Текст книги "Тень мечты"

Автор книги: Александр Розов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

13. Меморандум (24 апреля, ближе к вечеру)

– Как люди разговаривают люди? – спросила Эни.

– По-разному.

– А вы научите нас?

– Попробую. Пусть каждая из вас случайным образом выберет слово, обозначающее какой-нибудь объект.

– Впадина, – сказала Эни.

– Машина, – сказала Бони.

– А теперь, – сказал Дин, – Эни находит любую ассоциацию между своим объектом и термином «секс» либо производными от него.

Девушка ответила практически мгновенно:

– Сексуальная привлекательность женщины зависит от соотношения и расположения впадин и выпуклостей на теле.

– Подходит. Теперь Бони. Ты слышала это высказывание. Твоя задача – найти ассоциацию нескольких его элементов, своего объекта и термина «секс» или его производных.

– В эпоху бронзы женщина рассматривалась как машина для удовлетворения сексуальных потребностей и деторождения. Ценность ее определялась по соответствию принятым стандартам строения тела.

Дин удовлетворенно хлопнул в ладоши и сказал:

– Продолжим. Теперь Эни выбирает новый объект – еще одно случайное слово.

Ларсен уселся поудобнее и заинтересованно прислушался.

– Виноград, – сказала Эни.

– Отлично, – одобрил Дин, – а теперь ты находишь ассоциацию между своим новым объектом и непересекающимися элементами двух предшествующих высказываний.

– Когда люди научились сбраживать виноград, они выяснили, что под влиянием алкоголя требования к сексуальной привлекательности женщины заметно снижаются. Если женщина не соответствовала принятым стандартам строения тела, алкогольное опьянение мужчины могло как-бы увеличить ее ценность.

– Блестяще. Теперь Бони проделывает то же самое со случайным словом и двумя последними высказываниями.

– Коммерция, – сообщила Бони и продолжила, – рассмотрение женщины, как машины для удовлетворения сексуальных потребностей и обнаруженный эффект снижения под влиянием алкоголя требований к стандартам ее тела, немедленно получил применение в коммерции, связав виноторговлю с проституцией.

– Бони, а ты уверена, что слово «коммерция» было выбрано тобой случайно? – спросил Дин.

– Уверена.

– Ты задал не тот вопрос, который хотел, – заметил Ларсен, – скажи, Бони, в процедуре, которую ты использовала, выбор любых двух слов был равновероятен?

– Нет, поскольку этого и не требовалось по условиям задачи.

Вероятность выбора слова зависела от интенсивности его ассоциаций со словами, ранее использованными в разговоре.

– Почему так? – поинтересовался Дин.

– Это просто, – ответила Бони, – я определила, что при этом минимизируется количество операций, приводящих к решению.

– Черт побери! – сказал Ларсен, – они вечно находят дырки в любом задании.

– Это была не дырка, – возразил Дин, – это было решение.

– Решение чего?

– Решение задачи о том, как разговаривают люди. Мы же с этого начали, не так ли? А теперь мне, наверное, пора. Иначе этот Айсхопф сожрет все мои булочки со сливками.

– Полагаю, вам надо предотвратить это, – согласилась Эни.

– А в следующий раз вы научите нас чуствовать, как люди, – не то спросила, не то предложила Бони.

– Я подумаю об этом, – пообещал Дин, – счастливо.

– Еще секунду, Дин, – сказал Ларсен, – ты даже не представляешь, как много ты только что сделал.

– Не представляю, Том, – согласился он и выполнил символ выхода.

…Кейл Айсхопф кругами ходил по гостиной, как голодный хищник по клетке.

– Что-нибудь не так? – ехидно спросил Дин, наливая кофе и извлекая из холодильника те самые булочки, – или просто этот мир оказался несколько безумнее, чем вы себе представляли?

– Как мне сообщили пока вы общались с этим Ларсеном, сегодня днем имели место два инцедента вне Трои. В Пимбо и в Тингарде.

– Есть жертвы?

– Увидите в новостях.

– Значит есть, – констатировал Дин, жуя булочку, – ладно, в конце концов, это ваши проблемы. Пейте кофе.

Айсхопф механическим движением взял чашечку, опустошил ее в два глотка, потсавил обратно на стол. Закурил сигарету и выжидательно посмотрел на Дина. Тот, не обращая на это внимания, прикончил первую булочку и принялся за вторую.

