этому поводу, – добавил Фрей, – на сколько я понимаю, готовится что-то вроде теледиспута, верно Ник?

– Завтра, в семь вечера. Это будет круглый стол. Проблема – найти хорошего представителя противоположной точки зрения, который сам не был бы тейлменом. Хочу созвониться с одним колоритным типом из «гринписа». Он считает, что тейлмены наносят наименьший вред природе – меньше других ездят, ходят и гадят.

– А кто на другой стороне? – поинтересовался Дин.

– Там проблем нет. Во-первых, олдермен из Пимбо, во-вторых, один пастор, в-третьих, Берт договорился с президентом национальной ассоциации колледжей, ну и наконец пригласили Лиз Хатт.

– Это еще кто такая?

– Ну и дремучий же ты тип, – заметил Берт, – она играет Розмари в "заливе любви".

– Наверное, я действительно дремучий тип, – согласился Дин, – что такое "залив любви" я тоже не знаю.

– Дремучий? – повторила Эдна, – да ты просто музейный экспонат!

Этот сериал идет уже полгода.

– Буду знать, – задумчиво произнес Дин, разглядывая Эдну сквозь стакан с вином, – Ник, ты говорил, что у тебя нехватка оппонентов? А может, я подойду?

– Черт! – воскликнул Ник, шлепнув ладонью по столу, – ты же профессор, верно?

– Доктор, – поправил Дин, – доктор этологии.

– Да какая разница, – отмахнулся Мастерс, – это будет классно!

Яйцеголовые – всегда в оппозиции, и зрителям это нравится.

– Как ты меня назвал, паразит?

– Это сленг такой, не обращай внимания. У тебя есть какой-нибудь здоровый университетский значок?

– Есть, кажется, эдинбургский.

– Отлично, не забудь его нацепить. Я закажу тебе билет на Тингард на 16 часов, окей?

– Валяй, заказывай, если не боишься, что я перебью там все горшки и наплюю во все кастрюли.

– Много ты понимаешь в ТВ, – сказал Мастерс, – ради этого все и устраивается. А если кто-нибудь разозлиться и обложит оппонента матом, так штраф ерундовый, а цена на рекламу подскочит на верных процентов двадцать.

В тот же вечер пришел первый месседж от Айши.

"Привет, Дин, – писала она, – слышала, что у вас опять что-то происходит. Интересно, чем там у вас кончилось и что ты об этом думаешь.

Целую. А. Нкона."

* * *

… Рамки приличий продержались первые пять минут, пока пастор не заявил о том, что новый билль положит конец попранию свободы воли. Тут Дин не выдержал:

– Хоть вы бы постыдились, святой отец. Если вы понимаете свободу воли, как необходимость делать то, что нужно нации, то смените свой крест на свастику и не позорьте религию, которой служите.

В студии повисла напряженная тишина. Лицо пастора начало стремительно краснеть. Было слышно, как очаровательная Лиз Хатт интересуется у президента ассоциации колледжей, что такое "свастика".

– Я требую, чтобы мистер Снорри немедленно извинился! – заявил олдермен.

– За что? – удивился Дин, – за то, что я называю своими именами те вещи, о которых вы тут рассуждали?

– Мужчины, ну почему вы не можете обойтись без свары даже тогда, когда речь идет о каких-то древних абстракциях, – сказала Лиз Хатт.

– Это не абстракции, – возразил Дин, – у молодых людей, якобы для их же пользы, хотят отнять право выбирать тот мир, в котором им хочется жить.

– А вам не кажется, что для такого выбора надо, по крайней мере, овладеть определенными знаниями и навыками и усвоить некоторые абсолютные ценности? – поинтересовался президент ассоциации.

– Да о чем вы спорите, – перебил олдермен, – в стране падает производство текстиля, автомобилей, строительных материалов.

Специалисты говорят о депрессии целых отраслей национальной экономики.

Рождаемость упала вдвое. Страна попросту вымирает. И это только потому, что каждый двенадцатилетний сопляк может просто залезть в какой-то дурацкий аппарат и захлопнуть за собой люк. А зачем, спрашивается, его эти двенадцать лет растили?