– Значит, мои проблемы? – произнес Айсхопф.

– Я сказал «ваши», – уточнил Дин.

– А я бы сказал «наши». Вы, мистер Снорри, мобилизованное лицо и находитесь на службе в АНБ.

– Не беспокойтесь о моей службе, – сказал Дин, отвешивая шутовской поклон, – завтра в два часа дня этот вопрос решит городской суд. Я даже догадываюсь как именно.

– Когда вы успели?

– У меня неплохой адвокат.

– Итак, вы намерены самоустраниться, – резюмировал Айсхопф.

– А что я могу поделать, если вы не готовы воспринимать разумные советы?

– Например, совет выплатить виру этому сраному фонду?

– Например, – согласился Дин.

– И вы в серьез считаете это разумным? Или вам просто кажется, что федерация не обеднеет от потери нескольких сот миллионов талеров?

Дин глубоко вздохнул и набрал номер на настольном телефоне.

– Куда это вы звоните? – поинтересовался Айсхопф.

– Сейчас узнаете… Привет, Фрей. У тебя, кажется, есть лицензия нотариальной палаты… Замечательно, ты не заглянешь ко мне прямо сейчас… Да, очень… Спасибо.

– На кой черт вам нотариус?

– Мне надоело говорить в пустоту, – ответил Дин, вешая трубку и пододвигая к себе терминал компа, – а сейчас постарайтесь мне не мешать, я занимаюсь очень важным делом.

Через полчаса Фрей заверил довольно объемный документ, большая часть которого являлась подробной хронологией событий последних трех дней, с указанием даты и времени каждого события, перечисления лиц, в нем участвовавших и характера их участия, вплоть до цитирования высказываний этих лиц по тем или иным вопросам. Меньшая часть представляла собой меморандум следующего содержания: "Истории известно множество случаев, когда публичная власть из тех или иных соображений способствовала распространению определенных мнений вплоть до их возведения в ранг абсолютных истин.

Все эти случаи развивались по одному сценарию: поощрение частных проявлений нетерпимости, игнорирование массового фанатизма, попустительство изуверским выходкам в отношении отдельных инакомыслящих и, наконец, открытая дискриминация в отношении многочисленных социальных групп.

При этом история не знает НИ ОДНОГО случая, когда подобная практика не повлекла бы за собой катастрофических последствий для социума, которые реализуются в различных формах – от системного экономико-политического кризиса до организованного терроризма и гражданской войны.

В нашем случае мы УЖЕ дошли на этом пути до фанатизма и изуверства и УЖЕ получили первые ростки организованного терроризма.

Уже пройдена та стадия, когда можно сказать: "давайте все забудем", поскольку УЖЕ появились человеческие жертвы с ОБЕИХ сторон.

Но еще можно успеть заключить мир, пока жертвы не начали называть "боевыми потерями" и ОКРУГЛЯТЬ их число до нескольких значащих цифр.

Пока институты власти еще способны обеспечить необходимые правовые гарантии, а экономическое положение позволяет выплатить согласованные компенсации, необходимо сделать и первое и второе.

В противном случае, общество очень быстро может оказаться захвачено простой логикой войны, которая оперирует терминами «победа» и «поражение», а право заменяет силой."

Документ был определен, как "ответственное публичное заявление для общественной пользы". Иначе говоря, с этого момента текст считался доступным неограниченному кругу лиц с правом его свободного копирования и тиражирования. Одну из копий Дин немедленно вручил слегка обалдевшему Айсхопфу.

Никто, даже сам Дин, в тот момент не предполагал, что слова "катастрофические последствия" и "очень быстро" окажутся исключительно точными. Тогда этот документ получит название "троянский меморандум" и станет частичкой истории.

14. Интермедия (вечер 25 – вечер 26 апреля)

К вечеру побережье будто вымерло. Задолго до заката, все любители морских процедур, свернув свои шезлонги, надувные матрацы, коврики и прочее оборудование, погрузились в машины и разъехались кто куда.

Все, кроме двоих. Дин Снорри и Айша Нкона лежали абсолютно голые на прогретой солнцем гладкой скале и с некоторым любопытством наблюдали процесс, напоминавший бегство перед лицом надвигающегося стихийного бедствия.

– До чего же иррациональная штука страх, – заметил Дин, проважая глазами последний отъезжающий автомобиль, – еще вчера ночные гуляния были здесь таким же обычным делом, как утренний кофе, а сегодня у среднего обывателя не хватает смелости встретить темноту под открытым небом.

– Человеку вообще свойственно опасаться темноты, – сказала Айша, потягиваясь как сытая кошка, – темнота тысячелетиями была символом опасности, ее населяли хищники, злодеи и инфернальные создания.

– А, может быть, человек тоже в некотором роде инфернальное создание, – предположил Дин, – как ты думаешь?

– Тогда я – инфернальное создание, которое хочет поплавать, – заявила Айша, вскакивая на ноги, – между прочим, кто-то обещал показать мне солнечный грот.

– Хорошо. Тогда поплыли вон к тому острову, – он обнял ее за плечи и прицелился указательным пальцем в черную скалу, выступающую из воды примерно в тысяче футов от берега и похожую на спину доисторического чудовища.

Был штиль и по поверхности моря лениво катились пологие волны, на которых плясали то тусклые, то ослепительно вспыхивающие солнечные зайчики. Дин плыл чуть позади Айши, любуясь тем, как легко скользит в прозрачной воде ее стройное тело. В какой-то момент ему даже показалось, что все это – пустынное море, игра света, удивительно-красивая женщина и сказочный остров впереди – происходит не в реальности, а в одном из иллюзорных миров, которые создаются тейлменами и в которых они обитают большую часть жизни. Тем более, что остров действительно был немножко сказочный. Обогнув его со стороны открытого моря, они оказались около глубокого грота, частично залитого водой, внутрь которого вел узкий канал глубиной чуть выше колена рослого человека. Солнце висело почти точно напротив входа и его лучи отражались от поверхности маленького и мелкого внутреннего озера, создавая внутри грота мягкое и какое-то зыбкое освещение.

– Там случайно не обитает какой-нибудь дракон? – спросила Айша, осторожно продвигаясь вглубь полусферического зала.

– Только если очень необщительный. Говорят, когда-то это место использовали пираты, а потом алкогольные контрабандисты, но сейчас это просто малоизвестная достопримечательность и место встречи влюбленных парочек.

– То есть, мы относимся к последней категории?

– Если только мы не пираты и не контрабандисты, – уточнил Дин.

– И тебе приходилось заниматься здесь любовью?

– Когда я был студентом, мы небольшой компанией ездили сюда на выходные.

– Понятно, – лукаво улыбнулась Айша, – и как же здесь принято заниматься любовью?

… Они покинули грот, когда солнце опустилось за горизонт и в небе начали разгораться первые звезды, а на берег выбрались в полной темноте. Было уже прохладно и они, не одеваясь, залезли в машину.

В свете фар закружились маленькие ночные мотыльки. Дин медленно вывел машину на шоссе.

– Когда у тебя самолет? – спросил он.

– В десять тридцать по местному.

– Я тебя провожу. До самого трапа.

– Не надо сейчас об этом, – попросила она, – Мне грустно уезжать отсюда. Вернее не отсюда, а от тебя.

– Ты сваришь кофе? – спросил он.

– Сварю, – она улыбнулась, – целое ведро, если ты хочешь.

– Наверное, – откликнулся он.

Шоссе было абсолютно пустым – страх темной охоты распугал всех.

Лишь пару раз мимо них мелькали стоящие на обочине армейские вездеходы, рядом с которыми маялись от безделья вооруженные люди в камуфляже. Последний, третий блок-пост они проехали у поворота к Мышиной скале и через несколько минут остановились рядом с коттеджем, который снимала Айша.

Когда Дин вышел из машины, Айша уже стояла на песчаной дорожке – точеная черная фигурка, облитая призрачным светом звезд.

– Альтаир, альфа Орла – сказала она, показывая рукой на яркую точку чуть выше горизонта, – одна из самых ярких звезд. А мутное пятнышко чуть выше – наша комета.

– А эти симпатичные звездочки слева?

– Дельфин.

– По-моему, не похож, – заметил Дин.

– По-моему тоже, – согласилась Айша, – может быть, у древних астрономов было побольше фантазии. Они же не знали, что звезды – это просто комки горячего варева. Великие помойки вселенной… Пошли в дом. Я, кажется, обещала тебе ведро кофе.

… В эту ночь они не спали. Пили кофе. Занимались любовью.