– Вот мы и добрались до сути дела, – холодно сказал Дин, – детей растят для того, чтобы впрячь их в работу и еще на племя. Как скот.

Скажите, досточтимый, а вы не забыли, какое сегодня тысячелетие?

– Знаю, не хуже вас. И не надо передергивать. Никого никуда не впрягают. Мы на седьмом месте по уровню жизни при тридцатичасовой рабочей неделе. А по индексу культурной насыщенности свободного времени, между прочим, на третьем. Для кого, по-вашему, все это создавалось?

– Действительно, для кого? – задумчиво сказал Дин, – вот мы и сидим на всем этом добре, как жаба на болоте, и ищем, кому же это после нас будет нужно. Уж наверное не этим подросткам, которых вы хотите насильно запихнуть во все это с головой. И выглядит это ужасно неприлично, и вы это знаете, потому и назвали этот билль: "о защите прав несовершеннолетних", а не: "о лишении сопляков права выбора".

– Знаете, доктор Снорри, – заметил президент ассоциации, – все это уже было. Потерянное поколение. Битники. Хиппи. Роккеры. Панки.

Япперы. Теперь вот – тейлмены. Поиски "другого мира". А кончалось все это грязью и свинством: пьянством, наркотиками, половыми извращениями.

И не может это кончаться никак иначе, потому что человек или живет в обществе и по его принципам, возможно и несовершенным, или деградирует до животного состояния. А общество обязано защищать своих граждан, в частности, и от трагических ошибок.

– Павианы, – громко и четко сказал Дин. Лиз Хатт хихикнула, закрыв рот ладошкой.

– А вот за это вы ответите в суде, – заявил олдермен.

– Павианы, – повторил Дин в полной тишине, – десять миллионов лет назад реализовали принцип иерархии социальных статусов: вожак, его прихлебатели, прихлебатели прихлебателей и так далее до отбросов общества. Статус, а не объективные личные качества, стал определять ценность индивида в стаде павианов. Наверное, был в этом какой-то эволюционный смысл, поскольку потомки этих павианов в итоге завоевали Землю, по ходу дела став людьми.

– Доктор Снорри, я полагаю, здесь нет нужды излагать теорию Дарвина, – заметил ведущий.

– Что бы ни говорил Дарвин, приравнивать человека к павиану просто непристойно, – добавил пастор, – человек, все же создан по образу Бога и обладает бессмертной душой.

– Вот именно, святой отец, – радостно согласился Дин, – вы посмотрите только, что делает с этой бессмертной душой современное общество, которое так и осталось по сути стадом павианов, и в котором статус – имущественный или должностной – доминирует над личными качествами человека. Человек вынужден насиловать свою душу, занимаясь борьбой за статус, состоящей в совершении противоестественных действий и собирании ненужных вещей. Поскольку все ощутимые блага даются только в обмен на участие в этой нелепой игре, многие люди, в особенности талантливые, предпочитают от этих обременительных благ устраниться. А стадо, которому нужны их потенциальные возможности, старается им в этом помешать. Вот и весь смысл вашего замечательного билля.

– Извините, – перебил ведущий, – но у нас осталось мало времени, и я предлагаю прослушать выступление одного представителя тейлменов, после которого каждый сможет дать короткий комментарий. Внимание, запись.

На мониторе появилось лицо Томаса Ларсена.

"Базовая модель так называемого «цивилизованного» социума – это модель производства и потребления, – сказал он, – право на потребление производимых социумом объектов, называемых «благами», дается индивиду в обмен на участие в процессе производства этих объектов. Когда-то количество потребляемых благ было критерием выживания, то есть критерием естественного отбора. Однако, по мере развития технологии, оно перестало являться таким критерием, поскольку блага начали производиться с многократным и все возрастающим избытком."

Ларсен сделал паузу и продолжал: "Казалось бы, социальные связи, основанные на производстве – потреблении должны были ослабеть и базовая модель социума должна была при этом разрушится, однако этого не произошло и вот почему: социум, являясь самосохраняющейся системой, выработал приемы психологического принуждения индивидов к потреблению избыточных благ и, как следствие, к участию в их производстве. Достигается это путем замещения объективной информации о среде обитания индивида набором социальных мифов. Именно поэтому при росте эффективности производства втрое, рабочий день сократился всего на четверть. Чтобы существовать в рамках базовой модели, социум индуцирует вполне бессмысленный цикл избыточного производства – избыточного потребления путем роста стандартов потребления.