Просто лежали рядом и разговаривали. Дин курил свои сигары. На исходе ночи прошел короткий ливень и они стояли на лужайке перед домом, наслаждаясь хлещущими по телу водяными стрелами. Потом небо очистилось и на нем снова вспыхнули звезды.

– Все-таки они красивые, – заметил Дин.

Айша кивнула и потерлась мокрой щекой о его плечо. Он обнял ее и шепотом спросил:

– О чем ты думаешь?

– Не знаю. Наверное, о том, что у нас с тобой было всего три дня.

Через несколько часов мы расстанемся. Очень может быть, что я больше никогда-никогда тебя не увижу. Никогда не почуствую твою ладонь у себя на бедре. Ты больше никогда не будешь рассказывать мне свои странные сказки. Скупая штука – жизнь.

– Почему ты думаешь, что никогда? – спросил он.

– Только, пожалуйста, не говори, что мы обязательно встретимся, что все будет хорошо и … Вообще, не говори того, что принято говорить в таких случаях. Ты же знаешь, как это бывает. У тебя будут другие женщины, у меня – другие мужчины, а от нас двоих вместе остануться только воспоминания, чудесные воспоминания, которые будут тускнеть и растворяться во времени, как сахар в стакане воды.

– Может быть, – сказал он, – а может быть, и нет. Мы живем в мире, который стал очень маленьким – шесть часов из конца в конец.

Может быть, очень скоро, или не очень, ты окажешься здесь, или я в твоем Найроби, или мы встретимся в каком-нибудь месте, о котором мы сейчас даже не знаем, что оно существует и ты скажешь…

– Я скажу: Дин, я страшно рада тебя видеть.

– А я скажу: Айша, чудесная моя, ты помнишь, что мы еще не допили наше ведро кофе?

… Он действительно проводил ее почти до самого трапа. Пассажиры многоногой гусеницей втягивались в чрево самолета. Она прижалась к нему и ее жесткие волосы щекотали его щеку.

– Скажи, а мир действительно такой маленький?

– Действительно. А до твоей Африки можно почти что дотянуться рукой.

– Правда?

– Ну конечно.

Она поцеловала его в щеку и направилась к трапу. Он провожал ее глазами до самого люка. Потом развернулся и пошел к машине.

… Городскому суду Трои понадобилось всего полчаса, чтобы отменить предписание о мобилизации Динвалда Снорри, эсквайра, как "использованное во вред интересам общества, для создания несовместимых с человеческим достоинством условий службы", присудить Дину денежное возмещение и запретить ряду поименованных должностных лиц приближаться к самому Дину, к его жилищу и к его имуществу ближе, чем на двадцать футов.

После этого Дин задержался в Трое ровно на столько, сколько требовала упаковка спортивной сумки скромного размера. Он не хотел оставаться там, откуда только что исчезла Айша – африканская Артемида, которую так и хотелось представить ее себе бегщей по саванне с копьем в руке…

К полуночи он был уже в другом полушарии, где его ждала проблема эрозии управления в фирме "Санвинд Лимитед". Жизнь продолжалась.

15. Нечто об эрозии управления (27 апреля – 4 мая)

… Первым его объектом стала плавучая платформа, предназначенная для добычи планктона. Гектар металла и пластика, из месяца в месяц дрейфующий по океану вслед за скоплениями живой мелюзги, именуемыми «планктонными полями». Персонал плавплатформ, в силу какого-то неведомого морского обычая, отличался особой склонностью к самым неожиданным и даже экзотическим формам разгильдяйства.

Капитан Эйно Инари – могучий морской волк с пузом, способным без усилий вместить галлон пива, встретил Дина словами:

– Всегда рад новому лицу. Хотя знаете, док, на мой взгляд, эти ваши психологии с социологиями, извините, полная фигня.

– Кэп, хотите честно? Мне иногда самому так кажется, – ответил Дин, чем завоевал расположение капитана на ближайшие три дня.

Впрочем, не исключено, что это расположение было вызвано также и литровой бутылкой сливянки, которую Дин предусмотрительно приобрел перед вылетом на платформу.

Этот и следующие три дня Дин провел в основном за обучением команды игре в сиднейский бридж, что соответствовало представлениям капитана о социопсихологии, как о сравнительно безвредной форме шарлатанства. Необременительные просьбы доктора Снорри относительно организации рабочего дня и отдыха капитан выполнял, полагая что тому надо для проформы имитировать какую-то полезную деятельность.

На четвертый день, найдя в кают-компании брошенные кем-то листы, исчирканные странными схемами и пиктограммами, и обнаружив, что его вполне приличного образования не хватает, чтобы понять их смысл, капитан испытал некоторое недоумение.

На пятый день капитан застал механика Хокансона за терминалом компа в процессе обмена данными через глобалнет с центром информационных технологий Пало-Альто. Это было, мягко выражаясь, необычно. Более того, некоторые из мелькавших на экране пиктограмм показались очень похожими на случайно увиденные вчера, и ему стало не по себе.

На шестой день трое матросов, накануне ушедшие в увольнение на берег, вернулись абсолютно вовремя, совершенно трезвыми и без видимых признаков похмелья. Это было настолько дико, что капитан заставил их пройти тест на наркотики – и наркотики в крови не обнаружились.

Вразумительного ответа на вопрос, чем они занимались на берегу, добиться не удалось: матросы ссылались на то, что их способ отдыха – их личное дело. Ситуация была настолько необъяснимой, что капитан решил просмотреть корабельный журнал-протокол за последние несколько суток с целью выяснить, что за чертовщина происходит на его плавплатформе. По итогам просмотра, он убедился, что в служебном поведении плавсостава наметился необъяснимый и пугающий перелом в лучшую сторону.

Наученный горьким опытом, что исчезновение любого порока его подчиненных, есть следствие возникновения у них какого-то еще худшего порока, капитан Эйно Инари провел предметные беседы со старшими групп и доверенными людьми.

Сделав некоторые выводы, капитан Ивари как-то вечером зашел в каюту доктора Снорри и сказал, что как добрый христианин, не хотел бы, чтобы на его корабле занимались черной магией и якшались с нечистой силой, даже если это и способствует росту дисциплины.

Дин успокоил его тем, что работа практически закончена и завтра он, Дин, отбывает в Паго-паго. По этому поводу была распечатана еще одна бутылка сливянки, так что Снорри и Инари расстались так же хорошо, как и встретились.

* * *

Всемирно-известная эмблема: два симпатичных дельфина, прыгающих через солнечный диск и фирменный слоган: «МЫ ЛЮБИМ ПРОСТОР» украшали застекленный фасад здания штаб-квартиры «Санвинд Лимитед» в Паго-паго.

В данном случае, любовь к простору выразилась в том, что совещание топ-менеджеров компании проходило не внутри, а снаружи здания, в живописном сквере на берегу океана.

Дин докладывал больше часа, и теперь надеялся выпить чашку кофе, пока не посыпались вопросы. Это удалось ему примерно на половину.

– Вальтер Лонгфельд, коммерческий директор, – представился кряжистый дочерна загорелый мужчина (здесь принято было каждому представляться при выступлении – считалось, что это – признак демократизма в управлении), – мистер Снорри, правильно ли я вас понял, что эффективности управления можно достигнуть только представляя сотрудникам их работу не совсем так, как она выглядит на самом деле?

– Я бы сказал: "не так, как она выглядит с вашей точки зрения", – ответил Дин, – как я уже говорил, никакого "на самом деле", вообще-то не существует. Есть субъективное представление о том, чем является некая работа и каков должен быть ее результат. Это представление соответствует тому, что я назвал игровым шаблоном работника.

– Мистер Снорри, а нельзя ли сделать так, чтобы работники занимались любимыми играми в свободное время? Скажем, если вложить деньги в развитие нашей системы спортивных клубов для персонала.

Японцы одно время получали таким образом отличные результаты.

Дин улыбнулся и отрицательно покачал головой:

– В нормальном состоянии человек, как это ни странно, вообще не занимается ничем, кроме игры. Он так устроен. Заставить его заниматься чем-либо другим можно только превратив сначала в животное – например, путем грубого физического принуждения. Человек играет, когда работает, играет, когда отдыхает, играет, когда занимается сексом, играет, когда ссорится. Короче – практически всегда.

– Я – Филипп Ру, директор по персоналу, – сказал толстячок с живым подвижным лицом и маленькими, по-доброму хитроватыми глазами, – мистер Снорри, вы, я полагаю знакомы с 15 критериями Херцберга? Я имею в виду критерии мотивации труда.

– Разумеется.

– И, – продолжал Ру, – судя по всему, с некоторыми из них вы категорически не согласны. Лично мне будет проще понять вас, если вы объясните, с какими именно.