Это касается потребления материальных предметов и предметов культуры, а также способов отдыха, участия в благотворительной, религиозной и политической деятельности и даже планировании семьи, способа воспитания и обучения детей. Индивид, обитающий в рамках базовой модели социума, ни по одному из перечисленных вопросов не свободен в выборе. Он лишен возможности руководствоваться объективными критериями выбора, поскольку физический мир с помощью социальных технологий замещен для него мифическим миром.

Миры тейлов, называемые таже «виртуальными» позволяют индивиду существовать вне системы социальных мифов и, соответственно, быть свободным от социальных стандартов потребления. Естественно, рост доли таких индивидов становится для базовой модели социума попросту опасным и она пытается от этого защититься.

Поскольку действие неизбежно порождает свою противоположность, возникает альтернативная модель социума – сообщество тейлов.

Базовая и альтернативная модели – мир мифов и мир тейлов – начинают конкурировать за преимущества при разделе социального пространства. В результате когда-нибудь будет достигнуто равновесие.

Вопрос только когда и какой ценой."

Ларсен снова сделал паузу и добавил: "И последнее. Как показывает исторический опыт, когда сталкиваются две объективно противоположные социальные тенденции, мораль и право заканчиваются. Роль играют только чисто прагматические вопросы: каково соотношение сил, где пройдет граница между одной и другой, будет эта граница установлена большой или малой кровью и, что немаловажно, чья это будет кровь."

Лицо на мониторе исчезло. Стало тихо. Первым очнулся олдермен.

– Вы слышали? Этот тип нам угражал! – заявил он.

– Нет, – спокойно возразил Дин, – он ВАС предупреждал.

* * *

Из интервью д-ра Динвалда Снорри журналу «Твист».

Т: Вы оказались единственным сторонником тейлменов в этой студии.

Чем вы это объясняете?

ДС: Во-первых, не сторонником тейлменов, а противником предложенного билля. Во-вторых, не единственным. Был еще Ларсен.

Т: Как известно, Ларсен мертв.

ДС: Как известно, мертвые молчат, чего никак нельзя сказать о Ларсене.

Т: Многие полагают, что это – просто ловкая мистификация.

ДС: Многие полагают также, что порошок «Тапа-нова» стирает белее, чем до бела, а Магриб – это венерическое заболевание.

Т: Вы согласны с тем, что говорил так называемый Ларсен?

ДС: Не во всем. На мой взгляд, он умолчал о самом худшем.

Т: О чем же?

ДС: О том, что государственная система была изобретена пятьдесят веков назад для борьбы с врагом. Если враг отсутствует – его приходится придумать, иначе существование системы будет не чем обосновать. А эта система нужна целому ряду вполне влиятельных лиц.

Проходит немного времени, и придуманный враг становится настоящим.

Иногда – очень опасным.

* * *

Кому: Айша Нкона, Юниверсити-Таун-4, Найроби, Р.Кения.

От: Динвлд Снорри, Снорри-хаус, Троя, С.А.Ф.Р.

"Привет, самая-красивая-женщина-в-мире. Вот я и дома. Скучаю и занимаюсь всякой ерундой. На твой вопрос "чем у вас там кончилось?"

отвечаю: Пока ничем, но похоже, что кончится плохо. Если игры в инквизицию даже в XVII веке кончились войной гезов и гуситскими войнами, то можно себе представить, чем они могут кончиться в XXI, когда подготовка к войне занимает часы, сама война – секунды, а счет жертв идет на миллионы. В тот момент, когда вполне добронравным, но слегка туповатым лицам, полагающим себя истеблишментом, станет понятно, что дело дрянь, времени не останется не то что на переговоры о мире, а даже на безоговорочную капитуляцию. На случай, если тебе интересны подробности, прилагаю небольшой экстракт из всего здешнего безобразия.

Целую. Д.Снорри"