– С первыми девятью, – ответил Дин.

– Я ожидал чего-то в этом роде, – заметил Ру.

– А нельзя ли перейти на нормальный человеческий язык? – осведомился Остин Элисон, председатель правления и один из инициаторов приглашения Снорри.

– Разумеется, – сказал Дин, – излагаю по порядку. Первый тезис Херцберга заключается в том, что любые действия должны быть осмысленными. Это неверно. Около 30 % действий должны быть хаотическими, то есть не имеющими осознанного прагматического смысла.

В противном случае человек превращается из игрока в машину, а это его никак не устраивает.

Тезис о том, что большинство людей испытывает радость от работы, также не верен. Как известно из библии, труд – это проклятие человека.

Испытывать радость человек может только от игровой, то есть хаотической составляющей труда.

И, наконец, касательно тезисов о труде, как способе самовыражения, ощущения значимости, получения признания и достижения успеха. Самовыражение и ощущение значимости есть внутренние параметры человеческой личности, существующие в системе внутренних ценностей.

Признание и успех – параметры внешние и существуют в системе внешних ценностей, которые, вообще говоря, навязаны личности обществом.

Теоретически, эти системы ценностей могут быть никак не связаны между собой или связаны очень слабо. Общество и личность давно играют каждый в свои игры.

– Ион Ионсен, директор департамента инноваций, – буркнул рослый худощавый мужчина, – по-моему, мистер Снорри, из вашего пунктика с игрой и хаосом не следует ни одного конструктивного предложения.

– Не согласен с вами, Ион, – заметил Ру, – конструктивное предложение совершенно понятно: работа интересует человека постольку, поскольку он может в процессе труда играть в некую свою собственную персональную игру. Значит, надо адаптировать правила работы к правилам этой игры. Если в каждом рабочем микросоциуме своя игра – значит для каждого должен быть свой регламент.

– Знаете, Филипп, я очень уважаю ваше мнение, но мы здесь не на симпозиуме по социальному устройству, а на коммерческом совещании коммерческой же корпорации, – возразил Ионсен, – а меня учили, что корпорация должна создавать свою субкультуру с соответствующей системой ценностей.

– Кто бы спорил, – отозвался Ру, – но это совершенно не значит, что такую субкультуру с системой ценностей следует высасывать из пальца и навязывать персоналу. Пример: в прошлом веке власти Конго высосали из пальца, что полигамия – это плохо и стали бороться с ней путем спецального налога на количество жен. На каждую новую жену муж должен был купить жетон – нечто типа патента. Так вот, мужчины скупали эти жетоны пачками, нанизывали на лески и носили как бусы – поскольку многоженство входило в систему ценностей местного микросоциума и мнение властей, даже и подкрепленное финансовыми санкциями, по сравнению с этим не стоило и цента. Налог пришлось отменить, как ПООЩРЯЮЩИЙ полигамию. Это, кстати, называется инверсионным эффектом запрета, или эффектом Евы и яблока.

– А меня учили, что персонал корпорации, прежде всего, должен быть управляемым, – вмешался Лонгфельд, – и мне совершенно неважно, почему именно он становится управляемым. Мы наняли мистера Снорри, чтобы повысить управляемость – и она повышается. Если для этого надо, чтобы персонал мог играть в какие-то дурацкие игры – пусть играет. Это ничему не противоречит. Если позитивный эффект достигается – есть смысл продолжать.

– Где именно? – спросил Элисон.

– Я бы предложил самое провальное по эффективности управления предприятие. Южную биостанцию.

– Биостанция "Дон Жуан", сектор Виктория-Росс, – уточнил Ионсон и добавил, – по-моему провальнее некуда.

– Где это? – поинтересовался Дин.

– Антарктида, – ответил Элисон, – одно из самых рентабельных предприятий нашей компании. Я бы сказал, сверхрентабельное. Но, как справедливо заметили коллеги, совершенно неуправляемое.

Дин подавил желание задать естественный вопрос: "а так бывает?" В конце концов, за последние двадцать лет он видел вещи, гораздо более удивительные, чем сверхрентабельное, но неуправляемое предприятие.

Поэтому он промолчал. Промолчал он и потом, когда Элисон добавил:

– Собственно, это не совсем биостанция. Точнее, не только биостанция. В общем, сами увидите.